Текст книги "Мамай. История «антигероя» в истории"

Автор книги: Роман Почекаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

О соратниках Мамая

Некоторые современные «научные сенсации», касающиеся эпохи Куликовской битвы, казалось бы, не имеют отношения к создаваемому негативному образу Мамая напрямую. Однако они косвенно дополняют его, делая более достоверным и убедительным. К числу таковых можно отнести некоторые «озарения» современных мифотворцев об истинных или мнимых соратниках Мамая.

С целью усилить образ Мамая как врага Руси историографы не постеснялись «приписать» ему и деяния других ордынских деятелей того времени. Наиболее яркий пример такого подхода представляет собой современное толкование сведений о деятельности золотоордынского деятеля второй половины 1370-х гг. – Арабшаха из рода Шибана. [524]524
  А. Б. Широкорад по неизвестной причине счел Арабшаха «младшим братом хана Синей Орды Уруса» [Широкорад 2005б, гл. 13], хотя Г. Е. Грумм-Гржимайло еще в 1930-е гг. отмечал, что «Арабаш – Шейбанид, родослдовная которого установлена» [Грумм-Гржимайло 1994, с. 120].


[Закрыть]Этот царевич, как мы помним, сначала состоял на службе у своего двоюродного брата – сарайского хана Каганбека, а затем сам стал ханом в Сарае, энергично соперничая с Мамаем за контроль над Поволжьем. Однако в современной интерпретации он вдруг превратился из соперника Мамая в его соратника и вассала! Несмотря на то что и летописные источники, и нумизматический материал свидетельствуют о том, что Арабшах не имел никакого отношения к Мамаю, современные историки раз за разом повторяют эту версию.

Прежде всего, отрицая прямые указания летописей на то, что именно войска Мамая разгромили нижегородские дружины на р. Пьяне в 1377 г., пока Арабшах был «на Волчьей Воде», [525]525
  См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 193; Повесть 19856, с. 152-153.


[Закрыть]они приписывают победу на Пьяне именно Арабшаху. А чтобы столь откровенное отрицание летописного сообщения не бросалось в глаза, то делают «логический вывод»: Арабшах, оказывается, состоял на службе у Мамая и воевал с русскими по его приказу! [526]526
  Карамзин 1993, с. 30; Савельев 1837, с. 387; Храмцовский 1857, с. 26; Фахретдин 1996, с. 102; Будовниц 1960, с. 438; Грумм-Гржимайло 1994, с. 120; Гумилев 1995, с. 172; Дегтярев, Дубов 1990, с. 308; Мизун, Мизун 2005, с. 142; Широкорад 2004, с. 152; ср.: Широкорад 2005б, гл. 13; Шамси 2008, с. 38-39. Довольно оригинальной представляется позиция историка и публициста середины XIX в. М. Погодина: он считает Арабшаха предводителем «шайки» (т. е. действовавшим независимо), но на следующей же странице утверждает, что Мамай отправил свое войско на Вожу, чтобы наказать русских князей за поход против мордвы, оказавшей поддержку Арабшаху! [Погодин 1837, с. 105-106]. Ср.: Каргалов 1980, с. 28-29. Ю. Е. Варваровский предположил, что Мамай и Арабшах объединили свои силы для разгрома русских [Варваровский 2008, с. 105].


[Закрыть]Некоторые авторы идут еще дальше и утверждают даже, что Арабшах принял участие в Куликовской битве на стороне Мамая! [527]527
  См., напр.: Щербаков, Дзысь 2001, с. 21.


[Закрыть]

В русских летописях имеется сообщение под 1377 г. о том, что «царевич Арапша перебежа в Мамаеву Орду». [528]528
  См., напр.: ПСРЛ 20006, с. 27.


[Закрыть]Однако из данного сообщения отнюдь не следует, что Арабшах оказался на службе у Мамая: слово «перебежать» (древнерусское «пръбъещи») могло означать, в частности, «перекочевать», «переправиться через реку» и т. д. [529]529
  См.: Срезневский 20036, ст, 1620.


[Закрыть]И это вполне соответствует реальным событиям: Арабшах со своими войсками проходил через владения Мамая для нападения на русские области. Однако современные авторы вполне однозначно восприняли это сообщение как свидетельство о переходе шибанидского царевича на службу к Мамаю. Не менее однозначно они постарались проигнорировать и информацию о том, что в 1377-1380 гг. Арабшах правил в Сарае, подтверждаемую нумизматическими материалами. [530]530
  См.: СМИЗО 2005, с. 384; Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61. О правлении Арабшаха см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154.


[Закрыть]

Причина возникновения этого мифа представляется вполне очевидной: на Мамая, таким образом, возлагается ответственность и за те злодеяния против Руси, которые он не совершал – что, конечно же, усиливает его образ как врага русского народа. И коль скоро Арабшах в 1377-1378 гг. совершил свои походы на Засурье, Нижний Новгород, Рязань и мордву (союзную русским князьям), также выполняя приказы Мамая, то «список преступлений» бекляри-бека, таким образом, существенно расширяется. [531]531
  Весьма характерна в этом плане позиция А. А. Горского, который допускает возможность того, что войска Мамая практически одновременно в 1378 г. были направлены в поход, закончившийся битвой на Воже, и против Нижнего Новгорода [Горский 2000, с. 93]. Между тем В. А. Кучкин вполне обоснованно считает, что Нижегородское княжество подверглось нападению со стороны сарайского хана [Кучкин 1980, с. 107-108]. Впрочем, представляется небезосновательной и версия И. Л. Измайлова о том, что поход на Нижний Новгород могли совершить войска Булгара, действовавшие з союзе с Мамаем [История 2009, с. 465].


[Закрыть]Кроме того, представление Арабшаха военачальником Мамая также льет воду на мельницу евразийских историков: раз Арабшах всего лишь служил бекляри-беку (врагу и Руси, и Орды), следовательно, его действия против русских княжеств не являлись военными действиями собственно Золотой Орды против Руси, а всего лишь действиями Мамая – главного врага и Руси, и Орды. Естественно, в таких условиях «неудобный» для евразийцев факт самостоятельных походов Арабшаха и его правления в Сарае удобнее всего было забыть…

Еще один сподвижник Мамая, привлекший внимание современных авторов, – это мурза Бегич, полководец Мамая, потерпевший поражение в сражении на р. Воже (1378 г.). Летописи не содержат никаких сведений о нем, кроме самых общих фактов: что он возглавлял ордынские войска, был разбит и, вероятно, сам погиб то ли в сражении, то ли во время бегства. [532]532
  См.: Повесть 1985а.


[Закрыть]

Современные авторы сочли, что этих сухих и кратких сведений о предводителе ордынского войска в битве, окончившейся столь славной для Руси победой, явно недостаточно. В результате Бегич превратился из рядового военачальника Мамая в его «любимца», «лучшего полководца», «главнокомандующего» и т. д. [533]533
  См., напр.: Марков 1990, с. 118; Кобищанов 2008, с. 51; Селезнев 2009б, с. 51. И. М. Миргалеев не без оснований полагает, что отряд Бегича был, скорее всего, небольшим, и его разгром не имел катастрофического значения для бекляри-бека. Его мнение потверждает тот факт, что после разгрома не Воже войска Мамая совершили карательный рейд' только на Переяславль-Рязанский [Миргалеев 2003, с. 40].


[Закрыть]Об источнике этих сведений остается только догадываться – либо поражаться проницательности современных историков! Зато причины возникновения такого мифа о Бегиче вполне понятны. Как известно, о победе русских на р. Воже высоко отозвался К. Маркс, отметив, что «это первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими». [534]534
  Цит. по: Будовниц 1960, с. 439. См. также: Титов 2005.


[Закрыть]Естественно, оценка основоположника диалектического материализма явилась руководством для его советских последователей, и в результате эта битва (возможно, простой карательный рейд) превратилась в одно из крупнейших сражений в средневековой русской истории! Несомненно, разгром «любимца» «лучшего полководца» Мамая (и, следовательно, возглавлявшего и крупные силы, хотя о численности войск обеих сторон на Воже нет сведений) явно больше служит к славе русского оружия, нежели победа в незначительной стычке с одним из заурядных предводителей войск бекляри-бека. Интересно отметить, что и средневековые авторы старались представить поход самого Мамая на Русь и Куликовскую битву как месть бекляри-бека за разгром и гибель своего «любимца». В результате получается, что русские сражались за свою Родину, а Мамай – всего лишь, чтобы отомстить за гибель своего фаворита. Естественно, победа Дмитрия Донского в таких условиях не могла не быть предопределена!

Личность Бегича привлекла внимание и «национальных историков», в частности – вышеупомянутых апологетов «булгаризма», создавших псевдоисторический булгарский свод «Джагфар тарихы». В их трактовке Бегич (как и сам Мамай) стал потомственным булгарским эмиром. [535]535
  Бегунов, Нурутдинов 2007.


[Закрыть]По мнению создателей «Джагфар тарихы», это должно убедить читателей в том, что Золотая Орда по сути была Волжской Булгарией!

Привлекает внимание современных авторов и фигура еще одного полулегендарного сподвижника Мамая – Челу-бея, или Темир-мирзы, [536]536
  Такой вариант имени Челубея встречается в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» [Сказания 1982, с. 64, 189, 406; см. также: Амосов 1979, с. 56]. В некоторых вариантах «Сказания» он носит имя Таврул [Сказания 1982, с. 406].


[Закрыть]который своим поединком с «иноком» Пересветом начал Куликовскую битву. Таким образом, оба участника этого поединка стали объектами мифотворчества: брянский боярин Александр Пересвет превратился в монаха-схимника из монастыря Сергия Радонежского, а Челубей, в свою очередь, – также в «монаха-воина», да еще и принадлежавшего к «тибетской боевой школе гэлугпа». [537]537
  Мешков 2005; Морозов 2008.


[Закрыть]Такой образ Челубея косвенно дополняет образ Мамая как врага Руси и православной веры: ведь чтобы победить русских, он обратился за помощью к «воину тьмы» – представителю некоей мрачной и подозрительной языческой секты! [538]538
  Кстати, и самого Мамая некоторые современные публицисты склонны считать приверженцем не менее таинственной секты исмаилитов [см., напр.: Ткаченко 2007].


[Закрыть]

«Булгаристы» имеют собственную версию происхождения Челубея, и в данном случае оставаясь верными своей цели: в их трактовке он из могучего, но неизвестного по происхождению воина превратился в славного булгарского богатыря – причем не простого, а… в сына самого Бегича! [539]539
  Бегунов, Нурутдинов 2007.


[Закрыть]Комментарии, как говорится, излишни.

Еще один сподвижник Мамая, ставший героем «национального» мифотворчества, – это хан Абдаллах, его первый ставленник, правивший в 1362-1369 гг. Согласно русской историографии, он был убит самим же Мамаем, который вместо него возвел на трон хана Мухаммада (Булака). Однако в татарской историографической традиции еще в XVII в. появилась другая версия о судьбе Абдаллаха, в дальнейшем развитая современными татарстанскими историками: как уже упоминалось в предыдущей главе, этот хан якобы, тяготясь зависимостью от Мамая, бежал в Поволжье и стал основателем династии местных правителей. Сам Абдаллах, по мнению этих авторов, был тем самым «булгарским (или казанским) ханом Габдуллой», который, согласно татарским позднесредневековым преданиям, погиб в 1395 г. во время разрушения Булгара Тимуром-Тамерланом. Соответственно, казанский правитель Алим-бек (Либей русских летописей), умерщвленный Улуг-Мухаммадом или его сыном Махмудом (в русских летописях – Мамутяком), считается сыном Абдаллаха. [540]540
  Шамси 2008, с. 33; Бахтин 2008, с. 67. См. также: Исхаков 2006, с. 17-18 (ср.: Исхаков 2009а, с. 96-101); Франк 2008, с. 101, 132.


[Закрыть]При помощи этой концепции татарстанские идеологи стараются «удревнить» историю Казанского ханства.

Однако правление «булгарского (казанского) хана Габдуллы» не подтверждается ни письменными, ни нумизматическими источниками. Более того, в эти годы в Булгаре зафиксирован правитель Асан (Исан) – сначала вассал Мамая, который затем, после похода русских войск 1376 г., признал власть сарайских ханов. Как видим, сами исторические факты опровергают утверждения современных мифотворцев.

О Куликовской битве

Битва между войсками Мамая и Дмитрия Донского на Куликовом поле, безусловно, одна из самых ярких страниц русской военной истории и истории русско-ордынских отношений. И, как следствие – одна из самых обсуждаемых: историки до сих пор ожесточенно спорят о месте битвы, численности войск, ходе сражения, о том, кому именно из русских полководцев в действительности принадлежит подлинная заслуга в этой победе. [541]541
  Панораму мнений см.: Бондаренко 2001; Петров 2003а, с. 22 и след.


[Закрыть]

Так, например, воронежский историк Ю.В. Селезнев предложил даже методику подсчета численности войск Мамая в Куликовской битве. Исследователь выбрал простой и, казалось бы, вполне логичный способ подсчета: он проанализировал количество «улусов»-тюменов, которые могли к этом времени находиться под контролем бекляри-бека, и пришел к цифре в 90 000 воинов. [542]542
  Селезнев 2000, с. 297-299; 2001, с. 152; 2009а, с. 196. См. также: Титов 2005.


[Закрыть]Однако такой подсчет представляется не вполне корректным, поскольку исследователь не учел ряд обстоятельств, не позволяющих воспользоваться предложенной им методикой. Во-первых, даже в периоды расцвета Монгольской империи и Золотой Орды тюмены никогда не выставляли те 10 000, которые формально должны были бы выставить. [543]543
  См., напр.: Почекаев 2006а, с. 161-162. Отметим, впрочем, что и сам Ю. В. Селезнев учитывает это обстоятельство, правда, считает, что каждый тюмен выставил около 7800 воинов [Селезнев 2001, с. 152]. Однако и эта цифра представляется завышенной.


[Закрыть]Во-вторых, достоверно установить, сколько тюменов находилось под контролем Мамая в 1380 г., не представляется возможным: в эпоху смут темники часто переходили от одного претендента на трон к другому. Даже если территория тюмена находилась под контролем Мамая, совершенно не обязательно, что все население обязательно выступало на его стороне: отдельные родовые предводители или военачальники со своими подчиненными могли добровольно или по принуждению перейти к любому из его многочисленных противников. Кроме того, предположению Ю.В. Селезнева противоречит информация о наборе Мамаем перед Куликовской битвой многочисленных наемников (итальянцев, армян, черкесов и пр.). Несомненно, если бы в его распоряжении имелись пресловутые 90 000 ордынских воинов, он прошел бы огнем и мечом всю Русь, и ему не понадобились бы эти разношерстные, неорганизованные отряды, которые и потерпели поражение на Куликовом поле.

Попытка разобрать все историографические версии Куликовской битвы и ее отдельных аспектов привела бы к написанию еще одной книги – и нельзя поручиться, что она оказалась бы менее тенденциозной, чем уже имеющиеся. Чтобы не столкнуться с такой проблемой, мы даже в первой части книги постарались ограничиться лишь кратким упоминанием об этом сражении, хотя оно и сыграло роковую роль в судьбе нашего героя.

Тем не менее Куликовская битва, несомненно, является одним из важнейших событий в биографии Мамая, и поэтому не упомянуть о ней нельзя. Однако, поскольку темой настоящей главы являются современные мифы, мы не будем рассматривать историографические версии Куликовской битвы, базирующиеся на средневековых источниках, и ограничимся разбором лишь двух наиболее оригинальных, на наш взгляд, версий современных историков. Эти авторы, по-видимому, считают, что развенчивают миф о Куликовской битве, хотя на самом деле создают вместо одного мифа другой, утверждая, что… Куликовской битвы совсем не было! [544]544
  Мы принципиально не рассматриваем здесь версии представителей так называемой «новой хронологии» или «альтернативной истории», которые отрицают общепринятые хронологические схемы и существование политических деятелей, сведения о которых подтверждаются многочисленными и независимыми друг от друга источниками. Привлечение сочинения «Джагфар тарихы», которое специалисты также не без оснований относят к «альтернативной истории», мы оправдываем тем, что его создатели по крайней мере придерживаются традиционной хронологии и упоминают реальных исторических деятелей – пусть даже и в собственной трактовке.


[Закрыть]

В 1998-1999 гг. Н.Д. Бурланков опубликовал статью, в которой постарался доказать, что яркое описание Куликовской битвы в средневековых текстах является дублированием… описания битвы на р. Воже, имевшей место двумя годами ранее! Автор гипотезы постарался выявить все сходные черты в описании этих битв в летописных сочинениях, и, надо признать, ему это в какой-то мере удалось. [545]545
  Бурланков 1998, с. 45.


[Закрыть]Нельзя отрицать, что многие эпизоды в описании обеих битв весьма схожи.

Однако когда речь заходит о целях «дублирования» сообщений об одной и той же битве в летописных сочинениях и в особенности о причинах появления столь многочисленных и ярких произведений, как «памятники Куликовского цикла», посвященные именно битве-«дубликату», а не «оригиналу», автор гипотезы уже далеко не столь убедителен. [546]546
  Бурланков 1999, с. 25 и след.


[Закрыть]Ему приходится согласиться с тем, что существенные отличия в описании битв имеются: командование ордынскими войсками на Куликовом поле осуществлял сам Мамай; в этом сражении зафиксировано участие «его» хана – «поганого царя Теляка», и т. д.

Тем не менее рациональное зерно в концепции Н.Д. Бурланкова имеется: он показал, что средневековые авторы могли использовать некие «стандартизованные» описания батальных сцен, принятые в русской летописной традиции. В частности, рассказ «Задонщины» о бегстве Мамая после поражения в Куликовской битве практически дословно копирует эпизод «Слова о полку Игореве», находят исследователи и другие параллели «Памятников Куликовского цикла» с произведениями древнерусской литературы. [547]547
  Георгиевский 1836, с. 163; Адрианова-Перетц 1948, с. 202, 208; Виноградова 1956. См. также: Шамбинаго 1906, с. 21, 71, 129; Лихачев 1975, с. 265, 271-273; Григорян 1980; Черный 2008, с. 103-105.


[Закрыть]Правда, Г.М. Прохоров еще в 1970-е гг. высказал предположение о существовании неких стандартных «описаний батальных сцен», издавна бытовавших в русском летописании. [548]548
  См.: Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 1992, с. 140.


[Закрыть]

Вторая гипотеза, привлекшая наше внимание, была предложена казанским историком, кандидатом исторических наук Р. Набиевым (Наби), который посвятил ей целую книгу, увидевшую свет в 2004 г., а затем в 2008 г. дополнил ее статьей, в которой предложил дополнительный аргумент в пользу своей концепции. Р. Набиев также склонен считать, что Куликовской битвы не было. Правда, в отличие от Н.Д. Бурланкова, он отрицает факт не самой битвы, а всего лишь… участия в ней русских войск! Р. Набиев строит свою концепцию на «непробиваемом» с его точки зрения аргументе: оказывается, русские в это время были настолько слабы, разрозненны и напуганы могуществом Золотой Орды, что не смели даже и подумать о том, чтобы выступить против любого ордынского властителя – будь то сарайские ханы или бекляри-бек Мамай. [549]549
  Наби 2004, с. 67 и след. Краткое изложение той же концепции см.: Набиев 2009.


[Закрыть]Кто же сражался в битве, вошедшей в историю под названием Куликовской? У Р. Набиева есть ответ: Мамай и хан Токтамыш, которому якобы еще раньше подчинились русские! [550]550
  Наби 2004, с. 64.


[Закрыть]Любопытно усмотреть в этой версии своеобразное «зеркальное отражение» версии русско-ордынских отношений, предложенной Л.Н. Гумилевым: по его мнению, русские на Куликовом поле сражались против Мамая, также якобы защищая интересы «законного» хана Токтамыша. Однако ни Л.Н. Гумилев, ни Р. Набиев не учли, что первые упоминания русских летописцев о Токтамыше встречаются лишь после сообщения о разгроме Мамая – следовательно, до этого никаких контактов Руси с этим выходцем с Востока не было. На это прямо указывает тот факт, что Токтамыш фигурирует в летописях с эпитетом «некый царь со востока», т. е. совершенно неизвестный русским. [551]551
  См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 205; ПСРЛ 20006, с. 69. См. также: Рудаков 2009, с. 144.


[Закрыть]Таким образом, версия Р. Набиева отражает традиции «национальной историографии» и делает честь автору гипотезы как патриоту татарского народа, но отнюдь не выглядит убедительной.

В статье 2008 г. Р. Набиев отходит от эмоционально-патриотической риторики и неожиданно приводит действительно ценный и важный источник, причем золотоордынского происхождения – ярлык хана Токтамыша, выданный им Хаджи-беку, даруге Кырк-Ера в Крыму, являвшемуся в 1360-1370-е гг. верным вассалом и сподвижником Мамая. Р. Набиев весьма аргументировано критикует датировку ярлыка 1381 г. и утверждает, что он выдан весной 1380 г., т. е. за полгода до Куликовской битвы. Получается, что Токтамыш пожаловал ярлык Хаджи-беку еще до падения власти Мамая в Крыму, а этого, по мнению Р. Набиева, никак не могло быть. На этом основании автор статьи вновь возвращается к своему утверждению о том, что Куликовской битвы не могло быть осенью 1380 г., коль скоро весной того же года Токтамыш уже выдавал ярлыки приверженцам бекляри-бека. [552]552
  Набиев 2008, с. 102, 106.


[Закрыть]

В своем стремлении доказать собственную правоту Р. Набиев не учел двух обстоятельств: Во-первых, значительное число исследователей все же датирует упомянутый ярлык 1381 (или даже 1382) г., приводя не менее серьезную аргументацию, чем автор статьи, – впрочем, он и сам честно отмечает это в своей статье, правда, отметает аргументы исследователей, объявляя их неубедительными. [553]553
  Набиев 2008, с. 105. Ср.: Зайцев.


[Закрыть]Во-вторых, Р. Набиев слишком уж упирает на то, что Токтамыш не мог выдать ярлык соратнику Мамая до победы над самим бекляри-беком. А между тем факт выдачи Токтамышем ярлыка Бек-Хаджи весной 1380 г., на наш взгляд, совершенно не противоречит тому, что Мамай был побежден лишь в конце года, после Куликовской битвы. Вполне вероятно, что ярлык мог быть выдан ханом сразу после захвата им Сарая (после отречения от власти хана Арабшаха) и адресован сановнику, еще находившемуся на службе у Мамая, – именно с целью переманить его на свою сторону. Вспомним также, что Мамай, потерпев неудачу в попытке найти убежище в генуэзской Кафе, бежал не в Кырк-Ер, более отдаленный от владений Токтамыша, а в Солхат: вполне возможно, что он уже знал о сговоре Хаджи-бека с Токтамышем.

Таким образом, смелые (и нельзя сказать, что совсем уж неубедительные) аргументы Н.Д. Бурланкова и Р. Набиева все же не выглядят достаточно обоснованными, чтобы отвергнуть факт Куликовской битвы. Однако нельзя не отметить, что эти две концепции отличаются от прочих мифов тем, что их авторы не опираются целиком и полностью на средневековые исторические сочинения и историографические работы, а предлагают собственное решение проблемы.

Цель Н.Д. Бурланкова не вполне очевидна – если, конечно, автор не намеревался своей «эпатажной» версией просто-напросто привлечь к себе интерес научной общественности. Р. Набиев более прямолинеен: его задача – в очередной раз показать превосходство татар над русскими, что позволяет поставить его работу в ряд с другими сочинениями историков-националистов из регионов России и стран ближнего зарубежья.

В любом случае появление версий Н.Д. Бурланкова и Р. Набиева показывает, насколько неоднозначно в науке отношение к Куликовской битве и источникам о ней. Однако весьма характерно, что Мамай продолжает восприниматься историками в негативном свете, что уже в который раз подтверждает живучесть и убедительность стереотипа, созданного о нем в историографии.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
МИФОЛОГИЗАЦИЯ ОБРАЗА МАМАЯ В НАРОДНОМ ТВОРЧЕСТВЕ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Об образе Мамая в эпосе и фольклоре

Весьма любопытно отметить, что средневековые авторы и современные историки, несмотря на негативное отношение к Мамаю, ни разу не предприняли попыток вообще забыть о существовании этого деятеля. Несомненно, это объясняется значительностью его роли в политике Восточной Европы второй половины XIV в.: игнорирование деятеля такого масштаба было просто-напросто невозможно. Поэтому Мамай занял прочное место в историографии – пусть даже и в качестве антигероя.

Однако еще больше значение личности Мамая в истории подчеркивает тот факт, что его образ сохранился также и в народном творчестве – в эпических памятниках, фольклорных произведениях и даже бытовом разговорном языке. Это свидетельствует не только о значимости роли бекляри-бека в истории и народной памяти, но и о том, что создатели мифов о нем не ограничились чисто историографической сферой – они постарались сделать политико-идеологическую мифологию понятной и близкой широкой общественности. Именно с этим, вероятно, связаны многочисленные упоминания Мамая в произведениях народного творчества.

В результате образ бекляри-бека, созданный в «памятниках Куликовского цикла» и последующей историографии, весьма трудно отделим от его эпического или фольклорного образа. И это вполне объяснимо: ведь «памятники» также создавались в русле русской национальной культуры, и фигурировавшие в них персонажи вполне вписывались в традиции русской народной литературы. Проследим, как отношение к Мамаю, «заданное» в «памятниках», отразилось в народном творчестве.

В первую очередь следует сказать о русских былинах. Сразу отметим, что образ Мамая в русском средневековом эпосе не слишком широко распространен: бекляри-бек фигурирует в гораздо меньшем количестве былин, чем, например, сказочные враги Руси (Соловей-разбойник, Калин-царь и др.), и даже реже, чем другие реальные, но от этого не менее мифологизированные политические деятели – например, Батый. Тем не менее сам факт, что он является персонажем былин, песен и рассказов, посвященных «Мамаевщине», [554]554
  См.: Лихачев 1985, с. 471.


[Закрыть]свидетельствует о том, что он вошел в народную память. И вошел, естественно, в качестве отрицательного персонажа. Как и Батый, Мамай в конечном счете сам терпит поражение от русских – что гораздо ближе к исторической истине, нежели «былинные» поражения Батыя, позволяющие говорить о «реваншистском» характере русского героического эпоса, поскольку в реальности Бату победил русских, а не наоборот. [555]555
  См.: Почекаев 2006а, с. 286-290.


[Закрыть]Кроме того, возможно, отражением исторических фактов следует признать упоминание среди соратников Мамая героя (вернее, злодея!) с христианским именем «Василий Прекрасный», приходящегося даже «зятем любимым» Мамаю. [556]556
  Былины 1958, с. 174


[Закрыть]Вполне возможно, что в этом упоминании нашло отражение сотрудничество с Мамаем Михаила Тверского в 1370-е гг. и Олега Рязанского перед Куликовской битвой, имеющееся в «памятниках Куликовского цикла».

Тем не менее в целом былинный Мамай так же далек от реального политического деятеля, как и герой «памятников»: в былинах это просто еще один символический персонаж, олицетворяющий борьбу Руси со степной угрозой, наделенный вполне стереотипными чертами. Эту особенность былинного образа Мамая отметил еще В.Я. Пропп: «В тех случаях, когда в эпос попадают исторические имена, их носители подчиняются законам былинной поэтики и становятся эпическими песонажами. Так, исторический Мамай или Батый приобретает обобщенные черты врага русской земли, не отличаясь этим от царя Калина, Кудреванко или других врагов России». [557]557
  Цит. по: Андреев 1990, с. 109. В. Н. Рудаков также отмечает, что Мамай в «памятниках Куликовского цикла» воплощает в себе черты «безбожных» татар, противостоящие Руси и православной церкви, являясь, таким образом, олицетворением степной угрозы как таковой [Рудаков 2009, с. 162].


[Закрыть]Недаром былинный Мамай выступает походом против «Киев-града» и против классического былинного же персонажа – князя Владимира, а противостоит ему сам Илья Муромец (в других былинах о «Мамаевом / Камском побоище» противниками Мамая выступают и другие древнерусские богатыри – Дунай, Сухман и пр.). Да и сама былина представляет собой фактически переделанный вариант былины про Илью Муромца и царя Калина или Идолища. [558]558
  См.: Былины 1958, с. 522-523; Тимофеев 1885, с. 205; Соколов 1929, с. 27; Пропп 1958, с. 312, 314, 338-340; Мелихов 1989, с. 389. См. также: Путилов 1961, с. 108, 111-112; 116 Муравьева 2003, с. 370.


[Закрыть]Эпитеты, применяемые к Мамаю, также характерны для других былинных врагов Руси – Соловья-разбойника, царя Калина и др.: «собака», «поганый», «грозный царь». [559]559
  См., напр.: Былины 1958, с. 139, 147, 152, 180.


[Закрыть]Примыкает к былинам по стилю и содержанию сказка «Про Мамая безбожного», в которой он также назван «псом смердящим», «собакой-татарином» и т. д. [560]560
  Про Мамая 1985, с. 377-378.


[Закрыть]Весьма примечательно, что в сказке виновником похода Мамая на Русь выступает посол князя Дмитрия Ивановича Задонского (sic!) Захарий Тютрин, который грубо отвечал Мамаю во время приема.

Нашел отражение образ Мамая и в бытовом народном творчестве, войдя даже в русские поверья. Например, в «Мифологической энциклопедии» содержится следующая статья: «Мамай – фантастическое страшилище, которым пугают детей в русских поверьях. Слово "мамай" заимствовано из тюркских языков и может употребляться в обобщенном значении "носитель зла" (очевидно, и в связи с воспоминаниями о татаро-монгольском иге). Мамай – таинственное существо в облике страшного незнакомца, старика, особенно опасное для детей. Так же, по-видимому, мамай сходен с букой и бабаем, которые тоже были опасны для детей». [561]561
  Александрова.


[Закрыть]В.И. Даль определил понятие «мамаевщина» как синоним «татарщины», т. е. «времени порабощения Руси татарами». [562]562
  Даль 1998, с. 392.


[Закрыть]Как видим, русским идеологам вполне удалось сформировать настолько негативный образ Мамая, что с его именем ассоциировалось даже «монголо-татарское иго» в целом!

Выражение «Мамаево побоище» и подобные ему стали периодически появляться в обиходе, что отразилось в народном творчестве и даже в разговорной речи. [563]563
  См., напр.: Шамбинаго 1906, с. 302.


[Закрыть]Так, в сказке «Конек-горбунок», обработанной П. Ершовым, есть такие строки:

 
«Утро с полднем повстречалось,
А в селе уж не осталось
Ни одной души живой,
Словно шел Мамай войной».
 

А.Н. Островский в пьесе «Правда хороша, а счастье лучше» также вкладывает в уста одного из героев фразу: «Оглянись хорошенько, что у нас в саду-то? Где ж яблоки-то? Точно Мамай с своей силой прошел; много ль их осталось?» Современный исследователь Д.Б. Ойнас проанализировал предание жителей одного из сел Ивановской области о крупной драке между односельчанами, имевшей место в 1791 г., которая «и поныне слывет Мамаевым побоищем». [564]564
  Ойнас 2003, с. 44.


[Закрыть]И в современной разговорной речи нередко используются выражения «мамаево нашествие» (неожиданное появление множество неприятных посетителей), «мамаево побоище» (крупная ссора, драка и т. п.). [565]565
  Толковый словарь 1938, стб. 135; Словарь 1999, с. 224.


[Закрыть]

Любопытно, что и в русской историографической литературе образ Мамая стал в значительной степени нарицательным. Например, несостоявшееся сражение русских с Амиром Тимуром во время его похода 1395 г. вызывало у современников ассоциации с Мамаевым побоищем. [566]566
  См. подробнее: Черный 2008, с. 147-148.


[Закрыть]Аналогичным образом в «Истории о Казанском царстве» («Казанском летописце») сообщается, что в войне с Казанью 1506 г. русские войска понесли потери «якоже и на Дону отъ Мамая». [567]567
  ПСРЛ 1903, ст. 236-237. См. также: Худяков 1996, с. 578-579.


[Закрыть]

Интересно сравнить образ Мамая в русских былинах с его же образом в эпосе и фольклоре других народов. Недобрую память оставил по себе этот политический деятель и среди населения Южного Крыма – надо полагать, из-за того, что постоянно забирал отсюда воинов для своих авантюр в Поволжье, да еще и обложил население тяжелыми налогами и повинностями, чтобы возвести вокруг Солхата крепостные стены. В сохранившейся крымской легенде Мамай предстает жестоким и капризным деспотом, не испытывающим пиетета даже перед почитаемыми религиозными деятелями: в порыве ярости он убивает святого отшельника-дервиша. [568]568
  См.: Легенды 1963.


[Закрыть]Кстати, такой образ вполне гармонирует с образом Мамая как язычника, «поганого», столь широко распространенным в русской историографии. Выходит, что мусульмане Крыма, в свою очередь, отказывали бекляри-беку в приверженности к «истинной вере» и тоже видели в нем язычника!

Однако в степной части Крыма, длительное время находившегося под контролем Мамая, его образ уже не является столь отрицательным и отталкивающим. Он остался в памяти местного населения как могущественный и влиятельный местный правитель, хотя и жестокий: согласно запискам турецкого путешественника XVII в. Эвлии Челеби, «жители Крыма не приходят к нему [холму с могилой Мамая. – Р. П.]на поклон, заявляя: «Да проклянет его Аллах.» А был он великим султаном». [569]569
  Цит. по: Крамаровский 2005, с. 78.


[Закрыть]Впрочем, тот же Эвлия Челеби отмечал, что и в его время имя Мамай являлось одним из наиболее часто встречающихся в Бахчисарае, [570]570
  Эвлия Челеби 1996, с. 118.


[Закрыть]т. е. не было «проклятым» или табуированным. О том же свидетельствует и широкое распространение имени Мамай среди ногайских правителей XVI в. В частности известны имена двух сыновей знаменитого ногайского бия Мусы – Мамая и Шейх-Мамая, также возглавлявших Ногайскую Орду. Причем в степных преданиях их деяния порой приписывались золотоордынскому временщику и наоборот. [571]571
  См., напр.: Трепавлов 2001, с. 60-61, 463-464.


[Закрыть]

Интересно отметить, что Мамай в преданиях нередко упоминается с эпитетом «черный». Но отражает ли этот эпитет его личные качества или только то, что он принадлежал к роду кара-киятов («черных», т. е. западных киятов – в отличие от киятов, оставшихся в Монголии или в восточном крыле Улуса Джучи), – этот вопрос пока остается для нас открытым.

Одним из феноменов украинской народной культуры является образ «козака Мамая», которому посвящены народные поэтические произведения, живописные произведения, множество современных исследований и даже кинофильмы. Безусловно, не следует считать золотоордынского бекляри-бека прообразом этого народного украинского персонажа, однако и современные авторы признают, что в этом собирательном образе нашли отражение некоторые черты биографии бекляри-бека. [572]572
  См.: Павленко; Ткаченко 2001; Бабенко, Бабенко 2003; Смщук 2007; Звягин 2010, с. 191-192.


[Закрыть]

Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что в народной памяти Мамай в основном сохранился в образе «официального врага Руси» и деспотичного повелителя областей Южного Крыма. Однако в значительной степени этот образ уже лишен той ипостаси «вселенского зла», в каковой он представлен в официальных идеологических произведениях – в частности, в «памятниках Куликовского цикла». В народной литературе Мамай конечно, враг, но не имеющий ни патологической ненависти к Руси, ни вражды к православной вере, ни тем более к Золотой Орде, олицетворением которой он является в народной памяти. Следовательно, образ Мамая в народном творчестве не вполне соответствует его историографическому образу, который так старательно создавали средневековые русские авторы и их современные последователи.