Текст книги "Оскал дракона"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Но вместо этого, к моему удивлению, Стаммкель кивнул пару раз, словно успокаивая себя.

– До следующего раза, Финн Лошадиная Голова, – произнес он, и Финн прищурился.

И тут я понял, что Финн не заметил трюка Вороньей Кости, и Стаммкель тоже это понял.

Я стер все эти мысли с лица, когда шагнул вперед и пристально посмотрел на Паллига, а затем на сутулую фигуру Стирьборна, который глупо моргал, ничего не понимая.

– Он мой, – сказал я и поманил юнца к себе. Стирбьорн подошел, как пришибленная крыса, он был настолько ошеломлен, что даже не пытался выглядеть достойно.

– Хорошее состязание, – сказал я Стаммкелю, не осмелившись взглянуть ему в глаза.

Воронья Кость, это проклятое маленькое чудовище, так сладко улыбался великану, что я понял – нужно сейчас же убрать его с глаз долой, пока Стаммкель не пришиб мальчишку.

Снаружи дул холодный ветер, обещающий дождь, его порывы приносили запахи соли и сырости. Мы неуклонно двигались прочь от крепости, к берегу и кораблю. Спиной я будто слышал недовольный ропот и ощущал жар ненависти, исходящий из зала, который мы только что покинули, но не хотел оборачиваться, чтобы в этом убедиться.

– Все прошло хорошо, – заявил Воронья Кость, его голос прорезал тьму, словно лунный свет.

– Заткнись! – рявкнул я, что вызывало недоуменный взгляд Финна, который шел с факелом в руке, освещая нам дорогу. Он шагал вслед за спотыкающимся Стирбьорном, юнец постепенно приходил в себя и начинал ныть о своем высоком положении и как с ним следует обращаться.

– Ты и вправду подумал, что тебе так просто удастся уйти?

Голос прозвучал из темноты тонким серебряным колокольчиком, и мы остановились. Затем из тьмы вынырнул Льот, а за ним еще несколько воинов, темных как по обличью, так и по намерениям. Один из них был берсерком, я понял это по дрожи в коленках.

– Я слишком понадеялся на ваше гостеприимство, – ответил я и заметил улыбку на лице Льота.

– Я же говорил, что не позволю вам подняться вверх по реке, – произнес он мягко, затем раздался звук, похожий тихое шипение змеи, звук его меча, вынимаемого из ножен. – Сейчас я освобожу тебя от обузы, Стирбьорна. Я удивлен, что Орм, предводитель Обетного Братства, всерьез подумал, будто может уйти настолько легко. Ты слишком самонадеян, если так решил.

Я кивнул Финну, и он поднял факел повыше, чтобы лучше видеть.

– Это не самонадеянность, – ответил я и вздёрнул подбородок, глядя Льоту в глаза, на его лице плясали отблески и тени от пламени. – Это замысел.

Характерный звон кольчуги заставил его обернуться, а затем он снова уставился на меня.

– Это что, твои сопровождающие, ярл Орм? – раздался из темноты знакомый голос. – Или нам следует отрубить им головы и помочиться на их шеи?

Я взглянул на Льота, тот облизал сухие губы, его лицо под богато украшенным шлемом с конским хвостом побледнело.

– Что ты выбираешь? – произнес я непринужденно. – Что мне ответить Оспаку и остальным побратимам Обетного Братства?

Я был так уверен в ответе Льоте, ведь он очень осторожен и не способен на решительные, безрассудные действия, что начал уже было обходить его кругом. Но берсерки – совсем другое дело, никогда не знаешь, находятся ли эти пускающие пену изо рта воины в своем уме.

У этого голова была заполнена огнем и воем волков, и он выплеснул все это наружу, ужасные звуки, от которых я отпрянул. А затем берсерк бросился на меня.

Краем глаза я заметил Финна – он изрыгал проклятия и доставал из сапога римский гвоздь; за его спиной Стирбьорн нырнул в тень и бросился бежать. С другой стороны я увидел Воронью Кость – мальчишка судорожно нашаривал свое единственное оружие – ножик для еды.

На меня неумолимо надвигался огромный черный берсерк, от него несло потом, элем и плохо выделанной волчьей шкурой. Он был так проворен, что я даже не успел сорвать с пояса нож для еды, но его волчье безумие сослужило плохую службу – он врезался в меня и оказался слишком близко для замаха большим зазубренным клинком.

Мы сцепились и, сделав несколько шагов, тяжело рухнули на землю, с такой силой, что оба охнули, из меня вышибло весь воздух. Он царапался как дикий зверь, пытаясь вырваться из моих объятий, подняться на ноги и замахнуться как следует; но я помнил поединок между Хрингом и берсерком Колченогом, когда тот, обезумев, изрубил несчастного Хринга на окровавленные куски. Я вцепился в его звериную шкуру, словно кошка – в скользкий ствол дерева.

Он ревел и колотил меня, каждый удар был неимоверной силы, в конце концов он навалился на мое плечо, затем я почувствовал вспышку боли – он буквально сдирал с моего лица кожу. Я ощутил вкус крови, видимо, конец был уже близок, потому что я больше не мог держаться за его шкуру.

От следующего удара в голове вспыхнул яркий свет, она наполнилась огнем и льдом и стала казаться далекой и чужой. Затем что-то появилось из глубин, что-то темное, холодное и тонкое, я хорошо знал что это – Темная бездна брата Иоанна, и открылся страху и огню, словно любовница, раздвинувшая ноги. Среди ужаса и хаоса бездны он вежливо спросил меня напоследок, подмигнув на краю темного безумия.

– Да, – услышал я свой ответ и открыл глаза, а затем внезапно почувствовал биение пульса на шее берсерка, он прижался ей к моему подбородку. Я ощутил губами его жесткую бороду.

Тогда я открыл рот и вцепился зубами в его шею.

Вскоре они сняли с меня мертвеца, но я ничего не помнил. Льот лежал на спине, в его глазнице торчал римский гвоздь Финна, остальных его людей перебили и уже успели обыскать, все проделали быстро и тихо, поскольку шум боя мог привлечь внимание воинов из крепости, и они набросились бы на нас, как рой разгневанных пчел.

Мертвый ульфхеднар выглядел так, будто я вырвал зубами, разжевал и выплюнул его глотку, как позднее рассказывал Финн остальным побратимам Обетного Братства, и те морщились от отвращения и ужаса. Льот и его люди оцепенели от этой сцены, поэтому убить их не составило труда. После этого все мы, включая Стирбьорна, бегом вернулись на корабль и вошли в реку.

Долгое время я не мог ничего вспомнить, тело горело, голова раскалывалась, внутри что-то сжалось и болело. Я испытывал нечто подобное после поединка с лижущим жаб берсерком, сыном Гудлейва, после того как тот зарубил моего отца Рерика в Саркеле; тогда я потерял пальцы на левой руке, даже не почувствовав этого.

По крайней мере, тогда я сражался достойно, с мечом и щитом, и не дал своему безумию и ярости одержать верх, ведь я думал, что Рерик – мой настоящий отец, пока он не открыл мне правду за несколько мгновений до того, как отправился в Вальхаллу.

На сей раз, думаю, было одно лишь безумие. Пульс на его шее стучал, словно бьющаяся в клетке птица, и я остро чувствовал вкус его крови и смрад страха, когда он понял, что обречен.

И я наслаждался этим.

Глава 11

Поднявшись как можно выше, Рыжий Ньяль, обхватив руками носовую фигуру, вглядывался вперед, в подернутую рябью поверхность реки в надежде заметить скрытые под водой коряги. Он даже не пытался кричать, поскольку ветер подхватывал и уносил его слова, рубаха плотно облегала его ребра, волосы и борода развевались, и казалось, будто они растут только с одной стороны головы.

Весла опускались и поднимались, воины гребли, покряхтывая, налегая на весла с усилием, никто не отбивал ритм на барабане, как на арабских или греческих кораблях. Какой смысл в грохочущем барабане, когда мы старались идти тихо, словно идем в страндхогг.

Конечно же, мы шли не беззвучно. «Короткий змей» недовольно потрескивал и поскрипывал на широкой реке, поверхность воды то покрывалась зыбью, то успокаивалась, над поймой реки порывами гулял и кружился ветер, по обоим берегам иногда можно было заметить лося, с треском и шумом появляющегося среди деревьев.

Я стоял возле мачты, ухмыляясь гребцам, они сняли и сложили кольчуги; половина обнажилась по пояс, и все равно гребцы потели, несмотря на свежий ветер, который постоянно менял направление. Иногда он бил прямо в корму, временами свистел в зубах носовой фигуры. Ветер и встречное течение означали тяжелую и утомительную работу на веслах.

– Нужно пристать к берегу и подождать, пока не переменится ветер, люди устали, – произнес Воронья Кость все еще ломающимся, словно треснувший колокольчик, голосом, сутулясь под белым плащом. Я не сомневался, что он именно так и поступил бы, и люди с благодарностью подняли бы кружки с элем в его честь. По правде говоря, я бы и сам так поступил, если бы он не произнес это вслух, но Олаф сделал это, и мне пришлось проигнорировать его предложение, из-за чего я немного злился на себя.

– Мы сделаем это, когда я скажу, – ответил я коротко, и после небольшой паузы мальчик, облаченный в белый мех, удалился туда, где он мог сесть и спокойно поразмышлять. Я мельком взглянул на Олафа, когда он отошел, и поймал взгляд Алеши, который как всегда наблюдал за мной, чем меня раздражал.

– Хочешь что-то сказать, Алеша?

Он в притворной усмешке развел руками.

– Нет, – сказал он. – Князь Владимир поручил мне приглядывать за маленьким мужем, чтобы он ненароком не поранился. И я не должен вмешиваться, когда он сталкивается с трудностями настоящего мира. Олаф принес клятву Обетного Братства, как и все, за исключением меня и Стирбьорна, и теперь должен повиноваться.

После этих слов я немного расслабился, коря себя за то, что злился и вертелся как укушенная блохами собака. Воронья Кость сдержал слово, данное на пиру конунга Эрика, он сам и его команда, за исключением нескольких, не решившихся это сделать, принесли присягу, очень серьезную клятву, и они, без сомнения, были в восторге, что стали частью знаменитого Обетного Братства.

Как годи, я провел церемонию, принес в жертву дорогого жирного барана, жертвоприношение прошло хорошо – все было залито кровью, к большому раздражению спорящих друг с другом христианских священников при дворе конунга Эрика, и к его смущению, но мы все равно провели необходимый в таких случаях ритуал на виду у всех.

«Мы клянемся быть братьями друг другу на кости, крови и железе. Гунгниром, копьем Одина, мы клянемся – да падет на нас его проклятие во всех Девяти мирах и за их пределами, если нарушим эту клятву».

Даже мышиными мозгами можно понять, насколько тяжело разорвать любые оковы, даже если это оковы, в которые заключен проклятый сын Локи, пожираемый волком Фенриром. Но еще крепче эти две горсти слов клятвы Одина.

Но в то же время Финн недовольно ворчал, уверенный в том, что Воронья Кость прикажет кому-то из своих людей бросить мне вызов и сместить с места ярла Обетного Братства, чтобы самому его возглавить. Он, Хленни Бримилль, Рыжий Ньяль и другие начали делать ставки, кто это будет, причем фаворитами были Алеша и черноволосый коротышка по имени Ян и по прозвищу Эльф, потому что он двигался так проворно, что глаз едва замечал его перемещения, будто он настоящий эльф.

Еще в тот день, когда я перегрыз глотку берсерка, я сам бросил всем вызов. Слишком свежи еще были воспоминания о том событии, и никто не хотел лезть на рожон, так что после этого все их ставки потеряли смысл.

Алеша прямо заявил мне, почему он не принес клятву Обетного Братства – он служит князю Владимиру, и кроме того, верит в славянских богов. Еще он сказал, что отправился с нами потому, что ему поручено присматривать за Вороньей Костью, и половина команды «Короткого змея» согласилась на этот поход лишь потому, что с ним отправился Алеша, имеющий большое влияние на молодого Олафа.

Все люди Вороньей Кости были свободными свеями, они сражались за конунга Эрика, а затем он отпустил их со службы, и они отправились к Владимиру. Они следовали за Вороньей Костью в набеги, потому что с ним был Алеша, который помогал юнцу принимать разумные решения, и, думаю, все они надеялись на ведра серебра, оказавшись побратимами знаменитого Обетного Братства под предводительством Орма Убийцы Медведя.

Стирбьорну, конечно же, не предложили принять клятву, но мы взяли его с собой, хотел он этого или нет, хотя ему это было явно не по нраву.

– Конечно, ты мог бы остаться в Йомсе, – сказал я, поймав его хмурый взгляд, – но Паллиг не любезничал бы с тобой как раньше, а держал бы в заложниках, переводя на тебя мясо и эль попусту. Может, Эрик и вправду настолько глуп, чтобы выкупить тебя и вернуть ко двору, но у Паллига могло просто не хватить терпения ожидать выкуп. Так что тебе безопаснее с нами, если, конечно, кто-нибудь не врежет тебе по зубам и ты не свалишься ненароком за борт.

Финн не смог удержаться от смеха – он-то знал истинную причину, по какой мы вызволили Стирбьорна, и удивлялся, почему тот все еще жив. Я тоже задумывался над этим, но кровавая глотка берсерка была еще очень свежа в моей памяти, и потому меня тошнило при мысли о новом кровопролитии.

Стирбьорну пришлось идти с нами, настороженно и неохотно, словно мокрая кошка, его рука всегда была на рукояти ножа для еды, и хотя Эрик передал ему прекрасный меч в доказательство прощения, но я утаил его и продолжал выслушивать жалобы юнца, пока ему не пришло время заплатить за все.

Я думал, что Стирбьорн попытается сбежать при первой же возможности, и тогда оставалось два варианта – позволить ему это или нет, и если кто-то из местных дикарей убил бы его на берегах Одры, то я мог развести руками перед Эриком и честно признаться, что его племянник погиб не по моей вине.

Те, кто питал надежды стать ярлом, были слишком ошеломлены случившимся, а если еще учесть все окружавшие меня легенды, просто боялись заговорить. Даже Воронья Кость, хотя тот мог бы попробовать, несмотря на рост и возраст.

Но я знал истинное положение вещей, и оно было даже хуже, чем думал Финн. Вороньей Кости незачем было бросать мне вызов, оспаривать гривну ярла Обетного Братства. Клятва Одина связала нас друг с другом; пусть из-за этого мальчишка сидел на корме и пытался держать себя в руках, но придет день, и он призовет нас, и мы, словно рыба, пойманная в сети клятвы, отправимся помогать ему завоевывать трон Норвегии. То, что я сам застрял в этой сети, конечно же, раздражало, но сейчас мне нужен был Воронья Кость, его корабль и команда.

Весь день мы гребли, по очереди проводя время за веслами, так что к концу дня мои плечи горели, а скамья натерла мне мозоли на заднице. Ян Эльф заметил, как я с облегчением уселся на борт, и засмеялся.

– Орм – воистину настоящий ярл, – воскликнул он, – взгляните, он собрался соорудить маяк на случай тумана.

Они дружно рассмеялись и захлопали ладонями по бедрам при виде моей задницы, если она и сияла, как мне казалось, то и правда могла бы светить в тумане, как маяк.

– Я вошел в красный лес, – нараспев произнес Бьяльфи, помахивая какой-то мазью в горшочке. – В красном лесу стоял красный дом, в доме – красный стол, на столе лежал красный нож. Возьми красный нож и разрежь красный хлеб.

Но я отказался от лечебного заклинания Бьяльфи против мозолей на заднице, потому что оно сопровождалось предложением намазать натертые места мазью. Побратимы хохотали над моим нелепым видом, хлопая себя и друг друга, но я понимал, что смех – хороший способ всех сплотить. Хотя, в отличие от них, я не мог так смеяться, до сих пор вспоминая глотку берсерка.

Я заметил, как Воронья Кость пристально наблюдает за мной, ничуть не смущаясь. Мне показалось, он извлек из этого еще один урок, для него я был словно одно из копий, в метании которых он практиковался всякий раз, когда мы сходили на берег. Он бросал копья любой рукой, или одновременно обеими, постепенно улучшая свои навыки.

Ночью мы разжигали костер и ели бобы и хлеб, который купили в Йомсе, хлеб надо было съесть, пока он не заплесневел. Через неделю после отплытия из Йомса начались жалобы, и это нисколько меня не удивило. Те кто умел охотиться, просились на охоту, и среди них, конечно же, Курица.

– Если я поем еще бобов, – ворчал он, – то перну так, что корабль унесет до самых гор, откуда течет эта река.

Я сказал, что желающие смогут поохотиться, и поймал радостные взгляды тех, кто увидел в этом способ избежать утомительной гребли. Побратимы, спящие в стесненных условиях корабля, даже во сне бормотали о еде.

Затем я напомнил всем о редарах, крезепянах, венграх, гломацах, милциянах и сорбах – всех тех, кто будет рад обнаружить на своих землях охотящихся северян и показать свое гостеприимство.

– Насадив ваши задницы на колья – добавил Финн, и Рыжий Ньяль откинул голову и рассмеялся, жилы на его шее натянулись.

– Gefender heilir,– произнес он нараспев мгновение спустя, – gestr er inn kominn. – Приветствия хозяину, гость пришел.

– Hvar skal sitja sja? Mjok er bradr, sa er brondum skal, sins um freista framr. Где место найдет он присесть? Торопится тот, кто хотел бы скорей у огня отогреться, – закончил фразу Стирбьорн, и те, кто знал старинные высказывания Высокого, захлопали и засмеялись, восхищаясь их знаниями.

Ночью я попытался поговорить с мазурской девочкой. Она сидела тихо, как заяц, ее по-тюленьи темные, живые глаза всегда находились в движении. На тонком лице влажные глаза выглядели огромными, худые плечи покрывал плащ, подарок Сигрид, плащ, конечно, был ей велик, на худых ногах – кокетливые сапожки, видимо, еще один подарок.

Но несмотря на это, огромные волосатые свеи и ирландцы бросали на нее взгляды, поднимая брови и округляя глаза, она же не обращала внимание ни на что и ни на кого, словно была резной деревянной фигуркой. На ночь я ставил людей, чтобы охранять ее – тех, кому доверял. Обычно это были Финнлейт и Оспак; и пусть она еще девочка, но она среди викингов, и если кто-то из них не трахал умирающую женщину на мертвом быке, то только потому, что не выдалось подходящей возможности. Они могли трахнуть даже морской узел, если приспичит.

Я сел рядом с ней и улыбнулся. Ее взгляд скользнул по моему лицу, но она ничего не сказала; а гребцы, сидящие за нами, крутили шеями, чтобы увидеть, что собирается делать ярл.

Они знали, что девочка – не рабыня и очень ценна, и я велел всем держаться от нее подальше, не разговаривать с ней, не лапать, или, клянусь Молотом, я подвешу тех, кто это сделает, к ветке за члены, и оставлю висеть на потеху сорбским женщинам.

– Надеюсь, у тебя все хорошо и ты не боишься? – медленно спросил я, понимая, что ее знания норвежского довольно скудны. Я не знал ни вендского, ни полянского языка, которые она скорее всего понимала. – Ты не хочешь спросить, почему я взял тебя с собой?

– Нет.

Ее ответ был ровным и мягким, что меня несколько удивило, я даже моргнул. Выражение ее лица не изменилось, и ее глаза оставались глубоки как фьорд. Я чувствовал, что в их темной воде скользит какая-то древняя мудрость; на мгновение она напомнила мне Хильду, ту безумную женщину, которая привела нас к кладу Аттилы, но я тут же поймал взгляд Вороньей Кости, который смотрел на меня из полумрака, хотя его лицо оставалось в тени и я не мог видеть его глаз.

Что-то меня беспокоило... вообще-то все, я чувствовал себя как кошка в сильный ветер, со взъерошенной шерстью, беспокойная и дерганная. Прими свою судьбу и делай, что должен. Даже перегрызи зубами горло человеку, если потребуется.

– Тебя что-нибудь беспокоит? – поинтересовался я, и она помотала головой.

– Нет. Ты взял меня с собой, потому что человек с плоским лицом, вернее его барабан, сказал тебе об этом. Ты взял меня, потому что поляне хотели бы меня вернуть, и ты можешь заключить с ними сделку. Но это опасно. Скорее всего, они попытаются забрать меня силой, когда узнают, что я здесь.

Она ничего не пропустила и рассуждала вполне разумно, но как-то отстраненно, как будто это касалось кого-то другого. С другой стороны, если она хотела вернуться домой, то ее племя находится довольно далеко на востоке от полян. И все же я был уверен, она продолжает на это надеяться.

Девочка посмотрела на меня горделивым взглядом, опустила огромные глаза и умолкла.

– Что ж, – сказал я, поймав себя на мысли, что слова выходят из меня тяжело, будто я толкаю валун в гору, – ты слушаешь и наблюдаешь за всем, как мне кажется. Но сейчас я бы предпочел, чтобы ты больше говорила.

Мне нужно было, чтобы она рассказала о реке, ведь у нас нет проводника. Я хотел знать, где река сужается или расширяется, большие ли здесь поселения и где они находятся, можно ли доверять их жителям, и где крепости саксов и вендов. Еще мне нужно было знать о полянах, как и о тех племенах, что живут еще дальше, вплоть до того места, где река перестанет быть судоходной для «Короткого змея».

– Река течет очень далеко, – ответила она, – многие дни и недели. Вечность. Здесь, где река широкая и медленная, на обоих берегах живут венды, они селятся в отдалении от реки, но иногда устраивают поселения на высоком берегу. Они разводят овец и коров, но не обрабатывают землю, потому что река разливается и бывают наводнения.

Девочка остановилась, скривившись.

– Они сами как овцы, как скот, потому что не сражаются.

Что ж, полезные сведения, но Черноглазая знала не так много, как бы мне хотелось. Выше по течению расположился поселок вендов под названием Штетено, другие называли его Щецин, в месте слияния двух рек, там Одра разливалась и образовывала озеро с островами посередине. Еще там жили саксы.

Еще дальше река будет шириной на выстрел из хорошего лука, по высоким берегам – густые леса. Потом она мелеет только в одном месте, насколько она помнит, это место славяне называют Сливиц, саксы же – Вранкефорд, или Свободный брод, и там построена крепость из больших бревен.

Там живут торговцы мехом и янтарем, но по большей части работорговцы, поскольку и венды, и поляне совершают набеги друг на друга и продают пленников в рабство. Далее, ближе к горам, есть место под названием Вротислава, но Черноглазая никогда там не была. Единственное поселение, которое нам, северянам, известно в тех землях – это Острава, конечная точка Янтарного пути.

– Я была еще ребенком, когда меня везли вниз по реке, – добавила она вызывающе, увидев мой разочарованный взгляд, и мне пришлось кивнуть с печальной улыбкой.

– Тот брод проходим для лодок?

Она нахмурилась.

– Речные лодки выстраиваются в длинную линию вдоль берега, и из них вытаскивают все, чтобы уменьшить осадку. Это тяжелая работа, и эти лодки могут пройти там только потому, что они очень прочные – выдолблены из цельного ствола дерева. Под водой большие камни, с половину колеса телеги. В этом же месте в Одру впадает другая река, и там много островков.

Если поднять рулевое весло, как предложил позже Онунд, когда я рассказал ему об этом месте, то мы могли бы провести «Короткого змея» через брод, хотя он и опасался, что мы можем повредить обшивку или киль.

– Но поскольку мы не вернемся на этом корабле в море, – добавил он, искоса взглянув на меня, – то это не имеет большого значения.

Я, конечно, не упоминал об этом, но Онунд догадывался. Мы сможем подняться на «Коротком змее» вверх по реке, но я был готов следовать дальше за монахом Львом через земли булгар до самого Великого города, если, конечно, тот направлялся вместе с Коллем именно туда. Я и так сказал слишком много, и Онунд кивнул, не показывая разочарования, что его труд по вырезке новой носовой фигуры пойдет прахом.

– Тогда зачем все это? – добавил я, кивнув на почти готовую голову лося.

– Если мы сожжем этот корабль, – проворчал он, – я думаю, носовую фигуру лося надо сжечь вместе с ним, как будто это «Сохатый». Так будет лучше, но с другой стороны, похоже, я получу славу кораблестроителя, который потерял больше кораблей, названных этим именем, чем кто-нибудь другой.

Мы мрачно рассмеялись; ведь число погибших «Сохатых» увеличивалось, и это начинало внушать опасения. Я предупредил, чтобы он ничего не говорил Вороньей Кости, и горбун хмыкнул. У мальчишки, однако, были ко мне другие дела, и он подошел, чтобы поговорить о них.

– Она сбежит, – сказал Олаф, примостившись у моего локтя, как белая белка. – Ускользнет при первой же возможности.

Не было нужды уточнять, о ком он говорит, и возможно, Олаф был прав. Я спросил его, не птицы ли рассказали о планах Черноглазой, и он нахмурился, хотя с моей стороны это не было насмешкой. Тем не менее, я поручил Финнлейту и Оспаку следить и за тем, чтобы девчонка не сбежала, и охранять ее от ночных визитеров. Под хмурым, оловянным небом было еще достаточно светло, и желающие могли поохотиться.

К тому времени как стемнело, мы уже ели бобы с уткой, также у нас было немного рыбы и дикого лука. Я приказал разлить немного эля, достаточно, чтобы утолить жажду, но недостаточно, чтобы начались неприятности. Воины, сидя у костра, смеялись и пели непристойные песни, боролись на руках и восхищенно наблюдали, как Онунд Хнуфа с каждым аккуратным движением ножа превращает ясеневую деревяшку в лосиную морду.

Ночь пела о прохладе, и Бьяльфи достал арфу. Вообще-то этот инструмент принадлежал Клеппу Спаки, но тот отдал его Бьяльфи, когда мы уходили; ни Клепп, ни Вуокко не отправились с нами, потому что хотели закончить наш памятный рунный камень, и я не стал им препятствовать. Бьяльфи начал играть, и Финнлейт с остальными ирландцами закивали головами и заулыбались.

– Хотя, нужно сказать, – серьезно заявил Финнлейт, – твой инструмент похож на арфу, но эта арфа не более чем цыпленок перед настоящей уткой.

– Настоящая арфа, – добавил один из ирландцев, рыжеволосый великан с длинным именем, как у богатого и знатного человека, его звали Мурроу мак Майл мак Будах мак Сирбхол, – издает волшебные звуки, у нее струны из тонких олених жил, а не из конских волос, которые звучат так резко, словно царапаешь костлявый подбородок.

– Они хорошо звучат, когда все разом, – произнес в ответ Финн, пока остальные болтали и смеялись, на его лице играли огненные отблески костра, а волосы развевались по ветру.

– Подбодрил бы ты Воронью Кость, – добавил он, кивнув на мальчишку – тот сидел, хмуро наблюдая за работой Онунда над носовой фигурой, которую Олаф не хотел видеть на своем корабле, а уж тем более был против того переименования корабля в «Сохатого».

– Нам еще придется с ним расплачиваться, – ответил я, и Финн кивнул, а затем вздохнул, когда Бьяльфи провел по струнам и запел:

Порывистая и быстрая одинокая птица

По зову сердца скитается по дороге китов,

По тропам морским. Лучше жизнь от Одина,

Чем жить как мертвец на суше.

Те, кто сидел достаточно близко, могли услышать довольное хмыканье Финна и его негромкое «хейя» – а это высшая похвала от него. Я поймал себя на мысли, что он доволен буквально всем, что бы ни случалось с нами в последнее время, и тень от носовой фигуры, внезапно выросшая за ним в лунном свете, не была случайна; Финн находился там, где счастлив.

Хуже всего то, что пока я мирно трудился в Гестеринге, изображая из себя землевладельца, мои побратимы тоже разделяли это бремя, ведь Обетное Братство – настоящая семья, и они не оставили меня даже в этом недостойном, по их мнению, деле.