Текст книги "Оскал дракона"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Хидинбьорн стоял напряженно, вытянувшись как тетива лука, он и вправду думал, что ему придется сражаться, но я валился с ног от усталости и решил, что на сегодня хватит крови. Удивительно, но именно Финн небрежно взмахнул клинком, позволяя ему уйти.

– В следующий раз, когда мы встретимся, Хидинбьорн, пусть это произойдет в более дружеской обстановке, иначе я оторву тебе голову и помочусь на твою шею, – проворчал он.

Хидинбьорн серьезно кивнул, соглашаясь с Финном, и пошел прочь, не теряя достоинства. Когда он скрылся за поворотом, я обнаружил, что все это время задерживал дыхание, и облегченно выдохнул.

– Да уж, – проворчал Финн, вытаскивая тряпицу, чтобы протереть «Годи», – нелегкий денек выдался, и он еще не закончился.

Курица уже сидел в повозке и хрипло дышал, на его обнаженной груди отчетливо выделялся огромный лиловый синяк. Он с усилием глубоко вдохнул и вздрогнул. Видимо, у него сломаны ребра, и я велел ему лежать, потом его осмотрит Бьяльфи.

– Хороший выстрел. Нам придется повысить тебя с Курицы до Орла, – добавил я, и Токи захихикал.

– Ну, или хотя бы до Петуха, – сказал Финн.

И мы заразительно рассмеялись в этот хмурый цвета олова день, так что Токи оглох от нашего хохота, мы радовались, что все остались живы.

И тем не менее, пока мы двигались дальше по тропе и догоняли остальных, кровавое пятно на штанине Ботольва все увеличивалось. Когда его увидела Ингрид, она закрыла ладонями рот, а затем стала звать Бьяльфи и бросилась к мужу, пока маленькая рыжеволосая Хельга удивленно наблюдала за взрослыми, сунув большой палец в рот.

Остальные столпились вокруг, желая знать, что случилось, мне вдруг захотелось присесть, лица расплывались, будто я оказался под водой. Торгунна заметила это и отвела меня к повозке, я сел под навес, слушая разговоры вокруг; и только тогда сообразил, что в этот день мы прошли совсем немного и уже разбили лагерь, хотя еще не стемнело

Я рассказал им обо всем, Ива и Тордис с восхищением и гордостью посмотрели на Курицу, но потом, услышав новость о поражении Стирбьорна, обрадовались еще больше.

– По крайней мере, еще не рожденный ребенок в безопасности, – раздался низкий голос, и Онунд Хнуфа, болезненно поморщившись, повернулся ко мне. – Я хотел тебя предупредить, но мог произнести только слово «ребенок».

Я почувствовал, прилив тепла, как у очага.

– Я вижу тебя, Онунд, – ответил я. – Похоже, тебя тоже не так-то легко убить.

Он криво улыбнулся, и стало заметно, как сильно он пострадал, – щеки ввалились, на лице черно-красные ожоги, женщины смазали их какой-то мазью. Даже горб, из-за которого он и получил свое прозвище, выдавался из-за плеч резче и выше, чем раньше.

– Они хотели знать, где закрыто серебро, – произнес он. – Хорошо, что ты никому об этом не сказал, иначе поцелуй раскаленного железа заставил бы меня выложить все.

– Тот, кто видит, как его друга поджаривают на вертеле, расскажет все, что знает, так говорила моя бабка, – подтвердил Рыжий Ньяль.

– По крайней мере один из твоих мучителей тоже познал жар раскаленного металла, – проворчал Финн и рассказал ему о Бьярки.

– Слабое утешение, – ответил Онунд, – ведь мы потеряли Гизура и Хаука.

Я вспомнил что они всегда и везде были втроем, словно тени, и почувствовал горечь утраты, будто у меня отрезали часть тела.

– Гизур не оставил «Сохатого», – произнес Хленни Бримилль. – Он поступил так, потому что построил этот корабль.

Онунд нахмурился.

– Он построил несколько кораблей, но ни один корабль не стоил его жизни.

Я поднял брови, потому что не знал об этом, и Онунд заметил мое удивление.

– Я построил «Сохатого», – ответил он. – Я вложил в этот корабль больше труда, чем все остальные. Но смогу построить новый.

– Молодец! – воскликнул Финн ухмыляясь. – Как только мы разберемся с Рандром, я буду тебе помогать.

Онунд снова обрел себя, я улыбнулся, а Финн захохотал во весь голос.

– Думаю, что скоро все закончится, – заверил Клепп Спаки, но Вуокко, его неразлучная тень, хмыкнул и рассказал, о чем поведал его барабан, а он пророчил нам горечь тяжелых потерь.

Все замолчали. Губы Торгунны превратились в тонкие ниточки, она побледнела, взгляд стал пустым. Я знал, что это означает – она испугана, но не показывает свой страх и не заплачет. Остальные старались не смотреть мне в глаза, все знали, что я предложил Одину свою жизнь, чтобы их спасти.

Затем вышел вперед Абьорн, вытирая с лица капли дождя, за ним высились новые побратимы, их плащи, заляпанные грязью и помеченные кровью, потемнели от дождя.

– Если мы не ошибаемся, – сказал он, – у врага осталось восемь берсерков.

– А еще Рандр Стерки и его воины, – добавил Финн, подкидывая в огонь хворост.

– Рандр Стерки, может, и достойный боец, но его люди – нидинги, так себе воины, – сказал я.

– Даже если и так, – усмехнулся Финн,– восемь берсерков – это немало.

Абьорн пожал плечами.

– Медвежьи шкуры служат Паллигу Токесону, ярлу Йомса, а Льот, похоже, его брат, и они напали на нас по приказу Стирбьорна. Я думаю, берсерки не последуют за этим жалким беглецом. Нужно двигаться дальше. Госпожа Сигрид все еще в опасности, и поэтому мы хотим остаться здесь и стеречь тропу – я, Ровальд, Рорик Стари, Кьялбьорн Рог, Миркьяртан и Уддольф.

– Ребенок не должен оказаться у них, – сказала Ясна, и я догадался, кто подтолкнул их к такому решению.

Сероглазым воинам с суровыми лицами в обрамлении кос предстояло безнадежное дела, они понимали, что у них нет шансов уцелеть в схватке с восьмеркой берсерков.

Я сказал им об этом, а также что мы все вместе должны идти дальше, вместе у нас будет больше возможностей противостоять врагам.

– Мы не сможем больше двигаться быстро, – возразила Торгунна и кивком головы указала на крытую повозку, где Ясна и безмолвная девочка-заложница сидели рядом со стонущей женщиной, укрытой шкурами.

– Насколько все плохо?

Торгунна покачала головой, все и так было понятно. Итак, мы застряли здесь, пока Сигрид не разродится. Я осмотрелся и заметил, что Финн делает то же самое. Мы находились на достаточно широкой тропе, справа я заметил ответвление – тропинку, рассекающая скалу словно шрам. Она вела к каменному мосту, построенному сыновьями в память о матери, так гласила надпись на камне; далее тропа поднималась на вершину горы. Оттуда отлично просматривался весь фьорд. Раньше на той вершине росли прекрасные корабельные сосны.

Хорошие стволы давно вырубили, и сейчас из-за сильных ветров там остались только невысокие и кривые, никому не нужные деревья. Тропа заканчивалась на вершине, вернее, начиналась там, словно слюна тянулась изо рта пьяного. С вершины можно было спуститься и на другую сторону горы, но только пешком, повозка с лошадьми там бы не прошла.

Мы с Финном переглянулись, прочитав мысли друг друга – это не самое удачное место для боя. Когда остальные стали расходиться, я подвинулся к нему поближе. Он яростно чесал бороду – то был верный признак замешательства.

– Ну что? – спросил я.

– Ты о чем? – хмуро откликнулся Финн, его борода топорщилась в разные стороны.

– Думаешь, мы сможем победить?

Он умолк, зная, что я не произнесу вслух то, что собираюсь сказать лишь ему.

– Ну, – проворчал он. – Мне доводилось убивать женщин, если ты об этом, и совесть меня не мучает. Я хотя бы не убивал младенцев в утробе, и не хотелось бы начинать.

– Убить одного, чтобы спасти всех? – спросил я, криво улыбнувшись, мысль об этом промелькнула в голове как струйка пота. Он тоже ухмыльнулся и сплюнул.

– Дело не в числе. Одного младенца или сотню, это еще и цена, которую придется заплатить, чтобы выжили Хельга и маленький Хроальд, мой сын. Дело в том, что правильно, а что нет. Может быть, этот еще невылупившийся орленок станет великим конунгом. И мы не знаем, какие чудеса он совершит в этом мире.

Я удивленно рассмеялся и указал ему на другую сторону монеты: а если младенец вырастет и окажется совсем другим, например, как Харальд Синезубый?

– Если случится так, – проворчал он, – я убью его, как только он покажется из утробы матери.

Мы оба улыбались, когда к нам приковылял Ботольв, таща за собой Ингрид и Бьяльфи. За ними я заметил грека Льва, который вел за руку Колля.

– Как нога? – поинтересовался я, на что Ботольв вместо ответа подбросил Хельгу, которую он нес на руках, так высоко, что она завизжала. Рядом стоял белоголовый Кормак, ожидая того же самого, но мальчишка был постарше и слишком горд, чтобы просить. Когда Ботольв неожиданно подхватил его и подбросил, он взвизгнул от восторга, но Ботольв поморщился – видимо, ему было больно.

Бьяльфи поманил меня взглядом, я отошел с ним, и он шепотом сказал:

– Тогда я обрезал его кость слишком коротко. Я предупреждал, чтобы он не толкал застрявшие повозки, помогая лошадям, но это же Ботольв.

Я хорошо помнил то время. Стояла жара, мы еле тащились по Средиземному морю на лодке, возвращаясь в Великий Город. Гниющая нога Ботольва воняла, сам он бредил, его лихорадило, пот выступал огромными каплями. Бьяльфи, ухмыляясь, как безумный пещерный гном, резал и сшивал кожу на кровоточащей культе великана.

– Я думаю, на обрубке разошлись кожа, – добавил он мрачно. – Тогда он не сможет пристегивать деревянную ногу и ходить как раньше, как бы крепко она ни была привязана.

Я взглянул на Ботольва, он стоял с гордым видом, Кормак смеялся. Великану не понравится, что ему опять придется ходить с костылем, от которого он с радостью отказался, после того как зажила культя.

Колль внезапно оказался рядом и нарушил ход мыслей, его высокий, дрожащий голос прозвучал неожиданно и требовательно.

– Скажи мне, не врет ли этот священник, ярл Орм, ты ведь был в Великом городе. Это правда, что люди живут там в домах, поставленных друг на друга?

Я взглянул на Льва и кивнул в ответ на его мягкую улыбку.

– Точно, – отозвался я. – А еще они возводят чудесные постройки, просто так, ради потехи, – фонтаны, где вода бьет вверх. А еще едят лежа. И когда это все закончится, мы обязательно вместе с тобой поедем туда, и ты сам все увидишь, и еще много других удивительных вещей.

– Если выживем, – внезапно произнес он мрачно. – Лев сказал, что медвежьи шкуры – самые свирепые воины.

Лев развел руки, словно извиняясь.

– Всего лишь неосторожное замечание. Я слышал, что таких, как они, стоит опасаться, им неведом страх.

– Они узнают, что такое страх, когда встретятся с нами, – ответил я, и Токи, налетевший вдруг, словно шквал, заявил, что Курица перестреляет их всех из лука.

Сам Курица находился неподалеку, он все еще морщился от боли, но усмехнулся, согласившись с этим, а Финн закудахтал.

– Как только все это закончится, – объявил Финн, – нам придется придумать Курице новое имя. И добавлять перед его именем – ярл.

– Охотник – было бы достаточно, – ответил Курица. Я поразился – трудно было представить, что этот молчаливый трэлль с вечно опущенной головой заговорил с нами. – Я могу пустить стрелу на мили и еще при этом попасть в цель. Даже за угол могу выстрелить. Однажды это спасло мне жизнь.

Колль и кареглазый Токи молча уставились на раба. Финн стоял ухмыляясь, остальные столпились вокруг. Курица, плосколицый, с бритой головой, вылез из повозки и, скривившись от боли, облокотился на колесо.

– Это произошло на моей родине, еще до того, как я попал в рабство. Так вот, однажды меня поймали воины из враждебного племени эксов. Их было много, а я – один. Да, признаюсь, я охотился на их землях, и что же случилось потом, как вы думаете?

– Тебя, конечно же, убили, – засмеялся Ботольв, подталкивая Хельгу и Кормака поближе, чтобы им было слышно. – Потому что ты работаешь так медленно, будто уже давно умер.

– Не такой уж я и мертвый по сравнению с некоторыми, – бойко ответил Курица. – Тогда мне сопутствовала удача. У меня был лук, я называл его «Меткий». Я опасался мощи этого лука и потерял множество стрел; иногда я задавался вопросом – может, одна из них попала в моего друга из соседней деревни или даже в какого-нибудь правителя из соседней страны. Мне требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к нему, но потом я мог попасть в жирного оленя на горизонте, а если в это время олень покрывал самку, то попадал точно в олениху, не трогая его.

Финн громко рассмеялся, услышав это, от восторга захлопав ладонями по ляжкам, затем махнул рукой Курице, чтобы тот продолжал, пока остальные, взрослые и дети, слушали, разинув рты.

– Итак, – продолжал Курица, – я заметил лося, издалека он казался не больше крохотного жука, и я указал на сохатого этим дикарям-зксам; они пытались разглядеть зверя, я же тем временем положил стрелу и начал натягивать лук. Я подождал, пока лосиный хвост не исчезнет из виду за холмом, а затем выстрелил. Стрела взлетела, вызывая ветер и прикасаясь в полете к снежинкам.

Ботольв с Финном сложились пополам и затряслись от смеха. Среди хрюканья и фырканья я смог разобрать лишь слова «вызывая ветер» и «прикасаясь к снежинкам». Курица надулся от гордости как ярл и не обращал внимания на смех.

– Я убедил эксов подняться со мной на холм, но с уговором – если они найдут за холмом убитого моей стрелой лося, то отпустят меня. Они согласились, им как раз было по пути, к тому же им достанется легкая добыча. И мы начали подниматься на холм, это заняло остаток дня. Зато с другой стороны мы нашли мертвого лося. Они обрадовались – теперь у них будет много мяса, а также большие и красивые рога, и потому отпустили меня.

– Прекрасный выстрел, – смог наконец выговорить Финн, брызгая слюной. Но Курица с печальным видом покачал головой.

– Тогда боги меня прокляли меня, я понял это какое-то время спустя, ведь вскоре после этого они обрекли меня на унижение и рабство. С тех пор я никогда больше не стрелял так далеко.

– Почему твои боги так поступили? – поинтересовался Ботольв.

Курица вздохнул.

– Я промахнулся, то ли глаз подвел, то ли рука дрогнула, я целился в сердце, но это был старый лось, и я попал ему прямо в задний проход, в самое неудачное место. Я опозорился.

– Но сегодня ты попал, – заметил Токи и рассмеялся, на что Курица пожал плечами.

– Было недалеко. На такой дистанции я могу отстрелить слепню яйца.

– А разве у слепней есть яйца? – нахмурившись спросил Колль, и Курица совершенно серьезно кивнул и даже не улыбнулся.

– Поэтому, когда у меня в руках лук, вокруг нет ни одного слепня.

Мы хорошо посмеялись, на время прогнав ужас перед восьмеркой берсерков, мы веселились, танцевали и барабанили в сковороды и котлы, пока солнце не скрылось за тучами и не начался мелкий дождь, мягкий, как волосы ребенка.

Это был хороший вечер, мы словно позабыли, что за нами охотятся, и я был благодарен Фрейе, богине мира, за эти короткие мгновения радости.

Конечно же, ощущение безмятежности не продлилось и до утра.

Глава 6

Я проснулся из-за криков и огней, и сразу же с ругательствами схватился за меч. И тут мягкий знакомый голос велел мне надеть рубаху и перестать орать.

Торгунна сидела на корточках и доила козу, неустанно работая пальцами, молоко стекало в чашку. Было еще темно, но вокруг горели костры, все суетились, стоянка пришла в движение. Я услышал женские стоны, затем она закричала во весь голос.

– Почему ты доишь козу ночью? – спросил я, еще дурной ото сна, и Торгунна фыркнула, кивнув в ту сторону, откуда раздался крик.

– У нее отошли воды. Мне понадобится молоко, чтобы омыть младенца.

Будущая мать появилась чуть позже, ее решили переместить сюда, посчитав, что здесь будет удобнее принимать роды. Меня и других мужчин стали прогонять, чтобы мы нашли себе другое место для сна. Сигрид переступала с трудом, ее ноги подкашивались, Ива с одной стороны и Тордис с другой поддерживали ее под руки.

– Она обессилела, – прошептала Тордис. – Ей нужен родильный стул.

– Ну конечно, – проворчала Торгунна с кислой гримасой, словно откусила зеленое яблоко. Она выпрямилась, держа миску с молоком на изгибе локтя. – Я совсем забыла взять родильный стул в суматохе, когда собирала вещи, припасы и прочее, спасаясь от врагов моего мужа.

Я надел рубаху и огляделся, кругом горели костры, чтобы отпугнуть эльфов – эти мерцающие создания любят воровать, а еще они пугают новорожденных, насылая ночные кошмары.

Появилась Ингрид, с ее рук капала кровь, другие женщины почтительно сделали шаг назад. Она подошла к стонущей Сигрид и повязала окровавленными руками ленты с рунами на ее запястья, чтобы придать роженице силу и легкость, и облегчить боль. Я знал, что Ингрид была в Гестеринге бьяргригр, повитухой, помогала рожать всем женщинам в усадьбе, ведь только Ингрид владела сейдром, что очень помогало в этом деле; у Торгунны и ее сестры Тордис, этого дара не было.

– Ясна… – простонала Сигрид.

– Мы не сможем одновременно держать ее и принимать ребенка, – настаивала Тордис. – Особенно в самом конце.

Я знал, как обычно происходят роды, – женщина встает на локти и колени, в это время кто-то сзади принимал ребенка. Ингрид деловито развязывала узлы, ослабляла ремни и пряжки, все подряд – еще один ритуал, позволяющий облегчить роды. Женщины распустили волосы и заправили их за пояса, чтобы не мешались.

Сигрид опять застонала и выгнулась. – Ясна... – протянула она.

– У меня есть родильный стул, – сказала Ингрид и взмахнула рукой во тьму. Все головы повернулись к Ботольву, с ухмылкой ковыляющему в освещенный круг. Торгунна и Тордис удивленно переглянулись – по традиции мужчинам не разрешалось присутствовать при деторождении.

– Я ведь и так наполовину скамейка, – пробормотал Ботольв, усевшись на свой морской сундук, – поэтому я здесь лишь наполовину, вторая половина просто закроет глаза, если хотите.

Сигрид подвели к великану, он бережно принял ее сильными руками и посадил себе на колени, голова роженицы прильнула к груди Ботольва, словно эта парочка – любовники.

– Ты испортишь свои штаны, – язвительно сказала Торгунна, и Ботольв усмехнулся.

– Что ж, могу их снять.

Тут же раздался раздался возмущенный хор голосов, а Сигрид подняла к нему влажное от пота лицо и пробормотала:

– Не нужно, я куплю тебе пару новых, мой Родильный стул.

– Так-то лучше, милочка, – сказала Ингрид, уверенная, что ее магия и руны начали действовать. – Немного боли, слез и пота, а потом радость от рождения сына.

– Ясна… – прошептала Сигрид.

– Кто-нибудь разбудит эту жирную корову Ясну? – сердито проворчала Торгунна.

Ингрид пристально посмотрела на меня. Я понял, что оказался последним нежеланным гостем в круге огня, и нехотя вышел, пока Ботольв что-то тихо напевал женщине, покоящейся у него на коленях, а Ингрид, подняв руки, начала бормотать молитву Фрейе.

Мужчины стояли вне освещенного круга, они казались еще более мрачнее из-за отблесков огня. Финн и Абьорн о чем-то спорили.

– Тебя тоже выгнали? – усмехнулся Финн. – Все правильно. Мужчинам там не место. Кроме этой жалкой глупой задницы, которая сейчас изображает из себя высокое кресло под рожающей женой конунга.

Я велел Абьорну выставить часовых, он кивнул, его лицо было мрачным и серым во тьме.

– Эти костры...

Он мог бы не напоминать об этом. Костры, конечно же, были маяками во тьме, и я представил, как обрадовались охотничьи стаи берсерков, а с ними и нидинги Рандра Стерки, прежде они блуждали во тьме, а теперь устремились прямо к нам.

– Есть кое-что похуже, – прорычал Хленни Бримилль – он вынырнул из темноты, таща за собой сопротивляющуюся мазурскую девчонку. Она вскрикнула, когда Хленни грубо втолкнул ее в наш круг.

– Эта жирная корова, рабыня Ясна, мертва. Когда я пришел, чтобы ее разбудить, она уже окоченела, а эта девчонка пряталась под осью повозки, там я ее и нашел, – рассказал Хленни.

Я моргнул.

– Мертва? Ясна?

Мы всей толпой пошли к повозке, Хленни потащил мазурскую девчонку обратно, каждый раз, когда воин резко дергал ее за руку, она вскрикивла. Бьяльфи вылез из повозки, почесал подбородок и развел руками.

– Она мертва, причем достаточно давно, – заявил лекарь. – Я не заметил никаких отметин или ран, трудно что-то разглядеть при свете факела. Возможно, утром я осмотрю ее получше.

– Никаких отметин, – пробормотал Рыжий Ньяль из-за плеча Бьяльфи. – Тут не обошлось без сейдра, это сразу понятно. Ее рука еще помашет над ее могилой, так говорила моя бабка.

Все уставились на девочку полными ненависти глазами, она отчаянно озиралась, пытаясь вырваться из крепкой руки Хленни, он снова дернул за руку, и девчонка громко вскрикнула.

– Отпусти ее, Хленни, – сказал я, и он неохотно разжал кулак.

Девчонка осела на землю, затем с трудом поднялась. Она расправила плечи, выпятила подбородок и уставилась на меня черными и влажными тюленьими глазами. Мое сердце екнуло – я не раз ловил подобные взгляды, такие женщины, без сомнения, владели сейдром, и этот взгляд не сулил ничего хорошего.

– Дрозд, – сказал я. – Так тебя зовут?

– Так меня называют, – ответила девочка по-норвежски, ее речь звучала необычно, со славянским акцентом, она внимательно смотрела на меня.

– Черноглазая, – вспомнил я.

Она кивнула и быстро добавила: «Да, господин», прежде чем Рыжий Ньяль успел отвесить ей затрещину.

– Это ты убила Ясну? – я махнул рукой в темноту – туда, где в повозке лежало мертвое тело.

– Нет... господин. Кто-то пришел во тьме. Я услышала, как Ясна издала вскрикнула и умолкла. Я спряталась.

– Кто-то пришел? – мрачно спросил Финн, в его голосе прозвучали подозрение и насмешка.

Она взглянула черными глазами на Финна.

– Я думаю, это был человек. Безмолвный.

– И что сделал этот безмолвный человек? – спросил я, она нахмурилась и покачала головой.

– Что-то сделал, – ответила она, затем мрачное выражение ее лица изменилось, она повернулась ко мне, словно цветок к солнцу. – Господин. – Я лишь знаю, случилось что-то плохое, – добавила она. – И я спряталась.

Да, сейчас ей лучше всего спрятаться и держаться подальше от взглядов озлобленных мужчин и света костра. Финн взглянул на меня, затем на Бьяльфи и покачал головой.

– Она вооружена? – спросил я Хленни, и он нехотя помотал лохматой головой.

– Ты проверял?

Он кивнул и поспешно добавил:

– Тому, кто владеет сейдром, не нужен клинок, ярл Орм.

В ночи раздался пронзительный вопль, и мы вздрогнули.

– Волосатые яйца Одина, – выругался Финн и запнулся – не очень хорошо сквернословить перед богами, особенно сейчас, когда норны так близко, начинают плести нить новой жизни.

– Лучше побрей свои волосатые руки, – испуганно пробормотал Клепп Спаки.

Я снова взглянул на девчонку, в ее влажных глазах читался вызов, она напряглась, натянутая тетива лука. Я поручил Хленни присматривать за ней остаток ночи, меняясь с Рыжим Ньялем. Утром мы с Бьяльфи и Финном осмотрим тело, и тогда поймем, что произошло на самом деле, и не удивлюсь, если это будет что-то похуже сейдра.

Воины слушали старинные истории Обетного Братства – некоторые сами участвовали в них – затем мужчины с ворчанием стали расходиться, исчезая в холодной и влажной тьме. То и дело раздавались стоны и крики Сигрид, мы вслушивались, как на свет появляется новый человек.

Это продолжались довольно долго; Я задремал с саксом в руке и проснулся от того, что Торгунна прикоснулась к моей ступне и отскочила, когда я спросонья замахнулся клинком. Умная женщина, она знала – если разбудить вооруженного мужчину, он может поранить себя и окружающих.

– Роды закончились, – произнесла она устало, и я заморгал из-за яркого света ее факела, заметив на горизонте тонкую бледную полоску – скоро начнется рассвет.

– Мальчик, – добавила она. – Здоровый и крикливый. Сигрид жива, и это хорошо.

Это и вправду было хорошо – часто женщина, рожающая впервые, умирала. В опустевшем круге уже почти погасших огней я заметил Сигрид, она лежала под шкурой. Ботольв стоял немного в стороне, великан одарил меня улыбкой поманил меня рукой, остальные воины столпились у меня за спиной – все, кроме часовых.

– Кровищи было... – пожаловался он, медленно покачивая головой. – Ятра Одина, парни, я не раз сражался в стене щитов и скажу вам – в бою не так тяжело, там нет столько крови, дерьма и воплей.

– Давай-ка, снимай штаны, – велела ему Ингрид, она суетилась над свертком из мехов, откуда выглядывало маленькое красное личико. Я знал, что каждая конечность младенца была омыта в молоке с солью и бережно обернута в чистую льняную ткань. Маленький ротик крохотного человечка был стиснут, как липкая почка, женщины втерли в десны младенца мед, чтобы улучшить аппетит.

– Первенец, – прозвучал слабый голос, и мы замерли, уставившись на Сигрид, – мой Родильный стул, ты постарался больше всех, чтобы ребенок появился на свет, и поэтому назовешь его имя. Мой муж Эрик сказал, что это должен быть Олаф.

Ботольв замер в замешательстве и почесал бороду, обрадованный и смущенный в равной степени. Ингрид протянула ему закутанного в меха младенца, и он, словно настоящий отец, поднял ребенка высоко над головой, показывая его всем; великан стоял с гордым видом, в густо залитых кровью штанах, призывая нас подойти и взглянуть на сына Эрика.

– Хейя! Это Олаф, сын и наследник конунга всех свеев и гетов – Эрика Победоносного, – проревел Ботольв.

Мы громко закричали, выразив свое воодушевление и радость, не только из чувства долга, ведь сейчас этот младенец был центром нашей жизни. Ингрид взяла ребенка и передала его Сигрид, мы смотрели, как мать неуверенно приняла его и почти сразу же задремала в изнеможении.

Я знал, что появление на свет – лишь первый шаг, последующие дни могут быть столь же опасными как для матери, так и для младенца. Слишком многие дети умирали в первые дни жизни, и я почувствовал укол клинка, когда Торгунна встала рядом, гордая и счастливая за нашего будущего ребенка.

– Сигрид пришлось нелегко, да и нам тоже, – прошептала она негромко – все вокруг тихо переговаривались в ожидании нового дня. – Ей нужен покой, а младенцу – кормилица, пока мать не сможет кормить свою крошку сама.

– Ребенок не умрет? – спросил я, испугавшись, что все наши усилия могут оказаться напрасными. Она покачала головой и наградила меня взглядом черных, полных теплоты глаз.

– Конечно же нет. Мы выкормим его, как выкармливали других детей и телят, оставшихся сиротами.

Я и сам хорошо это знал, однажды я выкормил жеребенка, который мне очень нравился, я брал небольшой рог, наполнял его молоком и использовал овечий пузырь вместо соска. Все это получалось довольно неловко, и не всегда, и я рассказал об этом Торгунне.

– Дети есть дети, – ответила она, положив ладони на живот, я обнял ее, и она прильнула ко мне.

Рассеянно поглаживая ее, я напряженно размышлял, мои мысли блуждали совсем рядом, я пытался заметить в слабом утреннем свете признаки скорого появления берсерков. Но я ничего не чувствовал, кроме горячего дыхания жены на своей шее.

Торгунна отстранилась от меня, наверное, хотела что-то сказать, когда рядом вдруг оказался запыхавшийся Токи, и сказал, что Бьяльфи зовет меня.

Я знал, где искать лекаря. Там же, около повозки, собрались остальные. Хленни затянул ремнем руки черноглазой мазурской девочки, другой конец ремня привязал к своему запястью. Рыжий Ньяль, Клепп, Вуокко и другие смотрели на Бьяльфи, который склонился над мертвым телом, лежащим в повозке.

– Ну, что скажешь? – спросил я, заглядывая в повозку. Бьяльфи ничего не ответил, просто откинул шерстяной плащ, укрывавший Ясну.

Я увидел мертвую женщину с синеватым лицом и волосами с проседью… и струйку крови, тонкую, как след слизняка, кровь уже высохла, поэтому казалась черной в утреннем свете. Струйка начиналась на мочке уха, большая капля крови высохла и покрылась коркой, затем, чуть извиваясь, кровавый след бежал почти до подбородка.

– Это единственная отметина на ее теле, похоже на укус блохи, – произнес Бьяльфи достаточно громко, чтобы все услышали.

Все подумали об одном и том же. Сейдр. Северяне так не убивают. Говорят, что Гуннхильда, Матерь конунгов, могла убить таким способом, тайно и скрытно, посреди ночи, именно так ее честолюбивые сыновья стали правителями Норвегии.

Я присел на корточки, размышляя и рассматривая тело с разных сторон, пытаясь найти разгадку. Смертельный укус блохи? Даже если Гуннхильда и делала что-то подобное, она вряд ли могла проскользнуть в крошечное тело блохи и убить человека, это казалось невероятным.

Это не сейдр. Но я вдруг вспомнил одно место, где ядовитые иглы унесли больше жизней, чем клинки, Великий город. Я вскочил, сыпля проклятиями, выкрикивая уже запоздалые приказы. Через мгновение моя догадка подтвердилась – монах Лев исчез.

– Вместе со своими острыми иглами, – прорычал Финн, когда я объяснил ему ход своих мыслей. Он с силой хлопнул ладонью по борту телеги. – Дерьмо!

– Я бы ни за что не додумался, – смущенно произнес Бьяльфи, переводя взгляд с мазурской девочки на меня, и обратно.

Финн наклонился и ножиком для еды перерезал ремень, связывающий руки девчонки; она потерла запястья, а Хленни нахмурился.

– Он убил Ясну, подумав, что это Сигрид, – сказал я, озвучивая всем свою догадку. Торгунна увела Сигрид из повозки, но маленький грек не знал этого и в темноте принял толстую рабыню за беременную женщину; он уколол Ясну отравленной иглой в мочку уха, она даже не успела вскрикнуть, причем сделал это быстро и точно, а затем растворился во тьме. Думаю, рабыня почувствовала укол, заворчала, почесала ухо, и затем – уснула вечным сном. Бедная Ясна, она погибла из-за своего толстого живота.

– Я все равно ничего не понимаю, – смущенно проворчал Бьяльфи. – Мы знаем, как это было сделано и кем, но зачем монаху из Великого города убивать Сигрид?

Потому что Стирбьорн пользуется поддержкой Великого города, и монах отправился сюда не расследовать, кто вывез греческий огонь за пределы империи, а наоборот, сам привез это грозное оружие и проследил за его применением, причем находясь на стороне жертв. Я не понимал, зачем Великому городу понадобилось посадить Стирбьорна на высокое кресло конунга свеев и гетов, но это явно их метод, в этом я не сомневался.

Однажды в составе войска киевского князя Святослава мы участвовали в осаде хазарской крепости Саркел, князь специально для этого взял с собой инженеров из Великого города. Они были нужны Святославу, чтобы разрушить стены каменной крепости, которую ранее возвели строители из Великого города. Греки, называющие себя ромеями в Константинополе, были настоящим клубком змей.

Стирбьорн потерпел поражение и бежал, казалось, затея провалилась, но юнец по-прежнему оставался наследником конунга. Дядя едва ли стал бы его убивать, и если берсерки не справятся с заданием, молчаливый маленький грек с отравленными иглами убьет наверняка. К счастью, у него ничего не вышло.

– Да, Орм, ты умен, – сказал Онунд Хнуфа, его голос раздался из бледно-молочной дымки рассвета, он лежал в повозке неподалеку и слышал разговор. Горбун привстал на локоть и оглядел собравшихся. – Я наблюдал, как ловко ты вел дела в Великом городе, и до сих пор удивляюсь, как тебе удается понимать образ мыслей греков.