Текст книги "Поверженные правители"

Автор книги: Роберт Холдсток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Часть третья
КРИПТА

Глава 15
ПРОБУЖДЕНИЕ

Дак Рубобост правил, боролся с бурей. Он казался неподвижным, даже когда Арго заваливался на борт, содрогаясь под ударами захлестывавших палубу волн. Ясон в плаще, понурясь под капюшоном и грузом терзаний, стоял у борта с фонарем, подавая сигналы греческим судам шифром, установленным между ними еще до выхода в открытое море. Тайрон – изгнанник того самого острова, к которому вела нас морская дорога, – цеплялся за высокий носовой брус, который насквозь промок от валов, разбивавшихся о нос нашего несчастного корабля, и высматривал проход между водяных гор. Тайрон знал толк в лабиринтах, а здешний океан к югу от Альбы, у берегов Галлии, являл собой лабиринт более сложный, чем лабиринты гробниц под пирамидами Египта.

Три старых аргонавта наконец начали пробуждаться от сна. Однако они, хоть и занимались делом, все еще не выказывали склонности к общению. Они узнавали меня, но не как человека, а так, как мы узнаем отражение в темном зеркале. Арго по-прежнему требовал от них молчания. Он возвращал им голос только при необходимости.

К концу дня, потемневшего от бури, один из греческих судов стал набирать воду, тяжело накренился. С него посылали сигналы бедствия. Берег в сумрачной дали был высоким и скалистым, в нем не видно было гавани или бухты. Другие греки обогнали нас. Шторм застиг нас врасплох и в неподходящей части океана.

Ясон крикнул:

– Они просят помощи! Взять на борт четверых из команды и груза, сколько сможем!

– Сколько их на борту? – прокричал сквозь шум моря Урта.

Ясон отозвался:

– Говорят, важных особ четверо. И четырнадцать пар рук на веслах.

Урта пробрался ко мне, поскальзываясь на мокрой палубе.

– Четырех лишних пар рук нам вполне хватит, как мне помнится по прошлому плаванию. Но кому решать, Мерлин? Кто капитан Арго?

– Сейчас не время спорить за первенство, правитель Урта, – ответил я. (Он нахмурился, услышав холод в моих словах.) – Ясон станет капитаном Арго, когда корабль того пожелает – не ранее. А пока командовать придется тебе. Я согласен с тобой. Четверых или шестерых – из гребцов! – можно спасти. И никакого груза.

– Согласен.

Рубобост налег на огромный валек рулевого весла. Боллул и Кайвайн стояли с крючьями, изготовившись зацепить борт купца. Арго наклонился и повернул к тонущему судну. Четыре жирные, просоленные морем рожи с беспокойством уставились на нас. У каждого из этих четверых за спиной был привязан большой тюк.

Боллул бросил веревки, и четверо ухватились за концы, прыгнули в кипящий океан и стали подтягиваться к нам. Волны накатывались на них, но они отчаянно цеплялись за жизнь. За ними безнадежно следили с палубы глаза на исхудавших лицах.

Боллул отпустил веревки. Четыре белых пятна лиц с разинутыми в вопле ртами быстро скрылись за кормой.

Мы сколько могли прижались к торговому судну, остерегаясь только столкновения бортов. Судно уже опасно накренилось, море засасывало его, мачты грозили рухнуть на наш корабль. Гребцы прыгнули – куда им было деваться? Мы приняли на борт семерых. Остальные ушли на дно вместе с судном и грузом: глиняными кувшинами, шкурами, лошадьми – и той бедной скотиной, что мы им продали, – и сливами в пряном вине.

Когда судно скрылось под волнами, Ниив схватила меня за руку.

– Не знаю, какие боги живут там, в глубине, но сегодня их ждет богатый пир.

Буря к рассвету улеглась, и мы нагнали других торговцев. Всех нас потрепало жестокое море, и при свете дня мы нашли мелкую гавань, чтобы заняться починкой. Мы еще не достигли скалистого Иберийского полуострова, так что отыскали песчаную бухточку, за которой тянулись поросшие камышом болота. Здесь хватало дичи, медлительной настолько, что ее легко сбивали камнем из пращи, но не было пресной воды и никаких признаков селений.

Трое из семи спасенных нами моряков вернулись на греческие корабли. Четверо остались на Арго, радуясь возможности приложить силу своих мышц к занятию, несколько более увлекательному, чем менять инжир на свиной жир.

Мы плыли дальше.

Два торговых судна отстали от нас в Гадесе на побережье Иберии, а другие с попутным ветром пошли вдоль полуострова к Геркулесовым вратам. Здесь и они покинули нас: одно судно завернуло к бухтам Нумидии, другое пошло напрямик через океан к юго-востоку, на Карфаген. Мы тоже бросили якорь в иберийской бухте Эррадура, в маленьком городке с каменными чанами, откуда воняло тухлой рыбой, во многих странах считавшейся изысканным кушаньем и высоко ценившейся. Для нас, впрочем, нашлись сушеные плоды и мясо. Здесь жили несколько изгнанных с земель своего племени на Альбе кимбров – отличных сказителей. В их тихом обществе мы отлично провели день.

Затем Арго миновал острова Балеариса, и мощные удары весел направили его к гавани Массилы и болотистой дельте Роны, а потом, через открытое море, – к дикому острову Корсика и окаймленной курганами гавани Листраны с полузатопленными остовами кораблей и стражами в черных накидках. И там-то, в местах, некогда пройденных в походе за руном, полный свет разума загорелся в глазах Ясона и Рубобоста, который, проснувшись, широко зевнул, а увидев меня, ухмыльнулся.

Тайрон был занят: приводил себя в порядок, разбирался в путаной природе своей бороды, рассматривал покрытые коркой соли руки и ноги. Он был тощий, занудливый мужчина, но с большими достоинствами.

Я подозревал, что Тайрон уже довольно давно обрел остроту восприятия, но скрывал это.

Ясон расхаживал по кораблю, осматривал припасы, весла, парус, поврежденную мачту. Бросив недовольный взгляд на новых аргонавтов, он вежливо кинул. Кажется, на него произвел впечатление Боллул, в котором он различил силу и твердость – два ценных свойства. Его, как видно, забавляла пятерка юнцов, среди которых он, конечно, узнал Кимона. Ниив он попробовал игриво ущипнуть – ее это вовсе не позабавило, – потом направился ко мне, теребя растрепанную бороду, блестя глазами и ощерив в улыбке грязные зубы.

– Запустил ты корабль, Мерлин.

– Запустил или не запустил, а полпути до Крита мы на нем одолели.

– А! – Ясон глянул на белые утесы, окружавшие бухту, и тогда до него дошло, где мы находимся. – Корсика! Узнаю место. Мы останавливались здесь с руном. Колхидской ведьме тогда пришлось отбиваться от лисистрийцев. Те жуткие твари двум моим людям вышибли мозги дубинами величиной с бычью ляжку и швыряли на нас камни утесов. Сейчас их не видно, и слава Аиду. Давно здесь стоим?

– Не очень. Однако ты поспал!

– Да, – признал он, мрачно покосившись на фигуру Миеликки. – Что-то пошло не так вскоре после нашего отплытия. Дух Арго переменился. Он сделал нас пленниками. Я даже не осознал, когда он захватил нас, но было темно и холодно, и он принуждал нас к безумной гребле, а потом мы вдруг осушили весла, присели – и все. Я сознавал, что сплю, но не мог проснуться. Но теперь я здесь. И Рубо с Тайроном тоже! А больше никого из наших? Куда делись остальные?

– Больше никого. Не знаю, куда делись остальные, но подозреваю, что их бросили.

Ясона ответ явно огорчил.

– Есть еще вопросы. И первый из них: что мы здесь делаем? Зачем возвращаемся в ту ужасную страну?

Должно быть, я был невнимателен. Мне понадобилось несколько минут, чтобы осмыслить его слова. Возвращаемся?

– Когда ты побывал там? – спросил я его.

Но не успел он ответить, как корабль покачнулся и сорвался с места. Море словно вздымалось вокруг нас, текучая волна хлынула в узкое устье бухты со стороны открытого моря. Водяной гребень сметал все на своем пути. Арго он бросил на раскрошившийся каменный мол. Всех нас сбило с ног.

Волна прошла так же быстро, как налетела. Ясон поднялся, приложил палец к губам – помалкивай об этом деле – и стал помогать тем, кто укладывал на место раскиданные кувшины и съестные припасы.

Тайрон, опасливо оглянувшись на Миеликки, шепнул мне:

– Можно подумать, волну наслал Посейдон. Верно? Только тут другое. Волну вызвал корабль. Я разглядел рисунок вод. Волна отошла от Арго, потом вернулась и натворила дел.

– Ты уверен?

– Как ни в чем другом. Несчастливый это корабль.

Слова Тайрона едва ли удивили меня. Но позже он попросил меня прогуляться с ним на берег, в узкую долину, где Колку обнаружил родник. Родниковую воду кельты почитали за волшебную, поэтому, хотя нам вполне хватало пресной воды из стекающих к гавани ручьев, каждый из нас захватил большой кожаный мех, чтобы набрать побольше такой воды, годной не для всяких нужд.

Я не стал расспрашивать. Тайрон хотел поговорить там, где Арго не подслушивал.

– Он бросил всех, кроме нас троих, – тихо сказал он мне, когда мы отдыхали после похода в долину.

Наши меха были полны водой, животы насытились миндалем и сочными ягодами, собранными по дороге. Вдали над горами устрашающе собрались грозовые облака, но здесь, под ярким солнцем, на нас снизошел покой. Арго – маленький кораблик в узкой гавани – был окружен обломками крушений. Белый блеск меловых обрывов, стиснувших бухту, выглядел по-домашнему радостным.

– Оставил их на берегу Альбы. Жестокий поступок. Им не вернуться домой, тем остальным. Но он их бросил, так как он уже не тот корабль, что прежде. Что-то прогнило в его сердце. Или что-то схоронилось там и умирает, вызывая порчу. Он пронес нас долгим северным путем. Я плохо знаком с теми морями. Но Ясон их знал, и он спросил: почему не плыть к югу, вдоль берегов Нумидии, к Карфагену, а оттуда к Сицилии? Так было бы и быстрее, и безопаснее.

Уверен, что разобрал ответ на его вопрос: Арго воспроизводит – только в обратном направлении – прошлое свое путешествие, когда Ясон умудрился протащить его от верховий Даан к Роне, что течет к югу через Лигурию и выплескивается в океан там, где Массил со временем станет портом. А дальше сюда, в открытое море.

Возможно, Арго ловил отзвуки великого, счастливого для себя времени. Или собирал осколки своей жизни, разбросанные в былые века. Я знаю, он это может. Разбрасывает малые кораблики, слабые отзвуки собственного прошлого, и те могут плыть под парусом или входить на веслах в тайные царства теней и темного колдовства.

Пора было возвращаться в гавань. Тайрон взвалил на плечи наполненные водой меха – явно с трудом, потому что был хрупкого сложения, – и направился вниз по тропе.

– Когда ты покинул Крит? – спроси я его, понимая, как мало знаю этого человека.

Он немного сбился с шага, словно хотел повернуть, потом пошел дальше.

– Несколько лет назад, – ответил он. – Мы встретились далеко на севере, у замерзшего озера. Где ты повстречал Ниив и отстроил Арго.

– Вполне понятно. Ты возник невесть откуда посреди той долгой зимней ночи. Сказал, что давно странствуешь по лабиринту. Ты удивился, оказавшись так далеко на севере, в таком холоде.

– Да. Я заблудился.

– Кто правил на Крите, когда ты уходил?

Правителей было много. Он назвал мне имя. Мне оно ничего не говорило. Тогда я спросил его об огромных разукрашенных дворцах, построенных до завоевания острова греками. «Они лежали в руинах», – сказал он мне. Глубины острова были вечно затянуты облаками. Каждый укрепленный городок щеголял двойным топором, лабриссой, символом могущества островитян, но лабиринты стали запретными.

Вот почему и как он заблудился. Несколько мальчиков в каждом поколении обладали врожденным искусством древних охотников лабиринтов. Это занятие подчинялось строгим правилам. Но соблазн нарушить запрет частенько побеждал. Те мальчишки, что забегали в лабиринт прежде, чем получали необходимые наставления, обычно навсегда пропадали под землей. Те немногие, что возвращались, теряли разум и ничего не могли рассказать. Их немедленно приносили в жертву, правда, не божеству, а дикой женщине, звавшейся Укротительницей.

Тайрон был одним из пропавших.

В памяти у меня многое смешалось: слишком много веков познания, чтобы разобраться во всех историях, деяниях и легендах, дошедших до меня. Но похоже, Тайрон оторвался от своего времени не на несколько лет, а примерно на тысячу.

И он понадобился Арго на борту. Мое любопытство все более возбуждалось. Чем больше я узнавал о Крите, тем больше влекли меня тайны этого острова и его далекое прошлое.

Из белой бухты мы отправились дальше на юг: сперва Этрусским морем, затем узким проливом Месны, пока не вышли на торговый путь через океан, известный как Серауна, к южным мысам Греческой земли, которую Ясон звал Ахеей, остерегаясь военных кораблей и водоворотов, способных мгновенно засосать на дно морское даже большой корабль. Таких водоворотов было немало у этих берегов. Самый известный назывался Харибдой.

Всего однажды мы видели вдали паруса – около двух десятков ярких полотнищ, надутых сильным ветром. До нас донесся даже отдаленный барабанный бой, с помощью которого корабли переговаривались друг с другом. Это были греки, и шли они тем же курсом, что и мы, но морская дымка и поднимающаяся волна быстро скрыли их от наших глаз. Рубобост налег на кормило и отвернул подальше от этого флота. Кто мог бы предсказать, чего от него ждать?

Рубобост был не в духе: печален, в горести. Я почти не говорил с ним с тех пор, как он отдал дух в устье Роны, но теперь, когда Боллул встал к кормовому веслу, тяжелая рука дака легла мне на плечо и его зловонное дыхание возвратило мне память прежних наших встреч.

– Приятно снова увидеть тебя.

– И тебя.

– Куда мы идем? – спросил он.

– На Крит.

– Это где же?

– На юге. Длинный узкий остров, полный тайн.

– Зачем нам туда?

– За ответами.

– Ах, за ответами? – Великан смотрел задумчиво и понимающе. Он потянулся за кувшином с вином. Мы сидели в трюме, рядом с запасами. – Тогда, надеюсь, мы их найдем. Но пока я так устал, что о вопросах даже думать не могу. И еще я соскучился по Рувио. Он преследует меня в снах. Что сталось с Рувио? Не сомневаюсь, я умру с его именем на устах.

Рувио был его конь.

– Рувио бегает на свободе где-то на Альбе, оплодотворяет все, что скачет в округе.

– Я рад за него, – пробормотал дак и жадно глотнул из кувшина. – Мы с моей лошадкой из одной жизни. Тебе это известно, Мерлин? Мы не просто неразлучны, хотя сейчас и разлучены, а части одного существа.

– Я знаю, что ты его очень любишь. Вы в чем-то похожи.

– Мы были одним целым, – поправил великан. – Вышли из одного чрева. Разве я тебе не рассказывал? Нас родила одна мать.

– Я не знал, – смущенно пробормотал я, удивленный его словами. – И может быть, не стоит об этом болтать.

Но дак помотал головой:

– Одна мать, два младенца. Ты слышал о кентаврах?

– О кентаврах? Слышал. Они когда-то жили в Греческой земле. Теперь вымерли, уничтожены титанами.

– Они живут повсюду. Научились прятаться. Урок Греческой земли пошел им на пользу. Человеческий торс, лошадиное брюхо, ловкие руки человека, быстрая поступь коня. Мне суждено было родиться кентавром, но во чреве я разделился надвое. Как видно, такое случается. Вот и родились два брата: один, чтобы ездить верхом, другой, чтобы его нести. Так мне рассказывали.

– Ты отчасти конь?

– Нет. Конская часть от меня отделилась. Я же объяснил.

– Значит, твоя мать одновременно родила младенца и жеребенка? Достойная женщина!

– Трудные роды, – добавил Рубобост.

– Она выжила?

– Мать жеребенка умерла. Мне говорили, Рувио был здоровенным. Моя мать-кормилица осталась жива, хотя и не надолго.

Эти даки!

Мне пришло в голову более естественное объяснение, основанное на горячем почитании лошади в племени Рубобоста. Женщину, готовую родить от вождя, замуровывали в пещере – в материнском чреве земли – с готовой ожеребиться кобылой. Потом дитя и жеребенка растили вместе: конь становился первым конем мальчика, и эти узы сохранялись до смерти лошади. Ссылка на «кентавров» говорила о многом – память о странных мифических временах.

Рубобост встречал свое двадцать пятое лето, хотя и казался старше из-за роста и запущенной бороды. Стало быть, и Рувио было столько же, когда он пропал. Поразительно! Как видно, лошади даков долговечны.

– Я сожалею о твоей матери. О твоей кормилице.

– Я ее не знал, – пожал плечами Рубобост. – Ее профиль выкололи на правом боку Рувио. Иной раз я сбривал шерсть, чтобы посмотреть на ее лицо. На вид она была очень сильной. Только это мне от нее и осталось. Я жалею о потере коня.

Мы вышли в открытые воды, в опасные воды. Ветра почти не было, и даже при поднятом парусе мы держали восьмерых на веслах. Лениво и осторожно они гребли по морю, подожженному пламенем заката. На востоке лежали острова – черные кляксы у небосклона. Талиенц стоял у кормила, и с ним был его юный любимец Колку. Я заметил, как по мере приближения к Криту напрягаются мышцы Глашатая, полнится беспокойством его взгляд. Кимон был спокоен, играл с друзьями из крипты в игры, где правит случай. (Колку изредка присоединялся к играющим.) По сути это были не столько игры, сколько своеобразные упражнения. Они учили скрытности, законам молчания, обдумыванию тайных предприятий. Мальчишество, но за ним стояли более важные побуждения.

Однако меня интересовал Талиенц. За все долгие дни пути они с Ясоном не обменялись ни словом. Остальные по меньшей мере перебрасывались приветствиями или предлагали друг другу помощь. Но не эти двое.

Только однажды Ясон заговорил об изгнаннике из Арморики, ставшем столь влиятельным лицом при дворе Вортингора.

– Как ты его понимаешь, Мерлин?

– Очень скрытен. Очень молчалив. И начинает беспокоиться.

– Думаю, он приближается к дому. Просто у меня такое чувство. Но он теснее связан с этой частью мира, чем остальные наши. Не считая Тайрона.

– И тебя, само собой.

– Меня? Я ахеец! Из Греческой земли.

– А ты возвращаешься домой? – быстро спросил я, и наемник нахмурился. У меня на уме было его недавнее замечание, что мы возвращаемся на остров.

– Нет. Вовсе нет. Не домой. Но я возвращаюсь. Не стану отрицать. – Он надолго замолк, уставившись в море, и стал натягивать веревочные снасти, помогая направить корабль. Потом договорил: – Но почему, как, когда, что… Воспоминание стерлось. Украдено. – Он кинул на меня острый взгляд и едко улыбнулся. – Во всяком случае, пока мне к нему нет доступа. Об этом позаботился Арго.

– Вы с Арго связаны прошлым много глубже, много теснее, чем мне представлялось.

– Думаю, ты прав, – бросил напоследок Ясон, направляясь к корме, чтобы сменить Тайрона.

Луч солнца расколол восточный небосклон. Стая чаек с темными головками опустилась на наши мачту и реи. Птицы шумели, расправляя крылья и снимаясь словно без малейшего усилия, только чтобы снова опуститься на забавный одинокий кораблик. Темная туча вставала перед нами – горы, все еще окутанные ночью, хотя на них уже падал отблеск восхода. Большой мыс протянулся слева от нас, словно земля раскрывала нам объятия. И Талиенц прокричал:

– Земля! Правь на восток, обходи мыс!

Боллул мигом оказался у борта и сбросил веревку с грузом.

– Скалы! Быстро поднимаются! Греби назад!

Движение, суматоха. Арго сдержали. (Он мог бы задержаться и сам! Любил он поморочить голову людям на борту.)

Когда рассвело, мы увидели тени кораблей на ложе океана, движение морских созданий и прямые стены затонувших зданий.

Мы стояли над мелью, едва не разбившись о подводные рифы.

Ясон сразу взялся за дело, напомнив всем, что перед нами великий капитан. Он рявкнул на гребцов, сам взялся за кормило, помогая могучему Рубобосту, поставил Талиенца с Тайроном высматривать под водой видимые и невидимые препятствия, развернул корабль: отвел на безопасное расстояние, а затем направил к берегу, укрытому от ветра высоким утесом, в более безопасную гавань, где Тайрон сразу признал Акротирийскую пещеру.

Мы сбросили морской якорь, осушили весла и стали ждать наступления дня, чтобы в его свете как следует осмотреться.

Глава 16
УКРОТИТЕЛЬНИЦА

Из пещеры в утесе над гаванью Укротительница следила, как причаливает раскрашенный корабль с его странной командой. Она отступила в тень, прижалась к холодной каменной стене, беспокойно ловя воспоминание. Вспомнить!Нечто знакомое было в этом корабле.

Что-то такое знакомое.

Не может быть. Этого не может быть. Так давно… так давно…

В корабле было что-то знакомое. Но тот корабль…

Нет! Не может быть!

…Был давно, очень давно.

Время, приливы, круговорот звезд, солнца и луны… Конечно, они уже поглотили его, скрыли его палубу под песчаными банками на дне, разъели солью мачты, парус и ту жуткую, ненавистную, ухмыляющуюся, улыбающуюся сладкоголосую сирену-покровительницу с головой и грудью суки!

Нет!

Не тот корабль. Только не теперь, столько оборотов небес спустя! Неужто снова, после стольких оборотов торжества!

Она прокралась вперед, тщетно старалась усмирить свои страхи. Корабль покачивался в бухте, среди остовов других кораблей. Набегал и отступал прибой, заставляя корабль двигаться, а его маленькая жалкая команда, задрав головы, разглядывала утес: розовые плоские лица, любопытные, опасливые, сомневающиеся, но мечтающие оказаться на суше.

Укротительница уловила вонь одного из них и снова попятилась в тень.

Только не он. Неужто снова? Не может быть он. Фавн и Лоза! Укротите биение моего сердца! Не он. Тот давно мертв. Давно мертв. Не он, не он.

Она снова воззвала к Фавну и Лозе, к Быку и Лабре, но древние силы не отзывались, хотя распростерлись по всему острову и безмолвно внимали всему.

Она отступила по пещере, пронеслась через лабиринт, вырвалась наружу в выбитом бурями гроте среди гор, среди разбитых статуй и разбросанных изделий из бронзы, принесенных сюда, чтобы задобрить бури во времена Мастера. Она бросила взгляд через леса и поля; она вслушивалась в журчание вод, шорох крыльев, шуршание лоз – растущих, простирающихся вширь, сцепившихся друг с другом в стремлении расти плотнее и гуще. Она слушала пчел. Она вдыхала аромат трав и цветов, собираемый ими. Она содрогалась, когда сама земля медленно поглощала все гниющее; змея, заглатывающая жертву.

И снова она прошла под землей, на сей раз к южному берегу, и взглянула на бескрайний аквамариновый простор, ощутив лишь вздохи великого океана.

И вновь – под землю, чтобы вынырнуть теперь в верховье узкой долины. Здесь беззвучно свивались грозовые облака. Они стояли здесь всегда. Унылая долина грозила ей, хотя ее обитатель давно пропал. Воды, текущие из нее, были холодными как лед и кислыми. Деревья, произраставшие на отвесных склонах, – исковерканные и черные – питались каменным деревом: окаменевшими останками росшего здесь когда-то леса. Долина Мастера.

Ныне долина Укротительницы. Она свирепо дралась за эти места. Она метнулась к ближайшим каменным развалинам.

Медовое дитя было на месте, в своем святилище. Укротительница проворно обежала осыпавшиеся стены, заглянула внутрь, к девочке. Сердце немного успокоилось. Медовое дитя смотрело на нее. Здесь все как надо. Ничто не потревожено. Никто не проходил этой долиной.

Медовое дитя улыбалось. Девочка была такой милой.

Помахав ей, Укротительница пробормотала:

– Сейчас не могу говорить. Но скоро вернусь.

Она скользнула назад в пещеру, пересекла лабиринт, закрывающиеся камни, открывающиеся камни и снова оказалась у входа в пещеру над северной гаванью.

Корабль стоял у причала; мужчины, осторожно ступая по покрытым морскими травами камням, выносили на берег груз. Несколько человек поднимались по старой тропе, не сводя глаз с сыпучего склона и стараясь отыскать безопасный путь.

Еще трое подходили к широкому низкому гроту. Один из них выглядел более подвижным, остроглазым и более хитрым, чем другие. Неправильно выглядел. Он был молод, но нес груз времени. Ужасный груз времени.

Ей надо было поразмыслить. Чтобы все обдумать, годилось лишь одно место, и она серебряной тенью скользнула в нижний мир, оставив холодную пещеру пустой.

Но она оставила в ней эхо, эхо своего страха и изумления, своих забот и своего одиночества; эхо, неслышное таким, как вошедший в пещеру вместе со мной Урта, но в голове человека под «ужасным грузом времени» звеневшее громче огромных бронзовых гонгов святилища, где свежевала и разделывала свои жертвы Медея.

Я выпил это эхо и переварил его. Я не мог увидеть лица женщины, но ее безмолвный лепет, ее беспокойный порывистый трепет был мне ясен, как рисунки на стенах пещеры.