Текст книги "Большой террор. Книга II"

Автор книги: Роберт Конквест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

ПРИЛОЖЕНИЕ Ж
Статья 58

Уголовное законодательство СССР и Союзных Республик

Москва (Госюриздат) 1957, стр. 48-50

Статья 58 Уголовного кодекса РСФСР

(в действии до декабря 1958 г.)

ОСОБЕННАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ[1147]1147
  * Глава первая введена в действие со времени вступления в силу положения о преступлениях государственных, принятого 3-й сессией III созыва Центрального Исполнительного Комитета СССР 25 февраля 1927 г. (СЗ СССР 1927 г. № 12, стр. 123).


[Закрыть]

Преступления государственные

1. Контрреволюционные преступления

58-1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств. Союза ССР, союзных и автономных республик, или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.

В силу международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными и тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-1 а. Измена родине, т. е. действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются —

высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок десять лет[1148]1148
  * См. ст. 28


[Закрыть] с конфискацией всего имущества.

58-1 б. Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества. (20 июля 1934 г. [СУ № 30, ст. 173]).

58-1 в. В случае побега или перелета за границу военнослужащего, совершеннолетние члены его семьи, если они чем-либо способствовали готовящейся или совершенной измене, или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, караются – лишением свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией всего имущества. Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления, – подлежат лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет. (20 июля 1934 г. [СУ № 30, ст. 173]).

58-1 г. Недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся или совершенной измене влечет за собой – лишение свободы на десять лет. Недонесение со стороны остальных граждан (не военнослужащих) преследуется согласно ст. 58–12. (20 июля 1934 г. [СУ № 30, ст. 173]).

58-2. Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры, влекут за собой – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-3. Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями, а равно способствование каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с Союзом ССР в состоянии войны или ведущему с ним борьбу путем интервенции или блокады, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-4. Оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению, а равно находящимся под влиянием или непосредственно организованным этой буржуазией общественным группам и организациям, в осуществлении враждебной против Союза ССР деятельности влечет за собой – лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела или объявления врагом трудящихся, с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с конфискацией имущества. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-5. Склонение иностранного государства или каких-либо в нем общественных групп, путем сношения с их представителями, использования фальшивых документов или иными средствами, к объявлению войны, вооруженному вмешательству в дела Союза ССР или иным неприязненным действиям, в частности: к блокаде, к захвату государственного имущества Союза ССР или союзных республик, разрыву дипломатических сношений, разрыву заключенных с Союзом ССР договоров и т. п., влечет за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-6. Шпионаж, т. е. передача, похищение или собирание с целью передачи сведений, являющихся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам, влечет за собою – лишение свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжелые последствия для интересов Союза ССР – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся, с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда с конфискацией имущества. Передача, похищение или собирание с целью передачи экономических сведений, не составляющих по своему содержанию специально охраняемой государственной тайны, но не подлежащих оглашению по прямому запрещению закона или распоряжению руководителей ведомств, учреждений и предприятий, за вознаграждение или безвозмездно, организациям и лицам, указанным выше, влекут за собою – лишение свободы на срок до трех лет. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

Примечание 1. Специально охраняемой государственной тайной считаются сведения, перечисленные в особом перечне, утвержденном Советом Народных Комиссаров Союза ССР по согласованию с советами народных комиссаров союзных республик и опубликовываемом во всеобщее сведение. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).[1149]1149
  * См, постановление Совета Министров СССР 8 июня 1947 г. (стр. 152).


[Закрыть]

Примечание 2. В отношении с действиями шпионажа, упомянутых в ст. 193 настоящего Кодекса, сохраняет силу ст. 193 того же Кодекса (9 января 1928 г. [СУ № 12, ст. 108]).

58-7. Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, влекут за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-8. Совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации, влекут за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-9. Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного или общественного имущества влечет за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58–10. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. ст. 58-2 – 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СЗ № 49, ст. 330]).

58-11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собою – меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58–12. Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении влечет за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-13. Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны, влекут за собою – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

58-14. Контрреволюционный саботаж, т. е. сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собою – лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела, с конфискацией имущества. (6 июня 1927 г. [СУ № 49, ст. 330]).

ЗАМЕЧАНИЯ ОБ ИСТОЧНИКАХ

Источники, на которые мы ссылаемся, можно разделить на две категории: «официальные», т. е. опубликованные в СССР, и «неофициальные», т. е. свидетельства иностранцев или людей, покинувших Советский Союз и опубликовавших свои материалы за рубежом.

Мы можем считать, что эти источники дополняют друг друга. Так, например, то, что рассказывают о жизни в концлагерях Александр Солженицын, генерал Горбатов и другие опубликованные в Советском Союзе авторы, лишь подтверждает и дополняет многочисленные книги и статьи бывших заключенных, изданные в течение последних тридцати лет на Западе. Сейчас как раз подходящий момент объединить весь этот разнохарактерный материал. Ибо со времени падения Хрущева поток разоблачений преступной практики сталинской эпохи практически иссяк. Как выразился в марте 1966 года первый секретарь компартии Белоруссии Машеров, число случаев, в которых «под видом борьбы с культом извращалась вся история КПСС», резко сократилось.

1. Сопутствовавшие событиям официальные сообщения не требуют особых разъяснений. Разумеется, они лживы, но они, тем не менее, содержат важнейшую информацию (неверно, скажем, что Мдивани был британским шпионом, но верно, что он был расстрелян). Кроме того, очень показательно оформление, придаваемое официальным сообщениям. Достаточно проследить вариации и усложнение версии убийства Кирова от простого первого сообщения до запутаннейшего заговора 1938 года.

2. Новейшие официальные сообщения. После доклада Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС в феврале 1956 года в СССР было опубликовано немало материалов, дающих верное или, по меньшей мере, более верное описание общего развития, конкретных событий и судеб отдельных лиц. Известная неполнота картины сохраняется, однако, в силу того, что весь этот материал сконцентрирован почти исключительно вокруг жертв, понесенных партией, причем практически игнорируются даже коммунисты-оппозиционеры. Тем не менее, этот материал содержит драгоценнейшую информацию по целому ряду вопросов, хотя эти сведения порой отрывочны, неполноценны и поданы скорее в журналистском, чем в научном оформлении. Как решительно настаивал в 1962 году на совещании историков А.В. Снегов, «недостойные, неприличные приемы еще подвизаются на седьмом году после XX съезда партии и имеют хождение».[1150]1150
  1. «Совещание историков», стр. 271 (Выступление А. В. Снегова).


[Закрыть] С тех пор, однако, положение только ухудшилось.

Доклад Хрущева на закрытом заседании XX съезда, как и открытые выступления на XXII съезде в октябре 1961 года, руководствовались принципом одностороннего отбора отдельных эпизодов террора. А поскольку совершенно ясно, что главным мотивом хрущевских разоблачений было стремление опорочить его политических противников пятидесятых годов – Берию, Молотова, Кагановича, Маленкова и Ворошилова, – то не все, что о них говорилось, следует принимать за чистую монету, особенно в последнее время, когда эти враги были вынуждены молчать.

Пример такого курьеза в поведении Хрущева, – да, впрочем, и всего руководства КПСС, – приводит сенатор Реале, в то время один из лидеров итальянской компартии, который сам слышал от Хрущева рассказ о том, как Берия был убит на месте во время заседания Президиума в июне 1953 года, а затем Реале должен был сидеть и в течение нескольких часов слушать якобы подлинную пленку с записью суда над Берией в декабре.

Но хотя хрущевский период и характеризуется определенным объемом сочинительства, думается, что когда он сам или кто-либо из его соратников ссылается на документы, то, по всей вероятности, эти документы подлинные. Да и вообще, хоть и не без остатков сомнения, следует принять за правду большую часть сообщений, сделанных в публичных выступлениях или еще где-либо. Те же соображения относятся к целому ряду книг, появившихся в СССР в течение последних десяти лет и посвященных реабилитированным политическим и военным деятелям. Как и во всех апологетических биографиях, в них, без сомнения, сказывается стремление изобразить описываемое лицо в максимально благоприятном свете. Верно, конечно, что в тех случаях, когда таких биографий было несколько, – как в случаях Тухачевского, Кирова, Якира, Блюхера и других, – в них имеется ряд расхождений в подробностях, по большей части (хотя и не всегда) незначительных. Это, несомненно, чаще всего объясняется тем, что авторы сами наткнулись на фактические затруднения. Во многих случаях документы были им тоже недоступны, и нередко приходилось полагаться на память оставшихся в живых родственников или иных свидетелей.

Неудовлетворенность документации с очевидностью обнаруживается в расхождениях советских источников по вопросу о датах смерти даже таких видных деятелей, как член Политбюро Влас Чубарь или начальник Генерального штаба маршал Егоров. Поскольку в целом ряде случаев в литературе называются две (а порой и больше, чем две) даты смерти, мне кажется уместным истолковывать их следующим образом: более ранняя дата отмечает время вынесения смертного приговора и является последней, отмеченной в следственном деле обвиняемого, казнь которого совершалась в ближайшие же дни. Если приговор был затем смягчен в результате нового административного решения, это не было отмечено в документах, доступных исследователю, и может быть установлено лишь на основе ряда других документов или свидетельств еще живущих работников НКВД. Но это всего лишь гипотеза. А в ряде случаев не менее вероятна просто путаница.

Когда в несколько другом контексте академик И. М. Майский на основании опыта эпохи культа заявил, что не каждому документу следует верить,[1151]1151
  2. Там же, стр. 148 (Выступление акад. Майского).


[Закрыть] он высказал также и пожелание, чтобы мемуарная литература осветила мотивы поведения людей даже и там, где документы достойны определенной степени доверия. И в самом деле, значительная часть недавней информации советского происхождения появилась в форме мемуарного и биографического материала. Материал этот весьма неравного качества. Вплоть до 1962 года (по крайней мере) только один Воениздат организовал специальную редакцию и допустил мемуаристов к своим архивам.[1152]1152
  3. Там же, стр. 148.


[Закрыть]

Как мы уже говорили выше, воспоминания советских граждан, переживших террор, представляют собой один из важнейших источников, подтверждающих, в частности, описания жизни в тюрьмах и лагерях, вышедшие за рубежами социалистического лагеря. Вспоминаются имена генерала Горбатова, маршала Рокоссовского, Григория Шелеста и других. Одно из лучших описаний жизни в лагере принадлежит перу Йожефа Лендьела, венгерского коммуниста с большим партстажем; его книга «От начала до конца» вышла в Будапеште, где в период оттепели ей была присуждена премия имени Кошута. К другой категории, конечно, относится повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», дающая в беллетристической форме замечательно точное описание жизни за проволокой. Как отметил один советский критик,[1153]1153
  4. В. Лакшин в «Новом мире» № 1, 1964, стр. 223–245: «Иван Денисович, его друзья и недруги».


[Закрыть] автор показал нам день из относительно благополучного периода лагерной жизни своего героя.

Солженицын описывает, правда, период более поздний, чем большой террор; период, когда смертность в лагерях существенно сократилась. Я, тем не менее, щедро цитировал эту повесть прежде всего потому, что, будучи исключительно живо написанной, она не дает возможности обвинить автора в искажении действительности. Кроме того, изменения, которые имели место в системе ГУЛАГа, не столь существенны, и их хорошо видно из сравнения с другими, тоже цитируемыми здесь источниками, в то время как день солженицынского героя – квинтэссенция этой системы в стадии полного совершенства.

3. Имеется также и некоторое число «официальных» материалов обоих периодов, не предназначенных для публикации. Самые содержательные из них – материалы «Смоленского архива»: документы Смоленского обкома ВКП[б], охватывающие период до 1938 года и захваченные в июле 1941 года немцами. Из этих документов было отобрано почти наугад около 500 папок, отосланных затем в Германию, где они попали в руки к американцам. Этот «архив» содержит живую документацию террора – больше в партийном, чем в общенародном разрезе – на территории Западной области, охватывавшей в 1929–1937 годах все пространство между Белоруссией, Украиной, Московской и Ленинградской областями с населением в шесть с половиной миллионов человек. Профессор Мерль Файнсод блестяще обработал эти документы в своей книге «Смоленск под советской властью».

В нашем распоряжении, хотя в неполном виде, имеется также секретная редакция государственного плана на 1941 год, с помощью которой можно составить понятие об объеме принудительного труда в системе ГУЛАГ а НКВД.

Некоторое число документальных свидетельств из самих ИТЛ тоже имелось на Западе уже в сороковых годах. Доклад Хрущева на закрытом заседании XX съезда также попал на Запад по тайной линии связи; он до сих пор так и не опубликован в Советском Союзе, а полученный за границей текст никогда не был официально признан правильным. В последнее время из Советского Союза поступила еще кое-какая, хоть и менее значительная документация. Это стенографические записи или обзоры дискуссий на доверительных встречах советских историков.

4. Свидетельства жертв, выехавших за пределы коммунистического мира и опубликовавших свои воспоминания на Западе. Среди них весьма замечательные личности, умеющие наблюдать, живо описывать и заслуживающие полного доверия. В нашем распоряжении имеются воспоминания видного литературного критика Иванова-Разумника, вдовы члена Политбюро компартии Германии Маргариты Бубер-Нойман, замечательного историка профессора Штеппа. К счастью (только в интересах исследования, конечно), один из ведущих исследователей проблемы принудительного труда, профессор Сваневич сам побывал в лагерях и едва-едва избежал расстрела в Катыни. Не менее драгоценны свидетельства и не столь выдающихся бывших з/к: Солоневича, бывшей швейцарской коммунистки Элиноры Липпер и получивших право убежища в Австралии Владимира и Евдокии Петровых.

Мы находимся в благоприятном положении в отношении получения взаимодополняющей информации о концлагерях – причем с существенными подробностями – из советских и несоветских источников. Д. Далину и Б. Николаевскому уже в 1948 году удалось, опираясь на свидетельства оказавшихся на Западе бывших заключенных, составить список в несколько сот лагерей и лагерных зон. Существование некоторых наиболее отдаленных и малоизвестных из них подтвердилось потом из советских источников, как, например, существование лагеря при золотом прииске Мальдяк в глубине Колымского края, о котором рассказал в своих воспоминаниях генерал А. В. Горбатов. Точно так же условия жизни в лагерях обрисовываются аналогичным образом в источниках обеих категорий. Свидетельство генерала Горбатова о том, как уголовные преступники «урки» обращались с политзаключенными, вполне аналогично свидетельствам заключенных, опубликованным на Западе. Хлебный паек на Колыме описан на Западе Элинорой Липпер совершенно так же, как Григорием Шелестом в его «Колымских заметках», опубликованных в советском журнале «Знамя». И так далее.

Полноценным и честным свидетельствам вырвавшихся на Запад заключенных не верили. Вайсберг так и пишет в своей книге:

«Я знаю, что я стану предметом нападок тех, кто сделали своей профессией защиту системы всеобщего обмана. Я знаю, что подобно всем моим предшественникам, я стану объектом бессовестной клеветы. Я не могу избежать этого, потому что нет законных средств для доказательства того, что я говорю правду. Советские карательные органы освобождают своих заключенных без бумаг и документальных свидетельств. Но История дает правде оружие, которого она лишает ложь. Ложь существует во множестве обличий, правда только в одном. Несколько сот человек выехали из СССР одновременно со мной. Некоторые из них, возможно, умерли или снова попали в тюрьму, но другие остались, наверное, в живых и пользуются свободой. Я не знаю, где они сейчас, но в один прекрасный день они также могут заговорить. И они скажут то же, что говорю я, и содержание их свидетельств подтвердит правдивость моего рассказа».[1154]1154
  5. Weissberg, Conspiracy of Silence, p. 14.


[Закрыть]

5. Последний и наиболее спорный из наших первоисточников – свидетельства лиц, имевших доступ к политической и полицейской информации. Сюда относятся несколько книг особого рода.

В тоталитарном государстве проблема научного доказательства принимает специфические формы. Официальные заявления власти не заслуживают в нем доверия, потому что многие из них совершенно очевидно лживы. В результате, правдивая информация просачивается лишь в форме слухов.

Новейшие советские признания подтверждают, что утечка даже самых секретных данных продолжалась и в самом 1937 году; это видно хотя бы из того, что насильственный характер смерти Орджоникидзе не остался тайной даже для низовых партийных работников, как и для нескольких эмигрантов, появившихся в то время на Западе. Разумеется, не всякий слух верен и не все, что передается из уст в уста – правда. В политической информации самый верный, хоть и не безупречный, источник – слухи на высоком политическом или полицейском уровне. Один из ярчайших примеров – нашумевший в свое время очерк «Московский процесс» (Письмо старого большевика). Это «Письмо» впервые появилось в номерах от 22 декабря 1936 и 17 января 1937 г. меньшевистского «Социалистического вестника», выходившего в то время в Париже, а затем было перепечатано отдельной брошюрой в 1937 году в Нью-Йорке. Его автором оказался потом (оставшийся поначалу анонимным) Борис Николаевский, никакой не старый большевик, но старый меньшевик, работавший некоторое время после Октября директором Института Маркса и Энгельса и сохранивший, кроме того, свои еще дореволюционные связи кое с кем из большевиков. Рыков, например, приходился ему шурином. А с Бухариным, когда тот приезжал в Европу в 1936 году, Николаевский имел несколько встреч. Бухарин и послужил источником для описания определенных настроений в партии, как они поданы в очерке. Большая часть информации Николаевского, однако, и, в частности, все места, оценивающие положение в конце 1936 года, опираются на другие источники – главным образом, на сведения, полученные от Карла Раппопорта, известного французского и русского коммуниста и друга Ленина. В господствовавшей в то время обстановке, более свободной, чем в последовавший период сталинщины, разговоры и настроения, имевшие место на довольно высоком уровне старого состава партии, могли просочиться в этом виде за границу, что, впрочем, повторилось и при Хрущеве. «Московский процесс» не должен, конечно, расцениваться как первоисточник; используя его, мы старались не забывать, что это информация из вторых рук.

Неплохим предварительным критерием для оценки такого рода сведений может служить вопрос о том, кто таков автор – реальная личность или просто имя на обложке (не забудем, что даже в ученых кругах Запада необъяснимым успехом пользуются порой книги вымышленных авторов); затем важно выяснить, подтверждаются ли сведения автора другими – в особенности более поздними – свидетельствами и созвучны ли они политическим и общим условиям времени. К лучшим и наиболее верным источникам следует отнести те, которые стали предметом упорной и ожесточенной диффамации и личной клеветы против автора (что со сталинской точки зрения вполне понятно). Так, например, книга «Я выбрал свободу» Виктора Кравченко в широчайших кругах изображалась как фальшивка организаторов холодной войны (термин «холодная война», как порой и теперь, употреблялся для обозначения не какой-либо определенной международной политики, а лишь нежелательной руководству КПСС элементарной гласности вокруг определенных фактов и убеждений); полился поток голословных нападок на личные качества автора. Кравченко дает не так много интересующих нас сведений, хотя его вторая книга «Я избрал правосудие» – отчет о его процессе против французского коммунистического журнала «Леттр Франсэз» – полезна тем, что содержит свидетельские показания ряда бывших заключенных, многие из которых без этого, несомненно, остались бы неопубликованными.

Другой автор, тоже ставший объектом упорной травли – это Вальтер Кривицкий, для нашей работы полезный, хотя и не столь важный источник. У него есть недостатки. Во-первых, его память (или его способность сопоставлять свои воспоминания с опубликованным материалом) оставляет желать лучшего. В результате, его рассказ страдает порой «хронологическими провалами». Это значит, что совершенно верная информация смещается у него во времени. Это обычно можно исправить. Во-вторых, близость В. Кривицкого к подлинным источникам сведений не так уж велика. И, наконец, особенность, которая, между прочим, мало отмечалась исследователями: Кривицкий очень следит за тем, чтобы вместе с теми или иными действиями правящей клики не выдать и подлинной государственной или военной тайны. Кривицкий покинул советскую службу 5 декабря 1937 года, этот момент позволяет провести грань между сведениями, полученными им непосредственно из источника, и позднейшими спекулятивными построениями.

Более крупный работник НКВД, Александр Орлов, занимал в свое время должность заместителя начальника экономического отдела ОГПУ и поддерживал тесные сношения с определенным числом руководящих работников карательных органов – в частности, с Мироновым, одним из ближайших помощников Ягоды по подготовке процесса Зиновьева. Его книга, неудачно названная «Тайная история преступлений Сталина», представляется нам достойным большого доверия источником, во всяком случае, примерно до конца 1937 года, т. е. до времени последнего возвращения автора в Советский Союз. Орлов покинул советскую службу 13 июля 1938 года. Правда, его ближайшие товарищи по работе в НКВД были к этому времени давно уже вычищены, а немногие пережившие чистку, во-первых, едва ли продолжали говорить с ним откровенно и, во-вторых, едва ли могли добиться полноценной информации от новых хозяев террористической машины. Помимо этих двух фактов, проявившихся в убывающей степени подробности и уверенности в сказанном, свидетельство Орлова отлично выдерживает проверку. (Мне удалось, например, с помощью одного коммуниста из Восточной Европы, незнакомого с книгой Орлова, проверить два из описанных им незначительных, но характерных фактов, касающихся знакомых моего собеседника). А недавно целый ряд описанных у Орлова фактов, как, например, подробности самоубийств начальника Горьковского областного управления НКВД Погребинского и начальника политического отдела Украинского НКВД Козельского, подтверждены в Самиздате.[1155]1155
  6. P. Yakir in Survey No. 70–71, 1969. Письмо в редакцию журнала «Коммунист» 2 марта 1969 г. Оригинальный русский текст см. «Посев» № 5, 1969.


[Закрыть]

Другой источник, хорошо выдерживающий сопоставления с позднейшими свидетельствами, – это все, что написано бывшим крупным советским командиром Александром Барминым.

Свидетельства ряда других эмигрантов не столь солидны. С одной стороны, положение их авторов в советской жизни не поддается полноценной проверке, и их личная близость к событиям представляется преувеличенной; с другой стороны, невозможно проверить всю предлагаемую ими информацию – порой входящие в нее отдельные сведения не совпадают или плохо увязываются с другими источниками; впрочем, вполне возможно, что в силу недостаточной посвященности в кухню партийной политики, они просто передают слухи, распространявшиеся в более наивной среде. Сюда относится верная или искаженная передача рассказов, услышанных в тюрьмах и лагерях от людей, по всей вероятности, ближе стоявших к политике того времени. Значительная часть этих сообщений лишена познавательной ценности, но среди них есть книги, содержащие зерна подлинной информации; они, по меньшей мере, точно передают слухи, не противоречащие установленным фактам и дающие порой дополнительные сведения. Я пользовался иногда такими сведениями, отмечая их словами «как говорили» – в тех случаях, когда объективная вероятность и отсутствие оснований для фальсификации оправдывали в моих глазах это использование.

Вторичные источники по большей части ясны. Это работы, охватывающие массы первичного материала, как например, «Принудительный труд в СССР» Николаевского и Далина.