Текст книги "Де Рибас"

Автор книги: Родион Феденёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

– Ну, что же, едем, – сказал путешественник. – Впрочем, я не сомневаюсь, что ваш египетский масон из одного ряда с братьями Пелье, что живут на Большой морской у графа Остермана и возвращают зрение киевским слепцам, которых они в глаза не видели.

По дороге в елагинскую ложу Виктор рассказывал:

– Мне говорили, что барон Гейкинг посетил Калиостро. И тот предложил барону вызвать дух его умершего дяди. И этот дурак-барон согласился. Но с условием: как только дух дяди появится, он в него выстрелит из пистолета.

– И что же?

– Конечно, Калиостро отказался. Духи – его собственность, а кто же позволит палить из пистолета в свою собственность?

– А в лаборатории елагинской ложи, – рассказывал в свою очередь Рибас, – Калиостро варил в тигле ртуть с красным перцем. Потом тигель запечатали гипсом, через три дня вскрыли – а там серебряный слиток с прожилками золота.

– Чуду подобно.

– Но граф остался недоволен. Сказал, что в другой раз все будет наоборот: золото с прожилками серебра!

– Но что вас заинтересовало в этом человеке, Джузеппе?

– А то, что он не создал чуда света, не издал книгу, поразившую всех мудрецов, не разрушил Вавилон, но имеет всеевропейскую славу. Чем он этого достиг? И почему, имея средства купить подходящее герцогство, не хочет жить на покое.

Масоны на этот раз собрались не в тайной темнице, а в просторной зашторенной, скудно освещенной зале. Тут были и испанский посланник Нормандец, и неаполитанский Сан-Никола, и прусский Герц, и генерал Мелиссино, и статс-секретарь Безбородко – одним словом, весь цвет столицы. Публика в ожидании перешептывалась, как на похоронах. Елагин поставил на черный бархат стола хрустальный сосуд-шар с водой и оставил зажженными три свечи, и все замерло, когда из внутренних покоев появился небольшого роста человек в платье-балахоне из тяжелого шелка мышиного цвета. На платье от плеч до пят были вышиты непонятные фигуры-символы и иероглифы – сочно-красные, как раны. С головы свисали золото-парчевые ленты, схваченные на затылке венком из цветов, осыпанных драгоценностями. На нагрудной ленте изумрудного цвета изображались разного рода жуки. На красношелковом поясе висел широкий рыцарский меч с рукоятью в форме креста. Человек заговорил тихим голосом, в котором слышались обертоны глубины и мощи.

– Честь, мудрость, единство. Благотворительность, благоденствие. Великие тайны и вселенская благодать! Покорность! Ум! Страсть! – Голос овладел вниманием публики, мощь его росла. – Мы! Мы, Великий Кофта! Единственный на земле Великий Кофта. Ясновидящий и гроссмейстер великого египетского масонства. Мы даем знать вам о нашем присутствии! Воплощение богов на земле. Миры дают нам знаки. Мы познаем их. Мы стремимся. Мы здесь, и никто не разлучит нас с миром – ни время, ни злые силы, ни смерть.

Из воздуха, из свечного полумрака на стол посыпались медные и серебряные треугольники, лопатки, осьмиугольники, молотки, кубы, мертвые головы, отвесы, глобусы… Все это, как бы не имея веса, мягко опускалось на стол. Наместник Великого Кофты поднял хрустальный сосуд со стола, вода окрасилась голубым, и все увидели, что внутри сосуда сияет звезда. Но вдруг атмосферу безмолвного изумления разрушил чей-то голос:

– Там не вода!

Десятки голов разом повернулись к негодяю – это был ученик господина подполковника Ливио, вертопрах и ловелас. Калиостро без сил рухнул в кресло. Миновала минута – шиканья смолкли.

– Подойдите ко мне, – приказал Калиостро. Ливио осторожно приблизился. Калиостро встал, взял сосуд и выплеснул на Ливио воду. Все ахнули, засмеялись. Ливио жалко улыбался и отряхивался.

– Мне мешают, – сказал Калиостро. – Мне мешают, но помешать не могут. Сегодня я не смогу извлечь из небытия души умерших. Займемся живыми.

Он усадил Ливио в кресло и осыпал его такой площадной бранью на французском, итальянском и немецком, что все оторопели. В итальянских фразах Рибас явственно различил сицилийский акцент. Завеса таинственности спала, и Рибас увидел перед собой располневшего широкоплечего мужчину с толстым загривком и низким лбом. Он походил на карлика с беспокойным взглядом и суетливыми жестами. Широкий нос, мясистые губы, влажные от слюны, лицо темно-красное, ручки и ножки в непрестанном движении.

– Чью тень из числа тех, кто здесь не присутствует, вы хотели бы вызвать?! – вскричал Калиостро, обращаясь к Ливио. – Напишите! – Он передал ему пергамент и карандаш. Ливио что-то написал, маг стоял к нему спиной и командовал: – Сожгите пергамент на свече!

Ливио исполнил повеление, а чародей схватил пепел пергамента, растер его в ладонях и посыпал им голову лейтенанта.

– Пройдите сюда! – Он вывел Ливио за занавес, натянутый меж колонн, выхватил меч и принялся рассекать, рубить и жалить мечом пространство.

– Что вы видите в полнейшем мраке, который вокруг вас? – вопрошал маг.

– Юношу в красном плаще, – отвечал Ливио из-за занавеса.

– Где он находится?

– В лесу…

– Что на земле?

– Отверстая могила.

– Мысленно попросите юношу, чтобы он показал вам тень того, кого вы хотите видеть.

– Я вижу! – Через секунду раздался испуганный голос лейтенанта.

– Где он? – спросил Калиостро.

– Он лежит на полу… на ковре…

– Кого еще вы видите?

– Больше никого не вижу.

– Мысленно попросите юношу, чтобы ему помогли!

– Да! – воскликнул Ливио. – Я вижу людей, слуг… Они его поднимают, несут… Укладывают в постель…

– Что он делает?

– Закрывает руками глаза… ему больно…

– Попросите юношу, чтобы боль несчастного прошла!

– О, да! Он садится в постели. Улыбается.

Калиостро взмахнул мечом, вывел из-за занавеса бледного Ливио, а потом замертво, спиной повалился на стол. Его подняли, усадили в кресло. Он пришел в чувство, деловито достал из складок балахона пергамент, передал его Елагину со словами:

– Здесь написано имя человека, тень которого я вызвал. Пошлите тотчас к нему курьеров, узнайте, что с ним, не нужна ли помощь?

Курьеров послали. Ливио сел позади Рибаса и шепнул ему:

– Я вызвал тень Ивана Ивановича.

– Бецкого? – поразился господин подполковник. – О дева Мария!

«Иван Иванович вчерашний день действительно чувствовал себя неважно. Что с ним могло случиться? – думал Рибас, поглядывая на Калиостро. – Этот человек несомненно обладает даром месмеризма – тайной силой внушения, о которой писали в «Ведомостях». Этой силой он и покорил Лондон и Париж. Но он одержим, а поэтому никогда не остановится, чтобы жить в роскоши и покое».

Курьеры вернулись. Имя Бецкого было объявлено. И курьеры сообщили, что с генералом случился приступ, его нашли на полу кабинета, отнесли в спальню, он ненадолго лишился зрения – одним словом, все произошло так, как «увидел» Ливио, руководимый жрецом египетского масонства.

Калиостро объявил, что на сегодня все кончено, продолжения не будет из-за смертельной опасности, которая угрожает не ему лично, а кому-то, находящемуся в зале, кого он определить не может из-за присутствия темных сил.

Слухи всколыхнули город, как буря семьдесят седьмого года. Говорили, что великий мистик вызывает тень Моисея и вместе с ним увлекает присутствующих во вселенские сферы. Передавали, что жене Елагина он увеличил жемчуг до размеров яблока. Правда, Рибас вспомнил, что Калиостро за день до описываемых событий пил с Бецким чай с печеньем. К вечеру Иван Иванович почувствовал себя плохо… Неужели он всыпал генералу в чай какое-нибудь снадобье? Так все рассчитать?

Как-то проезжая по Дворцовой набережной мимо дома генерала Виллера, где жил Калиостро, Рибас увидел несколько карет и толпу. Верховодил придворный врач Роджерсон и доктор Клерк.

– Что здесь происходит? – спросил Рибас у Клерка.

– Мы пришли выразить негодование этим шарлатаном, – отвечал доктор. – Он выписывает чудовищные рецепты, которых нет в цивилизованных аптеках. Он взялся лечить обреченного ребенка, которому может помочь только Бог.

Сражение с петербургскими врачевателями Калиостро выиграл самым невероятным способом. Он предложил, чтобы они приготовили для него яд. А он, в свою очередь, приготовит яд для них. Затем англичанин Роджерсон должен был принять яд Калиостро, а тот выпить склянку со снадобьем англичанина. Чья возьмет – тот и прав. Достопочтимые лекари двора категорически отвергли это предложение: дуэль на ядах противоречила всем известным кодексам дуэлей.

Ребенок, которого взялся спасти Калиостро, был грудным, десятимесячным, и радость матери не поддавалась описанию, когда через две недели ей показали здоровое дитя. Но показали на секунду, чтобы не сглазить. Отец дитяти сразу предложил лекарю тысячу золотом, но тот с возмущением отверг деньги. Калиостро стали называть графом Фениксом, и он изредка показывал здоровое дитя то матери, то отцу, при чем каждый раз увеличивал время свиданий. Это было странно. Однако, через месяц Калиостро вручил сына матери, а отец «забыл» в кабинете лекаря пять тысяч.

Но тут и поползли слухи, что вместо десятимесячного дитяти родителям был возвращен двухгодовалый ребенок да к тому же еще оказавшийся девицей. Объявили следствие. Но такое тайное, что не верилось: как же это наместник вселенских сил, получивший образование в южной части египетской пирамиды, признался, что он подменил ребенка. А на вопрос: «Куда же вы дели останки невинного дитяти?» ответил прямо:

– Я его сжег. Сжег, когда производил опыты полигенезиса – возрождения из очистительного огня. Ребенок возродился, но повзрослевшим и изменившим пол. А уж когда заговорили, что жена Калиостро Лоренца, урожденная княгиня Сан-Кроче, частенько выходит от Григория Потемкина под утро, наступил финал: графа Калиостро, гишпанского полковника, выслали из столицы.

Под предлогом безопасности христианского населения Крыма было поведено вывести с полуострова тридцать две тысячи греков и армян. Их выход из Тавриды отнюдь не напоминал выход евреев из Египта – с насиженных мест силой сгоняли тысячи семей в южные степи и Приазовье. Война в Тавриде казалась неизбежной. Для Рибаса существенным было то, что Потемкин потребовал неукоснительного выполнения рескрипта трехлетней давности: всем государственным поселениям в Новороссии создавать легкоконные и пикенерные полки. Офицеров не хватало, и Рибас подал прошение о переводе в армию.

Но снова непредвиденные обстоятельства возникли на его пути. У дверей фехтовального класса, куда он опять пришел за Алешей, Рибас услыхал беседу Кумачино с учеником, но теперь уж о делах неаполитанских.

– Вчера у императрицы говорили, что граф Разумовский, наконец, приехал в Неаполь, – говорил Алеша.

– А что его задержало в Вене? – спросил Кумачино.

– Любовные похождения, – отвечал ученик.

– Ну, я думаю, что и в Неаполе граф не даст промаха с королевой Каролиной, – засмеялся Кумачино, а потом сказал: – В Неаполе спокойно. Фердинанд объявил о нейтралитете во внешней политике. Интересно, как отреагирует на это Россия.

– Я слыхал, что и мы будем нейтральны.

– Не может быть! – воскликнул учитель фехтования.

– Но об этом много говорили вчера.

Через секунду Кумачино рассмеялся:

– Значит для любовных подвигов графа Разумовского путь открыт! Продолжим занятия. Ан гард!

Рибас обдумывал услышанное.

Но вдруг дверь класса распахнулась, из нее выглянул Кумачино и переменился в лице. Он все понял, через силу улыбнулся и сказал ученику:

– За вами пришел господин подполковник.

Но окончательно сомнения Рибаса рассеялись лишь тогда, когда в этот же день он увидел Кумачино, выходящим из кондитерской «Болонья» в обществе Руджеро. У Сильваны, с которой он заехал проститься, Рибас спросил:

– Часто ли к вам заходит этот итальянец?

– Нет. Но бывает, – отвечала она.

– Он дружен с твоим братом?

– У них коммерческие дела.

Рибас тотчас поехал в корпус, зашел в комнату Кумачино и не застал в ней учителя. Все в комнате говорило о поспешном бегстве. Рибас заторопился в Меньшиковский дворец, в канцелярию, где встретил генерала Пурпура.

– Вы уезжаете, – сказал Андрей Яковлевич, – да еще наш опытный фехтовальщик только что подал прошение об отставке.

– Где он?! – воскликнул Рибас.

– У него в Вологодской губернии заболела невеста, – отвечал Пурпур. – Она там у какого-то помещика гувернанткой, и господин фехтовальщик решил уехать не откладывая.

Конечно же, шпион бежал. «Бог с ним, – подумал Рибас. – Мое прошение о переводе в армию, несмотря на увещевания Бецкого и ссору с женой, удовлетворено. Можно и ехать». Но Пурпур положил перед ним исписанный лист и сказал:

– Читайте.

Это было подметное письмо, в котором Рибас обвинялся хоть и не во всех смертных, но во многих грехах. Оказывается, он не платил карточные долги, непристойными анекдотами развращал кадет, пренебрегал обязанностями, неумеренно пил и даже обложил воспитанников данью взамен хороших отметок.

– Конечно, все это клевета, – сказал Пурпур. – Но ваш поспешный отъезд в армию могут превратно истолковать.

«Вряд ли Кумачино успел приложить руку к этому пасквилю», – подумал Рибас и вспомнил своего недоброжелателя:

– Уверен: это подлость Лехнера! Он восстанавливает против меня воспитанников.

– Доказательств нет. Я советую вам повременить с отъездом.

Тем временем многое менялось в судьбе сослуживцев Рибаса по турецкой компании. Марк Войнович получил назначение командовать Астраханской флотилией. Петр Пален стал полковником Ямбургского полка. Леонтий Бенигсен в киевском легко-конном полку стоял на кордонах у Могилева. Григорио Кушелев из комиссии по описанию войны на Средиземноморье ушел в отставку в чине капитана.

Семнадцатилетний Алексей Бобринский записывал в своем дневнике конца 1779 года:

9 ноября, вторник. Г-жа Рибас со своею девочкою и новою кормилицею приходила навестить мужа. В корпусе была опера.

19 ноября. Рибас сказал мне, что он подал просьбу об отставке, так как видит, что кадеты недовольны им.

11 ноября. Он мне сказал, что мы поедем на волчью охоту.

15 ноября. Ничего не было, кроме того, что по словам Рибаса, князь Орлов сказывал Ея Величеству о том, что я ничего не учусь и что Бецкий очень на то сердится.

17 ноября. Я обедал у Бецкого. Я имел честь видеть Ея Величество в Эрмитаже. Г-жа Рибас очень хвалила Дурова за то, что он так хорошо играет в трагедии. Ея Величество по-видимому в очень хорошем расположении духа. Г-жа Рибас рассказывала Великому князю историю с г. Ж.

19 ноября. Катался в санях. Нынешний день сняли мост. По реке шло много льдин. У нас обедал г-н Росси. Он играл с Рибасом и Ребиндером, и Рибас проиграл 150 рублей.

20 ноября. Росси опять обедал и опять играл, и Рибас проиграл 60 рублей.

3 декабря. Рибас возвратился в бу2 часов утра. Бецкий в первый раз посетил нас в нашем новом помещении. Между прочим он мне сказал, что Ея Величество пожаловала 2000 рублей на мебели и что мы должны отправиться в Эрмитаж, чтобы вместе видеть Ея Величество.

4 декабря. Ничего не было замечательного кроме того, что мы с Рибасом ездили в санях к Бецкому; мы были также у г-жи Рибас. Бецкий назначил по воскресеньям быть собранию родителей.

5 декабря. Была итальянская опера для кадет, где был его превосходительство г-н Пурпур со своею дочерью.

6 декабря. Была репетиция трагедии, которую будут играть в Воскресенье. Рибас мне сказал, что я похож на сатира. Он мне сообщил, что князь Орлов посылал к Бецкому просить, чтобы ему приехать посмотреть нашу новую квартиру в корпусе.

13 декабря. После обеда я был в Эрмитаже, чтобы иметь честь видеть Ея Величество и благодарить ея за подарок, который она изволила мне пожаловать, после чего мы были у девиц Энгельгард, где и оставались, пока не пришло время идти смотреть оперу «Лючину».

15 декабря. Я обедал у Бецкого с Рибасом, и Рибас просил, чтобы я написал следующий примерный счет: 200 аршин шестяной материи – 100 р. Биллиард 100 р. Два зеркала 60 р. Бронзовые ручки 66 р. Разные другие вещи 50 р. Словом, всего на 626 руб. Я позабыл многое из этого счета. Бецкий дал мне 200 руб.

20 декабря. Рибас сказал мне, что Ея Величество изволила мне подарить 1000 руб. и что мне придется получить из этих денег только 800 рубл. Кадеты ходили в Немецкий театр смотреть русскую оперу «Несчастие кареты».

Рибас и Алексей переехали в новые покои в корпусных флигелях, и, после получения подметного письма, господин подполковник ввел строгий учет денежных сумм воспитанника. Столкнувшись с тщедушным Лехнером в длинном кадетском коридоре один на один, Рибас схватил его за лацканы, поднял в воздух и придавил к стене со словами:

– Если пасквили будут еще иметь место, я прошибу вашей головой это препятствие.

Но как удивился господин подполковник, когда узнал, что после его отъезда при Алексее назначен состоять Лехнер! Императрица утвердила его на этом поприще. Рибас спорить не стал: воистину – свято место пусто не бывает, но порой его занимают наши враги.

Больше подметных писем не было. Но кадеты по-прежнему выказывали свое недовольство господином подполковником. Собственно, это происходило из-за бесхарактерности стареющего Бецкого. Он то разрешал бывать родителям воспитанников в корпусе, и вереницы карет подъезжали к дворцу Меньшикова, то запрещал. Тогда их встречал Рибас и объявлял новое распоряжение генерала: свидание отменяется. Естественно, это вызывало негодование и обращено оно было на Рибаса.

Настя, узнав, что муж определен в Мариупольский легкоконный полк, спросила:

– Где это? Не в Индии ли?

– Если ты все-таки азовская княжна, то это недалеко от мест твоего детства, – рассмеялся Рибас. – Что передать твоим родственникам, если я их вдруг встречу?

– Я давно сирота, – вздыхала Настя.

В армию Рибас увольнялся полковником. Мартовским вечером, после первого солнечного дня, он предстал перед женой в новой форме. Легкоконным полкам предписывалось иметь экипировку драгун, а поэтому на господине полковнике ладно сидел белый мундир с золотым аксельбантом, из-под черного с желтой оторочкой галстука виднелся бирюзовый камзол, кюлоты цвета камзола у колен охватывали раструбы сапог с вызолоченными шпорами. Галун на шляпе, кокарда, кисти, эфес палаша, ножны – все сверкало золотом, в одной руке полковник небрежно держал перчатки, в другой гранатовые четки, к которым был прикреплен мальтийский крест – так рыцари Иоанна носили его в семнадцатом веке. Настя мысленно ахнула, но вслух сказала:

– Все-таки не забывай, что ты муж, а не жених.

Она повела его к Бецкому, и генерал объявил, что пригласит художника из Академии, чтобы сделать живописный портрет воина перед походом.

Воин отправился в Зимний, в Эрмитаж, где в обществе императрицы увидел послов, вельмож, офицеров. Все шло, как обычно. Безбородко штрафовал за вранье. Екатерина играла в шахматы с прусским посланником. Неаполитанский посланник дюк Сан-Никола говорил Рибасу:

– Англия с потерей американских колоний враждует с Францией и Испанией. И захватывает корабли нейтральных стран. Так что объявление Россией политики вооруженного нейтралитета я считаю мудрым шагом.

– Но Неаполь настроен мирно, – в свою очередь говорил Рибас. – Поддержит ли он нейтралитет вооруженный?

– Это большая игра, – отвечал Сан-Никола. – К сожалению, мы зависимы от политических ветров из Испании и Франции.

Безбородко пригласил полковника к императрице.

– Я вижу перед собой человека, которому все удается, – сказала она окружающим ее придворным. – Кажется, года три назад я приняла его капитаном в корпус, теперь он полковник. Мы хотели, чтобы у его жены родилась дочь – так и случилось. Он кавалер мальтийского креста. Скажите, господа, кто перед нами?

Господа мялись, медлили. Екатерина, почему-то недоброжелательно взглянула на Рибаса и объявила:

– Перед нами свободный и удачливый человек.

Она не протянула ему руку, а отпустила кивком головы. «В чем я удачлив и от чего свободен?» – думал Рибас.

На следующий день он отправился из корпуса верхом к Виктору Сулину, чтобы проститься с ним, но застал друга в сборах.

– Я составлю вам компанию до Москвы, – объявил Виктор обрадованному Рибасу. – А там посмотрим.

День был теплым, капельным, и Рибас на свою беду решил проехаться верхом по Васильевскому острову. Линиями мимо церкви Благовещенья выехал к мелколесью и, обнаружив накатанную дорогу, дал коню шпоры. Проехав версты две, увидел мужиков, везущих на санях гроб к Смоленскому кладбищу. Повернул, поехал шагом, подставив лицо закатному солнцу. Говорил сам с собой: «Характер не переменишь, и если я из непоседливых, надо следовать характеру. Иначе начнется хандра. Мне двадцать девять, я еду в армию, и если я в самом деле свободный и удачливый господин, судьба предложит мне свои возможности». После этого следовало сказать «Аминь», но он уж был шагах в двадцати от мелколесья, вечерело, и вдруг в кустах блеснуло огнем, раздался пистолетный выстрел и пуля сбила с господина полковника шляпу с золотым галуном.

Конь прянул в сторону. Рибас едва удержался в седле, но стегнул лошадь плеткой, развернул и направил прямо на кусты. Оттуда выскочил человек в зеленой накидке. В руке пистолет. Одной рукой человек схватился за дерево, другую, вооруженную, стал поднимать, прицеливаясь. Но вдруг одна нога его провалилась в снег по колено. Человек потерял равновесие, неестественно согнулся вперед, отталкиваясь ладонью от наста, но ладонь утонула в снегу. И в это время конь с Рибасом пронесся над нападавшим.

Проскакав саженей двадцать, Рибас повернул коня вспять. Человек на снегу не шевелился. Рибас подъехал ближе, соскочил с коня, обнажил палаш и осторожно приблизился. Нападавший никак не отреагировал на это. Рибас склонился над ним, увидел размозженный подковой лошади лоб и узнал учителя фехтования Кумачино. Глаза его закатились. Темные сгустки крови сползали с бровей на щеки, и полковник понял, что Кумачино мертв. Не ведая, что делать дальше, Рибас некоторое время стоял над ним.

«Доехать до первого дома, рассказать о случившемся, вызвать полицию? Но тогда… придется слишком многое объяснять». В кустах, где в начале нападения стоял Кумачино, он нашел пистолет и вдавил его сапогом в снег. То же самое сделал и с другим пистолетом, из которого Кумачино не успел выстрелить. Затем вскочил в седло, объехал окрестности и нашел лошадь, привязанную к дереву. На ней учитель и приехал сюда, чтобы устроить засаду. Рибас отвязал ее, стегнул плеткой и лошадь понеслась в сторону Невы. И Рибас посчитал, что самым благоразумным будет уехать отсюда.

«Очевидно, он следил за мной от самого дома Виктора. Но что толкнуло его на этот отчаянный шаг? Боязнь, что при встрече я его арестую? Последний разговор с Алексеем Кумачино вел о Неаполе. О нейтралитете. Шпион был подослан, чтобы узнать о нем и каким-то образом помешать? Он человек Ризелли?» Эти вопросы оставались без ответа.

Теперь отъезд в армию был не только желательным, но и в какой-то мере спасительным. Кто знает, к чему приведет следствие, когда труп Кумачино обнаружат. Его пистолеты нужно было взять с собой», – подумал Рибас, но возвращаться не стал. Естественно, о происшедшем он не рассказал никому, и никакие сообщения, что Кумачино нашли, в корпус не поступали. Может быть, у него не было при себе никаких бумаг? Как бы то ни было, но через два дня Рибас и Виктор в полную оттепель и распутицу выехали из Петербурга по московскому тракту.