Текст книги "Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения"

Автор книги: Роберт Ранке Грейвз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Глава 12

Мое замужество

Когда мы собрались отужинать в тот вечер, я небрежно заметила сестрице Заре, чтобы отомстить за ее злобу:

– Между прочим, я хочу, чтобы ты была моей подружкой во время венчания через месяц. Надеюсь, что ты меня не осрамишь в церкви и не станешь класть сухие крошки на простыни, когда станешь стелить мне брачное ложе.

Зара начала хохотать. Она ничего не знала о моей будущей свадьбе и не догадывалась о цели нашей поездки в Сэндфорд.

– Конечно, – начала она насмехаться. – Ты, наверное, выходишь замуж за своего любимчика Тиресия Мильтона!

– Только за него! – надменно заметила я. – Ты так настойчиво старалась нас связать в своих намеках весь год, поэтому, чтобы развязать связанный тобой узел, мне придется так и сделать. Он меня обожает.

– Ха! Терпеть не могу твои шуточки, неправда все это. Ты не сможешь даже малышку Бетти обмануть такой чушью.

– Нет, сестричка, ошибаешься. Должна тебе сказать, что все это правда.

– Я тебе все равно не верю. Вечно ты лжешь. Но могу с тобой по этому поводу поспорить.

– На что споришь? – спросила я ее. – Давай, Фома Неверующий, я готова!

– Я ставлю свой кулон из яшмы против твоего кулона из жемчуга. Мне он нравится! – сразу закричала Зара. – Давай ударим по рукам, если ты только не передумала!

– Ни за что, – ответила я.

Мы ударили по рукам, Зара подхватила меня, потащила вниз к Джеймсу и сказала:

– Мэри побилась об заклад на жемчужный кулон против моего кулона из яшмы, сказала, что выходит замуж за господина Мильтона через месяц, а я говорю, что она все врет!

Джеймс ничего не сказал, а снял кулон Зары с цепочки и отдал его мне. Зара начала вопить, что он все врет и пытается мне помочь. Она старалась вырвать у меня кулон, но я его ей не отдала. Поняв, что не сладит с нами, она отправилась жаловаться отцу. Он начал над ней смеяться, и тогда сестрица решила, что все в доме вступили в сговор, чтобы ограбить ее, а я отдала кулон сестренке Энн, у которой вообще не было украшений. Но Энн стало жаль Зару, и через некоторое время она вернула ей безделушку…

Мы вновь увидели господина Мильтона на третий день. Это было воскресенье, в церкви были оглашены наши имена и объявлено о том, что мы собираемся вступить в брак. Мильтон сидел рядом с отцом. В церкви поднялся шум, когда мое имя назвали вместе с именем господина Мильтона. Все начали перешептываться, некоторые даже оглядывались, чтобы получше рассмотреть джентльмена, сидевшего рядом с отцом. Во время службы преподобный Проктор попытался что-то сделать, чтобы возместить вред, нанесенный мне и родителям своей болтовней. Он цитировал слова Библии о женщине, которую обвинили в прелюбодеянии: "Где сейчас те, кто тебя обвинял? И я тебя обвинять не стану. Иди и больше не греши". [Библия, Иоанн 18-3.]

Матушка громко вздохнула, сжала зубы и надулась, когда услышала, какой текст он выбрал для проповеди, но преподобный спокойно продолжил, и все обошлось без скандала. Этот достойный джентльмен, можно сказать, свалился на нас с небес, чтобы сделать из меня приличную женщину, и викарию не оставалось ничего иного, как продолжить проповедь. Он снова начал рассекать текст на кусочки и затем пришел к заключению, что Бог не может простить адюльтер или преступное совокупление, что является смертным грехом и заслуживает того, чтобы вечно гореть в аду, и если наш Бог лучше знал, как обстоят дела у этой женщины, чем это знали иудеи, обвинявшие ее, то нам придется поверить, что она легла с мужчиной, который был ее мужем, хотя об этом не все знали, или же она вообще с ним не ложилась, и что иудеи не поняли глупую выходку и решили, что произошло грязное совокупление. Викарий вывел из всего сказанного мораль, что неосторожные женщины, которые легкомысленно ведут себя с чужими мужчинами, или же тихони, выходящие замуж втайне, чтобы родственники могли скрыть от людских глаз их стыд, а они делают вид, что девственницы – и те и другие могут показаться людям шлюхами, коли их застигнут с поличным.

Когда мы выходили из церкви, отец спросил господина Мильтона, почему он не посвятил себя служению Богу, а тот ответил, что хотя отец с самого детства хотел отдать его в монахи, но ему помешала совесть, которая восстала против епископов и литургии. И добавил, что считает, что вступающий в Орден должен у себя на щите написать слова "Раб" и принести соответствующую клятву, но он на подобное не способен. Позже, когда господин Мильтон покинул наш дом, братец Джеймс поинтересовался, почему же его совесть не стала возмущаться, когда он давал клятву, получая звание магистра гуманитарных наук в Кембридже, и после того, как он стал работать над научной степенью в Оксфорде? Не потому ли, что он добровольно признал величие короля, данное ему Богом, признал его единственным духовным авторитетом в королевстве, признал, что молитвенник и псалтирь епископов не содержат ничего, что противоречит Слову Божьему, а Тридцать девять статей, принятых в 1562 году, не спорят со словом Божиим?

Днем господин Мильтон попросил позволения у матушки поехать со мной покататься, чтобы мы поближе познакомились. Но он также предложил, чтобы ради приличия нас сопровождал братец Джеймс. Матушка радостно согласилась, и нам оседлали коней. Когда мы подъехали к воротам, Джеймс спросил, куда мы отправимся.

– В Витли, – сказал Мильтон, – чтобы посмотреть мои земли, которые я продал вашему отцу и которые он мне заложил два года назад.

Я промолчала, потому что первый раз об этом слышала. Наверное, отец не стал мне признаваться, что заложил господину Мильтону земли уже заложенные господину Эшворту. Видимо, он их заложил Мильтону в счет долга, но не было никаких сомнений, что господин Эшворт имел право на землю до тех пор, пока ему не выплатят проценты, а если считать, что они были равны восьми процентам в год, то сейчас уже набежало триста фунтов, то есть были равны самой сумме заема.

Мы ехали рядом. День был холодным и хмурым, больше походил на ноябрьский, чем на веселый майский. Сначала господин Мильтон прочитал Джеймсу лекцию о греческих и латинских поэтах. Он хвалил одних и осуждал других, пока Джеймс не заявил:

– Хотел бы заметить, сэр, что в колледже мне приходится знакомиться со старинными римскими и греческими поэтами, но я предпочитаю пишущих английских и более современных. Я часто грущу о том, что мне не повезло и я не смог посещать собрания в Таверне Дьявола, когда Бен Джонсон там председательствовал. Сэр, мне известно, что вы живете в доме неподалеку от этой таверны и что тоже пишете стихи, мне кажется, что вы принадлежите к тому же обществу и лично знали тех, кого я очень уважаю, например, драматических поэтов Джона Форда и Джона Вебстера, а среди сатириков…

Мильтон перебил брата.

– Нет, Джеймс, ты ошибаешься. Твой свояк не принадлежит ни к какому обществу, а проповедует свои убеждения и сам себе хозяин, как Адам. Я не могу отрицать, что пару раз навещал комнату Аполлона в Таверне Дьявола. Меня вела туда надежда, что я встречусь с интересными личностями, с кем я желал бы побеседовать, но мне не нравились многие порядки в этом обществе. Во-первых, мне не нравилось, что все обожают и восхищаются этим грубым и пьющим, как бочка, чудовищем Беном Джонсоном, который, хоть и был малый не промах и сочинял удачные пьески, но он не умел себя вести и не переносил мысли о том, что может быть всего лишь вторым в дружеском соревновании умов. Если молодой человек осмеливался возразить этому Полифему, сразу находились подлипалы и пытались его выгнать взашей, будто он неприлично повел себя в церкви. Во-вторых, мне не нравилось, как обращались друг к другу в Комнате Аполлона – Томаса называли Томом, а Роберта – Робином, а я не желал отзываться на другое имя, кроме имени, данного мне при крещении, а именно Джон, и никогда не отзывался на имя Джек, как они привыкли говорить. В-третьих, туда допускались образованные женщины. А я уверен, что женщине незачем учиться, ей даже опасно учиться, потому что она осмелеет и начнет спорить с мужчинами по проблемам искусства и науки, кошмар, да и только. В-четвертых, среди обожателей Бена были в основном пьяницы, и многие переболели венерическими болезнями, как, например, нынешний лауреат Вильям Девенант. Он, кстати, из Оксфорда. Может, он в чем-то наследовал ум своего крестного Уильяма Шекспира, говорят даже, что он был его незаконным сыном, и, вообще, от них воняет, не нравится мне их общество. Они животные, постоянно думают о женщинах. В-пятых, они перебрасываются словами, сидя за столом, и глупо и грубо шутят, и упоминают имя Божье всуе. В-шестых, хозяин – старый Саймон Ведлоу – заламывает за вино огромные цены и каждый вечер они собирают с присутствующих деньги, чтобы старый паралитик Бен мог упиваться до бессознательного состояния за счет других. В-седьмых, – и на этом закончу, – в тех редких случаях, когда я там присутствовал, я никогда не слышал, чтобы там читали, пели или говорили что-то, что могло бы привлечь к ним интересующегося человека. Когда я был там в последний раз, они хвалили отвратительные, грубые стихи скандалиста Джона Скелтона. Наш Генрих VIII в шутку называл его викарием Ада. Кроме того, там звучали эротические поэмы злого Джона Донна. Он когда-то служил в соборе святого Павла, и Бен называл его "первым поэтом века, превосходящим даже Эдмунда Спенсера…". Я так из-за этого разозлился, что тут же покинул помещение.

Джеймс попробовал задать Мильтону другой вопрос.

– Но, сэр, мне кажется, что поэтам хочется быть в компании своих друзей-поэтов. Наверное, вы вхожи в круг самых избранных компаний поэтов и уже несколько лет встречаетесь в доме лорда Фолкленда в Грейт Тью, расположенном в Вудстоке, там ни один человек не пытается возвыситься над своими собратьями и даже сам милорд…

– Конечно, почему он должен быть выше других, только потому, что ему повезло и он родился в такой семье? – воскликнул Мильтон. – Такой маленький, черноглазый, со свисающими волосами и с прыщавым лицом, любитель поэзии с плохо поставленным голосом, которым он рассуждает о многих науках, не постигнув сам ни одной из них! Действительно, он как-то открыл двери для людей, обладавших самыми разными талантами, разрешил нам заниматься в его обширной библиотеке. Но, может, он плохо выбирал посетителей, или его приглашением воспользовались не те… Но должен сказать, что в тот раз не было никого, чьим талантом я восхищался. Я помню, что там как-то состоялось собрание лондонских острословов. Часть из этих людей прибыла сюда из Таверны Дьявола. Старый Бен тоже оказался там. Он как всегда был пьян, как сапожник, был разодет в камзол с разрезами сзади, как у кучера, а за ним следовали Керью, Воллер, Саклинг, Монтагю и тому подобное отребье. Меня туда не пригласили, я считаю, мне этим польстили, а не оскорбили, потому что Бен говорил только о себе и был в центре внимания. Позже до меня дошли слухи, что лорд Фолкленд вышвырнул вон всех этих так называемых поэтов и болтунов. Он увлекся неким Чиллингвортом из Оксфорда, который выдает себя за богослова. Кстати, он крестник этого маленького краснолицего с короткими волосами архиепископа Лода. Чиллингворт некоторое время был папистом, а после того, как написал дурацкую книгу, считается вторым Ричардом Хукером. Как будто одной церковной политики недостаточно для нашего времени! Он стал шпионом и осведомителем архиепископа и донес ему, когда мой бывший учитель господин Гилл высказал несколько резких слов по поводу короля в вашем колледже Крайст-черч.

– Я прекрасно знаком с господином Вильямом Чиллингвортом, – заметил Джеймс, – он мой крестный и чрезвычайно добр ко мне.

Но Мильтон его не слышал и продолжал извергать поток слов.

– Кроме этого Чиллингворта, лорд Фолкленд пригласил доктора Шелдона из колледжа Всех душ. Он очень хорошо разбирается в бизнесе, но постоянно отпускает шуточки по поводу религии и говорит, что ее следует использовать, как инструмент государства. Кроме них, был приглашен Джек Хейлс. Он обладает нежным сердцем и как-то высказался, что откажется от церкви, если его станут убеждать в том, что христианин будет проклят, коли станет выражать противоположное мнение. Подобно лорду Фолкленду, он разделяет ученье отвратительной школы в Ракове в Польше, которое теперь, к счастью, разгромили. Так этому дурачку и нужно!

– Сэр, мне известно, что до того, как уважаемый ученый Джон Селден был избран в парламент, он так долго гостил в Грейт Тью, что стал почти членом семейства, – заметил Джеймс.

– Правильно. Господин Селдон неутомимый труженик и пытается отыскать записи, которые мне в свое время очень пригодились. Но мне не нравится компания, в которой он вращается. Он слишком долго находился в обществе старых и давно почивших варваров, сам огрубел и перестал замечать ошибки живых людей. Но может, это происходит из-за его низкого происхождения, потому что он родился в лачуге, и с самого детства ему было невозможно выбирать себе друзей.

Джеймс попытался вставить словечко:

– А как насчет господина Джорджа Сендиса? Он перевел работу Гроция…

– Я преклоняюсь перед Гроцием, – перебил господин Мильтон. – Мне выпала честь познакомиться с ним, когда три года назад я совершал путешествие заграницей. Но мне не нравится, что его работы ужасно испорчены переводом на английский Джорджем Сендисом! Вам приходилось читать его ужасный перевод "Метаморфоз" Овидия! Овидий был ничтожным скулящим отбросом, но у него хороший слог, а Сендис лишает его этого слога, и остается только ничем не прикрытое скотство. Когда он цитирует Библию, это становится просто неприличным. Я знаю, что милорд Фолкленд хвалил его за переработку псалмов. Он написал, что "он отряхивает пыль с серьезной лиры Давида". Что за выражение! Пыль на лире Давида можно сравнить с золотистой пыльцой на цветке лилии, но Сендис знает иврит так же, как осел разбирается в рецептах приготовления пива! Не питая уважения к бессмертным стихам Давида, он сдувает золотистую пыльцу резким и сильным дыханием и сыплет его угольной пылью и копотью из грязной корзины для дров.

Братец Джеймс понимал, что его присутствие при этом монологе необязательно, поэтому извинился и поскакал галопом через широкое поле. Он объяснил, что ему необходимо размять лошадь, которой надоело так медленно тащиться.

Господин Мильтон остался со мной наедине в первый раз за все время нашего знакомства. Он долго молчал, и я тоже не сказала ни слова, потому что решила как можно дольше скрывать от него свое мнение, пока он сам им не заинтересуется. Наконец, Мильтон произнес.

– Милое дитя, мне так приятно смотреть на ваши волосы. Я не сомневаюсь, что у Евы были локоны, подобные вашим!

Я вежливо ответила:

– Сэр, благодарю вас за ваше восхищение. Я каждое утро старательно расчесываю волосы щеткой.

– После того, как я вас увидел в первый раз, – продолжал Мильтон, – я не мог позабыть ваших волос. Они струились перед моим мысленным взором, и даже если я начинал что-то читать, пусть и Священную Библию, они представали передо мной на страницах книги, и я терял смысл прочитанного.

– Мне очень жаль, если я мешала вам заниматься, – заметила я, притворяясь простушкой и дурочкой.

– Вы не первая, и ваши чудные волосы привлекли мое внимание, но трезво обдумав все, я пришел к выводу, что мое внимание привлекали волосы только невинных девушек. После этого я перестал расстраиваться, потому что решил, что такова Божья воля, и мне нужно ему покориться со смирением и ступить в брак, хотя до этого я сознательно уклонялся от подобного шага. Теперь у меня будет возможность законно любоваться вашими волосами. Я буду видеть их денно и нощно, и тогда они перестанут меня так мучить и отвлекать от работы, и мне станет легче жить.

– Я пока плохо разбираюсь в подобных делах, но мне кажется странным, что красивые волосы вынуждают мужчину ухаживать за девушкой. Мне хотелось бы получить от вас честный ответ: что заставляло вас уклоняться от брака?

Он заговорил просто, без всяких потуг на обычное красноречие.

– Вы вскоре станете моей женой, и я расскажу то, что никогда не доверял ни единой живой душе. Став поэтом, я дал себе клятву чистоты и непорочности, так как это сделал бы любой вступивший в монашеский орден. Чтобы стать хорошим поэтом, человеку следует вести нормальную и спокойную жизнь, не думать о денежных делах, не отвлекаться на обязанности супруга, мой мудрый отец готовил меня к подобной жизни. Поэт должен также прекрасно разбираться в различных науках и искусстве, и осмысливать все с философской точки зрения. Он должен много слушать музыку и путешествовать по разным странам. Но как я уже говорил, все это ничего без настоящей чистоты и воздержания. Чистота обладает могущественной властью вызывать нужные и чудесные слова, без которых ни один поэт не может мечтать о бессмертном, славе. "И станет она передаваться из уст в уста", – как писал Лукреций.

Как вы, вероятно, знаете, от Древа Поэзии отходят две огромные ветви – лирическая и эпическая поэзия. К лирике относятся пасторальные поэмы, оды и гимны, а к эпическим произведениям – крупные драматические поэмы. А настоящий поэт, подобный Гомеру, Вергилию и Данте, способен на все. Позже, когда я решил, что достиг высот в лирическом искусстве, я решил, наконец, обратиться к эпическим произведениям. Но должен признаться, мне хотелось написать до этого несколько од и гимнов. Я также решил, что существуют два вида поэзии, как и два вида чистоты, – чистота человека, не состоящего в браке, основанная на воздержании, и чистота женатого человека, который не совершает адюльтера и не испытывает жадности к сексуальным удовольствиям, которые позволены женатому человеку. Я решил, что увлечение лирическими произведениями соответствует воздержанию неженатого человека, а эпическими – воздержанию женатого человека. Но прежде, чем поэт напишет бессмертное эпическое произведение или великую эпическую поэму, он должен испытать плотскую радость. Я еще не познал женщину, но мне кажется, что я нашел причину того, почему я так долго не могу достичь поставленной передо мной цели. Как только я пришел к подобному мнению, сознание начало подсказывать мне: "Женись!" Я получил подтверждение этого мнения, когда помолился и, произвольно открыв Библию, прочитал представший передо мной текст. Это была строка из двадцать первой части Левита:

"В жены он должен брать девицу (из народа своего). Вдову, или отверженную, или опороченную, (или) блудницу не должен он брать: но девицу из народа своего должен он брать в жены". [Библия, Левит, 21:13-14.]

Мой народ, как вам известно, мисс, всегда жил в этих местах из поколения в поколение.

– Вы так хорошо ответили на мой вопрос, – заметила я, – что я беру на себя смелость задать вам еще один. Когда я впервые увидела вас в Вудстоке, почему вы сказали, что вас зовут Тиресий?

– Ваш вопрос закономерен, и я на него отвечу без промедления. Я был энергичным и смелым ребенком, а когда мне исполнилось восемь лет, мой приятель внезапно умер, когда мы бродили вдвоем в полях неподалеку от Линкольн-Инн. Решили, что он погиб от чумы, дома меня полностью раздели, и всю одежду сожгли на огне в пекарне, и наголо обрили мои волосы. Меня отправили в комнату, где так накурили серой, что я чуть не задохнулся. Я не заболел чумой, и теперь мне кажется, что мой друг погиб от совершенно другой болезни, но с тех пор многие годы, пока у меня, наконец, не отросли длинные волосы, я себя постоянно плохо чувствовал и был похож на девицу. У меня постоянно болела голова и меня мучили мигрени, и дурной воздух поднимался у меня из желудка прямо в мозг, меня мучили разные фантазии к людям моего пола. У меня был верный друг итальянец, который не так давно умер, и я к нему относился нежно и верил. Я был больше похож на нежную жену, чем на верного друга. Мое сердце желало этого друга, как женское сердце желает любимого мужчину, но нам обоим присуще чувство порядочности, и мы не впали в грех, и поэтому мои воспоминания о нем не связаны со стыдом.

Тиресий, по преданию греков, убил священную змею и поэтому на семь лет превратился в женщину, а когда он снова превратился в мужчину, стал великолепным поэтом. Настоящий поэт может вложить в уста женщине прекрасные речи. Я уверен, что греки в данном случае отмечали не только убийство змеи, а то, что Тиресию были срезаны извивающиеся, как змеи, кудри. В волосах мужчины – его сила и мужское начало. Господь сказал Моисею, говоря о сынах Аарона, что они не должны срезать волосы с головы. Та же самая тайна была связана с Самсоном и иудеями-назаретянами, и может, объяснение этому кроется в истории римлян, которые опрометчиво полностью срезали свои великолепные волосы и тем самым становились похожими на женщин, и по-рабски поклонялись императору, пока не стали жертвами длинноволосых варваров. Следует помнить о тонзуре [Выстриженное или выбриваемое место на макушке католических духовных лиц.] монахов, которая подействовала на ученость и мудрость. Как только древние греки сбрили свои великолепные кудри, их религия сразу пришла в упадок! Больше того, мы читаем в античной истории, что прекрасные барды нашего острова не позволяли стричь свои локоны, и тем самым не нарушалась их способность предсказания.

Господин Мильтон сделал паузу, чтобы я могла что-то сказать. Я начала говорить, потому что он произнес свою тираду взволнованным и громким голосом, и сказала, что маленьким мальчикам стригут волосы, чтобы они росли еще лучше – как случилось с Самсоном, пока он находился в тюрьме в Газе.

Ему понравилось мое замечание, и он мне рассказал, что когда пишет поэму, то, подобно Тиресию или Гомеру, пьет только чистую воду из источника. Потом он спросил меня, как, по-моему, красивые ли у него волосы?

Я ответила ему:

– Да, сэр. Мне они очень нравятся, не вижу в них никакого изъяна.

Мне показалось, что он ожидал услышать от меня что-то другое, но сдержался. Я не могла ему лгать – волосы Myна были длиннее, и шелковистее, и гуще. Они лежали шелковистой волной и вообще были просто чудесными. Но я ничего подобного не стала ему говорить, а просто заметила:

– Меня часто незаслуженно хвалили за мои волосы и почти никогда ничего не говорили о моих других достоинствах, потому я не могу от души восхищаться волосами другого человека.

Мильтон заметил:

– Вам придется научиться, потому что я буду вашим мужем. Еще скажу вам кое-что. Мужчины и женщины – две противоположности, и когда женщина постригает волосы, которые составляют ее самые большие красоту и богатство, она сразу теряет женский облик, становится вульгарной, начинает ругаться, и ее физические силы становятся равными мужским, и она даже начинает задумываться о странных вещах. Мужчина в жене ищет верность и покорность. Я уже считаю вас своей женой и уверен в том, что ваши волосы говорят об идеальной женственности.

– Наверное, вы правы, сэр, – постаралась серьезно ответить я. – Я, может, простая и необразованная девушка, но я надеюсь, что вы меня не считаете излишне смелой.

Джеймс погнался за зайцем и упустил его, потому что его собака переключилась на другое животное. Но потом ему надоела гонка, и он присоединился к нам. Он уговорил Мильтона рассказать нам о произведениях, которые он пишет, или помнит наизусть. Мильтон так подробно обо всем говорил, что мы успели за время его лекции приехать в Витли, где начали внимательно инспектировать усадьбу. Он продолжал нас просвещать еще половину обратного пути и рассказал о самой своей главной драме, состоящей из пяти актов, которую он собирался назвать "Потерянный Рай".

– Перед первым актом на сцену выходит Моисей и рассказывает о том, как он обрел свое тело после того, как исчез из вида на горе Тисгах. Он говорит, что его тело – чисто, потому что там, где он находится, дуют чистые ветры, сверкает роса и парят чистейшие облака. Его тело идеально, потому что его творил Господь. На сцене невозможно показать обнаженного мужчину, не говоря уже о женщине, и Моисей сообщает аудитории, что Адам и его только что созданная жена Ева сейчас находятся вместе с ним на сцене, но их не видно, ибо они настолько невинны, что ни один смелый глаз не может их увидеть.

– Вы весьма хитрым и удачным способом обошли все сложности, – заметил Джеймс. – Прошу вас, сэр, расскажите нам о первом акте.

– В первом акте появляется ангел Гавриил, рассказывает о рае и объясняет, что с тех пор, как была сотворена земля, он находится на ней так же часто, как и в небесах. Хор ангелов его вопрошает, почему он так часто является к ним, и он отвечает, что после бунта Люцифера он должен постоянно следить за новым созданием Божии – человеком, чтобы Люцифер его не соблазнил. Потом появляются великолепные фигуры – Справедливость, Милосердие и Мудрость – и начинают рассуждать о том, что станет, если человек падет. Хор поет Гимн Создания со строфами и антистрофами, но у меня готовы только отдельные строки этого акта, и второй акт пока вообще еще не продвинулся. Но я задумал, что во втором акте появляется Люцифер после того, как его выбросил архангел Михаил, начинает жаловаться и пытается отомстить ему тем, что хочет совратить человека. Хор сначала возражает при его первом приближении и убеждает, что Бог создал женщину, чтобы она скрасила одиночество мужчины, к тому же она очень красива, и Люциферу не стоит надеяться на успех. Люцифер все отрицает и говорит, что теперь его задача стала более легкой, что бы они об этом ни думали. Потом идет спор о зле. Люцифер уходит, а хор поет другой великий гимн о борьбе и победе в Небесах над Люцифером и его помощниками.

– Вы уже начали работу над третьим актом? – спросил Джеймс.

– Начал, и хотя написано всего лишь двадцать пять строк, мне не стыдно перед Богом признать, что это великолепная работа. Сначала появляется Люцифер и начинает возмущаться. Потом мы видим Адама и Еву, которых к тому времени уже соблазнил Змий, и они появляются в одежде из листьев. За Адамом следует Совесть, и она его обвиняет, а Справедливость приказывает ему предстать перед Богом. В это время на сцене присутствует хор, и ангел сообщает ему о падении человека.

Я спросила:

– Разве Совесть не преследует Еву? И ей не следует предстать перед Богом?

Господин Мильтон мне не ответил и стал говорить громче, не желая, чтобы его перебивали.

– Я уже сказал, что этот акт заканчивается, когда ангел перечисляет грехи Адама. Четвертый акт еще не созрел. Думаю, в нем снова появятся Адам и Ева, и они станут обвинять в содеянном друг друга. Адам пытается обвинить жену. Снова появляется Справедливость и начинает спорить с Адамом, пытаясь убедить его, что он не прав. Хор укоряет Адама, и в качестве примера дурного поступка приводит нежелание Люцифера покаяться. В последнем пятом акте появляется ангел с мечом, чтобы выгнать согрешившую пару из Рая. Но до того он показывает Адаму все ужасы жизни в мире. Это – Труд, Печаль, Ненависть, Зависть, Война, Голод, Болезнь, Чума и Страх. Ангел говорит, что прежде такие ужасы были неведомы. Адам унижен, он печалится и кается. Наконец, является Милосердие и успокаивает его, обещает приход Мессии, а потом появляются Вера, Надежда и Милосердие, которые с ним беседуют. Адам раскаивается, прославляет Бога и готов принять наказание, хор поет заключительные строки.

– Прошу вас, расскажите еще о нашей проматери Еве, – попросила я. – Неужели ее не мучила совесть, и она не раскаялась?

– Название моей драмы, – сурово заметил господин Мильтон, – не "Знаменитая история Адама и Евы", как вам может это показаться, а "Адам изгнанный из Рая". [Одно из рабочих названий "Потерянного Рая".] Адам был создан более совершенным и является протагонистом – главным героем, а Ева – всего лишь второстепенная личность, с чьей помощью он согрешил перед Богом. Она страдает вместе с ним, ведь вначале была его ребром, которое у него взяли во время сна. Но также она его жена, а поэтому является одной с ним плотью. Перед Богом она не отдельная личность, и вина у нее с мужем общая. Она как бы остается всего лишь ребром, как остальные кости, прикрепленные к позвоночнику и к грудине. Конечно, Адам совершил глупость, заявив, что это был грех Евы, а не его самого, и Бог на него за это рассердился. Он напоминал ребенка, плачущего после того, как разобьет чашку или тарелку: "Мамочка, я ее не разбивал! Это сделала моя рука!"

– Значит ли это, – спросила я, – что женщина не совершает дурных поступков, а лишь ошибается вместе с ее мужем?

– Это абсолютно непродуманный вопрос. Важной обязанностью женщины является внимание и послушание мужу, а если он не сможет этого добиться, – что ж, тем хуже для двоих. Конечно, женщина должна подчиняться мужчине, с которым она соединена плотью, и если он станет падать в ад, то обязательно утащит ее с собой, а если мужчина соединен с плохой женщиной, то он может спасти свою душу и отказаться от этой женщины таким образом, как приказывает Библия – вырвать плохой глаз или отпилить дурную руку.

– Это весьма неприятное заключение и предупреждение отцам, что им не стоит выдавать дочерей замуж за слишком принципиальных мужчин.

Чтобы сменить тему разговора, Джеймс поинтересовался у господина Мильтона, на какой сцене тот собирается поставить свою пьесу, так как владельцы обычных театров не станут ставить пьесу, в которой не затрагиваются пикантные случаи, такие, как кровосмешение, убийство или другие неприличные поступки. В наши дни только такие темы пользовались успехом. Кроме того, было хорошо известно, что новый парламент, чтобы отомстить за адвоката, члена парламента господина Уильяма Принна, которому по приказу короля отрезали уши и не позволили распространять его книгу Histriomastix, направленную против актеров и зрителей, пришел к решению вообще закрыть все театры, потому что считал, что их невозможно реформировать.

Пьеса, о которой нам говорил Мильтон, сказал Джеймс, состоит из пяти актов и займет гораздо больше времени, чем обычная драма в стихах или интерлюдия, если даже найдется благородный человек, кто одобрил бы подобную тему и был достаточно богат, чтобы вынести расходы по постановке пьесы.

Господин Мильтон задумался, а затем сказал:

– Я надеюсь, что времена переменятся, парламент прислушается к моему совету – будет заимствовать у древних греков обычай ставить торжественные драматические представления по святым дням. Когда-то подобные представления давались и у нас под названием "Мистерии". Но надо, чтобы это делалось под присмотром парламента, а не давалось на откуп бессовестным и обладающим дурным вкусом компаниям актеров.