Текст книги "Поверженные правители"

Автор книги: Роберт Холдсток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава 11
ДИТЯ ОСТРАННЫ

В то самое время, как Кимон встретился с человеком-вепрем, с его сестрой Мундой тоже происходили перемены.

В яростном волнении, с руками, испачканными своей первой кровью, она выскочила из дома женщин, подбежала к высокой стене крепости, взобралась по лесенке и встала там, уставившись на запад. На ней была подаренная ей женская одежда – первая в ее жизни, но не последняя. Две опекавшие ее женщины бежали следом, но им, неповоротливым, не догнать было легконогое дитя. Они уговаривали ее вернуться, но Мунда не слушала. Ее, казалось, охватило отчаяние.

Луна стояла низко, чуть срезанная с края. На западе было темно. Страна Призраков выглядела спящей, но никто в Тауровинде не верил этому.

Двух женщин перехватила старейшина Рианта, звавшаяся также Заботницей.

– Оставьте ее в покое.

– Она поручена нам.

– Оставьте ее, – настаивала Рианта. – В ней свет прозрения. Она либо останется, либо ускользнет от нас. Для дочери правителя настало время умереть или стать взрослой.

Мунда кричала и выла со стены:

 
– Я вижу мрак.
Я вижу потоп.
Я вижу луну и глаза зимы.
Я вижу ночной прилив мертвецов. Мой брат встает против нашествия старой земли, старой жизни.
 

И совсем по-детски она вскрикнула:

– Но я все еще вижу! Я все еще вижу!

Она широко раскинула руки, словно приветствуя возникшее из темноты видение.

Она снова закричала: в страдании и в страхе. Спустя какое-то время она сошла со стены и бросилась в материнские объятия Рианты.

– Мой брат нас погубит, – шептала она. – Мой брат захочет этому помешать. Я должна остановить его. Его надо как-то остановить.

Тут она увидела меня, стоявшего в тени, и просияла. Подбежала ко мне и обхватила за пояс. Она тут же вспомнила, что с ней происходит, и застенчиво отступила, держа перед собой окровавленные руки, как дохлых крыс.

– Теперь я дитя Остранны. Это надолго.

– Да. Надолго.

– Во мне вырастет жизнь. Сырая, грубая жизнь.

– Да, это так.

– Но я все еще вижу, Мерлин, – радостно прошептала она. – Почти все женщины думали, что это уйдет. Умение видеть. Сам свет. Даже Рианта так думала. Скажи, это теперь навсегда?

– Пойдем со мной, – предложил я. – К колодцу. Там ты сможешь вымыть руки, и я тебе кое-что покажу.

Три женщины, что охраняли колодец, подняли глаза при нашем приближении. Первая волна их гнева на непрошеное вторжение прошла, когда они рассмотрели мою спутницу. Рядом с каждой горел факел, освещавший бледные лица и глубокий отблеск воды. Ниив с ними не было – она, несомненно, затевала новую каверзу.

Когда Мунда отмылась, то есть отмылась настолько, насколько позволяли обстановка и общество, я заставил ее вглядеться в мерцающую поверхность.

– Что ты видишь там? В глубине?

Она старательно вглядывалась, потом покачала головой.

– Ничего. А разве там что-то есть? – добавила она, покосившись на меня. – Что видишь ты?

– Старого друга, – сказал я ей. – И не только, по правде сказать. Не только старого друга. Там внизу целый мир, дивное место, раскинувшее подземные потоки, ведущие к Извилистой и от нее. К твоей дорогой Нантосвельте.

И снова Мунда прилежно всмотрелась, так сильно перегнувшись через каменную ограду, что одна из троицы предостерегающе заворчала.

– Ничего, – с досадой повторила девочка. – На что ты намекаешь, кроме того, что у тебя глаза и ястреба, и рыбы?

Три женщины рассмеялись ее словам.

– Когда Ниив, одаренная большой силой в чарах и волшебстве, впервые заглянула вниз, то тоже многое увидела. Не так много, как я, но многое. Теперь не может, разве что потратив большую часть своей силы.

– Так ты говоришь, оно померкнет? Мое зрение померкнет?

– Я говорю, что так может быть. А может, и нет. Я говорю, что этим даром надо пользоваться разумно, такой дар и способность не разбрасывают зря. Поступай так, словно он может исчезнуть в любую минуту! За время, проведенное на Альбе, я узнал, что редко сразу две женщины обладают имбас фораснай. Дар, как уже давно мною проверено, истощается от использования.

Мунда глянула на меня с озорными искорками в глазах:

– Все говорят, что ты очень скуп на свои чары.

– Так говорят уже не первый век.

– Ты бы мог сделать моего отца вождем вождей, стоило тебе только захотеть.

– Я не могу. Это правда. А даже если бы и мог, не стал бы. Не слушай разговоров утэнов Урты. Они только дразнят тебя. От них больше бед, чем от Ниив. Или от тебя, если на то пошло.

Тут она торопливо спросила меня:

– А кто тот старый друг там, внизу?

Вопрос застал меня врасплох, и я открыл рот прежде, чем обдумал, стоит ли отвечать:

– Арго.

– Арго? Тот красивый корабль? – обрадовалась она и снова заглянула в глубину колодца, высматривая мачту, дубовую палубу, хоть что-нибудь, и отошла, разочарованная.

– Хотела бы я знать, что именно он там делает?

Я отвел девочку подальше от внимательно прислушивавшихся женщин. Мунда тихонько продолжала:

– Прямо там, под нами?

– Нет. Прячется где-то в реках. Он сердит и чем-то растревожен. Думаю, он собирается с мыслями – насколько корабль может собираться с мыслями.

Девочка три раза хлопнула в ладоши, сосредоточенно раздумывая.

– Проделать такой путь, чтобы спрятаться! У него есть тайна. Плохая тайна.

– Я думаю, ты права.

– Ты собираешься рассказать моему отцу?

– Придется теперь, раз уж я проболтался перед этими женщинами. Но не раньше, чем я сам найду Арго и задам ему несколько вопросов.

– Я тоже буду молчать. Клянусь своим зрением! – добавила она, проказливо улыбаясь.

– Спасибо.

Перемены витали в воздухе: мощное присутствие, невидимое, неощутимое, но несомненное. И надвигались они не только с запада. Тауровинда была окружена со всех сторон, однако в крепости все шло как обычно. На рассвете поднимали шум собаки и петухи. Принимались пыхтеть и визжать меха кузниц, с первым светом над холмом разносился звон молота по железу, беспорядочный неземной звон.

Вокруг холма равнина шевелилась, вздымалась, растягивалась от крепости и снова съеживалась. Или так лишь казалось в обманчивом утреннем свете? Темный лес на востоке виделся ближе обычного, но, когда вставало солнце и проступала зелень, лес оказывался на прежнем месте.

Я провел ночь на восточной сторожевой башне, размышляя над словами Мунды:

Мой брат нас погубит.

Что она хотела сказать? Что видела?

Я вижу мрак. Я вижу потоп.

Мой брат захочет этому помешать. Я должна остановить его.

Я не видел смысла в этих словах, и никакое прозрение не позволило бы мне испытать то, что она испытала. Нельзя отрицать, что она спорила с братом. Очевидно было, что они идут по разным тропам. Но почему «погубит»?

Когда они вдвоем вернулись, испуганные и озадаченные, от пристанища Всадников Красных Щитов, именно Мунда объявила, что призраки не угрожают землям ее отца. Кимон негодовал и опасался. Но он однажды уже помог отправить их восвояси и сделает это снова. Так он держался. Тауровинда была его и только его наследием. Он был высокомерным и гордым. Конечно, он понимал опасность, но готовность к бою была в его сердце, если не в крепости с ее малочисленными защитниками. Он и не думал губить собственную твердыню.

Меня отвлек шум, поднятый всадниками. Снизу кричали, требуя открыть восточные ворота. Я увидел внизу Мунду, выезжавшую из крепости под охраной двух копейщиков. Она, верно, знала, что я на башне, поскольку взглянула вверх и как будто улыбнулась.

Она тоже преобразилась. Волосы были уложены в замысловатую прическу, какую я видел у ее покойной матери Айламунды, когда помогал – как давно это было! – доставить тень этой великой женщины из Нижнего Мира. И для поездки верхом девочка надела материнскую одежду, ушитую и укороченную, чтобы подогнать по маленькой худой фигурке: штаны и длинную рубаху с разрезами по бокам, ярко-зеленого цвета, с богатой вышивкой, а поверх – короткий темно-красный плащ, сколотый на плече и на поясе. Охранявшие ее копейщики были вооружены короткими дротиками и овальными щитами, висевшими у них за спиной. Оба выглядели недовольными. Они беспокойно переглядывались, спускаясь вслед за Мундой по дороге, ведущей к нижним воротам и дальше, на равнину. Там она выехала на тайную тропу, скрывавшуюся в вечной роще.

Что такое?

Меня соблазняла мысль послать ястреба, который сел бы ей на плечо и выклевывал бы ее мысли, но вместо этого я где съехал по крутой башенной лестнице, где соскользнул с нее и отправился мимо домов к саду посреди крепости, скрывавшему за высокими стенами святилища и священный колодец.

Я как раз подходил к нему с севера, когда с юга подбежала Рианта, увидела меня и еще издали крикнула:

– Мерлин! У девочки лунная горячка! Ее жизнь в опасности!

Рианта рассказала мне, что Мунда собралась войти в вечную рощу и искупаться в реке.

– Сказала, ей приснилось, что так надо. «Шепот воды» скажет ей, как защитить Тауровинду от брата. Что все это значит, Мерлин? Что в нее вселилось?

– Гадай сама. Мои догадки будут не лучше твоих.

Строго говоря, это была не совсем правда. Шепот воды?

Скорее, шепот изводы.

Катабах, Глашатай правителя, не слишком обрадовался, когда я, разыскав его, сообщил, что дочь Урты снова собирается нарушить запрет.

– Маленькая дуреха!

Он подхватил плащ и витой посох из рябины, превращенный в оружие посредством вставленных в наконечник кремневых лезвий. Катабах предпочитал металлу не подвластный ржавчине камень. Нам подвели лошадей, и мы поскакали вслед за шальной девчонкой, рассчитывая остановить ее. Но опоздали. Навстречу нам выехали копейщики, провожавшие ее до опушки рощи. Входить в нее им запрещалось, а удержать Мунду они не сумели. Она проехала между деревьев и скрылась за рядом серых камней с глубокой резьбой, что стояли вдоль опушки. Стражи были вне себя, но Катабах словно не замечал их.

– Подождите нас, – сказал я, и они спешились, провожая взглядом меня и друида.

Вступить в вечную рощу было все равно что перейти из жестокой, продуваемой ветрами действительности в святилище, осиянное прошлым и будущим. Для таких, как я, настроенных в лад времени, стоило нам только позволить себе остановиться и прислушаться, голоса давно ушедших и еще не пришедших звенели эхом, далекими криками, слабым ропотом, смехом и болью многих веков. Они продували рощу серых камней, молчаливого дуба и терновника, уже которое тысячелетие росших здесь неизменно.

Я любил вечные рощи. Я привык к их святилищам, обращенным к Кроносу и Хтону, ко Времени и Глубине. Воистину они трогали и меня. Рано или поздно из такого вот лесистого круга я вернусь к своему началу.

Я и сейчас уловил короткий обрывок знакомой и утешительной песенки из начала моих дней, однако прямиком прошел к берегу, хотя уже не надеялся помешать Мунде войти в Нантосвельту, реку, текущую из Страны Призраков. Воды этой реки несли ей опасность.

Она сбросила с себя одежду и плавала как рыба, ныряя и в восторге выныривая, закрыв глаза и откинув голову назад.

Я позвал ее на берег.

– О Мерлин, Мерлин! – отозвалась она. – Если бы ты только слышал, что слышу я!

– Выходи на берег!

Она опять нырнула, дрыгнув ногами, и скрылась так надолго, что у меня перехватило дыхание. Показалась она далеко вверх по течению, ближе к Стране Призраков, что поразило и меня, и Катабаха. Чтобы проплыть так далеко, она должна была быть проворной, как угорь. Течение возвратило ее нам – бледное тельце, спокойно плывущее по середине реки.

– Выходи на берег! – снова поторопил я.

– В них нет угрозы, Мерлин. Мы ошиблись. Он заверил меня, что мы ошиблись. Мы неправильно истолковали появление пристанищ и того, что в них происходит. Готовится что-то чудесное, Мерлин. Что-то блестящее. Будущее такое светлое!

Безусловно, ее искушали. Но кто?

Не успел я позвать в третий раз, как Мунда снова нырнула. Мы с Катабахом тревожно уставились вверх по реке, а девчонка выплыла к берегу за нашими спинами, прокралась к своей одежде и облачилась. Она дразнила нас и радовалась своей хитрости, выжимая из волос струйки речной воды и тяжело дыша.

– Ты накажешь меня, Катабах?

– Это место запретно для тебя, если нет дозволения, а дозволить может только Глашатай.

– Я знаю. Я входила с тобой в вечную рощу, когда Тауровиндой владели Мертвые.

– Я помню, – подтвердил Глашатай правителя. – Вы с братом подъехали к воротам и бросили вызов захватчикам. То усилие едва не убило вас. Вы действовали безрассудно тогда, ты ведешь себя безрассудно и сейчас.

– Тогда безрассудно, сейчас безрассудно, но в обоих случаях успешно! Ты друг моего отца, Катабах. Ты должен убедить его, что он неверно судит о Мертвых и Нерожденных. Они ищут только союза с нами, хотят разделить с нами земли, а не завладеть ими.

Мы с Катабахом переглянулись. Слова были ни к чему. Завладеть? Что-то завладело девочкой…

Голос шептал ей, изменял ее, овладел ее рассудком и извратил зрение. Хотя Нерожденные, ожидавшие новой жизни за рекой, не были ни друзьями, ни врагами живущим, весь опыт многих поколений, населявших земли корнови, говорил о том, что Мертвые ведут открытую войну с людьми – своими соседями.

Мунда тонко улыбнулась, разгадав выражение наших лиц.

– Мерлин, – тихо произнесла она, – мы с тобой еще поговорим об этом. Ты знаешь так много! Но и ты не знаешь всего.

Это было сказано уверенно и властно, а потом девочка быстро отвернулась и покинула вечную рощу.

Преображение. В воздухе.

Холодное объятие, зловещая ласка. Не я один ощущал это. Собаки и лошади беспокоились. Дети Тауровинды, прежде участвовавшие в драках или незатейливых праздниках с цветами и переодеваниями, теперь присмирели. Они больше сидели по домам, а малыши часто плакали. Радость покинула их, сменившись страхом.

Вернулись грозовые облака из Иного Мира: дул холодный, порывистый ветер. Вечерами, когда солнце скатывалось в Царство Теней Героев, пожар в небе еще долго пылал и тлел без огня.

Мунде предложили дождаться возвращения отца и уж тогда говорить с Глашатаями, но она отказалась. Совет Глашатаев собрался на следующий день в святилище Ноденса, за стенами сада в сердце Тауровинды. Мунда впервые шагнула за высокую плетеную изгородь, и держалась робко, настороженно, но твердо. Она была одета в простенькое платье и короткий прямой плащ, из украшений – только плетеный поясок и лунула из солнечного металла – ее главное достояние – на шее.

Святилище Ноденса представляло собой простое каменное строение, крытое дерном, с широкими окнами. Алтаря не было. Редкие приношения опускались в закрытую яму перед нишами с изображениями богов и там гнили или, сожженные, тихо дымились.

Рядом с самим бородатым Ноденсом, который, прищурившись, рассматривал наше маленькое собрание, были еще четыре ниши. Справа от него стояла деревянная статуя Нантосвельты, державшей в руках маленький домик, с которым она ассоциировалась. Ее волнистые волосы олицетворяли струи реки. Слева от Ноденса располагалась фигура супруга Нантосвельты Суцелла. Мрачное изваяние, грубо вырубленное из дуба, с молотом и чашей в руках – с чашей крови, которую он по своему желанию извлекал из тел или возвращал в них. Его называли Добрым Убийцей. Цветы покрывали только статую Нантосвельты: венок из лилового водосбора на шее, вьюнок обвивает тело, символизируя речные водоросли.

Присев в темном углу, я заметил, что домик в ее руках очень напоминает святилища, поднявшиеся из реки. И то верно: Нантосвельта принадлежала к обоим мирам: хранительница домашнего очага и страж врат в страну духов.

Не эта ли богиня нашептывала советы Мунде?

Глашатаи подвергли девочку краткому допросу: обычай, носивший древнее имя, означавшее «Справедливость закона гейсов». Эту нудную череду вопросов составили те, кто, витая между двумя мирами и используя свое слабое зрение, а порой яркие и точные сновидения, старался узреть истину. Каждый Глашатай имел при себе маленькую плетеную клетку с крапивником. Девочка говорила, а мужчины вглядывались в стремительные порхающие движения птиц. Мунда отвечала легко и бесстрашно. Я несколько удивился, узнав, что к походу в священную рощу и купанию в реке ее склонила явившаяся в сновидении бабушка, Риамунда, похороненная между камнями. Призрак женщины – серебряная сова с крыльями цвета ореха – позвал ее. Мунда приняла явление ночной птицы как знак, что все хорошо и ей ничто не грозит.

Нет, не река шептала ей, пока она плавала, а кто-то, чей голос приносило течение. Нантосвельта была лишь посредницей, но послание было ей ясно.

Тауровинде не угрожает опасность из Страны Призраков. Два мира должны объединиться, и сделать это необходимо по возвращении правителя, в стенах крепости.

К концу допроса трое друидов были до глубины души взволнованы рассказом девочки. Они задержались в святилище Ноденса, чтобы совершить «беседу с крапивником», то есть принести птицу в жертву и изучить ее внутренности. Я, как никто другой, знал Катабаха. Это был деловитый и трезвый человек, который девятнадцать лет провел среди утэнов Урты и был лучшим из его воинов, а затем возвратился к обязанностям жреца. Я не мог понять, как столь земной ум может заниматься гаданием авгуров. Что можно прочесть в распластанных кишках крапивника?!

С другой стороны, во всем мире, вдоль всей Тропы, по которой я проходил, сверхъестественное действовало тогда, когда умы жрецов и волшебников – пусть невеликие – были целиком устремлены к колеблющимся границам Нижнего Мира.

Сейчас малое, но живое умение Мунды обманывало ее. Я на время потерял ее из виду, потом снова увидел на западном склоне холма. Ей было велено нанести красной охрой знаки на створки трех высоких ворот. Девочка трудилась на редкость увлеченно, а Заботница Рианта с угрюмым видом следила за ней.

– Разве она не знает, что красный – цвет Мертвых? Должна бы знать. Она рисует знаки гостеприимства. И что это она там строит?

Немного поодаль от внутренних ворот, над дорогой к сердцу Тауровинды, Мунда помогала сооружать шаткую хижину. Пятеро мужчин выполняли тяжелую работу. Двое воинов Урты с любопытством поглядывали на них, опираясь на щиты. Никто не знал, вправе ли она это делать, да и не понимал зачем. Постройка была такой хрупкой, что сильный порыв ветра повалил бы ее, так что о нарушении законов крепости не стоило и говорить.

Только спустившись к занятой работой девочке – она связывала концы жердей, которые должны были поддерживать крышу, – я узнал в ее постройке подобие одного из речных пристанищ. Уже наметился двойной вход, и средняя опора была неумело раскрашена. Фигура женщины с раскинутыми руками, которая отталкивала от себя два столбика из вяза, очищенных от коры и готовых принять на себя изображения животных.

– Зачем это?

– Для приема гостей. Для посланцев Страны Призраков.

– Места маловато. Не много посланцев поместится внутри.

– Им и не надо там оставаться. Это только для приглашения. – Она с улыбкой смотрела на меня.

– Не могу представить, чтобы твой отец пригласил их. Ты забыла Уриена? Его убили Тени Героев.

– Я не забыла Уриена – конечно, не забыла! Но как ты не понимаешь, Мерлин? Их цели переменились. Я видела, я слышала. Голос так настойчив. Нас не должно тревожить то, что происходит на реке. Мы должны подготовиться к великому событию. К союзу между мирами. И страна моего отца станет более великой, чем все остальные, вместе взятые.

Она засуетилась вокруг своей игрушки. Слова, слетевшие с ее губ, были сказаны ее голосом, но то были не ее слова. На западе все было тихо, но небо надвигалось на нас, беззвучно, без движения воздуха, как буря, отраженная в тихой воде пруда.

Я смотрел на нее и дивился. Любопытство одолело меня, и я призвал малые чары, чтобы заглянуть в девочку, пока она трудилась, ничего не замечая вокруг.

Невинность и увлеченность – вот все, что я увидел поначалу, но затем решился проникнуть чуть глубже. И передо мной предстало нечто древнее: путь мне преградила окутанная грозовыми тучами фигура, исполненная могущества и губительной ярости. Я отступил быстро, словно от удара, но успел заметить, как вспыхнули глаза – яростные глаза, гневные глаза.

И лишь потом я осознал, что видел не старого врага, но старого друга. Пришла пора навестить его.

Ниив помогла мне собрать припасы. Я уговорил ее остаться и присмотреть за Мундой.

– Ей понадобится забота мудрых. – Этими словами я удержал свою жадную до жизни любовницу, рвавшуюся сопровождать меня.

Я предпочитал встретиться с ним один на один.

Как обычно, я выпросил двух добрых лошадок из маленького табуна. Я отобрал таких, которые пройдут и лесом, и болотом. Боевые кони были мне совершенно ни к чему. И я уехал из Тауровинды, провожаемый соколиным взглядом Мунды, стоявшей на башне ворот. Ниив, взобравшись на стену, как обычно, махала рукой. На ней был плащ из белых перьев, а уезжал я на восходе, так что солнце превратило ее в плавно взмахивающую крылом птицу, махавшую мне, кричавшую мне. Моя дева-лебедь.

Я двинулся на северо-восток и въехал в лес. Через несколько дней я понял, что земли корнови остались позади. Изменились метки на деревьях, резьба на камнях. Я приближался к Нантосвельте, но Арго прятался от меня.

Он послал за мной гонца: двойника, живой дух. Тот не говорил и не узнавал меня: он вдруг появился на дальней стороне поляны и поманил за собой.

Я не стал мешкать. Я последовал за старым другом Ясоном, зная, что он приведет меня туда, куда я хотел попасть.