Текст книги "Афган: русские на войне"

Автор книги: Родрик Брейтвейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Яд

Руководство КГБ грезило об альтернативном решении проблемы: убийстве Амина. Такие попытки предпринимались, но ни одна не была доведена до конца. Снайперы КГБ планировали убить Амина, пока он ехал на работу, но план сорвался, когда афганцы усилили меры безопасности. Тринадцатого декабря КГБ попытался отравить Амина, подмешав яд в кока-колу. Амин не пострадал^{118}, но заболел его племянник Асадулла, глава контрразведки. Врачи заподозрили у него тяжелую форму гепатита и отправили на лечение в Москву. Там Асадуллу поместили в «Матросскую тишину». После свержения Амина его вернули в Кабул, какое-то время допрашивали, пытали, а потом казнили.

КГБ до последнего момента не оставлял попыток тихо избавиться от Амина. За несколько часов до штурма Амин организовал торжественный ужин для членов афганского Политбюро, министров и членов их семей, чтобы продемонстрировать свой великолепный новый дворец и отпраздновать возвращение члена афганского Политбюро Панджшири из Москвы. Амин пребывал в эйфории. Он сообщил коллегам, что СССР решил наконец прислать войска, что Москва приняла его версию смерти Тараки и смирилась со сменой руководства Афганистана, что визит Панджшири еще больше укрепил отношения между странами. «Советские дивизии уже на пути сюда, – хвастался он. – Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании нам советской военной помощи»^{119}.

На банкете Амин и несколько его гостей потеряли сознание. Джандад позвонил в центральный военный госпиталь и в поликлинику советского посольства. Пищу отправили на анализ, а поваров-афганцев арестовали.

В то время в Кабуле находилась делегация опытных советских военных врачей во главе с полковником Алексеевым. Его, а также полковника Кузнеченкова, врача из поликлиники посольства, пригласили во дворец, чтобы, в числе прочего, осмотреть дочь Амина, которая только что родила[19]19
  О полковнике Кузнеченкове кратко упоминается в кн.: Попова Т. Помяни нас, Россия. Ленинград, 1991. В книге приводятся фотографии и заметки о военных из Ленинграда, погибших на войне. Кузнеченков оказался первым.


[Закрыть]. Они прибыли около двух часов дня в сопровождении женщины-врача и медсестры из Кабула. По прибытии их подвергли необычно строгому обыску, и они поняли, почему, когда увидели сидящих и лежащих в вестибюле, на лестницах и в комнатах людей. Те, кто пришел в сознание, корчились от боли. Было очевидно, что их отравили. Предположительно это было дело рук опытного агента КГБ Михаила Талыбова, который внедрился в окружение Амина под видом повара. Крючков впоследствии утверждал, что в пищу лишь добавили сильное снотворное. Если так, то агенты ошиблись с дозой^{120}.[20]20
  Описание афганских событий у Кузичкина содержит неточности, но он утверждает, что слышал эту историю лично от Талыбова. Также см.: Крючков В. Личное дело. Т. 1. С. 2о6.


[Закрыть]

Советских врачей вызвали к Амину. Он лежал в трусах, с отвисшей челюстью и закатившимися глазами. Он был в глубокой коме, и пульс почти не прощупывался. Казалось, он умирает. Врачи немедленно принялись за его спасение и к шести часам преуспели в этом. Открыв глаза, Амин спросил: «Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал?»

Александр Шкирандо, работавший военным переводчиком в Афганистане с сентября 1978 года, тоже был во дворце в тот день и тоже отравился. Он пролежал полтора месяца в афганском военном госпитале, а затем его эвакуировали в Москву и положили в больницу. Шкирандо так и не вернулся на службу, но впоследствии много раз бывал в Афганистане как журналист^{121}.

Врачи поняли, что происходит нечто странное, и отправили медсестру и женщину-врача в Кабул, от греха подальше. Конечно, они не знали, что сорвали план, который позволил бы упростить всю советскую военную операцию – вывести Амина из строя еще до ее начала.

Штурм

Джандад был чрезвычайно обеспокоен случившимся. Он выставил дополнительную охрану внутри и снаружи дворца и привел афганскую танковую бригаду в боевую готовность.

Время нападения несколько раз за день менялось. Около шести вечера Магометов приказал Колеснику начать операцию как можно скорее, не дожидаясь взрыва, который должен был уничтожить узел связи. Через двадцать минут штурмовая группа капитана Сахатова выдвинулась, чтобы нейтрализовать три афганских танка, державших под прицелом подходы к дворцу. Последнюю часть пути бойцы прошли пешком, по пояс в снегу Снайперы сняли афганских часовых. Танковые экипажи находились в казармах, слишком далеко от своих машин, и бронетехника скоро вышла из игры.

Взлетели две красные ракеты – сигнал к началу атаки. Было 7-15 вечера. Дворец был хорошо освещен внутри и снаружи: окрестности обшаривали прожекторы. «Шилки» открыли огонь. Стены дворца были столь прочными, что большинство снарядов просто отскакивало от них, кроша гранит и не причиняя серьезного ущерба.

Затем выдвинулась в бронетранспортерах 1-я рота «мусульманского» батальона. Спецназ КГБ под командованием Бояринова ехал с ними. Бойцам приказали не брать пленных и не останавливаться для помощи раненым коллегам: надо было захватить здание любой ценой.

Почти сразу же один из БМП «мусульманского» батальона остановился. У водителя сдали нервы, он выпрыгнул из машины и побежал. Но тут же вернулся: снаружи было еще страшнее^{122}. Машины прорвались через первый барьер, сминая афганские посты. Они продвигались вперед под сильным огнем, и впервые экипажи услышали незнакомый, почти нереальный звук пуль, гремящих по броне. Они стреляли в ответ из всего, что было, и вскоре пороховой дым внутри машин стал настолько густым, что дышать было невозможно. Триплексы в машинах были прострелены. Одну машину подбили, и она загорелась. Несколько бойцов получили ранения, выбираясь из нее. Один прыгнул, поскользнулся, и машина раздавила ему ноги. Еще один бронетранспортер упал с моста, который русские перекинули через арык, и его экипаж оказался в ловушке. Их командир звал о помощи по радио, но в процессе умудрился заблокировать радиосвязь, парализовав коммуникации всего батальона.

Атакующие подъехали как можно ближе к стенам дворца и бросились к дверям и окнам первого этажа. Смятение нарастало с каждой минутой. Объединенное командование уже не функционировало, и бойцам приходилось действовать самостоятельно, малыми группами. Их прижал к земле огонь, открытый защитниками дворца. Наступил момент паники, и минут, наверное, на пять они замерли. Затем «Шилке» удалось уничтожить пулемет, размещенный в одном из окон. Бойцы двинулись вперед с штурмовыми лестницами.

Они ворвались во дворец поодиночке и попарно. Бояринов оказался в числе первых. Вестибюль был ярко освещен, защитники стреляли и бросали гранаты с балкона первого этажа. Русские расстреляли все лампы, какие смогли. Они пробились вверх по лестнице и начали зачищать комнаты па первом этаже гранатами и автоматным огнем. Они слышали крики женщин и детей. Одна из женщин звала Амина. Взрыв гранаты повредил электрические провода, и оставшиеся светильники тоже выключились. Многие советские бойцы, в том числе Бояринов, были уже ранены.

Теперь белые нарукавники русских были едва заметны под слоем копоти и грязи. Что еще хуже, личная охрана Амина тоже носила белые нарукавники. Но возбужденные советские бойцы сыпали матом, что и позволяло им узнавать друг друга в темноте. А защитники, многие из которых учились в Рязанском воздушно-десантном училище, наконец поняли, что сражаются не с афганскими мятежниками. Они начали сдаваться, и, несмотря на приказ не брать пленных, большинству русские оставили жизнь.

«Внезапно стрельба прекратилась, – вспоминал один офицер «Зенита», – я доложил по радиостанции генералу Дроздову, что дворец взят, много убитых и раненых, главному конец»^{123}.

Во время боя врачи полковник Алексеев и полковник Кузнеченков нашли себе укрытие в зале. Там они заметили Амина, бредущего в одиночестве по коридору в белых трусах и футболке, держа в высоко поднятых, обвитых трубками руках, словно гранаты, флаконы с физраствором. Его фигуру освещал начавшийся во дворце пожар. Алексеев вышел из укрытия и снял трубки и бутыли, прижав руками вены, чтобы не шла кровь. Затем он отвел Амина к бару. В дверях показался ребенок, трущий кулачками глаза – пятилетний сын Амина. Амин с мальчиком сели у стены.

Амин все еще не понимал, что происходит. Он велел адъютанту позвонить советским военным советникам: «Советские помогут». Адъютант ответил, что советские и устроили стрельбу. Амин в гневе швырнул в него пепельницу: «Врешь! Не может быть». Но после безуспешной попытки дозвониться до начальника своего Генштаба он пробормотал: «Я об этом догадывался, все верно»^{124}.

Есть несколько версий его смерти. Возможно, он был убит преднамеренно, а возможно – случайной очередью. По одной версии, его застрелил Гулябзой, перед которым была специально поставлена такая задача^{125}. Когда дым от выстрелов рассеялся, тело Амина лежало у стойки бара. Его маленький сын был смертельно ранен в грудь[21]21
  Согласно другим версиям, он погиб от осколка гранаты или даже был убит собственными телохранителями: Lyakhovski, A. Inside the Soviet Invasion of Afghanistan and the Seizure of Kabul, December 1979. P. 62.


[Закрыть]. Его дочь получила ранение в ногу. Ватанджар и Гулябзой подтвердили, что он мертв. Люди из «Грома» ушли. Их ботинки хлюпали, когда они шли по залитым кровью коврам. Тело Амина завернули в ковер и вынесли, чтобы похоронить в могиле без надгробия.

Бой от начала до конца продолжался сорок три минуты, если не считать нескольких столкновений с размещенными неподалеку частями президентской гвардии. С ними быстро и безжалостно расправились. Погибли пять солдат «мусульманского» батальона и 9-й роты десантников, 35 человек получили серьезные ранения[22]22
  В разных работах Ляховского приводится разная оценка числа жертв. В книге “Трагедия и доблесть Афгана” (М., 2004. С. 285, 295) он дает несколько более высокие оценки числа жертв с советской стороны, чем в работе Lyakhovski, A. Inside the Soviet Invasion of Afghanistan and the Seizure of Kabul, December 1979. P. 64. Я пользовался оценками из второй работы.


[Закрыть]. Спецподразделения КГБ потеряли пятерых убитыми. Среди них был полковник Бояринов, погибший ближе к концу штурма. Похоже, его убили свои, получившие приказ стрелять в любого, кто выбегал из дворца до его полной зачистки^{126}.

Полковник Кузнеченков, военврач, помогавший лечить Амина от отравления, тоже погиб – был убит очередью, направленной в зал. Когда его коллега полковник Алексеев пытался погрузить его тело в один из БТР, экипаж грубо сообщил ему, что берут только раненых. Все же Алексеев смог убедить их забрать тело полковника.

Советские солдаты взяли в плен сто пятьдесят человек из личной охраны Амина. Трупы не считали. Вероятно, около двух с половиной сотен афганцев, охранявших дворец, были убиты прежними товарищами по оружию.

Советских раненых отправили в поликлинику советского посольства. Галина Иванова, жена экономического советника Валерия Иванова, естественно, ничего не знала о происходящем, пока от дворца, стоявшего дальше по дороге, не донеслись звуки стрельбы. Затем стали подъезжать машины с мертвыми и ранеными. Охрана посольства, которая еще не поняла, что случилось, обстреляла одну из них.

Все посольские врачи жили в микрорайоне на другом конце города и не могли добраться до посольства. Галина во время учебы в университете прошла курсы медсестер, и ее позвали на помощь. Она трудилась с восьми утра до одиннадцати вечера. Кроме Галины, помочь было почти некому: на месте оказались только стоматолог и несколько женщин, одна из которых работала медсестрой во время Второй мировой. В посольстве был еще один квалифицированный врач – жена одного из советников-востоковедов, по специальности нейрохирург. Но, увидев происходящее, она развернулась и ушла.

Кабул (1980)

Сперва маленькая команда отделила живых от мертвых. Затем стоматологу пришлось применить все свои – имевшие мало отношения к делу – навыки, а Галина с другими женщинами перевязывали раны. Галине тот день запомнился своим кромешным ужасом, и, вернувшись в Москву вскоре после этого, она не могла понять, как это люди ходят по улицам, будто ничего не случилось^{127}.

* * *

В это время советские бойцы, услышав взрыв на узле связи, выдвинулись на другие объекты в городе, нанося сосредоточенные удары.

Самой важной и сложной целью было здание Генштаба. Его должны были взять четырнадцать бойцов спецназа вместе с будущим министром иностранных дел Афганистана Абдулом Вакилем. Чтобы облегчить дело, они составили план отвлечения противника. Вечером генерал Костенко, советник начальника штаба Якуба, отправился к нему с формальным визитом вместе с группой советских офицеров. Среди них был генерал Иван Рябченко, командующий только что прибывшей 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизией. Они обсудили взаимные интересы с ничего не подозревающим Якубом – влиятельным человеком, который учился в воздушно-десантном училище в Рязани и хорошо говорил по-русски. Рябченко вел себя совершенно естественно: он не знал, что вот-вот должно было произойти. Советские спецназовцы рассредоточились по зданию. Они делились сигаретами с афганскими офицерами и болтали с ними. Когда прогремел взрыв, спецназовцы ворвались в кабинет Якуба. После стычки, в которой был убит его помощник, Якуб бросился в другую комнату, но затем решил сдаться. Его связали и приставили к нему охрану. Рябченко, застигнутый врасплох, все это время сидел неподвижно. Костенко едва не застрелили. Бой продолжался около часа. Потом в кабинете Якуба появился Абдул Вакиль. Он долго разговаривал с полковником на пушту, а потом застрелил его. Погибли двадцать афганцев, еще сто попали в плен. Поскольку их было во много раз больше, чем нападавших, их согнали в большую комнату и связали электрическими проводами.

Во время захвата случился неприятный инцидент: рота советских десантников на БМД, прибывшая к Генштабу на сорок минут позже, двинулась на здание и открыла интенсивный огонь. Бойцам «Зенита» пришлось искать укрытие: трассирующие пули летали по залу, как красные светлячки. В конце концов порядок был восстановлен, и десантники помогли занять здание.

Нужно было захватить телерадиоцентр, чтобы как можно раньше распространить обращение Кармаля к народу. Обстановку тщательно разведали 27 декабря: несколько советских солдат притворились техническими специалистами, чтобы проникнуть в здание. Во время штурма погибли семь афганцев, двадцать девять были ранены, более ста попали в плен. Один советский солдат получил легкое ранение.

При захвате телеграфа погибших не было, а защитники центрального штаба армии и здания военной контрразведки сдались вовсе без боя. В здании МВД нападавшие тоже не встретили серьезного сопротивления, хотя один из них был ранен и позднее умер. У штурмующих был приказ арестовать министра внутренних дел Али Шаха Паймана, но он сбежал в одном белье и скрылся у своих советников из СССР.

К утру стрельба стихла, но не везде. Когда офицеры, руководившие нападением на дворец, въезжали в город на правительственном «мерседесе», в них выстрелил занервничавший молодой десантник. Пули попали в машину, не задев пассажиров. Полковник выпрыгнул из автомобиля и отвесил солдату крепкий подзатыльник. Генерал Дроздов заметил лейтенанту: «Твой солдат? Спасибо, что не научил его стрелять»^{128}.[23]23
  С начала 90-х годов, когда с истории о штурме стали снимать покровы секретности, было предпринято несколько более или менее последовательных попыток восстановить ход событий. Одну из самых успешных см.: Grau, L. The Take-down of Kabul: An Effective Coup de Main. Она основана на свидетельствах очевидцев и анализе российского Генштаба.


[Закрыть]

Как только бой в дворце Тадж-Бек прекратился, полковник Колесник оборудовал там свой штаб. Победители валились с ног от усталости, однако, поскольку казалось вероятным, что афганцы могут попытаться отбить дворец, советские солдаты, все еще сильно нервничающие, заняли круговую оборону. Услышав в шахте лифта шорох, они решили, что люди Амина начали контратаку через подземный ход. Они схватили оружие, начали стрелять и забросали шахту гранатами. Это был дворцовый кот^{129}.

Глава 5.
Последствия

Жители Кабула обратили мало внимания на случившееся в ту ночь. Они слишком привыкли к стрельбе на улицах, и большинство спало крепким сном. Когда они проснулись, у Афганистана было новое правительство, и мальчишки вновь торговали сигаретами у разрушенного правительственного узла связи, как будто ничего не произошло.

Как только город был взят, по радио передали обращение Бабрака Кармаля к народам Афганистана: «Сегодня сломана машина пыток Амина и его приспешников – диких палачей, узурпаторов и убийц десятков тысяч наших соотечественников – отцов, матерей, сестер, братьев, сыновей и дочерей, детей и стариков».

Самого Кармаля в студии не было: он оставался в Баграме под защитой КГБ. Вечером 27 декабря – еще до окончания боев – Андропов позвонил ему, чтобы поздравить с победой «второго этапа революции» и «назначением» на пост председателя Революционного комитета Демократической Республики Афганистан, хотя ни один официальный орган афганской власти этого решения еще не принял. На следующее утро Кармаль отправился в Кабул с колонной бронетранспортеров, в сопровождении трех танков, и первое время жил в загородном особняке под охраной КГБ. Первого января пришла телеграмма от Брежнева и Косыгина. Советские лидеры поздравляли Кармаля с «избранием» на высшие партийные и государственные посты^{130}.

Ворота кабульских тюрем были открыты, и тысячи заключенных хлынули на улицы. Среди них был доктор Лутфулла Латиф, парчамист, работавший в Министерстве здравоохранения. В ноябре 1978 года его арестовали, десять дней допрашивали и пытали, а потом отправили в Пули-Чархи. За три дня до переворота он и другие заключенные видели и слышали, как в аэропорту один за другим приземляются советские самолеты. Затем однажды вечером около получаса слышалась стрельба, после которой наступила тишина. Дверь в тюремный блок сломали, появились афганские и советские офицеры, взяли охранников в плен и затем снова уехали, забрав ключи от камер. Заключенным понадобился день, чтобы взломать замки. В тюремном дворе шли политические митинги. Еще ночь заключенные провели в камерах, а на следующий день прибыли автобусы, чтобы отправить их домой. Освободили всех, невзирая на их политические убеждения^{131}.

Но репрессии не прекратились: люди Кармаля начали сводить счеты. «Революционные тройки» арестовывали людей, выносили приговоры и казнили на месте пулей в затылок. В числе первых жертв оказались гвардейцы Амина. Командиры подразделений, сохранивших верность Амину, были арестованы, и вскоре тюрьмы снова переполнились. СССР выразил протест, но Кармаль ответил: «Пока вы не дадите мне размежеваться с хальковцами, единства в НДПА не будет, и правительство эффективно укрепляться не сможет… Они нас пытали и убивали, они нас ненавидят и сейчас. Они – враги единства»^{132}.

Жена Тараки была заключена в Пули-Чархи, в отдельном маленьком здании, окруженном стеной с колючей проволокой. Теперь ее место заняли женщины из семьи Амина (мужчины были перебиты). Старшей дочери Амина, раненной во время штурма дворца, сделали операцию и отправили с грудным ребенком в тюрьму. Наджибулла освободил женщин спустя двенадцать лет, через два года после официального окончания советской войны в Афганистане, когда его режиму уже приходил конец^{133}.

Масса советских граждан, проживавших в Кабуле, конечно, не имела ни малейшего представления о том, что происходит. Не предупредили даже нового посла Фикрята Табеева. Взрыв узла связи и отключение света в посольстве застали его врасплох. Его жена пришла в бешенство из-за того, что мужа оставили в неведении – и во тьме^{134}. Табеев позвонил генералу Вадиму Кирпиченко, чтобы прояснить ситуацию. Тот ответил, что у него нет возможности беседовать и что он подробно доложит обо всем утром.

Андрей Грешнов, военный переводчик 4~й афганской танковой бригады, срубил маленькую пихту, поставил ее в своей квартире в новом микрорайоне и украсил к Новому году елочными игрушками, которые раздобыл в посольстве. На стене написали «С Новым, 1980-м». Когда Грешнов вернулся в эту квартиру девять лет спустя, надпись все еще была там. Несколько дней подряд он слышал далекий шум взлетающих и садящихся в Баграме самолетов. Как и остальные, он полагал, что самолеты перебрасывают полк, обещанный Амину советскими властями. На самом деле они доставили не полк, а целую 103-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию, а также оставшихся бойцов 345»го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка.

Вечером 27 декабря после работы Грешнов взял бутылку «Аиста» и отправился к своему другу, азербайджанцу Мамеду Алиеву, в старый микрорайон. У Алиева был японский телевизор со встроенным радиоприемником, выменянный в городе на бесхозный пистолет. Они включили радио. В эфире происходило что-то странное. Работали сразу несколько станций, называвших себя «Радио Кабула». Дикторы одной на пушту осуждали врагов Амина и революции, другой, вещавшей на языке дари, еле слышно из-за помех объясняли, что власть переходит «к здоровым силам партии».

Грешнов с Алиевым жарили картошку и спорили, сколько класть соли, и тут началась стрельба. На улице стало светло, как днем. Они выскочили на балкон и тут же спрятались: вокруг свистели трассирующие пули. Загрохотали танки.

Грешнов отправился домой – военные советники, должно быть, искали его. Но как только он выскользнул во двор, его схватила в охапку огромная фигура в темной «аляске» и с коротким иностранным автоматом. Грешнов забормотал на дари, что идет на работу, помогать защищать режим от предателей и контрреволюционеров. «Работа отменяется на сегодня, парень, – тихо ответили ему на чистейшем русском. – Скажи спасибо, что мама родила тебя белобрысым, а то бы шлепнули тебя ни за что. Вали-ка обратно, откуда пришел». Грешнов начал барабанить в дверь Алиева, но тот долго не открывал, боясь, что его примут за афганца и застрелят. Они провели ночь, наблюдая, как военных и гражданских сгоняют и уводят и как советские бронемашины грохочут по улицам. По всему городу отдавалась эхом стрельба.

Рано утром Грешнов вернулся к себе. На месте клумбы рядом с домом стояло противотанковое орудие со стволом, наведенным на здание, где он работал. Жены некоторых советников из СССР раздавали советским солдатам домашнюю еду. На улице Грешнов встретил Латифа, водителя из 4-й афганской танковой бригады, который сказал ему: «Наши танки подбиты у телевидения из гранатометов. Все ребята погибли». Грешнов хотел спросить: «Кто?» Но понял, что вопрос глупый: конечно, советские. Он грубо выругался и не сразу осознал, на чьей он стороне: когда Латиф сказал ему, что один афганский танк успел подбить советскую БМД, прежде чем был уничтожен, Грешнов на миг обрадовался^{135}.

Александр Сухопаров работал советником при НДПА с августа 1979 года. Той ночью он тоже не мог понять, что происходит, так что пришлось слушать новости Би-би-си и других иностранных станций. Утром 28 декабря советские десантники прибыли защищать гостиницу, где он остановился. Они были сильно взволнованы, но тоже не представляли толком, что случилось и почему они здесь. Они расспрашивали Сухопарова об афганских обычаях, о плане города, о том, как люди относятся к их появлению. Стоял холодный солнечный день, и люди бродили по улицам, поздравляя друг друга со свержением Амина. «Наших солдат тепло приветствовали, – писал потом Сухопаров, – дарили им цветы и конфеты, называли друзьями и освободителями»^{136}.

Комсомольский работник Николай Захаров приехал в Афганистан в мае 1979 года, чтобы помочь создать местную молодежную организацию. Двадцать пятого декабря он оказался в аэропорту и видел, как из транспортного самолета выгружают военные машины, а рядом строятся солдаты.

– Наши, Николай Игоревич! – приглядевшись, воскликнул его переводчик Абрамов.

– Ты с ума сошел! – отмахнулся Захаров. – Откуда им здесь взяться?

– Ей-богу, наши! Смотрите: красные звезды на ушанках. В тот день они так ничего и не поняли.

Три дня спустя Захаров записал в дневнике: «Вчера вечером, 27 декабря, примерно в 18.30, началась стрельба из автоматов и орудий, которая нарастала и к 19-3° достигла максимума. Звуки стрельбы доносились со стороны аэропорта, Дома народа, временами совсем близко от микрорайона. Перестрелка длилась примерно до 20.30-21.00». И перечислил официальные мотивы свержения Амина^{137}.

* * *

Это была поразительно дерзкая, успешная и, учитывая все обстоятельства, недорогая операция. Двадцать девять советских солдат погибли в бою, сорок четыре – в результате несчастных случаев (в том числе десантники в самолете, врезавшемся в гору), семьдесят четыре получили ранения. Противник, конечно, потерял гораздо больше – около трехсот солдат убитыми. Жертв среди мирного населения не было, поскольку авиация не применялась. Десять лет спустя, в декабре 1989 года, американцы вторглись в Панаму, чтобы свергнуть генерала Норьегу. Потери военных с обеих сторон были сопоставимы с потерями в Кабуле. Но поскольку американцы задействовали авиацию, мирное население тоже пострадало, хотя число жертв до сих пор вызывает споры[24]24
  Американцы потеряли 24 солдата убитыми и 325 ранеными. Панамские военные потеряли около 205 человек убитыми. По оценке американцев, жертвы среди мирного населения составили 200-1000 человек, согласно другим оценкам – 2000-5000 человек (http://en.wikipedia.org/wiki/United_States_ invasion _of_Panama).


[Закрыть].

Операция в Кабуле казалась успешной и с политической точки зрения. Деспота устранили, и его место занял приемлемый для СССР политик. Дмитрия Рюрикова и его коллег из советского посольства отправили провести опрос среди местного населения. Все доложили, что их афганские знакомые довольны устранением Амина. Хотя некоторые прибавляли: «Мы рады вас видеть. Но очень советуем вам уходить скорее»^{138}. Продвигаясь по Афганистану, советские солдаты слышали примерно то же: их встречали радушно, иногда даже цветами, но напоминали, что еще приятнее будет, если они поскорее покинут страну.