Текст книги "Афган: русские на войне"
Автор книги: Родрик Брейтвейт
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
Следующие десять месяцев были заняты дипломатическими маневрами в Женеве, Исламабаде, Москве, Нью-Йорке и Вашингтоне на фоне переговоров в ООН, которые тянулись еще с 1982 года. Американцы участвовали в переговорах с первых дней президентства Рейгана. Джек Мэтлок, который был временным поверенным в делах США в Москве в 1981 году, получил указания сообщить русским, что американцы готовы «обсуждать способы обеспечения безопасности южной границы Советского Союза, а также принять обязательство не использовать территорию Афганистана против Советского Союза». Ответа американцы не получили. После Женевского саммита, 28 ноября 1985 года, Рейган написал Горбачеву: «Хочу сообщить, что я готов сотрудничать всеми разумными способами, чтобы способствовать [выводу советских войск из Афганистана] таким образом, который не угрожает советской безопасности»{464}. На это письмо ответа тоже не прозвучало.
Теперь, в 1987 году, Москва решила ускориться. В сентябре Шеварднадзе заявил американскому госсекретарю Джорджу Шульцу, что СССР уйдет из Афганистана – через пять месяцев или через год{465}. Шульца эта новость поразила, но он был уверен, что правые в кабинете Рейгана встретят ее враждебно. Он держал информацию при себе несколько недель, опасаясь обвинений в смягчении отношения к России{466}.
Три месяца спустя Горбачев сообщил Рейгану, что видит Афганистан нейтральным и независимым. Афганистан – не социалистическое государство, и как он развивается – дело афганцев. Советскому Союзу нужен дружественный Афганистан, но СССР не будет стремиться создавать там свои базы. И американцам, и русским следует поддержать процесс национального примирения. Американцы должны прекратить поддерживать моджахедов. Как только будет определена дата вывода советских войск, они перестанут участвовать в военных операциях.
Два лидера не достигли согласия ни по одному существенному вопросу Рейган выдвинул совсем дикое предложение: чтобы афганское правительство распустило свою армию. Горбачев уехал из Вашингтона, находясь под впечатлением, что американцы рады затруднительному положению русских и даже готовы затормозить вывод советских войск{467}.
Русские и американцы потом спорили о том, что произошло на той встрече. Каждая сторона была уверена, что другая упустила возможность предпринять позитивные шаги. По мнению русских, Рейган обозначил, что готов прекратить снабжение моджахедов. Шеварднадзе сообщил об этом Наджибулле (и по неосторожности афганской прессе) в январе 1988 года. Шульц отреагировал гневным опровержением. Советский МИД попросил Джека Мэтлока, теперь посла США в Москве, прояснить ситуацию. Проконсультировавшись с Вашингтоном, Мэтлок ответил, что американцы воздержатся от поддержки моджахедов, если СССР прекратит поставки военной техники и припасов афганскому правительству.
Естественно, на такую сделку русские пойти не могли, и обе стороны продолжили снабжать своих союзников. У советских чиновников осталось ощущение, что их надули.
Мэтлок потом считал, что соглашение о планомерном выводе войск, включая условие о том, что американцы прекратят помощь моджахедам, а СССР сохранит помощь Кабулу, могло быть достигнуто в 1986 или 1987 годах, если бы Горбачев тогда был готов вступить в контакт с Рейганом. Вопрос о том, позволила бы это внутриполитическая обстановка в обеих странах или нет, остается открытым{468}.
* * *
Первого апреля 1988 года Политбюро собралось на заседание, чтобы обсудить итоги переговоров в Женеве. Американцы теперь были готовы подписать соглашение при условии, что в нем не будет ничего сказано о военной помощи моджахедам. Черняев считал, что этот вопрос уже не актуален: моджахеды получат помощь вне зависимости от того, что будет сказано в соглашении, а СССР в любом случае готовился вывести войска. Горбачев попросил членов Политбюро высказаться. Все согласились, что СССР должен подписать соглашение. Десять дней спустя в Ташкенте Горбачев передал эту новость Наджибулле. Тот принял ее невозмутимо{469}.
Соглашения, наконец, были подписаны в Женеве 14 апреля 1988 года под эгидой ООН. Двустороннее соглашение между афганским правительством и Пакистаном предусматривало невмешательство. СССР и США подписали декларацию о международных гарантиях. В документах предусматривалось, что советские войска к ц февраля 1989 года будут выведены в два этапа. Моджахеды не были стороной в этих переговорах и отказались принимать условия соглашений. Это в конечном счете привело к падению режима Наджибуллы и к кровавой гражданской войне, которой так боялся Горбачев и о которой говорил в беседе с Черняевым в сентябре 1987 года: вывод советских войск может закончиться кровавой баней, которую СССР «не простят ни в “третьем мире”, ни в самых занюханных либеральных кругах Запада, десять лет ругавших нас за оккупацию»{470}.
Шеварднадзе с тяжелым сердцем подписывал соглашения в Женеве: «Казалось, я должен был быть счастлив: в страну перестанут приходить похоронки. Будет перекрыт счет смертям и расходам, достигшим шестидесяти миллиардов рублей… Мне тяжело осознавать себя министром иностранных дел, который подписал отнюдь не соглашение о победе. Такое в истории России и Советского Союза случалось нечасто. А еще не давала покоя мысль о людях, которых мы выпестовали, подвигли на революцию, а теперь оставили один на один со смертельным врагом»{471}. Это настроение повлияло на политические рекомендации, которые он давал в следующие два года.
«Оставим страну в плачевном состоянии, – говорил он Политбюро по возвращении, – разоренные города и кишлаки, экономика парализована. Сотни тысяч людей погибли. Наш уход будет рассматриваться как крупное политическое и военное поражение. Внутри партии и страны отношение к нашему уходу неоднозначно. Придется когда-нибудь объявить, что ввод войск был грубой ошибкой, что уже тогда и ученые, и общество отрицательно отнеслись к этой авантюре… Отмежеваться от прошлого легко не удастся тем фактом, что мы не можем нести ответственность за тех, кто был до нас». Шеварднадзе предлагал оставить в Афганистане десять – пятнадцать тысяч советских солдат для поддержки режима Наджибуллы, что явно противоречило только что подписанному им соглашению. Его поддержал Крючков. Горбачев отреагировал резко: он назвал выступление Шеварднадзе «ястребиным клекотом». Не важно, говорил он, выживет режим Наджибуллы или нет. Исходя из подписанных соглашений, вывод советских войск не должен быть похож на стремительный уход американцев из Вьетнама. И, подытоживал он, было сделано все возможное, чтобы свести к минимуму негативные последствия войны{472}.
Мысли о том, насколько далеко может зайти СССР в поддержке Наджибуллы и можно ли использовать для этого военную силу, терзали советских политиков и после вывода войск. Шеварднадзе и Крючков по-прежнему занимали агрессивную позицию, а оппонировали им по большей части военные.
Первый этап вывода: лето 1988 годаМинистр обороны генерал Язов уже издал приказы о выводе войск. Советский контингент тогда насчитывал около ста тысяч солдат. Половина должна была покинуть Афганистан к 15 августа 1988 года, остальные – к 15 февраля 1989 года. Войска должны были уходить теми же маршрутами, которыми пришли: на западе – из Кандагара через Шинданд и Герат в Кушку, на востоке – через перевал Саланг в Хайратон и через Мост дружбы в Термез.
Первым делом нужно было перевести отдаленные гарнизоны в полки, к которым они приписаны. Части, базировавшиеся на восточной границе с Пакистаном – в Джелалабаде, Гардезе и Газни, – вывели полностью, как и южные гарнизоны в Кандагаре и Лашкаргахе. Русские также оставили позиции на северо-востоке, в Кундузе и Файзабаде. К концу первого этапа советские силы были сконцентрированы между Шиндандом и Кушкой в западной части страны и между Кабулом и огромной базой в Хайратоне – в восточной части.
Первыми покинули место дислокации части, базировавшиеся в Джелалабаде. На плацу в спешке возвели трибуну, которую заняли высокопоставленные советские офицеры и местные политики. Присутствовали неразговорчивые военные наблюдатели ООН: они должны были следить за точным выполнением Женевских соглашений. За трибуной расположился буфет с ветчиной, колбасой, сыром, которые обычно в воинских частях невозможно было достать. На рассвете на площадь подтянулась бронетехника с экипажами. Солдаты угрюмо слушали речи. Офицеры поздравляли их с успешным выполнением «интернационального долга». Толпы афганцев собрались, чтобы попрощаться с ними. Они бросали уходящим солдатам букеты цветов (хотя среди цветов попадались камни и верблюжьи фекалии)[60]60
С автоколонной ехала британская журналистка Хелен Вумэк, и подробности сообщаются с ее слов.
[Закрыть]. Затем оркестр заиграл «Прощание славянки», и колонна начала свой долгий путь в Кабул по перевалам, где в январе 1842 года была истреблена Индская армия. Над головами барражировали вертолеты. Завидев облачка порохового дыма, указывающие на засаду снайперов, вертолеты поворачивали в их сторону.
«Поодаль виднеются кишлаки, вернее, то, что от них осталось, – писал советский журналист Давид Гай, который сопровождал колонну. – Ни одного целого, с развороченными дувалами, разбитыми домами, исковерканными деревьями. Голые невозделанные поля. Заилившиеся, превращенные в болота ирригационные системы. Сколько же сил надо потратить, чтобы все восстановить, вдохнуть жизнь в омертвелое пространство! И кто выиграл от того, что все пришло в упадок, негодность? Бессмысленность 3200 (или сколько там?) дней войны режет глаза стыдом, содрогает и мучает. Зачем, во имя чего?.. Одна отрада – ребята возвращаются домой»{473}.
Советские стратегические бомбардировщики продолжали наносить удары по позициям моджахедов в районе Кандагара и Джелалабада и после ухода войск{474}.
* * *
860-й отдельный мотострелковый полк покинул Афганистан с первой волной. К тому моменту Александр Гергель давно уже вернулся домой. О последних днях, проведенных его батальоном в Бахараке, он узнал от Анастаса Лизаускаса, которого нашел в интернете в 2005 году.
Бои шли до последнего. Среди солдат 860-го полка распространился слух, что иностранный кинорежиссер, сделавший фильм о том, как русские уничтожают мирные кишлаки, теперь хочет снять еще одно кино – об уничтожении советского батальона – и подстрекает моджахедов. Советские войска и моджахеды без особых успехов обстреливали позиции друг друга около недели. Когда приехал афганский генерал, чтобы принять крепость, солдаты, взбешенные тем, что их вынуждают, поджав хвост, покинуть страну, погрузились в оргию разрушения. Они спускали снаряды в отхожие места, разрушали спортивные сооружения, подожгли спальные помещения, разбили обелиски на Аллее славы[61]61
По информации Александра Гергеля, солдаты делали это, чтобы не дать противнику осквернить память погибших. – Прим. пер.
[Закрыть] и уничтожили боевые машины. Афганские солдаты смотрели на это в молчаливом гневе. Напоследок кто-то выстрелил в столовую сигнальной ракетой. Затем солдаты, похватав личное оружие и раздувшиеся вещмешки, побежали к вертолетам. Моджахеды уже приближались. Через неделю они отбили базу у афганских солдат. В течение следующих нескольких месяцев она была уничтожена ударами советской и афганской правительственной авиации{475}.
Второй этап должен был начаться в ноябре, до сильных снегопадов. Но график сбился из-за вмешательства моджахедов, правительства Наджибуллы и из-за конфликтов между советскими чиновниками как в Кабуле, так и в Москве.
Моджахеды по-прежнему получали оружие и припасы от пакистанцев и американцев. По советским данным, только в сентябре и октябре прибыли 172 крупных каравана{476}. Теперь Наджибулла был уже серьезно встревожен тем, что его интересы и интересы СССР быстро расходятся. В начале сентября он с поразительной прямотой сообщил Варенникову, что делает все, чтобы затормозить уход советских войск, в ответ на нарушение Женевских соглашений пакистанцами и американцами. Варенников твердо сказал Наджибулле, что и советская, и международная общественность придет в ярость, если советские войска не уйдут вовремя{477}. В октябре Наджибулла еще раз попытался переубедить советских чиновников, с которыми встречался в Кабуле. Главная проблема, говорил он, – Масуд, и если переговоры с ним провалятся, понадобится военное вмешательство. Более того, Наджибулла заявил, что Масуд сговаривается с ЦРУ, чтобы пустить в страну американцев{478}.
Многие советские чиновники в Москве и в Кабуле симпатизировали Наджибулле: они сделали его главой государства, и честь не позволяла бросить его на произвол судьбы. Они тоже считали главной проблемой Масуда, но не могли прийти к единому мнению, что с ним делать. Как только стало ясно, что СССР действительно намерен вывести войска, люди Масуда стали вести себя осторожно и избегать провокаций, особенно в районе перевала Саланг. Однако правительственные войска продолжали обстреливать соседние поселения, и Масуд предупредил, что если это не прекратится, он примет контрмеры. Варенников помог договориться о временном прекращении огня. К этому моменту советские военачальники всех уровней в массовом порядке шли на такие соглашения со старейшинами соседних кишлаков и командирами бандформирований, чтобы сократить свои потери{479}. Афганское правительство не одобряло эту тактику, поскольку считало, что русские плетут интриги и не хотят сражаться.
Варенников был уверен, что русским имеет смысл поддерживать с Масудом ровные отношения. Масуд создал очень эффективную армию, он пользовался непререкаемым авторитетом у соратников, и когда он приказывал своим бойцам не нападать на советских солдат, они подчинялись. Хотя он оставался решительным противником действующего правительства, в соответствии с политикой национального примирения его бойцы стреляли только тогда, когда стреляли в них. Варенников сообщил в Москву: если СССР сделает то, чего просит Наджибулла, 40-я армия понесет большие потери, график вывода войск сорвется, Советский Союз нарушит Женевские соглашения и его репутации будет нанесен урон. Конечно, Масуд был главной угрозой кабульскому режиму и, должно быть, намеревался возобновить активность после ухода советских войск. Но в долгосрочной перспективе он мог стать крупной политической фигурой, и Советский Союз мог бы с ним сотрудничать. Лучше было иметь Масуда в союзниках, чем во врагах. По каналам разведки с ним можно было вступать в прямой контакт{480}.
В этот момент на сцене появился новый игрок – Юлий Воронцов, один из опытнейших советских дипломатов, который стал послом в Кабуле вместо Егорычева. У Воронцова уже был опыт ведения переговоров с моджахедами. Шестого декабря в Саудовской Аравии он встретился с Раббани и другими представителями «Пешаварской семерки»{481}. Встреча началась с неловкой паузы, пока Раббани наконец не решил, что может пожать руку представителю врага. Воронцов заявил, что советские войска во исполнение договоренностей уйдут. Раббани явно подозревал его во лжи: «Куда вы уйдете? Вы же столько вложили в Афганистан. У вас много людей здесь погибло. Вы никуда не уйдете. Бросьте говорить ерунду». Воронцов ответил, что с этого момента Раббани и другие афганцы будут сами ответственны за свою страну. Когда СССР выведет войска, Афганистан больше не сможет рассчитывать на его помощь. Он повторил это на другой встрече с моджахедами в Исламабаде. Советские войска не хотят устраивать кровавую баню, сказал Воронцов. Он призвал моджахедов ответить тем же. «Если вы действительно уходите, мы не будем стрелять вослед», – пообещали моджахеды. Свое обещание они более или менее выполнили{482}.
Восемнадцатого декабря Варенников обратился напрямую к Масуду. В письме он предложил, чтобы представители обеих сторон встретились в течение недели. Он изложил конкретные предложения по поводу трассы Кабул – Хайратон, позволяющие и дальше беспрепятственно доставлять провиант и другие припасы. Если Масуд согласится охранять шоссе, с властями поселений вдоль дороги будут подписаны соответствующие соглашения. В противном случае советские и афганские силы устроят собственные сторожевые посты и будут принимать меры в случае обстрела со стороны людей Масуда.
Ляховский составил список политических предложений для Масуда: создание на севере таджикской автономии, располагающей собственными вооруженными силами под общим руководством афганской армии; план экономического развития при поддержке центра; представительство в органах центральной власти; прямые торговые, экономические и культурные связи между автономным таджикским регионом и советским Таджикистаном. Эти предложения одобрили Варенников, Воронцов и, как ни удивительно, афганское руководство.
Однако они не устояли перед сильным давлением из Москвы, склонявшей армию к военным действиям против Масуда. В пользу силового решения высказывались Язов, Крючков и Шеварднадзе. Они обвинили Варенникова в интригах за спиной начальства, в отказе выполнять их приказы и запросы афганского руководства{483}. Язов позвонил Громову и спросил, почему с Масудом еще не разобрались. Когда Громов возразил, что операция будет кровавой и бессмысленной, Язов ответил: «Разбейте его наконец».
Военные уступили. Армия нанесла авиаудары по силам Масуда в районе лазуритовых шахт за пределами Панджшерского ущелья. Масуду передали, что эти удары – предупреждение, сам он, естественно, посчитал их вероломством. Ответ Масуда был быстрым и решительным. Двадцать шестого декабря он написал: «Я уже хотел направиться к месту встречи с советскими представителями, когда получил ваше последнее письмо. Я должен сказать, чтобы внести ясность, что мы терпим войну и ваше вторжение вот уже десять лет. Даст бог, потерпим еще несколько дней, а если вы начнете боевые действия, мы дадим достойный отпор. Все! С этого дня мы поставим приказ нашим отрядам и группам быть в полной боевой готовности».
То была последняя попытка советских военных договориться с Масудом. Но против него была предпринята еще одна акция. В середине января Шеварднадзе приехал в Кабул. Наджибулла попросил временно оставить часть войск для охраны трассы через Саланг и держать бомбардировщики на советских базах в постоянной готовности, чтобы при необходимости наносить удары по мятежникам. Он жаловался, что против сил Масуда целых четыре года не проводилось крупных операций. Пока жив Масуд, доставлять припасы в столицу будет невозможно. Это ключевой вопрос, от которого зависит выживание режима. Шеварднадзе указал на международные последствия такого решения: предложение Наджибуллы столкнет Советский Союз с США и Пакистаном. Но он пообещал рассмотреть вопрос и заявил высокопоставленным советским чиновникам в Кабуле, что для предотвращения блокады столицы следовало бы оставить войска для охраны аэропорта и перевала Саланг – возможно, на неопределенный срок. Шеварднадзе велел сотрудникам посольства проработать план, позволяющий оставить в стране двенадцать тысяч солдат под эгидой ООН либо в качестве «добровольцев».
Варенников и его коллеги пришли в ярость. Они увидели в этом очередное предательство армии со стороны Шеварднадзе и других политиков, к тому же ради политических амбиций Наджибуллы. Стиснув зубы, они отложили вывод войск и начали планировать операцию, которую назвали «Тайфун» (так называлось наступление Германии на Москву в 1941 году). Операция должна была начаться 21 января. Наджибулла призвал население, проживающее вдоль дороги, на время покинуть свои дома. Тяжелую артиллерию и ракеты привели в готовность.
Тем временем Шеварднадзе переслал в Москву еще одно предложение Наджибуллы: тот просил СССР направить бригаду, чтобы снять блокаду Кандагара и охранять автоколонны с оружием, идущие в город. Черняев, услышав об этом, взорвался: «Он что, с ума сошел или не понимает, что Наджиб расставляет ловушку, чтобы мы не уходили, чтоб столкнуть нас с американцами и со всем миром? Или – настолько слабохарактерен, что не в силах противостоять просьбам?» Режим Наджибуллы был обречен, и СССР мог спасти разве что его самого. Горбачев позвонил Шеварднадзе. Черняев слушал. Шеварднадзе начал перекладывать вину на военных. Черняев перебил: «Военные дали техническую разработку под политический план, с которым вы согласились. А план этот идет вразрез со всей нашей политикой, да и простым здравым смыслом, не говоря уже о жертвах, на которые вы обрекаете вновь наших ребят».
– Вы там не были, – разозлился Шеварднадзе, – вы не знаете, сколько мы там натворили за десять лет?!
– Но зачем же еще усугублять преступления?! Какая логика? Наджибуллу все равно не спасем…
– А вот он говорит, что если продержится после нашего ухода один год, он удержится и вообще…
– И вы верите в это? И под это вы готовы бросать в бой ребят и нарушать слово, данное в Женеве?{484}
Двадцать четвертого января состоялось заседание Политбюро. Шеварднадзе упорно повторял, что Советский Союз не вправе проявлять равнодушие к судьбе режима Наджибуллы, что следует оставить в стране от десяти до пятнадцати тысяч советских солдат (в том числе потому, что они будут охранять дороги, по которым выведут войска). Его вновь поддержал Крючков. Однако Горбачев резюмировал не в пользу Шеварднадзе. У СССР были моральные обязательства перед Наджибуллой, и нужно было сделать все, чтобы его режим просуществовал как можно дольше. Но оставалось только двадцать дней, и вывод войск следовало завершить вовремя.
