Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 06"

Автор книги: Роберт Рид

Соавторы: Филип Плоджер,Кен Уортон,Геннадий Прашкевич,Вольфганг Йешке,Райнер Эрлер,Максим Форост,Франц Роттенштайнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Гривз аккуратно положил бумагу в правый верхний угол стола, хлопотливо подровнял стопку. И поднял с бокового столика еще один листок.

Залп номер два. Товсь!

– Да… конечно. И в самом деле, один пропуск у тебя еще есть.

Он сделал вид, что внимательно изучает отчет о посещаемости.

– Хотя мы не слишком жалуем студентов, которые работают по минимуму.

Для пущего эффекта два последних слова были произнесены с соответствующей долей презрительной жалости.

– Вы довольно часто высказываетесь подобным образом в связи с низкой академической успеваемостью, сэр, и я вполне с вами согласен. Но мои оценки, надеюсь, показывают, что я всегда делаю больше… минимума.

Ужасно трудно не передразнить его. И Лаки не смог воспротивиться соблазну сделать многозначительную паузу в конце фразы.

В кабинете повисло молчание. Его нарушил голос ректора:

– Итак, у тебя остался один законный пропуск, но ты уведомил меня, что намерен проигнорировать две церковных службы в январе. Как ты собираешься это уладить?

Снова каменный взгляд поверх очков для чтения.

– Простите, сэр, но я думал, что мы уже обо всем договорились. Колледж всегда освобождал старших студентов от дополнительных нагрузок, давая им время на собеседования в магистратурах при условии, что это не помешает выпускным экзаменам. Вы уже два месяца знаете о моей предстоящей поездке на Итаку.

Гривз так же аккуратно положил второй листок поверх первого и возился еще дольше, выравнивая всю стопку. Лаки давно подозревал, что у ректора садистские наклонности. В подтверждение этих наблюдений Гривз взял следующий листок, поднес к глазам и принялся изучать.

– Да, конечно. В прошлом мы так и поступали.

Легкое ударение на «прошлом».

– Но, боюсь, теперь наша политика несколько изменилась.

На этот раз Гривз вручил листок Лаки, очевидно, требуя немедленного прочтения. Это, разумеется, была выдержка из последнего свода правил для студентов, касающаяся обязательного посещения церкви.

Залп номер три. Товсь!

– Как видишь, в списке просто перечислены службы и минимальное количество посещений каждой из них.

Ректор снова принял облик Поборника Строгой Дисциплины.

– Тебе следует тщательнее планировать свой распорядок дня, Лаки.

Он определенно наслаждается произведенным эффектом.

Студент наскоро пробежал глазами правила в поисках выхода.

– Раньше я, как известно, делал для тебя исключения, Лаки.

Гривз любил повторять его имя, словно накликая на Лаки невезение. Навлекая неудачу.

– Как твой опекун, я иногда разрываюсь между желанием действовать в твоих интересах и при этом не забывать о благе колледжа.

Гривз помолчал, словно давая Лаки возможность поблагодарить благодетеля.

Молчание.

– В конце концов, правила… э… есть правила, – заикаясь, докончил он.

– Да, сэр.

И только.

Лаки нашел выход, но пока не собирался его обнародовать. Пусть Гривз выложит карты на стол. Может, тогда станет ясно, к чему он клонит. А пока пусть считает, что загнал свою жертву в угол.

Гривз выразительно пожал плечами и поднял следующий листок бумаги.

Залп номер четыре. Товсь!

– Если ты все же не будешь настаивать на этой… э… необдуманной поездке на Итаку, еще не все потеряно.

И снова нос в бумагу. Делает вид, что читает.

– Профессор Фрейзер любезно составил программу аспирантского курса, которую, по его мнению, ты найдешь достаточно перспективной.

Он поднял глаза. Лаки терпеливо выжидал.

– Как я уже упоминал раньше, мы уверены, что ты сможешь получить степень магистра в рамках университетской системы штата. Тебе есть над чем поразмыслить.

Гривз протянул было программу занятий, но, увидев в руках Лаки прежний листок, немедленно передумал. Лаки искренно забавлялся происходящим. Его совершенно не интересовало, что там наизобретал Фрейзер по его поводу.

– Собственно говоря, сэр, об этом я не имею ни малейшего понятия. Вы постоянно намекаете мне, что трастовый фонд моего отца почти истощен, но я все еще не знаю деталей. Во всяком случае, недостаточно хорошо, чтобы строить какие-то расчеты.

Гривз что-то невнятно проворчал, явно стараясь перехватить инициативу.

Лаки поспешил направить беседу в более безопасное русло.

– Но, как я уже объяснял несколько раз, пришла пора покинуть эти места. Я уже одолел дошкольное обучение, школу, колледж. Жил здесь с детского сада. Более того, прошел все математические и физические программы, которые мог предложить колледж. При всем уважении к профессору Фрейзеру мне необходимо расширять горизонты. Что же касается денег, я решил, что смогу сам оплатить свое обучение в магистратуре. Руководство Корнелла заверило меня: я вполне подготовлен к должности ассистента и имею право на бесплатное проживание, если, разумеется, результаты собеседования их удовлетворят. Каково бы ни было состояние моих финансов, я сумею обойтись.

Гривз, помрачнев, уселся за стол и надолго замолчал. Наконец снова взял со стола отчет о пропущенных Лаки церковных службах и водворил на место программу занятий. И даже не попытался выровнять новую стопку.

Вот это да! Похоже, Лаки действительно ухитрился вывести старика из равновесия!

– Значит, ты извещаешь меня о том, что не намерен выполнить норму посещений церкви в этом семестре?! И готов нести ответственность за последствия, которые, несомненно, скажутся на твоей университетской карьере?

– Собственно, сэр, я ничего подобного не говорил. И даже не намекал. Вопрос о посещении церкви не имеет ничего общего с моим намерением поступать в Корнелл после окончания колледжа в июне этого года.

Всего лишь легчайший упор на последние слова. Едва заметный привкус* вызова.

Снова гримаса. На этот раз еще мрачнее. Снова пауза. На этот раз еще длиннее.

Гривз почти нехотя поднял последний листок.

Вот оно. Готовьтесь к абордажу!

– Ах, да, кстати… я тут вспомнил…

Уж слишком у него беспечный тон.

Берегись!

– Следует заплатить за обучение вовремя, если хочешь посещать занятия в следующем семестре.

На этот раз он передал некий документ, едва взглянув на Лаки.

– Давай сначала покончим с этим, чтобы рассмотреть кое-какие… креативные решения той проблемы, которую ты сам себе создал.

Это было письмо, адресованное поверенным колледжа. Только на сей раз послание было гораздо короче и обезоруживающе туманно. Все, что требовалось от Лаки – подпись.

Лаки покосился на ректора, но тот по-прежнему разыгрывал безразличие. При всем своем равнодушии к чувствам окружающих Гривз нюхом чуял всякий признак неуверенности. И всегда взимал определенную дань, чтобы каким-то образом смягчить эту неуверенность. Всегда.

Но раньше до Лаки не доходило, что Гривз намеренно выводил людей из равновесия, чтобы содрать с них эту дань. Раньше. До этого момента.

«Почему он так хочет, чтобы я остался? Мое обучение и плата за него не так уж важны для колледжа, даже при наличии креативной подкладки».

Нет, тут какая-то тайна!

– Насколько я помню, за обучение нужно платить только в конце января.

При необходимости Лаки мог изображать безразличие не хуже Гривза.

– Э… да, но…

Казалось, послышался скрежет шестеренок.

– Но ты знаешь, как неповоротливы эти адвокаты! Не можем же мы задерживать плату только из-за твоего особого положения, верно?

Точное попадание, неохотно признал Лаки, прежде чем несколько раз перечитать два коротких предложения. И поразмыслить.

Письмо давало Гривзу неограниченное право распоряжаться средствами Лаки. Даже временные выплаты не определены! И не требуется никаких объяснений для снятия денег со счета.

«И после моей подписи не оставлено места для даты!»

Возможно, всему причиной стала уверенность, полученная в общении с Дианой и женщинами в приемной. Возможно, приближающийся день рождения, столь же символичный, сколь важный, с точки зрения закона. Но на этот раз у Лаки не было настроения вилять. Гривз сделал свой ход слишком поспешно. И воспользовался негодным оружием. Залп получился холостым.

– Простите, сэр, но я не могу подписать это прямо сейчас.

Он подчеркнуто старательно сложил письмо, прежде чем сунуть в нагрудный карман.

Гривз уставился на свои стиснутые, едва заметно дергавшиеся руки.

– Да, конечно. Но ты знаешь, что это создаст немало трудностей для некоторых очень занятых людей.

– Вполне вероятно. Но, думаю, мне давно уже пора взять на себя ответственность за собственное будущее. Пожалуй, стоит позвонить… – он снова развернул письмо и прочитал название юридической фирмы, – этим Бартлеби и, Сомсу. Попрошу назначить мне время для беседы по поводу состояния моего трастового фонда. И обязательно извещу вас о дате встречи, на случай если вы тоже захотите присутствовать.

Гривз был явно и окончательно выбит из колеи. Он, по всей видимости, настолько привык манипулировать напуганным одиноким ребенком, что не сумел вовремя заметить, когда тот повзрослел. И теперь лихорадочно искал выход.

Наконец Гривз схватил перо, как будто незамеченное Лаки, и снова поднял отчет о посещаемости.

– Что ж, если ты не изменишь своих планов, я буду принужден зафиксировать твое намерение грубо нарушить школьную политику посещения церковных служб.

– В таком случае, – улыбнулся Лаки, – я счастлив уведомить вас, что собираюсь компенсировать январский пропуск службы посещением церкви в канун Нового года.

Он встал, подхватив с пола сумку для книг.

– О чем ты говоришь? Школа в каникулы закрыта.

Лаки небрежно, если не сказать грубо, потянулся за лежавшим на столе расписанием церковных служб.

– Может, это и так, сэр, но в правилах говорится иное. Послушайте, что тут написано: «Посещение церкви обязательно весь декабрь по утрам в понедельник, за исключением первого понедельника после Рождества, и по всем пятничным вечерам, исключая сочельник». И поскольку тут нет специальной записи о кануне Нового года, думаю, он тоже считается обязательным.

– Но это очевидная ошибка, недосмотр! – почти взвизгнул Гривз.

– Ни от кого не ожидают посещения церкви в праздники!

– Однако я собираюсь в церковь. И некоторые из моих друзей тоже. Мало того, я намереваюсь привести девушку, – почти развязно сообщил Лаки. – И, по-моему, не стоит изменять расписание на этом этапе, сэр. Слишком поздно. В конце концов, правила есть правила.

И впервые в жизни Лаки вышел, не дожидаясь, пока его отпустят.

Диана подняла глаза от замусоленного «Космополитена». При виде беспечной улыбки Лаки, скука во взгляде уступила место изумленному восхищению.

– Итак, на чем мы остановились? Как насчет ужина у «Сейди» в канун Нового года? Скажем, в шесть часов? А потом можем пойти в церковь (многозначительный кивок) для укрепления духа, прежде чем ударить по барам.

И еще громче, чтобы слышали навострившие уши женщины:

– Ты, конечно, захочешь рассказать подругам по команде о посещении церкви в канун Нового года. Уверен, они, скорее, предпочтут пойти на службу, чем провести следующее лето в Святом Иуде.

Истолковав ошеломленный взгляд Дианы как согласие, он кивнул, подмигнул Энджи и исчез.

Элуин щебетала что-то насчет сломанной расчески. Люк изо всех сил старался изобразить интерес, однако то и дело уносился куда-то мыслями. Он знал почти все, что она скажет в следующую минуту: знакомое ощущение после регулярных вмешательств Лаки. И пытался не давать волю угрызениям совести. Кроме того, он чувствовал растущую пропасть между собой и Элуин. Трудно упрекнуть ее в склонности к пустой болтовне, значит, она тоже старается возродить былую близость. Правда, уж очень сильно отвлекает мельтешение остальных обедающих. Каждый считает своим долгом кивнуть или помахать Элуин, хотя немногие отваживаются сунуться в тихий уголок, где сидят они с Люком.

– Поэтому я опрокинула на ее голову овсянку и подожгла дом.

– Прости?..

Сухая усмешка.

– Значит, мне наконец удалось привлечь твое внимание?

Поразительные серо-зеленые глаза, россыпь веснушек, густые золотистые волосы с оттенком платины. Эти глаза все еще сохраняют прежний блеск, смягченный преждевременной печалью и мудростью. Глаза Целительницы.

За долю секунды Люк увидел Элуин ребенком, женщиной, старухой, безмятежно прекрасной в любом возрасте. Сердце пропустило удар.

– Я пыталась рассказать тебе о будущем ребенке Кандры. Пока ты сегодня трудился над ножками для стола, я сделала пару визитов на дом. Без приглашения.

Очередная сухая усмешка.

– Вероятно, ты не знаешь, что обоим деревенским целителям сейчас не до пациентов. Один болен, второй отправился на другой конец долины навестить родственников. Хорошо еще, что я здесь.

Люк пожал плечами и улыбнулся, признав свою неосведомленность.

– Так или иначе, а это ее первенец, и она ужасно нервничает. Нужно сказать, не без причины.

Люк вопросительно вскинул брови.

– Женщины в ее роду все узкобедрые, рожают тяжело. И точно, мне пришлось поворачивать младенца. У Кандры все саднит, и возможно, она до сих пор проклинает меня, но теперь роды должны пройти благополучно.

– Значит, сегодня тебе придется быть рядом с ней? – не сдержав разочарования, выпалил Люк.

– Нет, но я обещала взглянуть на нее после ужина. Она родит не раньше завтрашнего дня, да и то в лучшем случае. Дети являются на свет, когда сами захотят, и ни минутой раньше.

Элуин прервала свое повествование ровно настолько, чтобы подобрать подливу кусочком хлеба. Ее руки, мозолистые от тяжелой крестьянской работы, все еще были изящными.

– Хотелось бы мне быть таким же уверенным в выборе профессии.

– Ты превращаешь дерево в прекрасные и практичные вещи. Все так говорят.

Грустная улыбка.

– Но ты не так меня понял. В нас, целителях, меньше уверенности, чем смирения. Мы делаем все, что можем, и уповаем на лучшее. Очень многое зависит от удачи!

Люка снова укололо чувство вины, а мысли вновь попытались вырваться на волю. Он взял себя в руки. Сейчас не время предаваться горьким размышлениям, тем более что Элуин рядом.

Но Элуин, как часто бывало в прошлом, спасла его. Отодвинула миску, вытерла руки и лукаво ухмыльнулась.

– Вот и ужину конец. А теперь расскажи, чем ты так озабочен. Ты ни разу не поддел меня за последние два часа. Теряешь хватку!

Люк умел флиртовать не хуже, чем делать мебель. Поэтому, расплывшись в привычной улыбке, уже хотел было достойно ответить, но вовремя сдержался. Не с этой женщиной. Не сегодня.

Серьезно, даже чуть мрачно:

– Видишь ли, по правде говоря, сам не знаю, чего боюсь больше: твоего согласия или отказа.

Поднятые брови.

– М-м-м… пожалуй, стоит принять это как комплимент.

В голосе слышалось нечто большее, чем кокетство.

– А если я скажу «нет», чего ты боишься?

Он заставил себя взглянуть в эти серо-зеленые глаза, рискуя утонуть.

– Я знал тебя всю свою жизнь. Иногда как друга. Иногда как сестру. – И, немного подумав, добавил: – Иногда даже как вторую мать, а иногда как Целительницу. Но сейчас гляжу на тебя, слышу твой голос, и единственное, чего я хочу, – быть с тобой. Всегда.

Лицо Люка озарила чуть глуповатая улыбка.

– Знаю, звучит по-идиотски, но это чистая правда. Я действительно хочу быть с тобой сегодня ночью.

В этот момент в зале материализовался хозяин гостиницы. Собрал посуду и наполнил чаши сидром. Люк уже достаточно выпил, чтобы распустить язык. Приятный шум в голове – это неплохо, но ему не хотелось выставить себя дураком. Не с этой женщиной. Не сегодня.

– Хорошая речь, – заметила Элуин. – Может, я ошиблась, и ты не теряешь своей хватки.

Склонив голову набок, она откинулась на спинку стула.

– А если я скажу «да»?

– Не хочу рисковать, потеряв тебя, как друга, сестру, мать и/или Целительницу.

Она потянулась к нему и взяла за руку:

– Весьма мало шансов на это, о друг, брат, дитя и/или пациент, – заверила она, лениво массируя костяшки его пальцев. – Ты нуждаешься в друге, чтобы потолковать по душам? В сестре? Матери? Целительнице?

– Никак не соображу. Знаю только, что вдруг возникла тысяча вопросов – и ни одного ответа.

– Прости, я не даю ответов. Зато могу снабдить полезной информацией, что позволит многое увидеть в истинном свете.

– Идет!

Длинная пауза.

– Мне придется кое-что сделать, и очень скоро. И хотя это правильно и необходимо, все же не могу решиться.

– А может быть, это не так уж правильно и необходимо, по крайней мере для тебя? Так в чем же дело?

– Срок моего ученичества подходит к концу, и Керис хочет взять меня в партнеры.

– И что тут такого? Ты любишь работать по дереву, и Керис человек хороший. Однако ты еще не готов осесть. В тебе кипит жажда приключений. Охота к перемене мест, которая сожрет тебя заживо, если ее не удовлетворить. Почему бы тебе не выпросить у Кериса небольшой отпуск, прежде чем станешь его партнером?

– По-твоему, он согласится?

– Лучше спроси себя, будешь ли ты счастлив, если он согласится.

Люк неожиданно почувствовал, как упала с плеч свинцовая тяжесть, о существовании которой он раньше и не подозревал.

– Да, пожалуй, так я и сделаю. Прямо на душе легче стало. Спасибо.

– Не за что. Но смотри, я бесплатно не работаю. С тебя тоже возьму гонорар. Разотрешь мне ноги. Только хорошенько.

Люк вопросительно изогнул бровь.

– Разве ты не знаешь, сколько времени я провожу на ногах? – сказала она. – Такая уж моя доля. Ну что, продолжим?

Люк кивнул:

– Второй вопрос куда сложнее. Все ожидают, что я женюсь на Керив. Собственно говоря, так бы и следовало поступить.

– Но ты ее не любишь.

– Это вовсе не так! – поспешил оправдаться Люк. – Она мне симпатична. И мы прекрасно подходим друг другу.

– Она тоже тебя не любит.

– Это Керив тебе сказала?

– Не в таких выражениях, но да.

Пауза.

– Послушай, Люк, всякие отношения предполагают наличие определенного расстояния между людьми. У тебя и Керив это расстояние равняется длине вытянутой руки или еще больше. Вы можете пожениться. Можете иметь детей. Будете добры друг к другу и мирно доживете до старости. И оба будете жаждать большей близости, чем способны дать друг другу. С другими партнерами вы будете чаще ссориться и кричать, но и смеяться тоже больше. И испытывать подлинную страсть.

Элуин скрестила руки на груди.

– Итак, что ты ценишь больше: комфорт или страсть?

Молчание. Потом:

– Черт, ты и вправду хороша!

– Означает ли это, что я заработала массаж спины?

Люк с улыбкой кивнул. Над этим, пожалуй, стоит призадуматься.

Он долго размышлял в молчании. Элуин терпеливо ждала. Обеденный зал постепенно опустел, но хозяин все же поддерживал огонь в очаге для двух последних гостей. Слишком многим он им обязан, чтобы жалеть каких-то дров!

– Самое последнее и, пожалуй, самое сложное, – объявил наконец Люк, – отчасти потому, что тут замешана и ты.

Элуин вздохнула, но терпеливо выждала, пока он снова заговорит.

– Видишь ли, я чувствую, что мне действительно пора жениться, но одновременно ощущаю какую-то незавершенность. Словно во мне чего-то не хватает, – признался Люк и, пожав плечами, добавил: – Прости, что не могу лучше объяснить. Я ищу жену не для того, чтобы заполнить пустоту. Скорее, наоборот. Просто надеюсь: если найду ту самую, единственную, это ощущение уйдет. Или я, может быть, сам научусь заполнять пустоту.

Она уже знала, что последует дальше.

– Кто-то… то есть нет… я подумал… ну… а вдруг, та самая, единственная – это ты?

Он поднимает голову и смотрит на нее. Не умоляюще. Просто смотрит.

Элуин делает глубокий вздох. Потом другой.

– Думаю, самая большая услуга, которую я смогу оказать тебе – это перечислить все причины, по которым я, скорее всего, не смогу выйти за тебя.

– Валяй, – говорит он.

– Прежде всего, ты слишком удачлив. Чертовски удачлив.

Люк растерянно хлопнул глазами. Чего-чего, а такого он никак не ожидал. И попытался было возразить, но она приложила палец к его губам.

– Я знаю, многие считают тебя чем-то вроде талисмана и поэтому не видят, как влияет на тебя эта самая удачливость. Смотри сам: ты родился в метель, погубившую твоего отца, и все же выжил. Твоя мать исчезла, когда тебе было всего пять, но и это тебя не подкосило. Ты вел себя так, словно она просто отправилась путешествовать и может вернуться в любую минуту.

Люк неловко заерзал. Она попала почти в десятку. Ужасающе близко к правде. Или к тому, что, как он надеялся, было правдой.

– И вся твоя жизнь – цепочка счастливых случаев. Твой приемный отец был самым добрым человеком во всем городе и к тому же лучшим мастером во всей долине. А теперь самые хорошенькие девушки едва не дерутся за право оказаться в твоей постели. И ни одна не ныла, не цеплялась за тебя, когда приходила очередь другой. И ни один рассерженный поклонник не пытался наутро разделаться с тобой. Ш-ш-ш, молчи.

А Люк и не знал, что сказать.

– Если ты чувствуешь себя незавершенным, Люк, это потому, что в тебе есть незавершенность. Тебе не хватает тех шрамов и разочарований, которые день за днем накапливаются у остальных. И это не слишком полезно для* тебя.

Элуин покачала головой.

Не знаю, почему тебе так везет. Может, в тебя влюбилась какая-то маленькая древесная фея и повсюду следует за собой, рассыпая у твоих ног волшебные дары?

Люк снова заерзал. Если бы она только знала!

– Но я не завидую тебе, как многие из моих знакомых. И считаю, что рядом с тобой довольно опасно находиться. Опасно потому, что ты до сих пор не научился осторожности, как мы, простые смертные.

Ее слова ранили, но Люк был полон решимости держаться до конца.

– Прости, – осеклась Элуин. – Кажется, меня немного занесло. Уж слишком болезненная тема. Слишком долго мне хотелось высказаться.

– Да ладно! Рано или поздно, все равно пришлось бы это услышать.

Они немного помолчали. Огонь постепенно умирал.

– Следующий пункт. Ты чересчур скрытен. Можно подумать, где-то на стороне ты ведешь совершенно другую жизнь, о которой никому ничего не известно. И так было, сколько я себя помню.

Люк замер, потрясенный. За всю свою жизнь он рассказал о Сне только однажды. Только одному человеку. И это стоило ему матери. Она поверила ему. Как и отец – Лаки. Оба отправились на поиски друг друга через проход, где когда-то разлучились. И больше не вернулись. Лаки и Люк судорожно цеплялись за призрачную надежду, уверяя себя, что родители все-таки соединились в какой-то уютной третьей вселенной, и в один прекрасный день все четверо окажутся вместе. Но, кроме них, ни одна живая душа не была посвящена в тайну. И оба воображали, будто сумели хорошо скрыть Сон от посторонних.

Но не от таких, как Элуин.

– Пожалуйста, пойми, – продолжала она, грустно улыбаясь, – когда ты здесь, ты в самом деле здесь. Ты умеешь заставить девушку почувствовать себя самой неповторимой во всем мире. Хотя бы на минуту. А потом… потом снова ускользаешь куда-то, в какое-то непонятное место.

Длинная пауза.

– Хотя я и не завидую твоей удачливости, все же признаю, что ревную тебя к той, другой жизни. Не хотела бы стать твоей женой и постоянно состязаться с кем-то или чем-то.

Еще одна пауза.

– Честно сказать, не желала бы такой участи ни одной женщине.

Люк коротко кивнул. Ее глаза настойчиво обшаривали его лицо.

Но он еще не был готов поделиться своей тайной. Даже с этой женщиной. Даже сегодня.

Элуин устало вздохнула.

– У меня остался только один пункт из списка, зато самый важный, – начала она, но тут же заколебалась, пристально разглядывая свои руки. – Трудно сказать, сколько раз я влюблялась в тебя. Но ты, похоже, так ни разу и не заметил.

А он еще думал, что на сегодня с него достаточно сюрпризов! И ничто уже не сможет его потрясти!

Теперь Элуин улыбалась, но в глазах стояли слезы.

– Помню, как в десять лет я рыдала по вечерам, пока не усну. Так хотелось быть твоей девушкой! Но тебе был нужен только приятель, так что я стала лучшим приятелем.

Тихий всхлип.

Люк протянул ей салфетку.

– Помнишь, когда нам было двенадцать, – шмыгнула она носом, – мы учились целоваться, как взрослые?

Улыбка и кивок.

– Два дня ушло, чтобы подначить тебя на этот небольшой эксперимент. Я думала, что умерла и попала на небо. А ты посчитал, что меняться слюнями уж очень противно.

Элуин громко высморкалась. Но даже при этом ухитрялась выглядеть очаровательной.

– От дальнейшего перечисления я тебя избавлю. Но все продолжалось, пока мы не переехали на ферму. Думала тогда, что мне не жить. А мать, откровенно говоря, облегченно вздохнула. Для несчастной любви нет лучшего лекарства, чем разлука.

Она поймала его взгляд. Удержала. Серо-зеленые глаза затуманились недоумением и благоговением.

– Иногда, глядя на тебя, Люк, я вижу того, прежнего, чудесного мальчишку. Временами застенчивого, временами любопытного, временами игривого. Он так отчаянно хочет, чтобы его любили, и в ответ готов на любые жертвы. И большую часть своей жизни я была в него влюблена.

Благоговение уступило место печали и боли. Недоумение оставалось.

– Но потом он куда-то ушел. Остался Люк очаровательный, или Люк умный, или просто Люк-счастливчик. С ним по-прежнему весело. По-прежнему легко. Его по-прежнему можно любить. Но больше как брата или приятеля. А может, мимолетного любовника.

Она глубоко вздохнула.

– И именно поэтому я, возможно, не выйду за тебя замуж. В нашем союзе будет больше ссор и слез, чем смеха и страсти. Я не принесу пользы ни тебе, ни людям, которые смотрят на меня как на Целительницу. Поэтому я, пожалуй, обойдусь парнем, который не будет прижимать меня к себе так крепко, как бы хотелось.

Обаятельная улыбка, притушенная преждевременной мудростью и печалью.

Люк наконец сообразил, что делать.

Обошел стол, сгреб подругу в охапку и сел, не выпуская из рук. Она уже плакала навзрыд. Горько. Предаваясь тоске. Добиваясь катарсиса, которого интуитивно ищут маленькие дети, но, взрослея, не могут достичь.

Люк нежно ворковал, гладил ее щеки, потихоньку укачивал. Слезы сменились икотой, потом вздохами, потом легким ровным дыханием сна.

И все это время Люк ощущал растущий душевный подъем. Элуин деспотична. И читает Люка, словно открытую книгу. Видит каждый недостаток, который он годами скрывал.

Она и Лаки видела. Непонятно как, но видела.

И все же он никоим образом, ни за что на свете не ощущал в душе и тени ревности. По крайней мере сейчас, когда наконец понял, с чего начать собственное исцеление.

Элуин пошевелилась и открыла глаза. Комнату освещали только слабые отблески почти погасших углей.

– Уже поздно. Мне нужно повидать Кандру, – пробормотала девушка, выпрямляясь.

– Конечно. Не возражаешь, если я тоже пойду?

Элуин мягко освободилась из объятий Люка и взъерошила его волосы.

Ответ ее лучистых глаз Люк истолковал как «да».

Лаки проснулся от едва слышного стука. Но все тут же стихло. Радиочасы показывали десять вечера. Генератор «белого» шума разбрызгивал по комнате успокаивающие звуки. Несколько часов назад он вершил свою обычную магию, погрузив Лаки в Сон гораздо раньше обычного. Во Сне он увидел почти всю сцену ужина Люка и Элуин.

Теперь не мешало бы все это обмозговать.

Постукиванье повторилось, едва слышное даже теперь, когда он бодрствовал.

Лаки выключил генератор и потянулся за халатом.

Кто это может быть, черт возьми?

Порядочно раздраженный, он рывком распахнул дверь.

У него была лучшая комната в кампусе. Одна-единственная на всем верхнем этаже ближайшего к лесу общежития. Дверь пожарного выхода у подножья лестницы надежно отмечала границу его личных владений, состоявших из комнаты, лестничной площадки и личной ванны. До того как Гривз отдал его первокурснику Лаки, этот «люкс» предназначался капитану команды по бейсболу.

Восседавший на верхней ступеньке Макалистер что-то царапал в маленькой, скрепленной спиралью записной книжке, положив ее на колено. При звуке открывающейся двери он нервно дернулся, запоздало пытаясь спрятать книжку.

Сердито:

– Какого дьявола тебе надо?

– Привет, Лаки.

Он все еще безуспешно и бессмысленно пытался спрятать книжку.

Лаки смотрел на него в упор. Пусть подергается.

– И?

– Я… я только хотел проверить, все ли у тебя в порядке.

Жалкая улыбочка.

– А что со мной может случиться? – осведомился Лаки, вскинув брови. – И с каких это пор тебе не наплевать, жив я или умер?

Жалкая улыбочка приобрела отчетливо злобный оттенок, прежде чем Макалистер успел взять себя в руки.

– Ректор Гривз просил меня время от времени… то есть… проверять, как ты тут.

Злобная ухмылка вернулась и на этот раз открыто.

– Думаю, он волнуется за тебя.

Какого черта? Сукин сын что-то замышляет, но что именно?

Вслух:

– Моя благодарность ректору.

Преувеличенно учтивый поклон.

– Можешь уведомить его, что я уже лег спать. Завтракать буду примерно около восьми, поскольку до одиннадцати у меня нет занятий. Если он или ты пожелаете присоединиться, буду очень рад.

Он повернулся и стал закрывать дверь.

– Заметано, Лаки.

Без всяких претензий на вежливость.

Сбегая по ступенькам, он бросил через плечо:

– Уда-а-чи!

Чистая издевка.

Лаки, хмурясь, захлопнул дверь. Насчет самого Макалистера он не беспокоился. Все знали, что он трус, даже его приятели, которые терпели его присутствие. Но, как большинство трусов, он обнаруживал свои истинные чувства только будучи уверенным в полной безнаказанности. Макалистер что-то знал, иначе не посмел бы злорадствовать.

Откуда ждать удара на этот раз?

Лаки чувствовал, что полностью застрахован от происков Гривза. Звонок Бартлеби и Сомсу сразу поставил его в разряд молодых людей, вполне подготовленных к управлению собственными делами. Они назначили встречу в понедельник, сразу после рождественского уик-энда. Теперь, когда дело начало раскручиваться, Гривз вряд ли сможет ему воспрепятствовать.

Звонок также на многое открыл студенту глаза. К удивлению Люка, его немедленно соединили с самим Джастином Сомсом. И Люк, объяснив свои намерения, снова поразился теплому приему.

– Что же сынок, – сказал Сомс, – я рад, что ты наконец готов принять на себя эту обязанность. Саймон, наверное, из лучших побуждений не вводил тебя в курс юридических формальностей. И это несколько осложняло нам жизнь, во всяком случае, последние годы. Мистер Гривз, вероятно, уже сообщил тебе следующее: ты должен незамедлительно принять несколько важных решений, касающихся пожертвования колледжу, а также твоего наследства и остальной части отцовского состояния. Уверен, что твой отец, благослови Господь его душу, будет спать спокойно, если сын примет непосредственное участие в распоряжениях.

Люку отчаянно хотелось спросить, сколько же денег задействовано во всей этой истории, но он из осторожности промолчал. Какова бы ни была сумма, ясно, как день: она куда больше, чем намекал Гривз все эти годы. Не менее ясно, что Гривз хотел удержать контроль над деньгами, причем на срок куда больший, чем полагалось по закону.

Все знали: Гривз жил крайне скромно. Почти аскетично. Вероятно, деньги ему требовались не для себя. Его жизнью был Святой Иуда, и поддерживать существование колледжа в эпоху экономической нестабильности стало для ректора предметом особой гордости. А возможно, и одержимостью. Если так, то старика еще можно понять. Почти.