Текст книги "Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения"

Автор книги: Роберт Ранке Грейвз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

ГОРИЗОНТ

В погожий день как тонок горизонт,

Граничащий как с морем, так и с небом,

Живущий и любовью-небом и любовью-морем;

И как неясен он, когда садится солнце

И зоркий глаз в себя теряет веру.

"Пусть будет так, как хочешь ты чтоб было", -

Она сказала, и он сделал так.

Луна светила, и свеча светила,

Свеча светила, и луна светила,

И облака – похожи на подушки – скрывали горизонт от глаз.

И зная и не зная, что ничто не вечно,

Оплакали влюбленные давно

Потерю горькую: однажды ночью убежит она

С его же другом, в доброте сердечной

Оставив красоту свою на память, любуется пусть ею и тогда,

Когда луна на небе светит иль горит свеча,

Когда свеча горит иль светит в мир луна.

ЗОЛОТОЙ ЯКОРЬ

Я разорен: и на открытом со всех сторон пространстве

Свободен, словно ветер, если нужны прогнозы.

Но почему так горько мне, ведь с нею я не связан?

Мое кольцо на пальце у нее, а шею украшает

Имеющий чудесный дар нефрит. Потеряно не все,

Пока она такие знаки носит; нас не скрепляют

Ни клятвы, ни слова – одна любовь.

Быть может, якорь золотой приносит ей мученье,

Свободу женскую невольно он сковал? Желая страстно

Цепь разорвать и по теченью вниз умчаться,

Предупредит ль она, что нам грозит несчастье,

Сочащееся из уставшей веры? – поэтому ль оно лениво

И боится на головы обрушить свой топор, хотя

Живет в ладу со злым и безразличным?

И как же дальше жить? Она меня нашла,

Не я ее. Без счета расточал ей

Богатые подарки, она все заслужила.

В любви был горд я, как моя природа;

Она – таинственна, таков ее девиз. Я горе затаю,

Пока ее волненья не увижу, когда сорву ту маску,

Мишурою украшенную добродетель, что неумело так она носила.

ВОЗЛЮБИВШАЯ ЛЬВА

В возлюбленные льва избрала ты -

Меня, кто радостно, судьбе идя навстречу,

Из ревности посмев жестокие деянья

Совершить, заранее предвидя результаты,

Теперь ловушку оживил своим же мясом.

Но я не променяю сердце льва

На менее свирепое другое,

Хотя схожу с ума я под луною

И над кровавыми останками рычу,

Терзая их, лишь облака закроют мне ее луну.

Признательность и благодарность презираю,

Такой товар на рынке стоит грош:

Твои нагие ноги на моих плечах дрожащих,

Твои глаза, что дарят мне любовь -

Вот без чего с рожденья жить не мог.

ИВИК НА САМОСЕ

Потеряли женщины Самоса головы от любви ко мне:

Изводят мужей своих, хозяйство совсем забросили,

Посланья мне тайные шлют, я о том сожалею.

Я – Ивик, поэт, что славен везде журавлями,

И стройная, бледная, как луна, самианка хотела б

Моею невестою стать.

Я ж ей отвечаю холодным приветствием или

По-братски целую; она мне проклятия шлет:

Разве должное я не воздал ее жаркой груди, что миррою благоухает?

А та, горжусь которой, на меня смотреть не хочет

Уж целый год, в тщеславии своем, что не знаком с пределом,

Сердца терзает наши, как одно.

Где б ни бродил я, жар во мне пылает,

Оливы ветвями касаются и жгут,

Мерцают камни на блуждающей тропе.

Кто обвинит меня, когда один поэт я,

Никто не смеет в дар принять удел

Лишь смерти, смерти в храме Музы?

Кто обвинит меня, когда мой гибнет волос

И череп выглядит горшком, когда глаза сверкают,

Как будто молния свой распустила шлейф?

ОДЕРЖИМЫЙ

Быть одержимым, думает она, – быть не в себе,

Хотя уверен ты в какой-то мысли,

На ней не строишь ничего.

Становишься вдруг безрассудно честным,

И обязательно смолчишь,

Пусть даже предадут тебя.

Надеждою не тщишься, что проникнешь

В доверие ты к ней -

Ведь женщина она, как все другие.

И знает делать что, не – почему:

Вот заставляет ждать

Желанных клятв

И вот уже, ранима так же,

Себя терзает за поражение твое,

За то, что сдался.

КРЫЛАТОЕ СЕРДЦЕ

Пытался я читать, когда ушла ты,

Но все слова теряли смысл, я их оставил;

И тут почувствовал внезапно, что сердце обретает крылья.

Один был в доме я, и дождь, собой довольный,

Четыре дня отдав во власть сирокко,

Гнал пелену через долину -

Как он шипел, как сотрясал оливы листья!

С апреля первых дней томимы жаждой,

Теперь уже мы в октябре.

Я больше не скажу ни слова. А что сказал,

Уже назад взять невозможно

Без отрицания вселенной.

Проклятье между нами, "мертвая рука", [1]

Дыханье зла, что поглощает добродетель:

Мы крова лишены, с тех пор как отступили

Вдруг при первой нашей ссоре,

Житейские заботы – где и как – лишь высмеяв:

Была уверена во мне ты, я – в тебе.

И звездочка, мерцающая в небе, что усыпляет

Цепочку скал, и наши лица в каплях дождя -

Не перевесит ли все это на весах чашу жизненных невзгод?

[1] "Мертвая рука" – владение недвижимостью без права передачи.

В УПОЕНЬЕ НА РАССТОЯНИИ

Так легко и так просто не первый уж раз

В упоенье веду разговор с ней на расстоянии,

Убеждаюсь, что слышу те сокровенные вздохи,

Что прежде так редко ко мне долетали;

Уверенность теперь в едином звуке, биеньи,

Что оба сердца рвет, и под одежды

Спудом – уверенность в общей наготе.

Я к памяти приник, чтоб страх холодный

Того, что кануло, не возвратился вновь,

Чтоб не вовлечь себя в заманчивую сделку,

Придуманную бесами, играющими роль ее

В моих мечтах, они копируют

Ее походку, легкую как танец,

Ее улыбку, голос и ее слова.

Но все прошло – а было ль это? – ведь можешь

Взять, к себе прижать ее, когда захочешь:

Она меж нами стену пустоты воздвигла

(Так ясно разве, так понятно – рванувшись в сторону

Ты мог пустые капилляры сердца сравнять с землей?)

И все же в упоенье не будет ль отрицать она,

Что ты – ее, она – твоя, до самой смерти?

ВЕНОК

То горький год был. Что за женщина тогда

За мной ухаживала? Болен ею, болен,

Она так близко и так далеко,

Так много обещает, выполняет мало,

И страшно так свою любовь предать стремится.

С тех пор не в силах я отдать ей долг.

Неблагодарности царица, в мой смертный час

Венок бессмертия возложится на вас,

Так не приемлите его, сопротивляйтесь и бегите.

В ЕЕ ЧЕСТЬ

Они об этом знали: Богиня все еще ждала.

Хоть женщина влюбленная, любая, которою она была,

На шее у которой сидела год, два и три,

Упасть под ношею священной могла от тяжести

И к людям ощупью идти назад, не признавая

Капризной власти, весь путь ее что отмечает

Широким следом клеверным, – покинув вас,

Избранницу свою, удар все ж нанесет не раз

Кинжалом, очистит кошелек, похитит кольца -

Но все равно они зовут тебя, пусть длится дольше

Беседа с непорочной, таинственной и мертвой,

Пусть плач несется над землею дикой стаи волчьей,

И смотрит пусть, влекомая течением ее холодным, луна.

И смертна женщина. И ждет она.

АЛЕБАСТРОВЫЙ ТРОН

Амазонка, стройная и гибкая вооружилась

Всей хитростью крестьянина-отца,

Спешил который из голодавшего Тенарума в Коринф, -

Любил ее он, дитя своего нового богатства,

Почти как сына.

В Коринфе села на корабль она, что направлялся в Пафос,

Там голуби слетелись к ней и сели на ладони,

И охватило нас внезапное волненье,

Желание наполнить жемчугом ее подол, забвению

Предав все то, что прежде было.

Которая из них богиня, и женщина которая из них?

Ломают пусть философы над этим голову!

Она уж захватила пустующий – из алебастра – трон,

И лета два, почти, могла не вспоминать

Тенарум и Коринф.

БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ

Как жаль упрямое сомненье: боязнь

Ошибки, что свободно сердце.

В невозмутимости ее – все опасенья!

Прекрасны несказанно холмы и берег лучезарный

Тем утром ранним, когда, вся плоть и кровь, она идет,

И тают восхитительные формы, уходят

Сквозь туман садов в любви владенья -

Когда она идет, вся плоть и кровь, -

Но беспокойный дух ее скользит туманами садов.

МЕЖ ЛУНОЮ И ЛУНОЙ

В последний час, печальный, ночи

Останется полоска света

Подтачивать тень убывающей луны.

Ее виновность скоро поглотит рассвет. И с этих пор другая

Молодая королева засияет дивно;

Я утверждаю, красота так не была еще мудра:

Луны подобие во всем, хотя различье

Мы найдем и в имени, и в свойстве, и в природе

Невинный взгляд ее выносит приговор измене,

Как будто само Время умерло, исчезло.

Всегда так было. Здесь опять она. И я дышу.

ОБИДЫ

Когда тебе неважно, плохо мне,

Моя неправда, что твоя вдвойне,

Коль наказать меня решишь ты вдруг,

Познаешь тяжесть безысходных мук.

Какой же дать мне вечности обет,

Чтоб защититься от любовных бед?

МАДАМ, ПРЕД ВАМИ…

Мадам, пред вами умный дьявол,

Великий интриган в плаще поэта

И злобный острослов.

А вы не Муза ль? Он сказал,

Что слепо верит вам во всем,

Хоть вас не видно и не слышно.

Поэт страдает однолюбьем,

Без страха рыцарь и упрека,

В аду, глядишь, он гордо сгинет.

Дано лишь Музе предавать,

Чистейшую слезу пуская,

Коль жертве рай ее так мил.

Сам дьявол у нее учился

Творить мужчину из отребья.

Мадам, и вас лишит он чести.

Он вашу соблазнит сестру

На том же ложе, но ни она,

Ни вы не будете внакладе.

Ах, если однолюбка вы

И слепо верите ему,

Не боле Муза вы, чем он – Поэт.

КРАЙ ПРОПАСТИ

Безумие вам больше не грозит,

Невинное то было безрассудство,

Заставившее нас поволноваться: и с грязных

Жизни войн домой шагают ветераны.

Простите наше самомненье и гордыню: мы смущены -

Как тот ребенок, что, по краю пропасти ступая,

Вдруг повернувшись к побелевшим братьям, их спрашивает:

"Думаете вы, что я еще дитя?"

МЕЛЬНИК

Невозмутимый мельник,

К кому взывал о помощи ребенок,

Тонущий, течением влекомый мимо мельницы,

Хорошим человеком был, и все же он не встал

Между речным божком и его верной жертвой.

А вскоре и он сам, плывя под солнцем,

Был скован судорогой; ребенка дух

Из камышовых зарослей над ним глумился.

Но молча и без страха он тонул, осознавая,

Что это связано лишь с ним, его удел – и никого другого.

Не будет уподоблен нами мельник

Иуде иль Христу;

Сравним его с животным мы, которое выносит все погоды,

Иль со скрипящим тупо мельничным колесом,

Что безразлично к зерну, лежащему в ларях.

АКРОБАТЫ

Неправдоподобно повисшие в воздухе на высоко натянутой проволоке

Любви, несмотря ни на что,

Эти канатоходцы еще сохраняют свое головокружительное равновесие

И улыбаются направо и налево,

Как будто не знают, в какую сторону падать.

ТРИ ПЕСНИ ДЛЯ ЛЮТНИ

I Правда – слабое лекарство

Дикий зверь, когда он ранен,

Лучшее лекарство знает -

Корни, ягоды и травы

Или соль лизнуть тут надо -

И свободен бег усталый.

Только знаю, мне поверь,

Это лучше я, чем зверь:

Если я любви попался,

Ветер же к востоку мчался,

Правда – слабое лекарство.

II Единственная тропка для нее

Когда в тебе ей больше нет ни слова,

И ищет взгляд утехи в стороне,

Не говори ни тонко, ни толково,

Ведь сердце не поверит ерунде.

Но с добродетелью лгуна и человека

Шепни, как не жалея ничего,

Любовь ее и боль твоя, все это -

Единственная тропка для нее.

III И на заборах снег

Ни гнева, ни уныния, ни сожаленья,

Упреков, что рождают полюса,

Был в чаше яд – родится ли сомненье,

Чья бросила его туда рука?

Ни скорби нет любви умершей нашей,

Ни визга бурь, что мчатся в темноте,

Лишь горькая улыбка, да пейзажик:

Зима и на заборах снег.

ЧАС ОЖИДАНИЯ

Настанет миг – меня заставит здравый смысл

Свой котелок держать на тихом огоньке

И опрометчивых не принимать решений, не водить

Знакомств случайных и контролировать безудержный язык,

И разум содержать в суровом чепчике сомненья -

В чем больше трудности, пожалуй, чем сдержать

Волны той ярости, которую приходится скрывать.

Почти весь высох пруд. Я наблюдаю, как его питает

Лишь слабый ручеек. Такие перемены

Между луной ущербной и луною полной – всегда луна

Владела струнами от сердца моего. Терпенья бы набраться, вспомнить руки.

На отмели омыть немеющие пальцы, настанет время -

И она нуждаться будет в их прикосновеньи.

НЕ ПРОШУ НИЧЕГО

Дай – не прошу ничего, ни на что не надеюсь -

Крохи существованья, пусть разбросаешь ты их

Не для меня, а для птиц (она отвечает улыбкой).

Хоть это пища бродяг, голодную смерть

Отсрочит она, ты же не раздобреешь

На хлебе, крошишь который, пока превозносится

Правда любви неразделенной и верное слово ее.

НЕТ ПИСЬМА

Вини себя, коли захочешь,

Но почему ж ее? Она здесь ни при чем,

Мечты безумные лишь в твой ворвались дом.

Так отчего сжимаешь кулаки и помышляешь

Убить беднягу Джорджа, почтальона (обязанность которого

Доставить на Рождество подарок – вот и все),

И ждешь его прихода словно избавленья

От всех сомнений, что не оставляют на мгновенье?

РЕШЕНИЕ ПАРИСА

А вдруг Парис, подумав на досуге,

Решил бы не давать фрукт Афродите,

И присудил его бы верной Гере,

Защитнице супружеской постели?

И вдруг пришлось бы царственной Елене

Красу свою дарить лишь Менелаю?

Бесславно Гектор умер бы в постели,

Цари не взяли б множества богатств,

Поэты о других победах пели б!

И мы б с тобою, верно, не посмели

Вдвоем отправиться на остров греков,

На милость сдаться роковой любви.

МУЖЧИНА ДЕЙСТВУЕТ, ЖЕНЩИНА ЖИВЕТ

Внимательно под светом лампы я изучал

Ладонь твою и сердца линию на ней,

Тождественную линии рассудка;

И изучала ты мои нахмуренные брови.

Я карты разложил, открыв их разом,

Ты, без сомненья, успокоилась собой.

Мужчина действует, а женщина живет -

И в силах ли игрок со счастьем своим спорить?

ВОРОВСКОЙ ПРИТОН

Отобрали Солнце у Жены,

Дали ей Луну,

Отобрали Луну у Жены,

Дали ей Море,

Отобрали Море у Жены,

Дали ей Звезды,

Отобрали Звезды у Жены.

Дали ей Деревья,

Отобрали Деревья у Жены,

Дали ей Землю,

Отобрали Землю у Жены,

Дали ей Очаг,

Отобрали Очаг у Жены,

Но воздали ей Хвалу. -

О Богиня, от тебя уйдя,

Клад свой люди не возьмут с собой.

Ты вернешь себе

Солнце и Луну, и Море,

Звезды и Деревья, Землю и Очаг.

Не вернешь лишь, гордая, Хвалу.

КУДА ЛЮБОВЬ УХОДИТ

– Куда любовь уходит? -

Вопрос поставил логик.

– Мы называем ее – Омега минус, -

Ответил математик.

– Что это значит – брак, семья? -

Вопрос поставил логик.

– Я не стоял пред алтарем, -

Ответил математик.

– Любовью вертится земля? -

Вопрос поставил логик.

– Задай вопрос наоборот, -

Ответил математик.

В СЕМЬДЕСЯТ ДВА

В семьдесят два

Чуть постарше вас я.

Утром встаю, когда захочу,

На кухню иду

Без шлепанцев, так, босиком,

Выбираю на завтрак еду -

Джем, помидоры и сыр -

В сад выхожу, гуляю,

И нет у дорожки границ,

Мимо спешу

Клумбы, где розовый куст

Встал на дыбы;

И на качелях вверх вниз

Качаюсь, как кроны деревьев,

Рот мой бисквитом набит,

Шляпа лежит на коленях.