Текст книги "Большой террор. Книга II"
Автор книги: Роберт Конквест
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Особой суровостью отличался женский лагерь в Сталиногорске (ныне Новомосковск). Заключенных женщин посылали на подземные работы в шахты. Во втором лаготделении Алексеевке в Каргопольской группе было полно заключенных-иностранцев, которые не успели совершить никаких нарушений в других лагерях, ибо были посланы прямо туда. Тем не менее этот лагерь считался особо тяжелой штрафной командировкой. В Алексеевке было немало польских евреев, сбежавших от наступавших гитлеровцев и вот теперь погибавших пачками в советском штрафном лагере. Эти люди ненавидели сталинский режим еще более сильно и страстно, чем кто бы то ни было из заключенных.[462]462
169. Nerling, pp. 56–57.
[Закрыть]
Солженицынскому Шухову повезло в одном отношении: он не попал на лесозаготовки. Лесозаготовительные лагеря отличались низкими рационами питания и тяжелыми нормами выработки. Профессор Свяневич, в свое время переживший лагеря, пишет, что бывшие заключенные склонны преувеличивать численность людей, отправленных на лесоповал. Пропорция заключенных-лесорубов кажется выше потому, что во всех других лагерях постоянно слышалась угроза «отправить на лесоповал». Для человека, не привыкшего к тяжелой физической работе, направление на продолжительный срок на лесозаготовки было равносильно смертному приговору.[463]463
170. Swianiewicz, p. 296.
[Закрыть]
Имеются показания фельдшера одного из северных лесных лагерей. За две зимы, – говорит он, – в некоторых бригадах умерло по 50 % заключенных. В среднем же каждый год от смертей и истощения терялось около 30 процентов рабочей силы.[464]464
171. Там же, стр. 297.
[Закрыть]
Заключенный-поляк, короткое время пробывший в лагере Алексеевка, описывает необычную «смерть на ногах». Два человека упали мертвыми, когда бригады выходили из лагерных ворот. В его собственной бригаде в первый же день умерло на работе три человека.[465]465
172. Там же, стр. 224.
[Закрыть] Очень деятельный человек мог иногда оставаться внешне здоровым в течение года или полутора, выполняя 120–150 процентов нормы. Но такого человека подстерегала, как правило, скоропостижная смерть от разрыва сердца. Этих «здоровяков» часто находили мертвыми на нарах по утрам.[466]466
173. Dallin and Nicolaevsky, p. 38.
[Закрыть]
Даже сравнительно мягкие лесные лагеря были лагерями смерти. Заключенные-финны – а уж они-то специалисты по лесозаготовкам – утверждают, что нормы были невыносимы даже при хорошем питании. «Выполнять» их заключенные умудрялись либо с помощью обмана – знаменитой лагерной туфты, – либо давая взятки учетчикам. В качестве примера туфты приводится сдача одного и того же дерева дважды – для чего незаметно отпиливался отмеченный учетчиком конец ствола.
Герлинг пишет, что ни разу не встречал заключенного, проработавшего на лесоповале больше двух лет. После года люди становились уже неизлечимыми. Их переводили на более легкую работу, как доходяг, а оттуда дорога вела в морг.[467]467
174. Herling, p. 41.
[Закрыть]
Стадия доходяги была последней стадией лагерной жизни очень многих. Изможденный человек, доведенный до такого состояния, когда от него нельзя было получить никакой серьезной работы, переводился на голодную пайку. Ему разрешалось оставаться в лагере и выполнять случайную работу в зоне, пока умрет. Существование доходяг признано теперь как западными, так и недавними советскими публикациями. Генерал Горбатов, например, описывает обычные симптомы доходяги[468]468
175. Горбатов, стр. 148.
[Закрыть] и подтверждает, что заболеть в лагере обычно означало умереть. Ибо если вы ослабевали, вам снижали пайку, и обратного хода уже не было.[469]469
176. Там же, стр. 152.
[Закрыть]
Сам Горбатов – до ареста командир дивизии – радовался тому, что подметал полы в помещении лагерной администрации: он «в какой-то степени стал лучше утолять свой голод… сметая со столов крошки, корочки, а иногда и кусочки хлеба в свою торбу».[470]470
177. Там же, стр. 155.
[Закрыть] От смерти Горбатова спас дружественно расположенный к нему доктор, который перевел его на легкую работу.
Все источники подчеркивают: в большинстве лагерей продолжительное выживание заключенного на общих работах было редкостью. Выживали большей частью те, кто на общие работы не попадал – то есть работал в конторе, обслуге, медчасти и т п.
В плохие периоды особенно наполнялись лагеря для больных и инвалидов, а самые крупные бригады из тех, кто мог еще работать, рубили лес и копали могилы.[471]471
178. Lengyel, р. 15.
[Закрыть] Мертвецов хоронили в больших ямах, с бирками, привязанными к ноге.[472]472
179. Там же, стр. 17; см. также Herling, р. 150.
[Закрыть]
По скромной оценке, из данного количества заключенных, отправленных в лагеря, через два-три года оставалась в живых половина.[473]473
180. Beck and Godin, Russian Purge and the Extraction of Confession.
[Закрыть] По сообщению бывшего работника НКВД,[474]474
181. White Book, p. 144.
[Закрыть] на строительстве Беломорско-Балтийского канала было занято двести пятьдесят тысяч заключенных. Смертность составляла семьсот человек в день (эта цифра подтверждается и другими источниками).[475]475
182. Cm. Kravchenko, I Chose Justice, p. 259.
[Закрыть] Однако каждый день на канал привозили полторы тысячи новых узников, так что наполнение лагерей все росло.
Из советских источников известно время выживания в лагерях многих осужденных. Так, Радек прожил два года после приговора, Раковский – три года, Сокольников – два.[476]476
183. См. даты их смертей в биогр. справках к стенограф, отчету XI съезда РКП[6]4 стр. 844, 850.
[Закрыть]
В 1933 году смертность в советских лагерях оценивается в десять процентов всего количества заключенных. К 1938 году она поднялась до двадцати процентов.[477]477
184. Swianiewicz, р. 17.
[Закрыть] Почти все, арестованные в 1936 году, исчезли с лица земли к 1940 году. Женщина, работавшая в лагерном госпитале, свидетельствует, что в 1939 и 1940 годах госпиталь заполняли главным образом пациенты, осужденные в 1937 и 1938 годах, но к 1941 году их оставалось уже очень мало.[478]478
185. Lipper, s. 204.
[Закрыть]
Согласно одному осторожному подсчету, в период 1927–1938 годов смертность превысила нормальную на 2,3 миллиона человек – в результате действия лагерей и ссылки.[479]479
186. Swianiewicz, p. 17.
[Закрыть] Конечно, после этого умерло еще большинство тех, кто попал в лагеря и тюрьмы во время ежовщины и к концу 1938 года оставался в живых. Другой весьма обоснованный расчет дает цифру умерших в лагерях с 1936 по 1939 год: два миллиона восемьсот тысяч. Согласно тому же расчету, с 1939 по 1941 год за колючей проволокой умерло еще 1,8 миллиона заключенных.[480]480
187. V. Kosyk in Russian Oppression in the Ukraine, London, 1962.
[Закрыть]
Во всяком случае на волю вышла лишь малая часть из тех, кто тогда попал в лагеря. Долгое время наилучшие свидетельства о лагерной жизни мы имели лишь от немецких коммунистов, взятых из лагерей и переданных Сталиным в руки гестапо в 1939-40 годах, от поляков, освобожденных по договору 1941 года, и от тех нескольких человек, которые освободились в силу стечения необыкновенных, исключительных обстоятельств. В целом же освобождение из лагерей было явлением редким – и так же редки выжившие в лагерях с ежовщины до послесталинских амнистий. «Зачем скрывать – их возвращалось мало» – писала Ольга Берггольц (сама пробывшая некоторое время в заключении).[481]481
188. «Тот год». См. «Новый мир» № 8, 1956, стр. 28.
[Закрыть]
Длительность срока имела для приговоренных в годы ежовщины очень небольшое значение (тех, кого выпустили после войны, в 1947-48 годах снова арестовали). Обычно когда срок у политического заключенного кончался, его вызывали к оперуполномоченному и сообщали, что срок продлен на столько-то лет. Были и такие случаи, когда под конец срока заключенных этапировали в тюрьмы Москвы и других городов, заново допрашивали и осуждали за «новые» преступления. Вот как об этом у Солженицына:
«Шухову и приятно, что на него все пальцем тычут: вот, он-де срок кончает, – но сам он в это не больно верит. Вон, у кого в войну срок кончался, всех до особого распоряжения держали, до сорок шестого года. У кого и основного-то сроку три года было, так пять лет пересидки получилось. Закон – он выворотной. Кончится десятка – скажут, на тебе еще одну. Или в ссылку».[482]482
189. Солженицын, т. 1, стр. 51-2.
[Закрыть]
Известны люди, пробывшие в лагерях по семнадцать лет, выжившие там и реабилитированные. Например, некий Снегов, упомянутый Хрущевым на XX съезде КПСС, или генерал-лейтенант Тодорский.[483]483
190. Доклад на закр. заседании XX съезда КПСС, стр. 46, Б. Дьяков в «Октябре» № 7, 1964.
[Закрыть] Обычно такие отбывали сроки в менее тяжелых лагерях. Но большинство опубликованных в Советском Союзе свидетельств о лагерях исходят от людей типа Горбатова, который оказался в числе освобожденных в 1940 году командиров, а иначе бы не выжил. (Реабилитация даже тех немногих, кого она коснулась в те времена, проходила медленно. Как Горбатов узнал позже, за него заступился Буденный, и 20 марта 1940 приговор был отменен с назначением дела к пересмотру. Но Горбатова привезли из Магадана в Бутырскую тюрьму лишь 25 декабря 1940 года, 1 марта 1941 года перевели на Лубянку, а 5 марта того же года освободили).[484]484
191. Горбатов, стр. 163-4 и 167-8.
[Закрыть]
Другие выжившие свидетели – это люди с судьбой Солженицына. Он сам пишет, что в сравнительно «хороший» период лагерной истории, т. е. после войны, человек мог продержаться в лагерях десять лет «не околев», но вряд ли дольше.[485]485
192. Солженицын, т. 1, стр. 51.
[Закрыть] Самого Солженицына выпустили в ссылку через восемь, как раз после смерти Сталина. Его, к счастью, арестовали позже других. Человеку, арестованному в 1938 году, надо было выдержать не десять лет, а семнадцать – восемнадцать. Из тех, кого арестовали в 1936-38 годах, выжило вряд ли даже десять процентов. Эту цифру подтверждает, например, советский историк Рой Медведев. По его подсчетам в лагерях до войны погибло 90 процентов заключенных.[486]486
193. Рой Медведев, стр. 45.
[Закрыть] А по подсчетам академика Сахарова процент погибших был значительно выше. Он пишет: «Лишь в 1936-39 гг. было арестовано более 1,2 миллиона членов ВКП(б) – половина всей партии. Только 50 тысяч вышло на свободу – остальные были замучены при допросах, расстреляны (600 тысяч) или погибли в лагерях».[487]487
194. Сахаров, «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», Турин, 1968, стр. 49.
[Закрыть] Таким образом, можно полагать, что всех выживших в лагерном заключении по всему Советскому Союзу, было отнюдь не больше одного миллиона человек. А остальные семь с лишним миллионов? Из них около трех, миллионов человек было либо казнено, либо умерло в лагерях только за два года пребывания у власти Ежова. В речи, произнесенной 1 августа 1951 года, член Политбюро Союза коммунистов Югославии Моше Пьяде сказал, что «в 1936, 1937 и 1938 годах в Советском Союзе было ликвидировано три миллиона человек».[488]488
195. См. Wladimir Dedijer, Tito Speaks, London, 1953, p. 102.
[Закрыть] Остальные погибли в последующие годы, причем фактическое количество смертей было еще выше – к ним ведь добавлялись жертвы продолжавшихся арестов.[489]489
196. Сколько вообще людей погибло в результате террора – см. Прилож. А.
[Закрыть]
В поэме «Теркин на том свете» Александр Твардовский писал:
«Там – рядами, по годам
Шли в строю незримом
Колыма и Магадан,
Воркута с Нарымом.
За черту из-за черты
С разницею малой
Область вечной мерзлоты
В вечность их списала.
Из-за проволоки той
Белой-поседелой —
С их особою статьей,
Приобщенной к делу…
Кто, за что, по воле чьей
– Разберись наука…».[490]490
197. А.Т.Твардовский, Собр. соч., т. 3, Москва, 1967, стр. 273-4 и «Известия» 18 августа 1963.
[Закрыть]
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
БОЛЬШОЙ СПЕКТАКЛЬ
Подготовку самого крупного из всех процессов вели менее опытные люди, чем режиссеры предыдущих судебных спектаклей – судилищ над Зиновьевым и Пятаковым. Ветераны НКВД к тому времени уже сошли со сцены. Заместитель Наркома внутренних дел Агранов, в свое время личный друг Сталина, последовал за Ягодой и его людьми. Современная биографическая справка утверждает, что он «в 1937 году исключен из партии за систематические нарушения социалистической законности»,[491]491
1. Ленин, Собр. соч., т. 53, стр. 463 (Биогр. справка).
[Закрыть] словно предлагая нам верить, будто партийное руководство в 1937 году не одобряло такую практику!
Агранов погиб (наиболее вероятно расстрелян) в 1938 году.[492]492
2. Там же.
[Закрыть] Его жена тоже расстреляна.[493]493
3. П. Якир, Письмо в редакцию журнала «Коммунист» 2 м^Р: м. «Посев» № 5, 1969); Lermolo, Face of a Victim, p. 284.
[Закрыть]
Прежних руководителей НКВД – Молчанова и Миронова, Агранова и Гая – заменила команда Ежова, в которой опытными людьми были Заковский из Ленинграда, бывший командир пограничных войск при Ягоде Михаил Фриновский и, до известной степени, бывший начальник ГУЛАГа Матвей Берман. (В январе 1938 года Берман был переведен с поста заместителя Наркома внутренних дел на должность Наркома связи. Его заменил Заковский). Иностранный отдел НКВД возглавил Слуцкий.[494]494
4. Orlov, The Secret History of Stalin's Crimes, p. 302, p. 264*
[Закрыть] Все четверо исчезли на протяжении последующего года, но они все же успели подготовить судебный спектакль, оказавшийся не на много хуже двух предыдущих. Заговор был более сложным и более ужасающим, и на процессе произошло больше ошибок в отдельных деталях – ошибок, привлекших внимание серьезных критиков. Но в целом процесс был достаточно успешным.
Можно думать, что к тому времени публичных процессов уже не требовалось. Ведь и оппозиция и все полунезависимые голоса в окружении Сталина были полностью подавлены. Так что третий процесс был в этом смысле не более, чем «парадом победы». На процессе были собраны воедино все виды оппозиций, а также вредительство, террор, измена и шпионаж. Эти «компоненты» были представлены публике как составные части общего громадного заговора. Готовя первый из трех процессов – суд 1936 года над Зиновьевым, Каменевым и другими, – начальник отдела НКВД Молчанов представил Сталину особую диаграмму. На ней цветными линиями было обозначено, когда и через кого Троцкий якобы связывался с заговорщиками внутри страны.[495]495
5. Там же, стр. 119.
[Закрыть] Подобная диаграмма, начерченная для процесса Бухарина, Рыкова и других, была бы куда более сложной.
Судебный процесс открылся в Октябрьском зале Дома Союзов 2 марта 1938 года. На его подготовку ушло больше года, но масштаб спектакля был крупнее, чем масштаб двух предыдущих зрелищ того же рода.
Ибо теперь все нити были связаны в один узел. «Правые» – Бухарин и Рыков – оказались союзниками Троцкого и прежних троцкистско-зиновьевских «заговорщиков»; «открылись» их связи с так называемыми «бывшими троцкистами», которых еще не судили, с обычным набором террористических групп и, наконец, с разведками нескольких государств. «Выяснилось», что они успели создать два «резервных» центра; что были непосредственно связаны с делом Енукидзе и, не менее тесно, с «военным заговором» Тухачевского. Больше того, «вскрылись» их организационные связи с «националистическим подпольем» полудюжины нерусских республик. В «правые» группировки были будто бы вовлечены десятки людей, считавшихся верными сталинцами. И, наконец, их крупными соучастниками были сам Нарком внутренних дел Ягода со своими ближайшими помощниками.
Слабый свет зимнего пасмурного дня был недостаточен для узкого длинного зала. Все время, днем и вечером, горели электролампы.[496]496
6. F. Maclean, Eastern Approaches, London, 1941, p.93.
[Закрыть] При таком неверном смешанном свете в зал ввели разношерстный набор обвиняемых.
На первом из трех процессов, в 1936 году, только Зиновьев, Каменев и, в меньшей степени, Смирнов были видными фигурами. Главные действующие лица второго процесса – Пятаков, Радек и Сокольников – были еще меньшего калибра. И в том и в другом случае «окружение» главных обвиняемых составляли третьеразрядные «террористы» и чуть более интересные инженеры-«вредители». Теперь все выглядело иначе.
На скамье подсудимых сидели три члена ленинского состава Политбюро – Бухарин, Рыков и Крестинский. Рядом с ними был легендарный Раковский – руководитель революционного движения на Балканах и на Украине. Зловещий Ягода – олицетворение тайной полиции – поглядывал направо и налево с крысиной подозрительностью. А основное ядро остальных подсудимых составляли высшие работники сталинского государственного аппарата. Розенгольц, Иванов, Чернов и Гринько были до предыдущего года наркомами; Зеленский возглавлял Центросоюз; Шарангович руководил Белорусской партийной организацией. Впервые рядом с этими «европейцами» сидели два «азиата» – узбеки Ходжаев и Икрамов, за год до того «разоблаченные» как «буржуазные националисты». К этим главным политическим обвиняемым были добавлены пять значительно более мелких работников: сотрудник советского торгпредства в Берлине Бессонов, сотрудник Наркомата земледелия Зубарев и бывшие секретари Ягоды, Куйбышева и Максима Горького. Наконец, в качестве ужасающей новинки на скамье подсудимых находились три человека, совсем далекие от общественной жизни, – врачи Плетнев, Левин и Казаков. Первые два были весьма известны в своей области, а также являлись самыми старшими среди обвиняемых (66 и 68 лет соответственно).
В обвинительном заключении перечислялось решительно все – шпионаж, вредительство, подрыв советской военной мощи, провокация нападения на СССР, заговор с целью расчленения Советского Союза, свержения общественного строя в стране и восстановления капитализма. С этими целями обвиняемые, дескать, создали широкую конспиративную организацию из троцкистов, зиновьевцев, «правых», меньшевиков, эсеров и «буржуазных националистов» на всей территории Советского Союза. Они будто бы действовали в тесном сотрудничестве с «военными заговорщиками». Многие из подсудимых, говорилось в обвинительном заключении, были немецкими, английскими, японскими или польскими шпионами с давних пор – с начала двадцатых годов. Некоторые были агентами царской охранки в революционном движении. Вредительские акты совершались в промышленности, сельском хозяйстве, торговле и финансовой области.
Что касается террора, то на обвиняемых была возложена ответственность за убийство Кирова, для чего Ягода создал условия через своего ленинградского сотрудника Запорожца. Кроме того, обвинительное заключение приписывало им умерщвление Куйбышева и Максима Горького, умерших, как считалось до того, естественной смертью. Была якобы также ускорена смерть бывшего начальника ОГПУ Менжинского и сына Горького – Пешкова. Все это были, мол, «медицинские убийства», причем Ягода был обвинен также в попытке отравить Ежова. Помимо этого, в обвинительное заключение был вписан знакомый по прошлым процессам набор безуспешных попыток покушения на Сталина и других партийных руководителей.
Против главного подсудимого Бухарина было выдвинуто еще одно, совершенно новое, обвинение: он якобы, пытался в 1918 году захватить власть, убив Ленина и Сталина.
Как и на двух предыдущих процессах, председательствовал Ульрих. Одним из членов суда был тоже знакомый по прошлым спектаклям Матулевич, другим – «новичок» Иевлев, более молодой по возрасту и стажу. Государственным обвинителем был опять Вышинский. Защитников имели только трое подсудимых – врачи. Левина защищал адвокат И. Брауде, а Плетнева и Казакова – Н. Коммодов. Эти два адвоката в меру сил помогали обвинителю на предыдущем процессе по делу Пятакова и других.
ПРИЗНАНИЕ, ВЗЯТОЕ ОБРАТНО
Первая сенсация на процессе произошла почти немедленно после его начала, когда суд приступил к опросу подсудимых, признают ли они себя виновными. Все, один за другим, признавали, пока дело не дошло до Крестинского.
Крестинский (по описанию присутствовавшего на процессе журналиста Маклина) «бледный, тусклый, потрепанного вида человечек со стальными очками на ястребином носу»,[497]497
7. F. Maclean, p. 86.
[Закрыть] твердо ответил Ульриху:
«Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником „право-троцкистского блока“, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Председательствующий: Ваше признание на предварительном следствии вы не подтверждаете?
Крестинский: Да, на предварительном следствии признавал, но я никогда не был троцкистом.
Председательствующий: Повторяю вопрос, вы признаете себя виновным?
Крестинский: Я до ареста был членом Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), и по сей час остаюсь я таковым.
Председательствующий: Вы признаете себя виновным в участии в шпионской деятельности и в участии в террористической деятельности?
Крестинский: Я никогда не был троцкистом, я не участвовал в «право-троцкистском блоке» и не совершил ни одного преступления.[498]498
8. «Дело Бухарина», стр. 37–38.
[Закрыть]
После опроса подсудимых о признании ими вины был объявлен двадцатиминутный перерыв. Делались предположения, что перерыв понадобился для оказания некоторого закулисного давления на Крестинского. Возможно, что и так, однако перерыв после опроса объявлялся и на двух предшествовавших процессах, и в тех случаях был лишь на пять минут короче.
Заседание продолжилось допросом первого из обвиняемых – Бессонова, который, занимая пост советника посольства в Берлине, поддерживал якобы контакт с Троцким и его сыном Седовым. Бессонов «мрачный, с серым лицом, напоминавший скорее робота, нежели человека»,[499]499
9. F. Maclean, p. 86.
[Закрыть] был арестован 28 февраля 1937 года, через двадцать четыре часа после ареста Бухарина и Рыкова. До 30 декабря 1937 года он отрицал выдвинутые против него главные обвинения. Тем не менее, 13 августа 1937 года его судила Военная коллегия Верховного суда СССР, «заседавшая почти в том же составе, что и на настоящем процессе».[500]500
10. См. «Дело Бухарина», стр. 631.
[Закрыть] Суд был закрытым, он не приговорил Бессонова к наказанию и не оправдал его, а направил дело на доследование.
Это не может означать ничего другого, кроме «консервации» Бессонова для использования на готовившемся большом процессе. У Бессонова было эсеровское прошлое, а дипломат невысокого ранга с подобным прошлым был заведомой жертвой террора – такие люди погибли почти все. Дело просто в том, что Бессонову была уготована роль курьера на предстоящем процессе – роль связиста, к которой он, по своей работе в Берлине, очень подходил. В свое время, в 1935 году, таким же образом была отложена расправа над несколькими комсомольскими работниками в Ленинграде – их держали в живых до суда над Зиновьевым.
Теперь, когда Бессонов показал, что участвовал в троцкистском заговоре вместе с Крестинским, Вышинский ему напомнил, что Крестинский свое участие отрицает. Бессонов улыбнулся. Вышинский спросил: «Чего вы улыбаетесь?» и услышал ответ: «Я улыбаюсь, потому что я стою здесь, на этом месте, потому что Николай Николаевич Крестинский назвал меня как связиста с Троцким. И, кроме него и Пятакова, никто об этом не знал».[501]501
11. Там же, стр. 49.
[Закрыть] Так проступают наружу отдельные детали механики получения признаний – когда у человека требуют назвать сообщника и в конце концов он называет первое попавшееся имя, а потом этот «сообщник» оговаривает его самого; так выявляется существование запутанной сети, в которую следователи ловили людей. Позже, в последнем слове на процессе, Бессонов опять заметил, что безнадежность сопротивления следствию стал понимать только в октябре 1937 года, когда Крестинский его оговорил.[502]502
12. См. там же, стр. 631-2.
[Закрыть]
В целом, после того как Бессонов ответил по нескольким пунктам о своих связях с Седовым и Пятаковым, его допрос превратился главным образом в повод для нападок прокурора на Крестинского. Последний признал, что встречался с Бессоновым на Западе, но отрицал какие-либо троцкистские связи:
Вышинский: А о троцкистских делах?
Крестинский: Мы с ним не говорили. Я троцкистом не был. Вышинский: Никогда не говорили? Крестинский: Никогда.
Вышинский: Значит Бессонов говорит неправду, а вы говорите правду. Вы всегда говорите правду? Крестинский: Нет.
Вышинский: Не всегда. Подсудимый Крестинский, нам придется с вами разбираться в серьезных делах и горячиться не нужно. Следовательно, Бессонов говорит неправду?
Крестинский: Да.
Вышинский: Но вы тоже не всегда говорите правду. Верно? Крестинский: Не всегда говорил правду во время следствия.
Вышинский: А в другое время говорите всегда правду? Крестинский: Правду.
Вышинский: Почему же такое неуважение к следствию: когда ведут следствие, вы говорите неправду! Объясните. Крестинский:(молчит).[503]503
13. Там же, стр. 49–50.
[Закрыть]
Несколько минут спустя Бессонов заговорил о формулировках, якобы слышанных им от Крестинского. Вышинский перебил его недовольным тоном: «Коротко, потому что я думаю, что об этих задачах будет говорить сам Крестинский позже». А когда Бессонов изложил кратко свою версию, Вышинский обратился к Крестинскому и спросил: «Подсудимый Крестинский, вы не припомните таких „дипломатических“ разговоров с Бессоновым?» На что Крестинский твердо ответил: «Нет, у нас не было таких разговоров».[504]504
14. Там же, стр. 51.
[Закрыть] Еще через две минуты – такой обмен репликами: Вышинский: Вы деталей не помните, а Бессонов помнит. Крестинский: Не было ни одного звука о троцкистских установках.[505]505
15. Там же, стр. 51–52.
[Закрыть]
В конце концов вопрос о показаниях Крестинского на предварительном следствии был поставлен прямо: Вышинский: Но ваше признание?
Крестинский: На следствии я несколько раз давал неправильные показания.
Вышинский: Вы говорили, что «в состав троцкистского центра я формально не входил». Это правда или неправда?
Крестинский: Я вообще не входил.
Вышинский: Вы говорите, что формально не входили. Что здесь правда, что здесь неправда? Может быть все правда или все неправда, или наполовину правда? На сколько процентов, на сколько граммов здесь правды?
Крестинский: Я не входил в состав троцкистского центра, потому что я не был троцкистом.
Вышинский: Вы не были троцкистом?
Крестинский: Не был.[506]506
16. Там же, стр. 52–53.
[Закрыть]
Далее Крестинский рассказывает о своем разрыве с Троцким в 1927 году:
Крестинский: Я датирую мой разрыв с Троцким и с троцкизмом 27-ым ноября 1927 года, когда я через Серебрякова, возвратившегося из Америки и находившегося в Москве, направил Троцкому резкое письмо с резкой критикой…
Вышинский: Письма этого у нас нет в деле. У нас есть другое письмо – ваше письмо на имя Троцкого.
Крестинский: Письмо, о котором я говорю, находится у судебного следователя, потому что оно изъято у меня при обыске, и я прошу о приобщении этой переписки.
Вышинский: В деле есть письмо от 11 июля 1927 года, изъятое у вас при обыске.
Крестинский: Там же есть письмо от 27 ноября.
Вышинский: Нет такого письма.
Крестинский: Не может быть…[507]507
17. Там же, стр. 53.
[Закрыть]
В дальнейшем, под непрерывным нажимом в течение длительного допроса, Крестинский дал объяснение своим прежним «признаниям»:
Крестинский: Я дал прежде, до вас, на предварительном следствии неправильные показания.
Вышинский:… И потом держались?
Крестинский:… И потом держался, потому что на опыте своем личном пришел к убеждению, что до судебного заседания, если таковое будет, мне не удастся опорочить эти мои показания.[508]508
18. Там же, стр. 54.
[Закрыть]
Тут Вышинский обратился к Розенгольцу, который подтвердил, что Крестинский был троцкистом. Крестинскому стало дурно. Вышинский потребовал, чтобы он внимательно слушал. В ответ Крестинский сказал, что сейчас примет пилюлю и почувствует себя лучше, однако попросил не допрашивать его в ближайшие несколько минут.
Вслед за Розенгольцем, свидетельство о «виновности» Крестинского дал и Гринько. Придя в себя, Крестинский продолжал опровергать их показания.
Вышинский: И вот три человека с хорошим отношением к вам, подсудимый Крестинский, говорят то, чего не было?
Крестинский: Да…
После нескольких подобных отрицаний Вышинский спросил прямо: «Когда мы на предварительном следствии спрашивали у вас, как вы говорили по этому поводу?
Крестинский: Давая показания, я не опровергал ни одного из своих прежних показаний, которые я сознательно подтверждал.
Вышинский: Сознательно подтверждали. Вы вводили прокуратуру в заблуждение. Так или нет? Крестинский: Нет.
Вышинский: Зачем вам нужно было вводить меня в заблуждение?
Крестинский: Я просто считал, что если я расскажу то, что я сегодня говорю, что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства.[509]509
19. Там же, стр. 58-9.
[Закрыть]
Маклин пишет, что это ясное заявление Крестинского вызвало в зале „гнетущую тишину“.[510]510
20. F. Maclean, р. 87.
[Закрыть]
Допрашивая Крестинского дальше по поводу показаний, данных на предварительном следствии, Вышинский заметил: „Если спрашивают, есть ли претензии, то вам надо было бы сказать, что есть“. Крестинский ответил: „Есть в том смысле, что я не добровольно говорил“.[511]511
21. «Дело Бухарина», стр. 58.
[Закрыть]
Тут Вышинский оставил эти вопросы и вновь взялся за свою официальную жертву – Бессонова, который пространно поведал о связях с Троцким. Бессонов добавил, что Троцкий якобы намекнул на необходимость физического уничтожения Максима Горького. Заседание закончилось еще одним диалогом между прокурором и Крестинским, причем Крестинский вновь отрицал свою вину.
После двухчасового перерыва, на вечернем заседании, начал давать показания бывший Нарком финансов Гринько. В свое время Гринько был украинским боротьбистом, а в начале двадцатых годов его сняли с поста Наркома просвещения Украины за излишнюю торопливость в проведении украинизации. Как человек с подобным прошлым, Гринько теперь оговорил Любченко и других украинских работников меньшего масштаба – например, заместителя председателя Совнаркома Украины Порайко, – представив их членами „национал-фашистской“ организации. А в связи со своей последней должностью Наркома финансов в Москве Гринько показал, что высокопоставленные московские руководители – такие как Антипов, Рудзутак, Яковлев, Варейкис – были „правыми заговорщиками“. Он описал, как Якир и Гамарник поручили… начальнику Управления сберегательных касс Наркомфина Озерянскому подготовку террористического акта против Ежова и как сотрудник Главсевморпути Бергавинов получил задание убить Сталина. Сам Гринько занимался, главным образом, вредительством в области финансов, о чем в показаниях на предварительном следствии рассказывал так:
„Подрывная работа по Наркомфину преследовала основную цель: ослабить советский рубль, ослабить финансовую мощь СССР, запутать хозяйство и вызвать недовольство населения финансовой политикой Советской власти, недовольство налогами, недовольство плохим обслуживанием населения сберегательными кассами, задержками в выдаче заработной платы и др., что должно было привести к организованному широкому недовольству Советской властью и облегчить заговорщикам вербовку сторонников и разворот повстанческой деятельности“.[512]512
22. Там же, стр. 22.
[Закрыть]
Эта тема – взваливание ответственности за ошибки и неурядицы советской экономики на подсудимых-„вредителей“ – звучала на протяжении всего процесса. На скамье подсудимых нашлись „ответственные“ за недовольство советских граждан во всех областях жизни.
Подобным образом Гринько стал „виновным“, вместе с Зеленским и другими, за перебои в торговле:
Гринько: В области товарооборота Зеленский и другие вредители в этой области, например, Болотин по Наркомвнуторгу, осуществляли подрывную работу, создавали товарный голод, товарные затруднения в стране… Зеленский по директивам „право-троцкистского блока“ в недородные районы завозил большую массу товаров, а в урожайные районы посылал товаров меньше, что создавало затоваривание в одних районах и товарную нужду в других.[513]513
23. Там же, стр. 78-9.
[Закрыть]
Прокурор обратился к Рыкову, и тот подтвердил виновность Крестинского. Но Крестинский еще раз ясно заявил, что ничего не знал о нелегальной деятельности, и последующее вмешательство председательствующего Ульриха не заставило Крестинского сказать что-либо иное.
В свою очередь, показания Рыкова тоже не очень удовлетворили суд, хотя и в другом смысле. В последний период перед арестом Рыков сильно запил и опустился. Его состояние не улучшилось и в тюрьме, где спиртных напитков не давали, но сказывалось тяжелое напряжение от допросов. Во время перекрестных допросов Рыков временами сбивался, перемежая свои ответы бессмысленным хихиканьем,[514]514
24. F. Maclean, р. 98.
[Закрыть] затем снова овладевал собой. В ходе допроса Гринько Рыков говорил сперва туманно.
Гринько: От Рыкова я узнал об участии Ягоды в этой организации, но прямой связи с Ягодой не было.
Вышинский (обращается к суду): Разрешите спросить Рыкова? Обвиняемый Рыков, вы об этом говорили с Гринько?
