Текст книги "Оскал дракона"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Со стороны скрытых полумраком фигур, стоящих за ним, послышался почтительный тихий смех. Воронья Кость покачал головой.

– Возможно да, – сказал он, – а возможно – и нет. Это короткая история, потому что тот тролль был знаменит благодаря двум качествам – редкому уродству, даже среди троллей, но его уродство перевешивала глупость. Однажды он нашел кусок хлеба в расщелине скалы и очень обрадовался, потому что тролли Доврефелла скудно питались. Так вот, он сунул руку в расщелину и крепко схватил хлеб. Потянув руку назад, он понял, что не сможет вытащить кулак с зажатым в нем хлебом. Он долго сидел и размышлял, как быть, но выхода не нашел – либо придется уйти ни с чем, либо сидеть дальше, и он не мог решить, что делать. И, как всем известно, он до сих пор сидит на том месте с хлебными крошками, зажатыми в кулаке, не решившись уйти.

– Что ж, тролли известны своей тупостью, – кисло согласился Касперик.

– А человек должен понимать, когда нужно отпустить то, что не можешь удержать, – безучастно произнес Воронья Кость.

Буквально через мгновение раздалось чье-то тяжелое дыхание, человек бросился к уху Касперика и что-то яростно зашептал. Щеки Касперика вспыхнули, он вскочил.

– И только тупой тролль ухватился и держится за то, что за пределами его понимания, – сказал Воронья Кость в заключение. Касперик взревел, когда широкоплечие стражи втащили в зал Рыжего Ньяля и бросили его перед нами на пол; его губы были разбиты в кровь, борода тоже в крови, но довольная ухмылка Ньяля говорила о том, что «Короткий змей» благополучно ускользнул.

– Чем больше дитя, тем большем с ним хлопот, – сказал Ньяль и харкнул кровью в сторону Касперика. – Так любила говорить моя бабка.

Касперик, чье лицо искривила яростная гримаса, прорычал приказ, и стражи-саксы бросились к нам. Выскользнув из сумрака, одна из теней обрела форму, вскочила на противоположную лавку и ухмыльнулась мне, в то время как чьи-то сильные руки сорвали с нас оружие.

Теперь я наконец понял, откуда Касперик так хорошо о нас осведомлен. Этого человека, но только без довольной ухмылки, в последний раз я видел лежащим на плотно утоптанном земляном полу Гестеринга, тогда раскаленный железный прут оставил глубокий алый рубец поперек его лица; вместо глаза зияла сморщенная дыра, одежда на груди начинала тлеть. Я пинком отбросил раскаленную железку, это его и спасло.

– Бьярки, – ответил я на его теплую улыбку. – Надо было оставить тебя поджариваться.

Глава 15

Место, где мы оказались, воняло, как камень для жертвоприношений, смешались запахи внутренностей и горелого мяса, но все же это была не тюрьма, а просто большая клеть в старой кладовой, пол устлан гнилой соломой, решетка из толстых деревянных брусьев, усиленных железом.

Клеть примыкала одной стороной к каменной стене, видимо, фундаменту крепости; когда-то это помещение использовалось как кладовая для кухонь, потому что каменные стены хранили прохладу. Сверху свисали цепи с железными оковами, стены почернели от пламени. Под потолком – две маленькие квадратные отдушины, сквозь которые проникал свет и свежий воздух, но толку от них было мало.

Саксы бросили нас в эту клетку, один из них, запирая дверь клети на массивный замок, орудовал большим ключом. Они забрали все ценные вещи, отнятое оружие сложили на столе неподалеку, мы видели его, но не могли дотянуться.

Когда все ушли, оставив нас в полумраке, ухмыляющийся Финн нащупал и вытащил из сапога черный римский гвоздь.

– Если бы эти саксы были поумнее, – с ухмылкой сказал он, – то припрятали бы оружие получше. Не то что я свой гвоздь, его бы они нашли первым делом, даже если бы искали деньги – в сапогах, в паху, под мышками, да это каждый грабитель знает.

Он подошел к замку, поковырялся пальцем, и обнаружил, что это не простой замок, который можно сломать, как, к примеру, на сундуке с сокровищами. Наш замок был массивным и прочным, и его нельзя было сбить или открыть даже с помощью римского гвоздя, оказавшегося слишком толстым, чтобы использовать его в качестве зубила.

– Этот Бьярки, – прорычал Финн так, словно тот лично что-то ему сделал. Финн пососал грязный, окровавленный палец, и убрал гвоздь обратно в сапог.

– Это не совсем тюрьма, – задумчиво произнес Воронья Кость, оглядываясь по сторонам.

Я с ним согласился, но меня больше беспокоили цепи с оковами, висящие на стене, огонь, разведенный в жаровне, и грубо сколоченный стол, покрытый зарубками и царапинами. На столе лежали какие-то инструменты, и мне показалось, что это отнюдь не кузнечные орудия, хотя некоторые были похожи.

– Мне совсем не понравился этот Касперик, – проворчал Рыжий Ньяль. – У него глаза как у человека, который любит смотреть, как льется кровь, причем только если она чужая и это не опасно. Человек, который, как любила говорить моя бабка, предпочитает строить низкие заборы, чтобы легко их перешагивать.

– Это мы скоро узнаем, – сказал Финн, усевшись на пол и прислонившись спиной к каменной стене.

Я завидовал Финну, и не в первый раз. Как он может сидеть так спокойно, с полузакрытыми глазами, будто в компании друзей на лавке у теплого очага дремлет после обильного обеда и доброго эля. Я высказал ему это, а он лишь усмехнулся.

– Все из-за этого запаха, – ответил он задумчиво. – Он напоминает мне пир при дворе князя Владимира, перед тем как все мы отправились в Травяное море в поисках сокровищ Аттилы.

– Это когда ты бросил кого-то в очаг? – отозвался Рыжий Ньяль, мне показалось, он улыбается, и я обрадовался, ведь гибель Хленни стала для него тяжелым ударом.

– Не кого-то, а сына боярина князя Ярополка, брата Владимира, – заметил Воронья Кость, и они с Финном рассмеялись.

– Сейчас его щека, наверное, выглядит, как левое яйцо Финна, – добавил Воронья Кость, – такая же морщинистая и уродливая.

– Ты никогда не видел моих яиц, мальчик, – возразил Финн, – иначе ты бы онемел от удивления и восхищения, да и не помню я ту ночь. Это все из-за кровяной колбасы. Я съел одну – размером с руку.

– Тебя несло, как шелудивого пса, – напомнил ему Рыжий Ньяль и Финн лишь махнул рукой.

– А еще я глотнул несвежего эля, – уточнил он. – А потом съел еще одну такую же колбасу, вместо той, что выблевал.

Я помню, там были большие пироги и хлеб, пареная репа, тушеное в горшочках мясо, жареная на вертелах конина, потому что Владимир придерживался старой веры и традиций своего великого деда. Но запах паленой человеческой кожи и тлеющих волос испортил для меня весь пир, к тому же тогда мы нажили еще одного серьезного врага, как будто нам их не хватало.

Еще тут воняло застарелой кровью и блевотиной, вот чем это место напомнило мне тот пир, я так и сказал.

Финн лишь пожал плечами.

– Я вспомнил тот случай, потому что, как и сейчас, тогда мы втроем сидели в тюрьме у князя Владимира, в Новгороде, – добавил он. – Ты, я и Воронья Кость. И мы выбрались оттуда.

Да, точно. Когда Воронья Кость раскроил топором лоб Клеркона, что нам казалось справедливым, нас бросили в тюрьму. Однако он сделал это посреди главной площади Хольмгарда, или Новгорода, главного города князя Владимира, а это было не очень умно. Тогда нас запросто могли насадить на кол; а теперь, похоже, засунут в висячие клетки, где мы сдохнем от голода или нас забьют камнями.

– Может, расскажешь какую-нибудь историю, которая нам поможет? – спросил я Воронью Кость, и он нахмурился.

В Новгородской тюрьме он рассказал, пожалуй, свою лучшую историю, мы так громко смеялись, что нас вытащили из тюрьмы, потому что хохот – не тот звук, который обычно слышится из тюремной ямы.

– Будет лучше, если я не стану больше рассказывать подобные истории, – угрюмо ответил он. – Их рассказывал мальчик, а теперь я – мужчина.

– У тебя просто сломался голос, – заметил Финн, – а это не одно и то же. Когда твои яйца будут свисать, как сморщенные грецкие орехи, вот тогда я назову тебя мужчиной. – Но в любом случае, мне нравятся твои истории, – добавил он.

Поразительная ложь от человека, который однажды бросил Воронью Кость на гребную банку драккара со словами «Весло сделает из тебя мужчину». Воронья Кость прищурил разноцветные глаза и пристально взглянул на Финна.

– Значит, мы здесь сдохнем, – проворчал Рыжий Ньяль таким тоном, будто раздумывал вслух, где бы ему свернуться калачиком и поспать. – Конечно, я бы не выбрал это место, но мы носим то, что плетут норны. Лучше просить слишком мало, чем предлагать слишком много, как любила говорить моя бабка.

Я не считал, что мы здесь умрем, ведь Касперик хотел заполучить мазурскую девушку, надеясь прибыльно продать ее или полянам или ее собственному племени, в зависимости от того, кто больше заплатит, но для начала он должен заполучить девчонку. И он использует нас, торгуясь за нее с командой «Короткого змея».

– Он же гад ползучий, – заявил Финн, пока я размышлял вслух. – Он не станет торговаться, а просто нас убьет.

Внезапно появился Бьярки, он проскользнул через дверь склада, как прогорклое тюленье масло, его покалеченное лицо расплылось в улыбке.

– Давай, прикончи меня прямо сейчас, – проревел Финн, увидев его. – Это лучше, чем нюхать твое дерьмо.

Бьярки был один, он остановился в нескольких шагах от решетки.

– Тебя ждет нелегкая смерть, Финн Лошадиная Голова, – пробормотал он, скривившись. – А тебя особенно, Орм Убийца Медведя. Ты задолжал мне за глаз и шрам на лице.

– Когда ты встретишься с Онундом, – предупредил я его, – будь готов заплатить еще больше.

– Все еще надеешься спастись, Убийца Медведя? – с издевкой спросил Бьярки.

– Это тебе следует бояться, – ответил Воронья Кость, – потому что Обетное Братство придет за нами.

Бьярки скривился.

– Вас стало немного меньше, – ответил он. – А ты – король без короны, конунг без войска. Сейчас у тебя осталась лишь тень, мальчишка. Скоро и тени не останется.

– Тень иногда может значить очень много, – сказал Воронья Кость. – Это случилось очень давно и очень далеко отсюда, не спрашивай когда и где – там, где саамы научились пользоваться могущественной магией сейдра. Это тайное место сокрыто глубоко под землей, там царит вечная тьма и никогда ничего не меняется. Ученики никогда не видели учителя, а все знания получали от огненных рун, которые они легко читали в темноте. Ученикам не разрешалось выходить наружу и видеть солнечный свет, они все время находились под землей. Обучение длилось пять-семь лет, после чего они приобретали все необходимые саамские знания.

– Ха! – ухмыльнулся Бьярки. – Какая нелепая история. А что же они ели все это время?

– Серая мохнатая рука каждый день проходила сквозь стены и приносила пищу, – уверенно, не моргнув глазом, ответил Воронья Кость. – А когда трапеза заканчивалась, та же самая рука забрала кубки и блюда.

– Во тьме ученики не видели ничего, кроме друг друга, и того что могли разглядеть в полумраке, в свете огненных рун, – продолжал Олаф, хмурый Бьярки стоял неподвижно. – Руны же поведали им единственное правило подземелья – учителю достается тот ученик, который последним покидает это место каждый год. Считалось, что учителем был сам Локи, и можно себе представить, какая борьба происходила в конце года, каждый ученик делал все возможное, чтобы не оказаться последним.

– Однажды туда приехали обучаться три исландца – Зирмудир Ученый, Кальфур Арнасон, а третьего звали просто Орм; все они прибыли одновременно, значит и уйти тоже должны были все вместе. Семь лет спустя, когда пришло время, Орм заявил, что желает стать последним, остальные двое, конечно же, обрадовались. Итак, Орм накинул на плечи большой плащ, но не застегнул его на застежку.

– Наверх вела лестница, и когда Орм собирался подняться, Локи схватил его и сказал: «Ты – мой!» Но Орм скинул с плеч плащ и начал очень быстро карабкаться по лестнице, оставив плащ в руках Локи. Но как только он достиг тяжелой железной решетки на месте двери, она захлопнулась. «Неужели ты и вправду рассчитывал обмануть Отца Лжецов?» – раздался голос из тьмы. Снизу появилась огромная рука, чтобы схватить Орма и утащить его во тьму. Впервые за семь лет Орм увидел солнечный свет, и тогда на стену упала его тень. И тогда Орм сказал: «Но я не последний, разве ты не видишь, за мной идет кто-то еще?» Локи, приняв тень за человека, схватил ее и выпустил Орма из подземелья, но с тех пор у Орма нет тени, потому что Локи никогда не возвращает то, что взял однажды.

Повисла тишина, Бьярки выдавил улыбку, Финн же сиял, как счастливый дядюшка, и похлопал Воронью Кость по плечу.

– Как я и говорил, мне нравятся твои истории. Они частенько попадают в цель.

– Это всего лишь детская сказка, – Бьярки снова нахмурился. – Никакая тень вас не спасет, и Обетное Братство вряд ли возьмет штурмом эту крепость.

Он замолчал, и на его уродливом, как у горбатой крысы, лице появилась улыбка.

– Что ж, а сейчас появится ваш спаситель, будто из героической саги, – добавил он, как только за дверью раздался топот. Дверь распахнулась, и два огромных сакса втащили поникшее тело. За ними следовали еще двое.

Бьярки подошел к пленнику, схватил того за волосы и задрал голову. Это оказался Стирбьорн, мы разинули рты от удивления, Бьярки нахмурился – похоже, он ожидал от нас другого. Он скривился еще больше, когда один из плечистых саксов, коротко выругавшись, хлестко ударил его по руке. Второй достал ключ, открыл дверь, и стражники с размаху швырнули Стирбьорна в клеть, так что он рухнул на пол.

Бьярки захихикал, раздраженный стражник грубо его оттолкнул, он потерял равновесие и чуть не упал; Маленький Медведь схватился за нож на поясе, но огромный стражник в кольчуге и шлеме и вооруженный копьем с толстым древком, вопросительно взглянул на Бьярки и рассмеялся, тот опустил руку.

– Похоже, тебе здесь не очень рады, Маленький Медведь, – сухо усмехнулся Финн.

Один из двоих следовавших за Стирбьорном, был лысым, на остром подбородке торчала коротко подстриженная борода. Лысый плюнул в Финна, тот зло сощурился.

– Тебе здесь рады еще меньше, – произнес Острая Борода. – Стирбьорн убил Павла и за это будет болтаться в клетке на столбе.

– Ты кто? – спросил его Воронья Кость. – Фрейстейн? И кто с тобой? Я не слышал его имени.

– Фрейстейн – это я, – сказал второй и ткнул пальцем в лысого. – А он – Торстейн, брат Павла.

– Вот как, – сказал Финн, – да вы с Павлом из одного помета, я так и подумал, но не был уверен. Все крысы выглядят одинаково.

Дверь снова распахнулась, стражники-саксы вытянулись, когда в комнату вошел Касперик, он ступал осторожно, поднимая полы длинной одежды, чтобы не замарать ее о грязный пол. С довольной улыбкой оглядевшись, он направился к столу, где лежало наше оружие; первым делом он с восхищением оглядел меч Вороньей Кости.

– Прекрасно выкованный клинок, – он взял его в руку и взмахнул им. – Слишком легкий, но для мальчишки подойдет идеально.

Затем он взял мой клинок, подарок ярла Бранда, и улыбнулся, как довольная сытая кошка. Следующим был меч Стирбьорна, шелк, в который он был завернут, пропал. Потом он взял «Годи», при этом Финн зарычал, словно собака, почуявшая кабана.

– Четыре ценных меча, – произнес он. – Вы трое, можете забрать остальные их пожитки в качестве награды. И убирайтесь.

Бьярки и его товарищи заморгали от неожиданности, Маленький Медведь хотел что-то возразить, но два огромных стражника чуть подались вперед, и эти трое, пусть и неторопливо, были вынуждены выйти вон.

– Они ожидали большей награды, когда нашептали тебе о мазурской девочке, – сказал я.

Касперик устало махнул рукой.

– Это всего лишь мелкие шавки на службе у большого пса Паллига Токесона. Однажды мы разделаемся с Паллигом, и его щенки оказались полезны, пролаяв мне на ухо довольно любопытные сведения. Между собой они тоже грызутся, и я думаю, что смерть Павла не слишком их огорчила, ведь теперь они разделят награду не на четверых, а на троих.

Затем он уселся на край стола и уставился на нас.

– Ты передашь весточку, чтобы твои люди выдали мазурскую девочку, – заявил он. – Взамен я отпущу вас всех, кроме Стирбьорна, потому что он совершил убийство.

– Стирбьорн? Какое тебе дело до смерти одной из шавок Паллига? – спросил я его, и он кивнул с гнусной ухмылкой на лице.

– Никакого, – подтвердил он, – кроме того, что правосудие должно свершиться, и в любом случае, растопить жаровню и нагреть инструменты не составит труда. Я не хочу, чтобы все мои жертвы ускользнули, так я не получу удовольствия.

Угроза прозвучала достаточно отчетливо и достигла цели, и Касперик соскользнул со стола.

– У вас есть время на раздумье до рассвета, – добавил он, а затем вышел, а за ним двое стражников. Дверь захлопнулась, и мы остались одни в зловонной полутьме.

– Тот, кто видит, как его друга поджаривают на вертеле, расскажет все, что знает, – отозвался Рыжий Ньяль. – Так сказала однажды моя бабка, и это правда.

– Хорошо что нас не поджаривают на вертеле, потому что Стирбьрн нам не друг, а ему хватит и оков с цепями на запястья, – сказал Финн и слегка пнул лежащего без движения юношу.

Стирбьорн застонал, а Рыжий Ньяль склонился, чтобы рассмотреть его поближе.

– Шишка с чаячье яйцо и ссадина, ничего более, – проворчал он, выпрямившись.

Финн встал рядом и пустил струю прямо на голову Стирбьорна, тот стал приходить в себя и отплевываться.

– Полегчало? – поинтересовался Финн, когда Стирбьорн протер глаза, проморгался и огляделся по сторонам. Суровая действительность места, где он оказался, навалилась на его, и он замер.

– Я думал, это все сон, – простонал он.

– Если это сон, – сказал ему Рыжий Ньяль, – тогда разбуди меня.

– Это не сон, – жестко сказал я. – Что ты сделал с Павлом?

Стирбьорн пошевелился и медленно сел, как пьяница наутро после пира. Он прикоснулся к шишке на лбу и поморщился.

– Павел сразу же отправился к своим друзьям, – объяснил Стирбьорн. – Мы нашли самое дешевое и шумное питейное заведение в поселке, и конечно же, они были там, уже залив ядовитые слова Паллига насчет вас в уши Касперика. Павел рассказал, что у нас на борту мазурская девушка, которая очень нам дорога, и если они расскажут Касперику, он их обязательно наградит.

– Я говорил, что Павел – крыса, а отпускать его – глупость. А ты пошел вместе с ними, – прорычал Финн.

Стирбьорн схватился за голову застонал.

– Да, но, они не очень были мне рады и обвиняли меня в том, что произошло, особенно тот, кого они называли Бьярки. Глупое имя для мужчины, правда?

Никто не стал спорить, тогда он сел поудобнее и подозрительно принюхался.

– Затем остальные трое ушли, сказав, что мы с Павлом должны остаться и наблюдать за корабле... Чем ты только что меня облил, Финн Лошадиная Голова?

– Это целебный бальзам, – ответил я, не желая, чтобы он прерывал рассказ. – Что произошло потом?

Он моргнул и закрыл глаза, видимо, так ему стало легче. Однажды мне самому треснули по голове, и я почти пожалел его. Почти.

– Затем мы ждали под дождем некоторое время, – продолжил Стирбьорн, – и заметили, что команда стала возвращаться на корабль, не все сразу – по одному, по двое. Павел сказал, что корабль готовится к отплытию, это понятно любому моряку, и он собрался сообщить Бьярки, что его награда вот-вот ускользнет.

Он замолчал, нахмурился и фыркнул.

– Да это же моча! – заявил он возмущенно.

– Что случилось дальше? – прорычал я, и он приподнял бровь, глядя на меня, затем пожал плечами и вздрогнул, видимо, от боли. На этот раз я не ощутил к нему жалости.

– Я решил, что нужно остановить Павла, – сказал он. – Поэтому я перерезал ему глотку и столкнул эту крысу в реку.

– Хейя! – восхищенно произнес Финн, и Стирбьорн даже улыбнулся.

Я посмотрел на юношу с некоторым уважением; он решил помочь нам и убил человека не моргнув глазом, хотя перерезать глотку безоружному немудрено.

Наверное, именно это и мешало Стирбьорну стать тем, кем он хотел быть – прославленным конунгом, героем саг. Он легко убивал, но предпочитал делать это исподтишка, а не сходиться с противником в честном поединке. Я вытащил его из лап Паллига и тем самым, можно сказать,нанес удар в спину своему другу, ярлу Бранда.

И еще он довольно неаккуратно прикончил Павла, потому что его поймали.

– Да, – сухо согласился он, когда я высказал ему это. – Я направился к кораблю, потому что там было самое безопасное место, после того как сбросил это дерьмо в реку, но в это время вернулся Бьярки и остальные, и с ними вооруженные саксы. Они схватили меня, и Бьярки спросил, где Павел, и очень скоро они все узнали.

Он замолчал, вызывающе взглянув на меня.

– Если бы они не отвлеклись на меня, – добавил он, – то корабль не успел бы уйти.

Пусть думает так, даже если это и неправда. Не то чтобы его выходка сильно нам помогла, но я шепнул Финну, чтобы он не возражал.

– Да, – ответил Финн, улыбнувшись. – Мы обязательно выберемся из этой клетки. Дождемся ночи. И лучше мне держать язык за зубами, на случай если Касперик будет настолько нетерпелив, что решит поджарить нас на вертеле и хорошенько расспросить.

Меня мучила навязчивая мысль о том, что у него готов план, а у меня нет никаких идей, и то, что он не хотел поделиться своей идеей, усугубило мое недовольство собой. Когда слабый дневной свет из зарешеченных квадратных отверстий угас совсем, мы сидели в тишине; я не знал, о чем думают мои товарищи, но в водовороте моих мыслей всплывал дом.

Я представил отстроенный Гестеринг с устремившейся ввысь крышей, с высокими светлыми комнатами, украшенными искусной резьбой, почти как у конунга. Я представил Торгунну и худенького мальчугана, трэллей, кузницу, крепкие причалы и плавно покачивающиеся пришвартованные корабли.

Это был хороший сон, за исключением некоторых досадных деталей – почему то у моего сынишки было лицо Колля, он смотрел на меня с осуждением, а еще я не видел там себя.

Но хуже всего то, что я никак не мог вспомнить лицо Торгунны, и как только представлял наши ночные утехи – переплетенные бедра, томное дыхание и мгновения любви, то видел лишь тоненькое, мускулистое тело с резкими чертами лица и огромными и черными глазами.

– Ну, так что? – раздался голос, и призрачный Гестеринг растаял, как утренний туман; я обрадовался, увидев рядом Рыжего Ньяля.

– Что скажешь? – спросил я, и он взглянул на меня серыми, будто стеклянными глазами цвета балтийской зыби.

– Я думаю, нам не выбраться.

– Человеческая жизнь продолжается, пока Скульд, одна из сестер-норн, не отрежет ножницами последнюю нить, – сказал я.

– Да, верно, но лучше искать след, пока он свежий, как говорила моя бабка. Я уже чувствую лезвие ножниц норн и просто хочу сказать тебе и богам, что ни о чем не жалею, я принес клятву побратимам и сделал это по своей воле. И не хочу потом приходить к тебе по ночам в виде драугра и пугать твою семью.

Поначалу я не совсем понял, что он имеет в виду. Он посчитал, что ему суждено умереть из-за моей судьбы, потому что я вручил Одину свою жизнь. Что ж, я проглотил этот яд, хотя должен был его выплюнуть, но тем не менее, тепло поблагодарил Ньяля и добавил, что это лишь моя судьба, умереть должен я, а не он. Может быть, богам будет достаточно одной смерти, я так ему и сказал, просто чтобы увидеть, что он обрадуется как мальчишка, которому пообещали подарить на именины новенький сакс.

– Ну что ж, – ответил он. – Все равно я хотел сказать тебе, что думаю. Тревога грызет сердце, когда человек не может высказать, что у него на уме.

– Твоя бабка была исключительной женщиной, – сказал я, глядя в его вспыхнувшие гордостью глаза.

И все это время я чувствовал у себя за спиной взгляд Эйнара, нашего старого вожака, который выбрал свою судьбу и которого мы проклинали за это, в уверенности, что тогда он вел к гибели все Обетное Братство. И вот уже не в первый раз я понимал, что чувствовал Эйнар Черный.

– Вряд ли я здесь погибну, у меня другая судьба, – насупился Воронья Кость, и я ничуть не удивился, ведь самоуверенность молодости удвоилась, даже учетверилась в необычных разноцветных глазах мальчика-мужа.

– Тогда тебе придется в одиночку спасать Колля, – заявил Финн.

Стирбьорн продолжал принюхиваться и пытался на ощупь определить размеры шишки на лбу.

– Ярл Бранд – хороший человек, – согласился он, – и щедро одаривает браслетами, но должны ли мы последовать за мальчиком, если Орм погибнет и уже не будет в долгу перед Брандом?

Я не сдержался и выплеснул гнев наружу.

– Разве ты не последуешь за мальчиком, чтобы спасти его жизнь? Ведь в том, что его украли, да и в том, что мы оказались в этом дерьме, есть и твоя вина.

Стирбьорн задумался, нахмурился и серьезно сказал:

– Твоя правда, ведь все это произошло из-за моей ссоры с дядей, – признался он, а затем махнул рукой, чтобы отогнать эту мысль. – Но вы не вправе обвинять во всем меня, ведь война – есть война, в конце концов.

– А что касается мальчика, – продолжал он, – если бы за него предложили хорошую награду, я отправился бы за ним. Для тебя его потеря – пятно на репутации, возвращение мальчика вернет дружбу и покровительство ярла, который дал тебе земли и поместье. Хороший повод – слава и дружба могущественных людей, а это уже половина успеха и приведет к тебе новых воинов и корабли, ты это знаешь, ярл Орм. А вторая половина успеха – серебро. В этом деле для меня слишком мало славы, а ярл Бранд – не такая уж и важная фигура для человека моего положения.

Хотя он был молод, самонадеян и глуп, но все равно его высокомерие меня поразило. Я вдруг ясно увидел, словно взглянул в прозрачную воду исландского Сильфра, что Стирбьорн однажды погибнет из-за своего безрассудства, но это случится не здесь.

– Так ты не хочешь отсюда выбраться? – криво улыбнулся Финн. – Сейчас я вижу мокрого болтуна, у которого нет чести. Ты сидишь в луже мочи, у тебя на лбу огромная шишка, и за тобой тянется недобрая слава.

Стирбьорн ничего не ответил, а Воронья Кость уставился на него разноцветными глазами.

– Ты обязательно согласишься, если поймешь, что чувствовал этот парень, – произнес он низким голосом, в котором все меньше оставалось от мальчишеского. – Представь, ты оказался вдали от дома, в окружении врагов, в рабстве, избитый, связанный и голодный, и дышать и продолжать жить тебя заставляет лишь это надежда на то, что кто-то обязательно придет и спасет тебя.

Все мы помнили сагу о нелегком детстве Вороньей Кости – о бегстве с родины после смерти его отца. Как он стал рабом в шесть лет, когда убили его воспитателя, а мать стала рабыней в усадьбе Клеркона, как потом ее изнасиловал и забит до смерти Квельдульф. В девять лет я освободил Олафа, и оказался в окружении Обетного Братства, не в самом благоприятном месте для взрослеющего мальчика.

Тогда он посмотрел на меня и поблагодарил за спасение одними глазами. Сейчас, в двенадцать лет, его последний близкий родственник, дядя и наставник Сигурд, тоже мертв, и хотя у Олафа осталось еще несколько сестер и дальних родичей, видеться с ними было еще слишком опасно для него, поэтому он оказался еще более одинок, чем луна. Мне пришло в голову, что одиночество и было той причиной, почему он решил вступить в Обетное Братство, ведь любая семья, тем более находящаяся под покровительством самого Одина, лучше, чем ничего.

– Да, нелегко принять такую горькую судьбу, – согласился Стирбьорн, а затем, просияв, похлопал по плечу Воронью Кость. – Скальды обязательно сложат громкую сагу о спасителях Колля. Ты убедил меня, что в этом деле достаточно славы, и мы обязательно вернем мальчика домой, даже если Орму суждено не выйти отсюда.

– Будь спокоен, так все и будет, – пробормотал я мрачно, а он рассмеялся.

– Мне интересно, куда направляется Рандр Стерки? – нахмурился Финн. – Я думаю, он хочет, чтобы мы пришли к нему, но зачем тогда он убегает?

Из-за того, что у него мало людей, так я решил. Он бы хотел найти местечко, где можно нанять людей в свою команду почти даром, и я был готов поспорить, его экипаж сейчас далеко не полный. Я высказал все это, и Стирбьорн рассмеялся.

– Что ж, – произнес он весело, – а за это вы можете поблагодарить именно меня.

Я промолчал, но у Рыжего Ньяля на любой случай была готова какая-нибудь фраза.

– Ярл несомненно тебя поблагодарит, – заметил он, и мягкость тона лишь усилила ехидство, – жаль, но ты вряд ли выживешь, даже если Касперик освободит нас в обмен на мазурскую девочку. Он оставит тебя в клетке и позабавится с тобой чуть позже.

Ужас отразился на лице Стрирбьорна, представив это, он сглотнул.

Теперь я едва мог разглядеть их лица – словно белые пятна в полутьме, в отблесках тлеющих углей, которые, казалось, светили ярче во тьме, накинувшейся на нас со скоростью Слейпнира, восьминогого жеребца Одина.

– Нет ли у тебя заклинания, чтобы открыть замок, Финн Лошадиная Голова? – проворчал я, раздраженный разговорами о моей судьбе и жизни, обещанной Одину, признаюсь, при этом у меня душа уходила в пятки.

Финн усмехнулся, вытащил черный железный гвоздь и взмахнул им в серой полутьме.

– Я не знаю заклинаний, но владею магией гномов, – сказал он. – Мне понадобятся твои обмотки для ног, Рыжий Ньяль.

Рыжий Ньяль медленно размотал одну ногу. Когда-то это были прекрасные шерстяные обмотки зеленого цвета с красной вышивкой и с серебряными застежками на концах тесемок, но давным-давно застежки были проиграны в кости либо пропиты, тесемки оканчивались распушенной шерстью, зеленый цвет, да и вышивку из-за грязи уже и не было видно.

Рыжий Ньяль, насупившись, покачал голой ступней. Мы уставились на Финна – он обвязал один конец шерстяной обмотки вокруг римского гвоздя, подошел к решетке и стал раскачивать обмотку с привязанным гвоздем, будто хотел измерить глубину, на самом деле пробуя вес гвоздя и крепость узла. Неожиданно наша тюрьма озарилась бело-синим светом.

На мгновение все предметы вокруг отчетливо проступили в свете молнии, тень от зарешеченных отдушин упала на стену. Я увидел бледные лица побратимов – они были испуганы и полны недоумения, и я понимал, что мое лицо ничем не отличается.

Затем наступила тьма, и мы услышали низкий, раскатистый грохот грома, словно огромные мельничные жернова медленно терлись друг о друга. Следом зашипел дождь, капли падали сквозь решетку. Началась гроза; великая тьма надвигалась неумолимо, словно Слейпнир мчал во весь опор.

– Я понял это по ржавчине, – спокойно произнес Финн, не обращая внимания на вспышку молнии и гром. – Мне приглянулся этот железный гвоздь, и он верно служит мне с тех пор, как я его подобрал. Орм и Ньяль, помните Кипр? Орм тогда сражался на хольмганге с предводителем плененных данов. Мы использовали эти гвозди как тьоснур – особые колышки, которые ограничивают область поединка.