Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 6"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Я ожидал, что услышу звон медных кимвалов, а затем мой мозг взорвется и я потеряю сознание… В общем, что-нибудь в этом духе. Ничего подобного.

Я как будто проснулся утром, и воспоминания о вчерашнем дне медленно поднимались из глубин памяти. Сознание прояснялось, обнаруживая лишь то, что в нем присутствовало всегда. Перед внутренним взором проплывала галерея знакомых картин…

А это еще кто? Неужели Старый Ланж?

Ну конечно!.. В тот же миг мы оба – и я, и он – испытали нечто вроде легкого замешательства при мысли, что каждый из нас двоих является по отношению к другому сыном… или отцом?.. а на самом деле мы просто разные ипостаси одной и той же личности, но в слиянии участвовали и остальные, давно, казалось бы, забытые члены семьи, мы все были в сборе, как будто никогда и не расставались.

Отныне я и никто другой мог собрать всех нас воедино.

Я был Энгелем, Ланжем Младшим и Ланжем Старшим, а также всеми, кого принял в себя Ланж Старший от своего предшественника – кстати, довольно-таки свирепого типа, который еще секунду назад даже испугал меня… Ну да, это Винтон! Теперь я глядел на него глазами его преемника, то есть Ланжа Младшего, и видел, что он в сущности ничем не отличается от всех нас.

Что же со мной произошло? Мой мозг стал вместилищем опыта, накопленного семьей более чем за столетие, но пошел я на это не ради приобретения дополнительных сведений о мистере Блэке, а лишь затем, чтобы позаимствовать у предков недостающие мне качества… я и сам не понимал, какие именно.

– Ты давай дело делай. Потом поймешь.

Так мог говорить только Винтон. Властный, суровый Винтон. Я не знал, что ему ответить. Память о нем всегда жила во мне, но я не ожидал, что, приняв в себя Ланжа Младшего, неизбежно войду в соприкосновение и с более древним пластом сознания, не предполагал, что ко мне станет взывать еще и этот жестоковатый пращур. Иными словами, впуская в себя Ланжа Младшего, я впустил и Винтона и, заметив это, несколько растерялся.

– Ты имеешь теперь то, в чем нуждался, – говорил Винтон. – В тебе прибавилось силы и ума, но этого все еще мало, чтобы справиться с мистером Блэком. Нужно выдернуть штекер номер шесть. Сделай это, да поживее!

Винтон побуждал меня действовать. Таким он был всегда – энергичным, решительным. Вот как раз его решительности мне и недоставало.

И я, даже не успев ему возразить, продвинул руку на несколько дюймов вверх по диагонали и вытянул штекер номер шесть.

Как будто туман рассеялся перед глазами, в памяти воскресли события полуторавековой давности, и хотя они оставили меня равнодушным, совсем как чужие сны, зато я ощутил необыкновенную уверенность в себе и более не сомневался в своей способности противостоять нашему общему врагу. Я еще плохо разбирался в собственных ощущениях, а причина, их породившая, вовсе оставалась для меня загадкой, но тут началось вообще такое!..

Наверное, когда Бирнамский лес сдвинулся с места, Макбету не было так страшно. О Боже… Мне казалось, что сознание, как река, выступает из берегов. Я чувствовал в себе нарастающую мощь и не был уверен, что сумею с ней совладать.

– Да, ты был слаб, а ныне стал сильным. Однако не останавливайся на достигнутом. Протяни руку и стань еще сильнее. Любое оружие годится, если оно способно помочь. У тебя хитрый и умный враг, поэтому используй свои возможности максимально.

Выдерни штекер номер пять и воскреси меня. Я знаю, как победить Блэка.

– Нет, – сказал я, – подожди… подожди…

– Время не ждет. Блэк с каждым мигом становится сильнее. Не пренебрегай мечом, способным рассечь сталь, не отбрасывай камень, который может стать краеугольным. Я нужен тебе. Выдерни штекер номер пять!

Моя рука уже тянулась к указанному штекеру, но я боялся хватить через край. Мне трудно было представить даже приблизительно мощь этого жаждущего воскреснуть предка. Вдруг он принудит меня выдернуть и четвертый, и третий штекеры, и второй, и… страшно даже подумать об этом… тот, последний… Тогда все наши многовековые усилия, направленные на моральное совершенствование человечества, пойдут прахом!

– Твое волнение понятно. Я разделяю твои взгляды, но они ничего не стоят, пока ты не претворишь их в конкретные действия. Тебе нужен мой опыт, чтобы защитить себя и всех нас. Выдерни штекер номер пять! Ну же!

Мышцы руки начали затекать. Пальцы свела судорога.

– Нет! – крикнул я. – Подожди!

– Ты должен это сделать!

Я не на шутку опасался, что зашел слишком далеко. Может, он и прав, этот Джордан… Мне вдруг вспомнилось, что его зовут именно так… Джордан. Конечно, он прав. Но мне не нравилось, что он мной командует. Я и без того с трудом соображал, кем в данный момент являюсь. А уж освободить в себе кого-то вовсе неведомого, – тогда я рехнусь окончательно.

– Я понимаю, ты колеблешься. Но из-за твоей нерешительности могут погибнуть все остальные… а также и эта девушка…

– Подожди!

Внезапно меня охватила ярость. Ведь это я, Джеймс Винтон, некогда укротил его своей волей! И этот жалкий прихвостень еще смеет мне приказывать!

Я грохнул кулаком по панели:

– Нет! У меня есть все, что мне нужно!

– Ну и дурак!

Вместо ответа я демонстративно вдавил штекер номер пять поглубже в гнездо. Джордан умолк.

Стараясь больше о нем не думать, я почти машинально приступил к завершающей стадии процедуры.

И вот давление на череп ослабло, и огоньки на пульте показали, что можно снять шлем, что я тотчас же и сделал. Задвинул его в шкафчик, отключил все узлы и системы и покинул помещение «Картотеки», закрыв за собой дверь. Следовало соблюдать осторожность.

Я прямиком направился к двери в «Компьютерную» и привел в действие часовой механизм замка. Вернулся в комнату отдыха, потому что дверь должна была открыться лишь через десять минут.

Бросился в кресло, закурил, нажал на кнопку в подлокотнике. За время моего отсутствия луна заметно передвинулась влево. Тени в складках ландшафта сместились – лучше стали видны древние развалины и растительность на склонах кратеров. Местность казалась мне теперь странно знакомой, а вот развалины… Почему-то они особенно привлекали мое внимание, вид их смутно тревожил меня. Война здесь была, что ли?

И вдруг – почудилось или?..

Я встал и подошел к стеклу почти вплотную. Да, это были вспышки света среди руин. Я продолжал всматриваться, и вновь там что-то вспыхнуло… и еще раз! и еще! Я попытался хронометрировать частоту этих вспышек, но никакой периодичности в их возникновении так и не уловил.

Внезапно ослепительный луч вырвался из развалин и ударил мне прямо в лицо!

Я заслонился рукой от нестерпимого блеска, нащупал кнопку – стена снова стала матовой.

Развалился в кресле, отметив про себя, что уже воспринимаю это загадочное явление как нечто вполне привычное. В самом деле, чему тут удивляться? Мы же наблюдаем эти вспышки на протяжении многих поколений. Я просто забыл… вернее, только что вспомнил об этом. Там, в руинах, осталось какое-то устройство… иногда, по неизвестной причине, оно включается…

Нет, все же интересно, что там происходит. Может…

О, дьявольщина, что бы там ни происходило, меня это не касалось, у меня есть вопросы поважнее.

Например, кем я был теперь? Ясно, что уже не тем, кто час назад проник в Нулевое крыло. И при этом я ничего не потерял, а только выиграл. Ведь я теперь больше Винтон, чем Кэрэб, и мне даже казалось, что так было всегда, что Поль Кэрэб – просто временная оболочка, вернее, экспериментальный образец… Но сейчас мне было не до экспериментов! Речь шла о жизни и смерти всей нашей семьи!

Господи, в какую же размазню я превратился! Я/Винтон усмехнулся при мысли о своих потомках. Боязливые, вечно в себе неуверенные чистоплюи. Да знают ли они, какой ценой куплено право на эту их щепетильность в вопросах морали и кто обеспечил им возможность быть анонимными филантропами Дома? Ведь этим они смогли заняться лишь во времена Ланжа Младшего. Да, справились с эпидемией чумы и предупредили еще ряд массовых заболеваний. Да, способствовали развитию перспективных отраслей медицины и приостановили реализацию проектов, чреватых нежелательными побочными эффектами. Да, заложили в программы компьютеров и внушили правительству здравые решения относительно контроля над рождаемостью. Снизили уровень преступности. Разработали методы сублимации агрессивности. Расставили акценты в системе образования. Практиковали групповую и индивидуальную психотерапию.

Но благодаря кому, еще раз спрашиваю, они могли позволить себе роскошь заниматься благотворительной деятельностью? Между прочим, не всеми подопечными она приветствуется. Многие считают ее бесцеремонным вмешательством в их личную жизнь. Ладно, как бы то ни было, это мы, суровые предки нынешних альтруистов, ценой тягостных раздумий, изнурительного труда и, что греха таить, немалой крови подготовили почву для нынешнего порядка вещей. Впрочем, дело того стоило. Но как же странно размышлять о себе, существующем в нескольких ипостасях одновременно! Правда, они все меньше отличались друг от друга, и я чувствовал себя уже увереннее.

Джордан был, конечно, прав, предлагая мне свою помощь, и даже какие-то его мысли шевелились в моем мозгу, но сам он уже исчез.

Да, наверное, я погорячился, отказавшись от его помощи… а впрочем, нет! Где-то все-таки нужно было остановиться. Сил у меня теперь хватало. Если предкам случалось поступать жестоко, значит, у них имелись на то веские причины, однако упиваться подробностями я не испытывал желания. Сопоставляя себя с предками, я видел, что сравнение не в мою пользу, поэтому оставалось слепо верить в правильность всех принятых ими в прошлом решений. Я верил, что семья никогда не жертвовала своими членами напрасно и каждый акт частичного самоубийства продиктован насущнейшей необходимостью. Ведь уничтожать друг друга просто из научного интереса было бы безумием.

Я ощутил покалывание в висках, и мысли мои вернулись к действительности.

Встал, помассировал виски и вышел из комнаты отдыха.

Где сейчас Джин, Винкель и Дженкинс? Они, слава Богу, еще живы, это главное. Непосредственная опасность им не угрожает, потому что мой неожиданный отпор обескуражил мистера Блэка. Во всяком случае, на какое-то время. Надеюсь, в нужный момент в них проснется инстинкт самосохранения и они сумеют за себя постоять. Но я не хотел их тревожить, пока не получу дополнительные сведения о Блэке.

У меня оставалась еще минута, и я снова задумался о Гленде. Из ее слов, сказанных при прощании, с очевидностью вытекало, что она располагает обо мне какими-то сведениями. Меня не так заботило, какими именно, а вот откуда они у нее? Это следовало выяснить. К тому же она несомненно знала моего врага. Уже одного этого достаточно, чтобы придавать знакомству с ней первостепенное значение.

Часовой механизм наконец сработал, я набрал код, и дверь отворилась. Как в помещении «Картотеки», и здесь аппаратура (разумеется, более сложная) занимала нишу в дальней стене. Только кресло с кнопками управления было установлено чуть левее. К нему-то я с порога и устремился.

Включил «Ворюгу». Забавно, что прозвище, данное мной некогда этой машине, забылось, и теперь она именовалась непритязательно и нейтрально: «компьютер». Хотя «Ворюга» представлял собой нечто большее, нежели просто вычислительное устройство. Он обладал сверхъестественной способностью добывать секретные сведения. Тот факт, что он ни разу, если можно так выразиться, не был схвачен за руку, свидетельствовал о высоком профессионализме его безымянного создателя, сделавшего таким образом возможным доступ к банку данных, расположенному в Первом крыле. Помимо этого «Ворюга» умел просчитывать в случае необходимости оптимальные варианты нашего поведения. Так что если это и было вычислительное устройство, то отнюдь не простое…

Я поручил ему найти мистера Блэка, не питая, впрочем, особенных надежд на то, что это ему удастся. Попытаться, однако, стоило. Итак, заложил данные в мерцающее чрево компьютера и стал ждать.

В свое время была допущена непростительная, хотя и понятная ошибка: мы стерли память о мистере Блэке, убежденные, что с ним покончено, а любое напоминание о насилии, когда-либо к людям применявшемся, может травмировать психику наших бережно цивилизуемых потомков. Последствия этой ошибки мне и предстояло расхлебывать. Ладно, ладно, будем снисходительны к предкам.

Также я приказал «Ворюге» раздобыть мне всю доступную информацию о Гленде и особенно о последних по времени фактах ее биографии. А еще запросил данные демографической статистики – хотел проверить, зафиксирована ли уже смерть Хинкеля, Ланжа Младшего и Энгеля.

Прозвучал сигнальный звонок, я вскочил и бросился к боковому экрану слева от себя. Переключил компьютер с автоматического управления на ручное. Увы, на экране я увидел только Винкеля и гроб, а также сведения о содержимом гроба: вес, рост и прочие характеристики мертвого тела, все, за исключением данных о том, кому оно принадлежало. Скорее всего, это были останки Ланжа Младшего.

Я невольно усмехнулся. Мне бы радоваться, что Винкелю удалось (между прочим, пока единственному из нас) выполнить беспрепятственно то, что от него требовалось, а я вот досадую, что не вижу на экране Блэка. Ну ничего, скоро он убедится, что комплексы, присущие остальным членам моей семьи, у меня отсутствуют. Эти два штекера, которые я выдернул, их вот уже сто лет как запрещено было трогать, и если до сих пор Блэк стрелял по глиняным голубям, то теперь его ждет схватка с бешеной летучей мышью-вампиром! Мне только хотелось, чтобы он, прежде чем я его пристрелю, услышал, кто именно с ним сводит счеты: Я, Джеймс Винтон!

Я выключил сигнальный звонок и произнес в микрофон:

– Молодец, ты сделал все как надо. Я в «Компьютерной», но сейчас поднимусь к тебе.

– Кэрэб, – сказал с экрана этот тридцатилетний красавчик и мой возможный преемник, – я так беспокоился, что о тебе ни слуху ни духу.

– Ну а теперь успокойся. Все будет хорошо.

Я отключил микрофон, выдвинул ящик и извлек оттуда пистолет. Проверил, заряжен ли он, и сунул в карман. Зачем? Я и сам толком не понял. Вспомнились жестокие методы предков? Вполне возможно. Во всяком случае, оружие я прихватил не потому, что не доверял членам семьи и уж тем более… тут я хмыкнул… самому себе.

Открыть дверь изнутри не составило труда. Я вышел, но закрывать ее не стал, дорого было время, хотя сразу почувствовал угрызения совести. Надо же, как глубоко укоренена в памяти привычка действовать в соответствии с инструкциями!

Проклятый мистер Блэк. Из-за него пришлось подвергнуться этой рискованной процедуре. Но ведь на сей раз он все-таки проник в Нулевое крыло и лишь чудом не добился своего! Попадись он мне, нынешнему, в руки – тут ему и конец.

Я поднялся этажом выше, прошел сквозь системы защиты. Винкель ждал меня у гроба.

– Все в порядке, – сказал я. – Давай отнесем эти мощи в «Хранилище». У нас еще дел по горло.

– Я боялся, что больше тебя не увижу, – признался он, берясь за ручки гроба.

– Твои опасения были абсолютно беспочвенны.

– Надеюсь, – пробормотал он, а когда мы поставили гроб у двери «Хранилища» и я занялся замком, прошептал с изумлением: – У тебя что, пистолет в кармане?

– Он самый.

– Но ведь это не пистолет-транквилизатор. Это настоящий!..

– Ты не ошибся.

– Зачем он тебе?

– Догадайся сам, мне некогда объяснять. – Я продолжал возиться с замком, наконец включил часовой механизм и мотнул головой в сторону «Компьютерной». – Пошли туда. Мне нужно кое-что проверить, пока есть время.

У входа в «Компьютерную» Винкель остановился как вкопанный.

– Дверь не заперта!

– Верно. Потому что время нам сейчас важнее всего прочего.

Он молча проследовал за мной в помещение и молча же наблюдал, как я подготавливаю компьютер к эксплуатации.

Так я и думал: мистер Блэк лег на дно. О нем не было ни строчки. Правда, «Ворюга» продолжал поиски во всех направлениях. Ни об одном из погибших членов нашей семьи сведения тоже еще не поступили. Вероятно, в том месте, где погиб Хинкель, царила полная неразбериха. Да и для сообщения о смерти Энгеля было рановато, даже при условии, что тело его найдено… чего, собственно, быть не могло.

«Смешно было бы ожидать, – подумал я, – что мистер Блэк сам представит отчет о своих подвигах!»

И принялся считывать данные о Гленде. Чем больше я узнавал о ней, тем очевиднее для меня становилась ее причастность к происходящему.

– У тебя не было трудностей с доставкой тела? – спросил я Винкеля.

– Нет, все прошло гладко. Никто меня не заметил.

Снова раздался сигнальный звонок. Я включил экран и увидел Дженкинса.

– Привет. Мы с Винкелем в «Компьютерной». Поднимайся к нам. Только смотри, не споткнись о Ланжа.

Я отсоединился прежде, чем он успел ответить, этот еще один чересчур нервный представитель нашего поколения, и почувствовал на себе пристальный взгляд Винкеля.

– Ты очень изменился, – сказал он. – Очень. Я чувствую, что нам угрожает что-то страшное, хотя не понимаю, что именно… Почему ты не слился с нами, как только вошел сюда?

– Терпение, – ответил я. – Времени у нас в обрез, мы должны расходовать его экономно. Поверь, я скоро вам все объясню.

Он слабо улыбнулся.

– Так ты знаешь, в чем дело?.. Я кивнул:

– Знаю.

Тут появился Дженкинс, красный и запыхавшийся.

– Что случилось? – завопил он с истерическими нотками в голосе.

Винкель схватил его за плечо.

– Успокойся. Кэрэб нам все объяснит. Он знает, что делает.

Дженкинс, дрожащий, взъерошенный, повернулся ко мне.

– Надеюсь, что это так, – сказал он, пытаясь взять себя в руки. – А относительно Пятого крыла ты уже в курсе?

– Что ты хочешь сказать? – спросил я. – Что там стряслось?

– Его больше не существует, – ответил Дженкинс.

Глава 6

Итак, Кендалл Глинн был ее отцом. М-да, факт довольно-таки неожиданный и весьма прискорбный. А главное, тревожный.

Тревожный потому, что я не верил в совпадения. Между прочим, мне (Кэрэбу) вдруг стало стыдно за гнусный поступок Ланжа Старшего. Забавно, что я (Ланж Старший) виновным себя не чувствовал и, будучи убежденным противником насилия, считал, что обошелся с Кендаллом достаточно гуманно, в то время как я (Винтон) просто пристрелил бы эту паршивую овцу при первом удобном случае, пусть даже и испытывая угрызения совести, но… но так все же было бы честнее, с моей (Винтона) точки зрения.

Я прокручивал мысленно всю эту историю, пока открывал дверь в «Кладовую». Дженкинс и Винкель были наверху, в «Хранилище», укладывали останки Ланжа Младшего в холодильник. Хорошо, что им было чем себя занять до прихода Джина. Когда он появится, я соберу всех нас вместе и обрисую положение дел. Кстати, в психологическом плане этим хлюпикам даже полезно повозиться с мертвым телом. Так им будет легче принять мою программу действий.

Это случилось шестнадцать лет назад. Гленда была слишком мала, чтобы помнить все обстоятельства гибели отца, хотя кое-что ей, наверное, известно. Немногое, но, быть может, самое существенное.

Я/мыв те времена обитали в оболочке Ланжа Старшего и пришли к мнению, что Кендалла Глинна пора утихомирить. Он уже во всеуслышание пропагандировал свои крамольные идеи и тем самым привлек к себе наше настороженное внимание.

Будь он менее значительным человеком, я бы не волновался. Но ведь Кендалл был не просто ведущим конструктором, нет, он принадлежал к числу тех творческих личностей, которые появляются раз в несколько столетий, чтобы подтвердить право на существование давно потерявшего всякий смысл слова «гений». Коллеги постарше ему завидовали, молодые им восхищались. Его имя звучало повсеместно – и на транспортерных дорожках, и в лабораториях. Впрочем, слава к Кендаллу пришла, когда ему перевалило за сорок, он к тому времени обзавелся семьей и души не чаял в своей прелестной дочурке. В нем совсем не было заметно признаков мизантропии, каковая зачастую отличает тех, иногда даже выдающихся ученых, кто первые тридцать лет жизни провел в безвестности и непонимании. Для человека, вознамерившегося разрушить устои общества, он держался отнюдь не агрессивно, а напротив, располагал к себе с первого взгляда. Это был последний из известных мне великих революционеров, достойный, разумеется, всяческого уважения, хотя, пребывая в оболочке Ланжа Старшего, я не мог испытывать к нему иных чувств, кроме враждебных. И когда мне стало известно, что он всерьез готовится выступить на Ученом совете и даже заручился изрядным количеством голосов в поддержку своего эксперимента, вот тогда я понял, что медлить больше нельзя. Я решил нанести ему визит под именем Джесса Боргена, старейшего члена Академии наук, и очень хорошо помню тот день, потому что аденома простаты то и дело давала себя знать, пока я добирался до его жилища.

Внешность Кендалла нисколько не соответствовала расхожему представлению о том, как выглядят ученые: все они, дескать, узкоплечие, изможденные и не от мира сего. Нет, он был невысок и коренаст, черты лица, пожалуй, грубоваты, густая грива черных волос, и только виски начинали серебриться. Но самое поразительное в его внешности – конечно, глаза. Из-за очков с толстыми стеклами они казались огромными, возникало впечатление, что от них ничего не скроешь, что они читают ваши самые тайные мысли. В непривычной для себя роли мне было особенно неловко.

Именно от смущения, а вовсе не по причинам физиологического свойства я вынужден был уже в начале нашей беседы извиниться и покинуть его кабинет, где письменный стол был завален звездными атласами, где повернуться было некуда от компьютеров и макетов зданий, в которых, по замыслу Кендалла, должны поселиться люди на планетах, расположенных далеко-далеко от Дома.

Я отлучился в туалет потому, что сразу понял: продолжать разговор бессмысленно. Кендалл действительно способен осуществить то, о чем другие не осмеливались и заикаться.

На мое замечание о том, что на каждой из этих планет людям придется приспосабливаться к окружающей среде, он возразил:

– На восемнадцати планетах среда почти идеально удовлетворяет требованиям! Разве мы не планировали их заселение?

– Ты что же, намерен вышвырнуть людей из Дома, невзирая на то что они совершенно не подготовлены?

– Кто, люди или планеты? – перебил он с усмешкой.

– И те и другие.

– Именно это я и собираюсь сделать, – решительно подтвердил Кендалл. – Люди будут жить пока в атомных отсеках, – и указал на макеты.

– Допустим на минуту, что тебе удалось создать на планетах условия для выживания. Зачем же мучиться на промежуточной стадии? Разумнее было бы использовать роботов и управлять ими отсюда, а уж когда все будет готово, тогда пускай те, кому приспичит, отправляются на все четыре стороны.

– Нет, – ответил он тихо и окинул взглядом глобусы, как бы любуясь этим парадом планет на письменном столе, – я боюсь, что Дом станет тупиком эволюции человечества. Мы создали статичное, обреченное на застой общество. Человеку остается либо к нему приспособиться, либо деградировать. Последнего пока не случилось, потому что человек – существо выносливое и способное к адаптации. Тем не менее всего лишь за несколько столетий в нем произошли значительные изменения.

– Да, действительно, он стал посмирнее, сделался более рациональным, лучше поддается контролю…

– Мне очень не нравится это слово.

– Я имею в виду самоконтроль.

Кендалл то ли хмыкнул, то ли фыркнул, и вот тогда я был вынужден прервать беседу – меня душила ярость. После моего возвращения из туалета мы проговорили еще около двух часов, но главное было сказано в самом начале.

Разумеется, я понимал, что на любой из планет, о которых шла речь, возможно создать благоприятную для человека среду обитания, и не мог не оценить изобретательность, проявленную им при разработке систем жизнеобеспечения. Например, эти его атомные отсеки, они действительно могли служить великолепными жилищами на период адаптации. Наконец, я был уверен, что и самая заветная его мечта – исследовать космическое пространство на кораблях со сверхсветовой скоростью – увенчается открытиями новых планет, пригодных для заселения.

Но вот будет ли это происходить одновременно с осуществлением вышеупомянутого проекта или в порядке очередности, – вот это меня уже мало заботило. Я думал лишь о страшной опасности, угрожающей Дому. Если какая-то часть его жителей переселится на другие планеты, оставшиеся могут повести себя непредсказуемо. Короче, наши точки зрения не совпадали. Я был категорически против.

– А чем, собственно, тебе здесь не нравится? – спросил я нарочито шутливым тоном, не желая выдавать свои истинные чувства.

– Жители Дома уже сейчас напоминают стадо коров, – ответил он. – В один прекрасный день явится бык-хозяин, и все они покорно потянутся за ним.

– Не могу с тобой согласиться, – сказал я. – Дом – это место, где впервые в истории люди сосуществуют без конфликтов. Здесь они научились сотрудничать, а не соперничать. И в этом наша сила, отнюдь не слабость.

Его глаза за золотыми линзами, я заметил, сузились, Кендалл посмотрел на меня так, как будто видел впервые.

– Посмели бы они только вести себя иначе, им бы живо вправили мозги! – ответил он. – Впрочем, мозги у них давненько в удручающем состоянии. Тебе, конечно, известно, что жители Дома напичканы наркотиками и подвергаются психотерапевтическим процедурам, если их поведение не укладывается в некие свыше указанные нормы. К тому же у всех у них налицо боязнь открытого пространства. Вот я и опасаюсь, что мирное сосуществование в стенах Дома, который нас приучают любить уже сызмала, закончится тем, что мы утеряем способность выживать в любых других условиях. Но когда-нибудь Дом рухнет и вместе с ним придет конец роду человеческому.

Я бы мог с ним поспорить относительно долговечности нашего детища, мог бы возразить, что уж если он считает возможным переселить жителей Дома на другие планеты, значит, их способность к адаптации все еще не вызывает у него сомнения. Но зачем стал бы я попусту сотрясать воздух, если по-настоящему беспокоило меня лишь его заявление, что Дом – это тупик эволюции. Увы, убедительно опровергнуть Кендалла я не мог, не упоминая о нашей семье и тех высоких целях, которые мы планомерно претворяли в жизнь.

Продолжая играть роль почтенного академического старца, я сказал:

– Забавная точка зрения! Саркастически усмехнувшись, он кивнул.

– Да уж куда забавнее. И как только мы дошли до жизни такой? Было бы понятнее, если бы то, что с нами происходит, являлось следствием некоего дьявольского умысла, если бы какая-то в своем роде выдающаяся личность или даже группа лиц выступали организаторами всего этого безумия. – Он вздохнул. – И все-таки хочется верить, что когда-нибудь мы извлечем из наших ошибок урок.

При этих словах я почувствовал себя совсем неуютно и перевел разговор на частности, касающиеся разработанных им систем жизнеобеспечения. Повторяю: Кендалл был гений, и его книги и чертежи на всякий случай следовало сохранить для потомства… Эх, если бы мне удалось обнаружить какой-нибудь изъян в его концепции, хотя бы ничтожную ошибку в расчетах!.. Под этим предлогом можно было бы воспрепятствовать обсуждению его проекта на Ученом совете. Так нет же, расчеты были безупречны, а концепция стройна и слишком соблазнительна, чтобы позволить Кендаллу смущать умы наших подопечных.

Мне обещали поддержку консервативно настроенные академики, но я вовсе не был уверен, что даже общими усилиями нам удастся его разгромить, а разгромить Кендалла следовало наголову, чтобы никому в будущем неповадно было выступать с подобными проектами.

И вот я стал искать способы помешать Кендаллу. Среди сведений о его частной жизни, раздобытых «Ворюгой», не обнаружилось ни одного компрометирующего факта. То ли был он действительно такой скучный человек, то ли умел заметать следы.

Меня (Кэрэба) передернуло от отвращения, когда я вспомнил, до какой гнусности додумалось мое прежнее «я», какое решение было им принято и какие действия в результате последовали. Все же я здорово с тех пор изменился.

Спустя несколько дней после вышеупомянутого визита мы отобрали пятерых девочек в возрасте от пяти до семи лет, проживающих по соседству с его жилищем, и стали с ними работать. Приведя их в состояние гипнотического транса, мы демонстрировали им Кендалла, заснятого на кинопленку, и рассказывали, что он с ними сделал или пытался сделать.

Было решено представить девочек жертвами изнасилования. Серафис посредством хирургического вмешательства нарушил у двух из пяти девственную плеву и внес вагинальную инфекцию. План был таков: одна девочка выступит в качестве потерпевшей, следом вторая, а остальные будут жаловаться, что на улице им проходу не дает чудаковатый старик, у которого карманы всегда набиты леденцами.

Впоследствии девочками занялись опытнейшие хирурги, а психологи стерли даже мимолетные их воспоминания о Кендалле, не говоря уже о мнимом его над ними надругательстве. Таким образом наша коллективная совесть была успокоена.

Как только обвинение, выдвинутое против Кендалла, получило огласку, он был обречен, и проект его, разумеется, тоже, а в общественном сознании такие слова, как «планета» или «космическое пространство» стали ассоциироваться с чем-то до крайности непристойным. Ну а потом Кендалла направили на промывку мозгов, и с ним практически было покончено.

Помню ужас в его глазах, когда ему назначили ту самую процедуру, которую он так ненавидел. Никто из нас, конечно, не верил, что он действительно сексуальный маньяк, извращенец, отдавшийся во власть атавистических инстинктов (определение Ланжа Старшего). Пожалуй, нам не забыть, как мы вели его в процедурную и этак ехидно осведомились по дороге: «Что же ты теперь будешь делать?» – а он опустил голову, пошевелил большими пальцами ног, обутых в казенные шлепанцы, и тихо ответил:

– Теперь всем нам конец.

Через месяц он повесился в больничной палате. Гленде тогда было лет пять или шесть. Мы искренне сожалели, но виноватыми себя не чувствовали. Мы же просто исполнили свой долг, а от несчастных случаев в любой работе никто не застрахован.

Характерно, что никому из нас не пришло в голову заподозрить Кендалла в сообщничестве с мистером Блэком. В те времена считалось, что Блэк мертв и память о нем надлежащим образом уничтожена. Но теперь, когда я вспомнил о нашем давнем враге, эта история сразу приобрела дополнительный и довольно-таки зловещий смысл. Правда, в отличие от предков, я все равно не стал бы действовать так подло. А еще я испытывал чувство вины перед Глендой.

Я думал о ней, пока часовой механизм в замке отстукивал последние секунды, а ребята наверху прятали Ланжа Младшего в холодильник. Я просто обязан был с ней встретиться. Она знала нечто, возможно, очень важное… и хотела это нечто сообщить мне. Даже если бы дело обстояло иначе, я бы все равно попытался ее разыскать, ведь она просила меня об этом, и, кроме всего прочего, я, сам не знаю почему, был уверен, что и ее жизнь в опасности.