Текст книги "Поверженные правители"

Автор книги: Роберт Холдсток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Часть вторая
ВЕЛИЧАЙШИЙ, БЛАГОРОДНЕЙШИЙ, УЖАСНЕЙШИЙ

Глава 8
НОЧНАЯ ОХОТА

Пока я занимался слухами вокруг пристанищ, Урта с воинами, в числе которых был и его заносчивый сын Кимон, двинулись на восток через леса, в земли коритани. Там, на берегу Нантосвельты, близ места ее впадения в широкое море, вздымались высокие стены крепости правителя Вортингора. Холм, на котором она стояла, был ниже, чем холм Тауровинды, но круче и неприступнее.

Уже несколько лет коритани жили в мире с западными соседями. Вортингор ребенком воспитывался как приемный сын у отца Урты в Тауровинде. Он был двумя годами старше Урты. В то время, когда они вместе жили в доме правителя и охотились на равнине Воронов Битвы, оба на равных «насчитывали удары», что означало коснуться противника в, казалось бы, смертельной схватке, не нанося ран. Хотя старшего мальчика это равенство, вероятно, унижало, их связала крепкая дружба, сохранившаяся и во взрослой жизни. Дружбу эту разрушил спор из-за стада, пасшегося у реки между их землями, так как неясно было, кому она принадлежала. Война – обычная череда стычек – продолжалась два года и унесла несколько жизней. Но дружба одержала верх. Междоусобицу разрешили единоборством лучших воинов и обменом щитов, коней и рабов равной ценности. На сей раз мир удалось сохранить.

Но сейчас в землях коритани царила тревога на грани паники.

Когда военный вождь Бренн призвал героев из владений кланов помочь ему свершить акт возмездия – в великом набеге на Дельфийский оракул в Греческой земле, – воины Вортингора, как и Урты, дружно откликнулись. Они преодолели море, чтобы влиться в войско, расположенное на реке Даан. Войско это готовилось двинуться к югу, чтобы захватить и разграбить все земли на своем пути. Великий поход, как его впоследствии назвали, оказался победоносным, но победители обнаружили, что манившие их сокровища Дельфийского оракула разграбили задолго до них. Большинство вернулись домой разочарованными и израненными в боях.

Однако самый их уход, когда надежда еще звучала песней радости, привел к переменам в их землях – переменам пугающим и странным, а в случае с Уртой – горестным.

Урта, вернувшись домой, нашел свою страну опустошенной: покинутой и разграбленной. Его твердыню захватили и сожгли, многие из его друзей – и один из сыновей – погибли.

Перемены в стране коритани оказались столь же безрадостными, но более загадочными. Все живое пропало из лесов, вся рыба – из рек и ручьев, одни только птицы собирались все более густыми стаями. Вороны гадки на вкус, зато даже ребенок может стрелой сбить одну из этих падальщиц на лету. Природа такого запустения сама по себе представляла загадку.

Но далее, по мере того как герои и простые воины удалялись к востоку, чтобы пересечь океан и земли в устье реки Рейн, в рощах стали появляться деревянные подобия ушедших. Несколько ночей они завывали, ужасными звуками отпугивая Глашатаев, когда те приближались к святым местам, после чего рассеивались под покровом темноты по всем землям: одни застывали на опушке леса, другие – в чаще, иные – в узких ложбинах, а иные – на вершинах скал. Здесь они опускались на одно колено, прижав к торсам оружие из древесины дуба, и вновь застывали холодным деревом.

Эти изваяния были точным подобием людей, участвовавших в набеге на Дельфы.

Урта кое-что слышал об этом, но хотел бы знать больше. Теперь, когда он приближался с отрядом к восточным склонам крепостного холма, любопытство его разгоралось все сильнее.

Истуканы выглядывали из зарослей, уже обвитые вьюнком, порой покосившиеся, помеченные и изрезанные крестами и спиралями, увенчанные увядшими цветами или рваными красными платками. То же обнаружилось под прибрежными ивами у реки. Здесь было меньше изваяний, и вороны и прочие птицы отметили их по-своему, так что на некогда гордых лицах виднелись густые белые потеки.

И все же чья-то безумная, неумелая рука продолжала трудиться над этими коленопреклоненными людьми.

Урте прежде всего пришло в голову, что они превращены в памятники погибшим и что родные приходят отдать им последний долг.

Он был лишь наполовину прав. Вортингор нарисовал более полную картину. Но сперва он приветствовал гостей, накормил их и напоил крепким сладким вином, найденным среди обломков торгового судна с востока, разбившегося у берегов его владений, и усладил их слух песнями и стихами старейшего и славнейшего певца – бритоголового, безбородого человека по имени Талиенц. Талиенц пришел из-за серого моря, откуда-то с юга, и попал в плен. Вортингор избавил его от смерти на переломе зимы ради его талантов, разнообразных и часто забавных.

Талиенц занимал место на одной скамье с Вортингором, советниками вождя и женщинами-старейшинами. Урта подметил, что, слушая речь Вортингора, бард, прикрыв глаза, шевелил губами, вероятно заучивая беседу наизусть.

– У тебя хороший сын, – сказал Вортингор, поднимая чашу с вином за мальчика. – Глаза его говорят мне, что он видел смерть и что он сошелся с нею. И победил ее, коль скоро он здесь.

Урта тоже поднял чашу.

– Мальчишке немало досталось…

– Я могу говорить за себя! – вдруг перебил Кимон, вскочив на ноги и гневно глядя на отца.

Урта удивился такой грубости, но сдержанно ответил напрягшемуся всем телом сыну:

– Нет, не можешь!

Кимон, разрываясь между юношеской гордыней и пониманием своего места, не сразу сумел заговорить. Наконец он сказал:

– Я знаю, мне еще предстоит принять вызов, но никто не оспорит, что я совершил уже достаточно, защищая свою крепость, и могу говорить.

– Нет! Не можешь. Сядь.

Кимон помедлил ровно столько, чтобы показать свое недовольство словами отца, и сел. Он скрестил ноги и склонился вперед, уставившись на спящего мастифа у ног Вортингора. Вортингор с минуту разглядывал мальчика, затем кивнул.

– Я сам очень охотно послушал бы тебя, Кимон. Но твой отец, мой добрый друг, прав. Посуди сам. Не сомневаюсь, тебе есть что сказать и есть что предложить. Но в пристойное для того время и подобающим образом.

– Ты очень любезен, – пробормотал Кимон.

– Да. И у меня есть племянник – такая же горячая голова, как и ты. Его нет здесь сейчас, но вы скоро встретитесь. – Он откинулся назад. – Родных сыновей я потерял, всех троих. Они были старше тебя, но не намного. Убиты тогда же, когда погиб твой брат Уриен. Ты помнишь его?

– Уриена? Конечно. Он сражался как мужчина и пал под ударами меча. Меня же, скулящего, собаки уволокли в безопасное укрытие.

– Благодари за то Доброго Бога, – сказал Вортингор. – Теперь перед тобой долгая жизнь.

– Но не собачья жизнь!

– Те собаки, – с упреком обратился к сыну Урта, – были моими любимцами. Один погиб, пытаясь отбить у убийц твоего брата; две другие спасли тебя и твою сестру. Псы, мальчик! И отважные, как герои. Если я завтра умру, они станут твоими.

– Я приму их с радостью, – проворчал Кимон. – Они стары, но я приму их с радостью.

Минуту отец и сын мерили друг друга взглядами.

Кимон заговорил:

– Я буду псом, столь же добрым, быстрым и бесстрашным, как твой пес Маглерд, спасший меня, и Углерд, спасший Мунду. Я стану псом своего отца и стану гордиться этим.

Тогда Урта сказал с горделивой улыбкой:

– У тебя еще будет случай показать себя, Кимон. Слишком много случаев. Еще долго после моего ухода.

– Я с нетерпением жду того времени! Случая, – поспешно добавил он, – а не времени, когда ты уйдешь.

Вортингор расхохотался, расплескивая вино из чаши.

– Потратить столько времени – и проделать такой дальний путь – только ради семейной ссоры и примирения? Ну, если тебе больше ничего не нужно, Урта…

Мир был восстановлен.

Разговор перешел на предвестия перемен: явления из прошлого, возникающие в последнее время.

Вортингор тихо сказал что-то одному из своих советников, и тот вышел из зала, чтобы вернуться несколько минут спустя с помощником. За собой они волочили низкую тележку с распластанным на ней исковерканным деревянным истуканом. Фигура в предсмертном крике одной рукой вцепилась себе в грудь, другую сжала в кулак. Воистину изображение умирающего воина в смертной муке: глаза полуоткрыты, рот разверст, голова запрокинута назад, оружие еще висит на поясе и за спиной.

– Это Морвран, – понизив голос, проговорил Вортингор.

– Один из ваших Мертвых?

– Нет. Один из наших живых. Морвран вернулся из Греческой земли, от пустого оракула в Дельфах.

Кимон в ребяческом ужасе уставился на статую. Урта провел ладонью по отполированному деревянному лицу.

– У него лицо и вид человека, павшего в битве. Ты уверен, что Морвран тот же человек, что уходил?

Тогда Вортингор описал события, последовавшие за уходом в набег и возвращением его меченосцев и копейщиков.

Они возвращались малыми отрядами – от четырех до сорока человек, – гребли на лодках по реке или ехали на украденных лошадях. Многие шли пешком. Все изнемогали от усталости, многие злились, немногие торжествовали победу, хотя принесли с собой лишь те трофеи, что добыли в сражениях на обратном пути.

Родные с радостью принимали мужчин. Вортингор велел развести десять костров по окружности своей крепости, на каждом зажарить быка и свинью и принести глиняные кувшины с пряным терпким элем.

Вортингор всегда любил подарки и праздники и всегда щедро делился.

Несколько дней спустя из леса снова послышался вой, на сей раз на рассвете.

Закутавшись в плащи, несколько воинов и двое Глашатаев выехали к реке сквозь утренний туман. Впереди они увидели изваяния, которые двигались, подняв над головами щиты и выставив вправо мечи. Нагнав деревянных истуканов, они узнали в них подобия тех, кто вернулся живым. Дубовые воины выли по-волчьи, но звук затихал по мере того, как они достигали реки и ступали в воду. В воде их облик сразу расплывался: по реке плыли просто деревянные обрубки, а блеск кожи сменялся шершавыми морщинами дубовой коры.

Мертвые бревна уплыли к морю. Воцарилась долгожданная тишина.

День за днем повторялось то же явление, сопровождавшееся тем же воем. В дубовых воинах теплилась своего рода жизнь. Быть может, они оплакивали свое возвращение к теням.

Тогда из любопытства и в надежде узнать что-нибудь о природе этой жизни в дубе друид – Глашатай Земли – уговорил Морврана, недавно вернувшегося из похода, позволить ему перехватить его копию по дороге к реке. Морвран, пребывавший в неведении, с готовностью согласился. Истукан боролся с Морвраном и четверкой других, но под конец испустил ужасающий вопль и упал, застыв в той позе, которую принял.

Морвран поначалу радовался трофею. Он помог перетащить его за ограду из камня и терна, где ему предстояло храниться, затем одел в собственные боевые доспехи, килт и с удовольствием рассказывал любопытствующим о своих ратных подвигах в Греческой земле.

Вортингор и Глашатай Земли терпели его шумное бахвальство, пока на пиру в день огня, отмечавший первый сев, тот не заявил, что истукан изображает «победу над уловками Иного Мира».

Едва он произнес эти слова, как правитель осудил его. Глашатай Земли во всеуслышание проклял Морврана прямо за пиршественным столом и вернулся в яблоневый сад, чтобы посоветоваться с черепами о значении события.

– Вскоре после того, – рассказывал Урте Вортингор, – тот человек стал вести себя странно. Жена его, просыпаясь, не находила мужа в постели. Но вскоре он возвращался и приносил с собой запахи ночного леса. Рот бывал перемазан в крови, а порой от него разило волком. Он засыпал, но тут же просыпался в слезах. Часто он называл имя кого-то из жителей селения, но потом избегал встреч с тем человеком. Заметили, что тот, чье имя он выкрикивал в отчаянии, потом или заболевал, или ломал кости, или умирал. И так скоропостижно скончались четверо, чьи имена он называл. И все они были из тех, кто вернулся из похода к оракулу в Греческой земле.

Я точно знаю, что у вас, как и у нас, в обычае ночная охота под волчьей луной…

– Верно, – признал Урта, – и под оленьей луной тоже. Странные олени показываются в такую пору. Странных цветов…

– Так это общий обычай. Ночная охота началась с восходом волчьей луны. В роще Длинных Курганов видели затаившуюся стаю волков. Мы расставили ловушки и капканы, устроили потайные засады, приготовили пахучие приманки и держали под рукой факелы, дожидаясь, пока выводок покажется из укрытия.

Вымазав лица сажей, мы сидели скорчившись, не позволяя луне отразиться в наших глазах, как вдруг гордый серый зверь, матерый самец, выскочил на опушку леса, остановился и принюхался. То был достойный противник и стал бы достойной добычей, достойной шкурой. Но при этой мысли нас прошиб пот, и зверь, учуяв человека, бросился на нас. Он оскалил клыки, длинные как кинжалы, серебристо-белые в свете луны. Нам пришлось нападать быстро, подвергая себя опасности.

И тогда невесть откуда возник человек в развевающемся плаще, с горящими глазами. Волк обернулся к нему, злобно завыл и прыгнул. Человек перекатился через спину зверя, перекувырнувшись, встал на ноги и повернулся навстречу новому броску. Те зубы одним щелчком могли перекусить две шеи. И вновь призрачный человек метнулся навстречу врагу и, перекувырнувшись, перескочил через его спину.

Когда же волк снова бросился на него, он нанес ему тяжелый удар по голове, сразу убив. Потом оседлал труп волка, перевернул его и вгляделся в морду, держа за челюсти тяжелую голову. И вскрикнул совсем как человек, совершивший ужасное деяние.

Так же быстро, как появился, человек в плаще скрылся, затерявшись в тени. Мы осторожно приблизились к трупу: в лесу ощущалось тяжелое дыхание стаи, а мы бы не выстояли против всех сразу. Мы не запалили факелов. Только луна осветила нам мертвую морду с черно-белыми отметинами и остекленевшими глазами. И на миг мы увидели в ней человеческие черты – лишь на мгновение. И все мы согласились, что знаем этого человека.

– И вскоре после того тот человек заболел.

– Он умер в ту же ночь. Он был победителем в битвах и состязаниях. Человек хорошего круга и знатный. Мы все горевали о нем.

– А тот в плаще? Морвран?

Вортингор сурово кивнул.

– Он плакал в своей постели, выкрикивая имя человека, которому предстояло умереть. Он пропах ночью и волчьим мускусом. Он не отрицал того, что сделал, хоть и твердил, что это был просто сон. Когда наш друг умер, Глашатаи и жрецы собрались для суда и приговора. Они забрали Морврана в рощу на пять дней и пять ночей. Они не могли решить, кем он был, кем он стал или что овладело им. Поэтому они отослали его. На том и кончилось.

Отослали! Это означало, что его повесили головой вниз, с кляпом во рту, крепко связанного, на жерди, положенной поперек устья глубокой шахты. Затем его отгородили от мира круглой деревянной крышкой, придавив ее камнями, землей и приношениями пищи и питья, ягод и мозговых костей, чтобы удовлетворить голод всякого «нисходящего духа», какой мог бы заинтересоваться висящим, и склонить его оставить труп в покое. Обереги из металла и камня на крышке запечатывали шахты. Поверх печати наваливалась земля.

От Морврана благополучно избавились.

Вести быстро разлетелись по городкам и селениям земель коритани. Народ начал пугаться собственных снов. События были непостижимы для них, их провидцев, друидов и Глашатаев. Женщины-старейшины, наделенные силой имбас фораснай – светом прозрения, – тоже не знали ответа.

Урта пристально наблюдал за своим старым другом: Вортингора, казалось, растревожил собственный рассказ.

– Почему вы не пришли в Тауровинду, когда все это происходило? Может, мы сумели бы помочь?

Старик ответил с еле скрытым презрением:

– Ты думаешь, я об этом не думал? Но чем бы вы помогли? Памятуя о местоположении твоей твердыни, я догадывался, что у вас хватает своих забот.

– Забот хватало! И загадок. Поэтому я и здесь: чтобы позаимствовать несколько лучших твоих людей. Я привел своего советника и Глашатая правителя, чтобы договориться о справедливой оплате.

Вортингор, каким его помнил Урта до похода в Греческую землю, должен был навострить уши и спросить: чем будешь расплачиваться? Лошадьми? Скотом? Быком на случку? Колесами для колесниц?

Но, к отчаянию Урты, Вортингор покачал головой:

– Твои загадки – о Царстве Теней Героев? О Стране Призраков?

– Разве не всегда это так?

– Тогда, даже если бы я согласился обойтись без своих людей, сомневаюсь, чтобы они согласились ступить на твои земли, Урта. Народ живет в страхе. Разве я недостаточно ясно объяснил?

– Но если угроза для нас так велика, как полагают наши Глашатаи, то и в твоих землях может оказаться небезопасно. Ты однажды уже помог мне, Вортингор. Сотни твоих всадников, вылетающих из леса на равнину МэгКата, когда мы отбивали Тауровинду у войска захватчиков, – это описано во многих стихах и песнях, что звучат в наших стенах. То был славный подвиг. И вот этот мой сын сражался рядом с твоими героями.

– Помню, – пробормотал Вортингор, окинув Кимона теплым взглядом. – Умелый возничий. Ты хорошо правишь лошадьми. Но тогда все было по-другому.

Кимон порывисто вскочил на ноги, правой рукой сжимая костяную рукоять маленького железного меча, висевшего у него на поясе. Ему одному позволили не снять меч, входя в дом правителя. Урта успел заметить негодование мальчика, но тот отреагировал так быстро – язык Кимона мог поспорить с разящей стрелой, – что отец не успел остановить шального юнца.

– Может, мужчины тогда были отважней! Но если мужи не придут нам на помощь, как насчет мальчиков? Я мог бы возглавить их.

Теперь и Урта поднялся, побагровев и кипя гневом. Он отстегнул золотую пряжку плаща, и уронил одежду с плеч – знак извинения перед хозяином дома. Он в упор посмотрел на сына, и тот холодно встретил его взгляд.

– Ты поплатишься за эти слова. И решать, чем ты заплатишь, будет Вортингор. Теперь покинь этот зал.

Вортингор поспешно вмешался.

– Урта, я хочу, чтобы он остался. Меня ничуть не оскорбили его слова. Речи неучтивые, но это вовсе не означает, что сказанное – неправда. Кимон прав. И не только страхи владеют нами. Сказывается и недостаток отваги. Из лесов стало попахивать дхиив арриги – отверженным поколением, – вернувшимся для мести. Они, видимо, знают, что мы ослабели.

– Дхиив арриги докучают и нам. Они составляют часть загадки.

Вортингор потянул себя за длинный завитой ус.

– Мертвые собирают новое войско?

– Подозреваю, что так. Сейчас, когда мы говорим с тобой, странник у реки оценивает их силу. Вновь появились пять пристанищ. Мы считаем, что они предвещают вторжение, которое превзойдет все прежние.

– Странник? Твой друг-волшебник?

– Да, Мерлин.

– Ну, это кстати. Он может перебираться через реку, видит вглубь и вдаль.

Урта покачал головой:

– За Нантосвельтой его силы иссякают. К тому же он делится своими чарами, как старец – своим элем: по капле.

– Не так, как оделяет своей благосклонностью жена правителя, – вздохнул Вортингор.

Урта, пораженный столь неприличной для его высокого достоинства шуткой, притворился, будто не расслышал. Айламунду, его жену, не в чем было упрекнуть до самой смерти. Улланна – дикарка, делившая с ним кров, – убила бы любого мужчину, дерзнувшего обнимать или очаровывать ее. Вортингор, как видно, заметил, что позволил себе лишнее, и, кашлянув, поспешно вернулся к предмету разговора.

– Пять пристанищ, – повторил он. – Давно я не слышал даже рассказов о них. – Он повернулся к своему барду Талиенцу, и тот, склонившись к уху правителя, что-то прошептал ему. Говоря со своим повелителем, Талиенц не сводил взгляда с Урты, который охотно узнал бы, что известно чужестранцу Талиенцу о пристанищах. Впрочем, у всех бардов общая память. Не стоило сомневаться, что Талиенц уже впитал в себя историю страны, в которую его занесло, и окрестных земель.

– Я должен поразмыслить над этим делом, – сказал наконец Вортингор. – Согласен, что положение серьезное. Я выделю тебе помощь, какую смогу. Но сперва я должен обсудить это с моим советом.

– Понятно.

– И познакомить Кимона со своим племянником. У меня такое чувство, что эти двое отлично поладят.

Кимон улыбнулся и склонил голову. Дошел ли до него насмешливый ропот воинов, собравшихся в зале правителя?

– Во всяком случае, до шрама на подбородке, – добавил правитель, усилив веселье.

Вортингор поднялся и сжал запястье Урты.

– Кстати, несмотря на все, о чем я тебе поведал, мы не отказались от обычая лунной охоты. Ее срок подходит, и, если согласится Глашатай Земли, мы можем выехать через ночь от этой, когда взойдет луна.

– За вепрем?

– За оленем, чей рев рассказал нам, что он – четвероногая награда победителю.

– После всего, о чем ты рассказывал, благоразумно ли это?

– Благоразумно ли? Нет. Но охота у нас в крови. Вы с сыном должны присоединиться к нам. Я выделю вам лучшую часть туши, хотя, по обычаю, нам придется бороться, если ты захочешь получить шкуру и рога. – Он рассмеялся. – Что скажешь?

– Скажу «да».

Темнолицая пушистая сова вдруг закружила под крышей и вылетела в луч света, проникший через дымоход.

Проводив тяжелым взглядом птицу, заставившую его вздрогнуть, и пробормотав: «Ты повсюду за мной подсматриваешь?» – Урта прошел в гостевой дом, где расположился вместе с сыном и отрядом своих воинов. Усталые, настороженные, они долго не могли уснуть.

Мне следовало обдумать ответ на его вопрос, когда придет время.