Текст книги "Нет числа дням"

Автор книги: Роберт Годдард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава двадцать четвертая

Когда вапоретто, идущий из Лидо, был уже на полпути к Гранд-каналу, Ник заметил полицейский катер, несущийся им навстречу. Он позвонил в Службу спасения из первого попавшегося ему по дороге телефона-автомата и сквозь град вопросов повторял одну и ту же фразу:

– Tre morti[37]37
  Трое убитых (um.).


[Закрыть]. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Больше он ничего не умел да и не хотел говорить. Эмили погибла. Уже ничего не изменить. И не стереть из памяти ее предсмертную улыбку.

– Tre morti. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Ник сглотнул и вцепился в поручень, провожая глазами исчезающий вдали катер. У полиции будет своя версия случившегося. Далекая от правды. Эмили пристрелила Димитрия и Марио, а потом покончила жизнь самоубийством. Голые факты, которые ничего не объясняют. Один Ник знал все «почему» и «за что», хотя предпочел бы никогда о них не слышать. Глаза застилали слезы. Вапоретто шел через пенный след, оставленный катером. Скоро полиция будет на месте преступления. Три трупа на вилле Маргерита станут достоянием гласности.

Эмили сказала, что Бэзил в безопасности. Но для того чтобы поверить ей, Нику необходимо было увидеть брата своими глазами. А до тех пор нельзя позволить себе сорваться, надо гнать из головы яркие картины: Марио в луже крови на белом мраморном полу, мертвая ледяная гримаса Димитрия, ошметки костей и мозга на гравии, там, где висела, наполовину вывалившись из машины, Эмили.

Ник зажмурился и перемотал назад воспоминание о том, что делал перед самой смертью Эмили. Не то и не так, надо было по-другому… Да нет, ерунда – она все равно нашла бы возможность выстрелить в себя. Сказала: «Делай как знаешь», будто смеялась над ним. Ник не смог бы спасти Эмили. Потому что она не хотела, чтобы ее спасли. Зато мог остаться, выслушать ее и узнать наконец, что за тайна сокрыта в его сознании. А он убежал.

Часть его души даже радовалась. В конце концов, какая разница, что это за тайна? Зачем она нужна, если из-за нее столько горя? Не желал он ее знать раньше, не желает и теперь. Последние месяцы начисто выжгли из него всякое любопытство. Единственное, о чем он беспокоится, – это жизнь Бэзила.

К тому времени как вапоретто прибыл к Ка-д’Оро, с момента звонка в полицию прошло больше часа. Наверное, уже началось расследование. Но полицейским понадобится еще несколько часов, чтобы добраться до палаццо Фальчетто, расспросить рабочих и узнать, что вчера к хозяину приходил какой-то англичанин. А может быть, они и не станут никого искать, просто установят личность Эмили и возможный мотив преступления. Ник вне подозрения, хотя в это трудно поверить.

От остановки он побежал уже знакомой дорогой в «Дзампонью», молясь и надеясь, что Бэзил уже ждет его там.

Карлотта приветствовала его из своей клетушки кривой ухмылкой, которую сама, без сомнения, считала приветливой, к неразборчивой скороговоркой – Ник надеялся, что она сообщает ему о возвращении Бэзила.

– Синьор Палеолог, мой брат, он тут?

– C’è qualcuno qui per lei.

– Что?

– Con Luigi.

Последнее слою он понял. Вылетел на улицу и побежал в бар.

– Синьор Палеолог, – заухал Луиджи, – у вас в Венеции родни больше, чем у меня. Вот еще один.

Но объемистая фигура у стойки принадлежала отнюдь не родственнику. А ее обладатель вовсе не обрадовался при виде Ника. Всего лишь мрачное удовлетворение проступило на лице Терри Моусона, когда он повернул голову.

– Терри?!

– Не ожидал?

– Нет. В смысле… что…

– Мне надо с тобой поговорить. – Судя по тону Терри, разговор обещал быть не из приятных.

– Ты не видел Бэзила?

Ник тут же пожалел о своих словах.

– Нет. А должен был? – Терри выпрямился и грозно уставился на Ника. – Я хочу знать, во что ты ввязался?

Луиджи закатил глаза и начал с удвоенным усердием полировать прилавок.

– Можешь для начала рассказать мне, где найти Харриет Элсмор. – Взгляд Терри стал еще жестче. – Ну?

С большим трудом Ник уговорил Терри помолчать до тех пор, пока они не попадут в относительно безопасное место – комнату Бэзила в «Дзампонье». С одной стороны, мысли Ника были заняты поисками брата. С другой – воспоминаниями об Эмили, как горькими, так и нежными. Для Терри почти не оставалось места.

– Тебе что, больше негде было остановиться? – осведомился Терри, отдуваясь после подъема по крутой лестнице.

– Здесь остановился Бэзил.

– А где он теперь?

– Не важно. Зачем ты приехал, Терри?

– А сам как думаешь?

– Понятия не имею.

– Ирен сказала, что ты поехал в Венецию, чтобы отыскать Бэзила. Тип в консульстве повторил мне то же самое. Но я не купился. Ты появился здесь вслед за Харриет Элсмор. Так?

– Нет. Не так.

– «Расскажи Кейт правду»! Ты мне говорил? Замечательная идея, нечего сказать!

– Кейт должна была знать.

– Да? Ну вот сейчас и знает. Я все рассказал. Как ты и советовал. А она теперь обвиняет меня в смерти Тома. Не разговаривает со мной. Не слушает меня. Мы вообще не общаемся! Как отрезало!

– Очень жаль.

– А мне-то как жаль! Я решил, что есть только один путь исправить то, что я натворил – да, согласен, я тоже виноват, – отыскать человека, который довел Тома до самоубийства. Кстати, я нашел Фарнсуорта. Прижал его – мало не показалось. Сперва-то он выпендривался, а вот когда я надавил всерьез…

– Ты что, избил старика?

– Только пригрозил. Ему хватило. Раскололся по полной программе.

– Сомневаюсь. – Ник прекрасно понимал, что Фарнсуорт играл не последнюю роль в эпопее с поиском сокровища. Хотя теперь уже все равно.

– Во время раскопок в Тинтагеле твои отец и дед нашли там какой-то клад. Дигби Брэйборн точно знал, что это такое, а Фарнсуорт только слышал намеки да обрывки разговоров, связанные с Треннором. Вроде там что-то ценное спрятано. Фарнсуорт решил, что после смерти твоего отца у него появился шанс узнать, что же это такое. Он клянется, что Харриет Элсмор – дочь Брэйборна, которая мстит за смерть родных и тоже охотится за кладом. Она втянула Тома в свою игру и, как я понимаю, в ответе за его гибель.

– Видимо, так и есть.

– Ясно. Тогда где же она? Ты ведь знаешь, Ник! Где она прячется?

– Она уже не прячется.

– Тогда как ее найти?

– Слишком поздно, Терри. Для тебя, для нее, для меня. Для всех.

– Я не уеду, пока не найду ее.

– Понятно. – Ник подошел к раковине, набрал в ладони ледяной воды и плеснул в лицо. – Ладно. Итак, вот как все было. Сегодня утром Харриет Элсмор – настоящее имя Эмили Брэйборн – убила Димитрия Константина Палеолога, которого совершенно справедливо обвинила в смерти своего брата. Убила она и одного из его охранников. А потом выстрелила в себя. В голову. Вот эти пятнышки на моем рукаве – ее кровь. Я видел, как она умирала. Думаю, полиция как раз сейчас вывозит трупы. Начинает расследование. Хватается за любую зацепку. Начнешь искать Эмили – тут же попадешь под подозрение и меня за собой потянешь. Дела плохи, но ты можешь сделать их еще хуже. Поезжай домой, к Кейт, Терри. Налаживай отношения, я знаю, у тебя получится. Причем гораздо раньше, чем ты найдешь здесь что-нибудь, кроме кучи неприятностей. Жалко, что Кейт тебя обвиняет. Но местью ничего не добьешься. Все кончено. Мстить больше некому.

Слушая Ника, Терри увядал прямо на глазах. До сих пор его поддерживала вера в то, что он добьется правды и с ее помощью вернет себе доверие жены. Теперь этой веры не стало. Он вдали от дома, растерянный, сбитый с толку. Глупо было приезжать. А еще глупее – оставаться.

– Ну, если она погибла, тогда все разрешилось само собой, – пробормотал Терри, не глядя на Ника. – Поеду домой.

– Вот и хорошо.

– В пять пятнадцать – обратный самолет. – Терри посмотрел на часы. – Вроде успеваю.

– Да, постарайся.

– Не хочется связываться с полицией.

– Как и мне.

– У меня со всеми этими делами совсем ум за разум зашел, Ник. У Кейт, наверное, тоже. Как я верну ее, если буду мотаться где-то вдали?

– Никак.

– То-то и оно.

– Тогда возвращайся.

Но возвращение Терри домой никоим образом не могло помочь Нику. Он остался в «Дзампонье»: поджидать Бэзила и уговаривать себя, что брат появится. Вот-вот. Или чуть попозже. Или когда-нибудь.

Прошел час. Другой. В голове у Ника помимо его воли крутились страшные предположения. Скорее всего Димитрий и не собирался отпускать Бэзила. А может, картинка на экране телевизора была всего лишь ловким монтажом? И Бэзил давно мертв, его неопознанное тело валяется на каком-нибудь заброшенном складе, как тело Нардини? Или не на складе – мало ли в Венеции мест?

Потом настала очередь воспоминаний. Последние минуты жизни Эмили переплелись с мгновениями той ночи, которую они провели вместе в маленьком отеле возле Хитроу. Вместе и все-таки врозь. Встречи и потери наконец-то сплелись воедино.

Ник ждал очень долго. А что еще оставалось делать? Наконец он решил, что больше не может. Единственный путь хоть как-то помочь Бэзилу – пойти в полицию и рассказать им все, что он знает, в надежде на помощь. И сделать это нужно прямо сейчас, пока есть хоть какая-то надежда на спасение брата. Ник натянул чистую одежду и вышел из комнаты.

От Ка-д’Оро до остановки Сан-Захариа было около получаса пути. В речной трамвай набилось полным-полно туристов, студентов и просто желающих походить по магазинам, но Ник не замечал их, для него вапоретто был словно бы пуст. Он стоял в толпе наедине со страхами и горестями, от которых уже трещала голова, ошеломленный, оглушенный, неспособный уже испытывать что-либо, кроме безотчетного ужаса… Будущее не зависело от него так же, как и прошлое.

Вапоретто проплыл мимо палаццо Фальчетто, где полным ходом шел ремонт, и дальше, к Гранд-каналу; по небу растянулась какая-то серая дымка, задул влажный бриз. День мгновенно стал сырым и холодным.

Невидящими глазами Ник смотрел на берег, нескончаемый ряд палаццо вдруг разошелся, открыв взгляду зелень Джардинетти Реали и величавое здание Дворца дожей. Между ними виднелись пьяцетта и базилика в обрамлении колонн Сан-Марко и Сан-Теодоро. Глядя на крылатого льва, увенчавшего одну из колонн, Ник вдруг вспомнил, как пытался отговорить Бэзила от поездки в Венецию: «…ты суешь голову в пасть льва», – сказал он тогда. «В Венеции полно львов. Бронзовых и мраморных», – отшутился Бэзил. Неожиданно для самого себя Ник улыбнулся.

И увидел у подножия колонны фигуру, которую сперва принял за галлюцинацию, за свое ожившее желание. Это не может быть Бэзил, твердил он себе. Просто не может, и все. Ник заморгал. Но фигура никуда не делась. Зажмурился. Распахнул глаза. Человек сидел все на том же месте. Бэзил.

Следующие пять минут стали для Ника настоящим испытанием. Приближаясь к Сан-Захариа, речной трамвай замедлил ход. Бэзил исчез из виду, и можно было только надеяться, что он больше никуда не пропадет. Ник буквально вывалился на пристань, сбежал вниз и понесся по берегу к мосту, который вел на пьяцетту.

Взбежав на мост, он снова увидел наконец подножие колонны. Бэзила не было. Сердце тревожно екнуло, но Ник не стал останавливаться.

И когда он обежал Дворец дожей и посмотрел направо, брат оказался там. Сидел на одной из плит перед базиликой и смотрел перед собой. Он был одет в ту же куртку, что тогда, на вокзале, только сейчас она выглядела еще потрепаннее, и в свои ботинки вместо сандалий, которые Ник заметил на экране у Димитрия. Бэзил сильно похудел, голова и подбородок заросли белесой щетиной; он казался постаревшим и измученным, почти жалким.

Ник перешел на шаг, с трудом веря своим глазам. Расстояние между ним и Бэзилом сокращалось. Наконец он окликнул брата по имени. Бэзил оглянулся и просиял. И тут же перестал казаться несчастным.

– Ник! Слава Богу! – Бэзил вскочил и крепко обнял Ника. – А я уж хотел уходить.

Поразительно – Бэзил, оказывается, ждал Ника так же, как Ник ждал Бэзила, только вот делали они это в разных местах. А еще поразительнее, что братья никогда раньше не обнимались.

Мимоходом удивившись, Ник чуть отстранился и посмотрел в улыбающееся лицо брата. И только тут сообразил, что сам улыбается еще шире.

– Я ждал тебя в «Дзампонье». Целых три часа.

– Они сказали, что привезут тебя сюда, Ник. Сегодня днем. Что я должен сидеть тут и не двигаться с места, иначе тебе придется плохо.

– Когда тебя отпустили?

– Примерно в полдень. Меня держали в заброшенном доме на каком-то безлюдном острове. Сюда привезли на катере и строго-настрого предупредили, что я увижу тебя живым, если только буду четко следовать инструкциям. С нашим кузеном шутить не стоит, а уж тем более не стоит ему доверять, но мне больше ничего не оставалось делать. Я страшно рад, что поверил не зря.

– Может, и зря. – Нику казалось, что приказ дожидаться его на площади Сан-Марко был очередной уловкой, частью коварной игры. Теперь игра прервана. – Впрочем, в одном можешь быть совершенно уверен: Димитрий нас больше не побеспокоит.

– Почему?

– Слушай, Бэзил, нам надо удирать из Венеции. Срочно.

– Двумя руками «за». Меня здесь не очень-то ласково приняли.

– У тебя паспорт с собой? Я не нашел его в номере.

– Да, в кармане.

– Мой тоже. Поехали?

– Мне надо оплатить комнату в «Дзампонье».

– Я уже оплатил. Надо только забрать вещи и двигать отсюда.

– Похоже, ты чего-то недоговариваешь.

– Я все расскажу по дороге. Обещаю. – Про себя Ник подумал, что расскажет Бэзилу почти все. А остальное пусть додумает сам.

– Ты же не собираешься затащить меня в самолет?

– Нет, если ты знаешь поезд, который уходит прямо сейчас.

– Вечерний экспресс в Париж устроит? Без четверти восемь. Собственно, на нем я и собирался уезжать. Правда, не сегодня.

– А нужно сегодня. Побежали.

Они взяли водное такси, которое высадило их у Фондамента-дель-Аббациа, так близко к гостинице, как только было возможно. Плотно закрыв дверь кабины, Бэзил поведал Нику, как его похитили, когда он шел к «Дзампонье» от Сан-Микеле в понедельник утром. Затащили его, связанного и с кляпом во рту, в крытую лодку, вывезли в лагуну, пересадили, завязав еще и глаза, на катер и доставили на остров, где бросили в пустой оштукатуренной комнате полуразрушенного дома. Потом появился Димитрий и потребовал открыть тайну, которой владели их отцы. Но Бэзил ничего не смог ему рассказать.

– Оказывается, это очень легко – хранить тайну, о которой не имеешь никакого понятия. А угрозы не возымели на меня никакого действия. Когда я был монахом, я привык переносить трудности. Вот и пригодилось. Я совсем не боялся, пока не услышал, что ты тоже попал в лапы Димитрия. Или ты сейчас расскажешь мне, что и это сплошная выдумка?

– Нет, не выдумка.

– Не сомневаюсь, что тебя он похитил по той же причине.

– Совершенно верно.

– Тогда почему нас отпустили? Потому что он понял, что ни один из нас помочь ему не может? Или… потому что один из нас ему помог?

Тут Ник замолчал. Ему хотелось выбраться из Венеции прежде, чем он расскажет Бэзилу, что случилось. Нужно оказаться как можно дальше от того, о чем вскоре узнает брат.

Знание итальянского помогло Бэзилу мгновенно объясниться с изумленной, но довольной Карлоттой – за проживание Ник уже успел заплатить ей раньше. Даже не заглянув напоследок к Луиджи, братья рванули к вокзалу Санта-Лючия. На город опускалась ночь, но времени до поезда еще хватало.

Его хватило даже на то, чтобы после покупки билетов позвонить Ирен. Бэзил хотел побыстрее успокоить сестру. Ник не возражал. Даже вызвался поговорить первым.

– Бар «Старый паром».

– Ирен, это я, Ник.

– Ник? Господи Боже мой, где ты пропадал?

– Я отыскал Бэзила. С ним все в порядке. И со мной тоже. Мы на вокзале, в Венеции, ждем поезда.

– Где ты его отыскал?

– В монастыре. Ему захотелось уединения. – Нику казалось, что они с Бэзилом сочинили вполне правдоподобную историю.

– И никому не сказал?!

– Ты же знаешь Бэзила.

– Ну-ка дай мне его.

– Погоди минуту. Дело в том, что мы встретились только час назад. У меня не было времени… все ему рассказать.

– Про Тома?

– Да.

– Хочешь, чтобы я рассказала?

– Нет, я сам. Позже.

– Хорошо. Знаешь, здесь был просто кошмар. Терри обрушился на меня, как снег на голову. Они с Кейт не разговаривают, и он, похоже, винит тебя.

– Не сомневаюсь.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы все виноваты, так или иначе.

– Ты нормально себя чувствуешь, Ник? Какой-то ты… странный.

– Понятия не имею почему.

– Тебе удалось связаться с тем родственником, Димитрием?

– Димитрий Андроник Палеолог умер год назад. Отцовское завещание не имело силы.

– Что?

– Объясню, когда вернусь.

– А когда ты вернешься?

– Ну… – Ник заново ощутил всю неопределенность ближайшего будущего. – Скоро.

Пока Бэзил говорил с Ирен, Ник с подозрением поглядывал вокруг. Вокзал жил своей обычной жизнью. Никакой полиции, никакой шумихи. На табло уже загорелось время отправления их поезда. Пора садиться. Внезапно он вспомнил Эмили и словно ощутил ледяной холод прозекторского стола, холод, который сама Эмили уже не чувствует. Он поежился, понимая, что всю жизнь будет жалеть, что не смог – или не захотел – спасти ее от себя самой.

* * *

«Риальто экспресс» отправился в Париж точно по расписанию. Ник и Бэзил заплатили за купе, однако почти там не появлялись. Вагон-ресторан был полон, но сразу за ним шел почти пустой сидячий вагон. Поезд, набирая скорость, ехал по ночной Венецианской равнине. Где-то между Падуей и Виченцей выпитое виски наконец подействовало, и Ник заговорил.

Глава двадцать пятая

Ник проснулся под мерный стук колес и доносящееся с нижней полки похрапывание брата. Спать они легли в ужасном настроении, рассказ Ника просто потряс Бэзила. Он решил, что смерть Тома – расплата за семейную глупость, за то, что они так вцепились в предложение Тантриса. «Мы его подставили», – несколько раз повторил он. И был прав, думал Ник, хотя и Том со своей стороны их тоже подставил. Но хватит обвинений. То, что должно было сломать Ника, неожиданно укрепило его дух. Лежа в темноте, он с удивлением чувствовал перемены. На смену страху и унынию пришли бодрость и даже какая-то свобода. Он все еще вздрагивал, вспоминая, какую смерть выбрала для себя Эмили, но в душе примирился с ее решением. Она управляла своей жизнью до самого конца, тогда как Ник не справился с этим с самого начала. Или даже – думал он, глядя на светящийся циферблат часов и пытаясь подсчитать, когда они будут в Париже – не пытался справиться. Похоже, пора брать жизнь в свои руки. Самое время.

Через три часа, после скудного завтрака и прогулки вдоль Сены, Ник и Бэзил сидели на скамейке на площади вблизи Нотр-Дам, глядя на прозрачное весеннее парижское утро. Контрфорсы собора казались ногами гигантского паука, нависшего над деревьями. Паука без паутины. Ничто не цеплялось за рукав Ника, ничто не тревожило его душу. Он принял решение. И с новой для него уверенностью мог сказать, что решение это верное.

– Я не поеду домой, Бэзил.

– Интересные новости, – стряхивая с колена крошку круассана для ближайшего воробья, отозвался Бэзил.

– Похоже, ты совсем не удивлен.

– Потому что я знал, что ты не поедешь.

– Откуда?

– Потом объясню. После того как ты придумаешь, что нам сказать Ирен и Анне. Им же не стоит знать вот это. – Бэзил помахал сложенной газетой – «Коррьере дела серра», которую купил на вокзале Лион. На первой странице красовался заголовок: «Lido di Venezia: Strage Sanguinosa in una Villa di Lusso» – «Ужасное преступление на вилле в Лидо» в вольном переводе Бэзила. В статье не говорилось о том, что по подозрению в убийстве разыскивается английский родственник погибшего Димитрия Палеолога, и не проводилась параллель со случившейся девять месяцев назад смертью иностранца по имени Джонатан Брэйборн.

– Я сомневаюсь, что «Дэйли ньюс» черкнет об этом хоть строчку. «Бирмингем пост» – дело другое. К счастью, наши сестры не живут в Бирмингеме. Да и о чем тут говорить? Ты нашел меня, вот и хорошо. Ну, может, не совсем хорошо, но и не так плохо, как могло быть.

– Хочу уехать. Все обдумать. Решить, как жить дальше.

– Все понятно. Если тебе нужен мой совет, не думай слишком много. Когда человек много думает, он начинает грустить. Я, например, думаю по минимуму.

– И что включает в себя этот минимум?

– Простую мысль, что Ирен и Анна не смогут продать Треннор без нашего согласия. Так что мы ничем не рискуем, откладывая поездку домой.

– Мы?

– Я тоже не спешу возвращаться. Потому и был так уверен насчет тебя, – улыбнулся Бэзил. – Как насчет попутешествовать вдвоем?

– С удовольствием. – Ник улыбнулся в ответ, думая о том, что, куда бы ни лег его путь, с братом будет веселее.

– Ты помнишь нашу первую поездку в Париж?

– Конечно.

В сентябре 1976 года, за несколько недель до начала учебы в Кембридже, Ник вместе с братом посетил французскую столицу. А домой вернулся один. В последний день каникул, стоя на смотровой площадке Эйфелевой башни, Бэзил объявил, что едет в Грецию – побольше узнать о том, кто такие Палеологи. Он проводил Ника на поезд в Шербур, так и не объяснив своего решения.

– Такое трудно забыть.

– Думаю, да. Я вел себя ужасно. А дело все в том, что я не хотел и не мог вернуться к отцу. Он наверняка решил, что я от него сбежал. В каком-то смысле так оно и было. Решил, что я обманываю сам себя. Что тоже верно. Вот только я не учел, что отец сочтет меня негодяем и предателем. Шутка ли – отправил шестнадцатилетнего брата домой одного.

– А мне, кстати, понравилось.

– Занудный братец не гудел каждую минуту в ухо, да?

– Вроде того, – усмехнулся Ник.

Бэзил поджал губы.

– Как бы излишняя честность не вошла у нас с тобой в привычку.

– Но в этот раз я с удовольствием уеду из Парижа вместе с тобой. Честно.

– Ты помнишь того техасца, с которым мы делили комнату возле Сорбонны?

– Ветеран вьетнамской войны из Ларедо, поклонник Эдит Пиаф? Ну конечно, помню! Гэри… кто-то там. Сын владельца ранчо.

– Гэри Лонгфелло.

– Точно.

– Думаю, теперь он унаследовал ранчо.

– Наверное.

– Место называлось Лэйзи-Кей.

– Именно.

– И он приглашал нас погостить. «Будет классно, если вы, ребята, как-нибудь заглянете ко мне», – прогундосил Бэзил.

– Похоже.

– Точная цитата.

– Да?

– Так почему бы нам не поймать его на слове?

– Что?

– Почему бы нам не съездить в Ларедо? – ухмыльнулся Бэзил. – Через Новый Орлеан, к примеру. Или Лас-Вегас.

– Ты шутишь!

– Нет.

– Не может быть, что ты это серьезно.

– Да почему же?

– Во-первых, нам придется лететь.

– Не обязательно. Можно напроситься на грузовое судно, если знать, как это делается. Например, в Антверпене. Или в Марселе.

– Вот теперь точно шутишь.

– Про корабль шучу. Но не про путешествие. Димитрий напомнил мне, что я до странности не боюсь смерти. Поэтому что мне самолет? Правда, у меня может случиться паническая атака, когда мы будем на борту, так что я в очередной раз опозорю своего маленького братца.

– Я достаточно вырос, чтобы не стесняться таких мелочей.

– А если это будет не мелочь?

– Переживу.

– Значит, вместе?

– Да, – кивнул Ник. – Вместе.

– Здорово.

– И куда?

– Когда ты будешь готов?

– Я уже готов. Только билеты нужны. И скорее всего рейс будет утренний. Выходит… – Ник вдруг осознал, как он рад предстоящему путешествию. – Завтра?

– Выходит, завтра.

– Надо найти бюро путешествий.

Бэзил наставительно поднял палец.

– Сначала мне надо кое-что тебе показать. И рассказать. Это недалеко и недолго.

– А потом нельзя?

– Нет. – Бэзил поднял голову и посмотрел на летящие в вышине контрфорсы. – Сейчас – самое время.

Часовня Сент-Шапель во Дворце правосудия, на острове Сите. Ее летящий шпиль и стройные контрфорсы терялись вблизи массивного Нотр-Дама, но выигрывали в изысканности и утонченности. Высокие разноцветные окна наполняли неф почти что божественным светом.

– Эта церковь, – почему-то взволнованно объяснял Бэзил, – всего на восемьдесят лет моложе, чем Нотр-Дам. Она была построена для Людовика Девятого, в сороковых годах тринадцатого века, чтобы хранить святыни, которые он вывез из Константинополя, – шептал он, пока они переходили, вытянув шеи, от витража к витражу. – Терновый венец, фрагменты креста, на котором был распят Иисус, и мощи Иоанна Крестителя. Он заплатил за них в несколько раз больше, чем за постройку храма. Хотя, боюсь, это подделки Что мешало ему заполучить реликвию, доставшуюся Ричарду Корнуоллскому? Он ведь покупал свои сокровища в тот же год, когда состоялись переговоры в Лимасоле, в тысяча двести сорок первом. Мне кажется, что Ричард встречался с императором Андроником Палеологом специально, чтобы уверить того, что сокровище не попадет в коллекцию какого-нибудь европейского монарха, подобно этим реликвиям, купленным у правителя Латинской Империи. Благородный жест со стороны Ричарда, особенно если в отличие от покупок Людовика ему досталась подлинная вещь. Вопрос только в том, что ему досталось?

– Я ничего не скрыл от тебя, Бэзил. Я правда не знаю.

– А я говорю – знаешь. Ты ведь рассказал мне вчера о той поездке в аббатство Бакленд. Значит, знаешь.

– Да, наверное.

– Мы с тобой не приходили сюда в сентябре семьдесят второго?

– Нет.

– Если бы пришли, разговоры о Людовике Девятом и его драгоценной добыче – кстати, давно перевезенной в Нотр-Дам, – могли аукнуться в твоем сознании так же, как название того испанского городка, Номбре-де-Дьос.

– И что?

– То, Ник, что мне кажется, я знаю слова, которые ты никак не мог вспомнить.

Ник резко остановился и уставился на брата.

– Знаешь?!

– Да. Уверен.

– И что же это за слова?

– Número de Días, – еле слышно проговорил Бэзил. – Число дней.

Ник не сводил с брата глаз. Он не мог говорить. Не мог двигаться. Бэзил прав. Número de Días.

– Мы с отцом побывали в Бакленде вскоре после моего возвращения из Греции. Я и забыл об этом, пока ты не упомянул, что тоже ездил туда с ним. Он провел много времени перед картиной с изображением похорон Дрейка. А потом пробормотал те самые слова, которые не смог вспомнить ты. Número de Días. Он сохранил их в памяти, а ты позабыл. Número de Días. Отец повернулся ко мне и сказал: «Ты знаешь легенду о числе дней, Бэзил?» Вышло так, что я знал, и отец проворчал, что за годы в монастыре я хоть чему-то научился, а потом продолжил: «Когда я умру, расскажи Нику эту легенду. Приведи его сюда – вот прямо сюда – и расскажи. Обещаешь?» Я охотно согласился, хотя в тот момент не понимал всей серьезности момента и слушал вполуха. Посчитал это очередным капризом старика. В общем, не обратил особого внимания, а отец и не настаивал. Только теперь мне стало ясно, что к чему. Перед тем как мы вышли из музея, отец последний раз посмотрел на картину и тихо – я еле расслышал – сказал: «Он вспомнит». «Он» – это ты, разумеется. И отец был прав. Уверен: рано или поздно я тоже вспомнил бы – и нашу поездку, и свое обещание. Рано или поздно мы с тобой съездили бы в Бакленд и посмотрели на ту картину. А потом наконец…

– Я бы вспомнил.

Ник невидящим взглядом смотрел на реку. Они вышли из Сент-Шапель и двинулись к зеленому скверу Вер-Галан, остановились на самой стрелке, глядя на крыши Лувра на северном берегу. Ник не обращал на них внимания, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Речной трамвай степенно проплыл мимо, оттуда замахал ребенок. Они не ответили.

– Мы так далеко от Плимута. Пока что тебе придется помнить все за меня. Что это за история про число дней?

– Мне рассказал ее старый монах, лежавший на смертном одре. Речь идет об Иакове, брате Господнем – спорной фигуре в религиозной истории, так как католики не признают существования братьев Христа по причине непорочности Девы Марии. Но внимательное прочтение Евангелия дает все основания предполагать, что Иаков и Христос были кровными родственниками. Братьями. Или, строго рассуждая, сводными братьями. Иаков был преданным учеником, можно сказать, апостолом. Он сменил Петра на посту главы церкви в Иерусалиме. Павел спрашивал его совета по религиозным вопросам. Некоторые из учеников были согласны с мнением Павла, высказанным им в Первом послании к коринфянам, о том, что Христос явился Иакову раньше, чем всем другим апостолам. Иаков верил, что христианство и иудаизм смогут примириться. Он поддерживал тесные связи с иудеями вообще и фарисеями в частности. Радовался редкой для христианина возможности доступа в храм Соломона. Пытался восстановить дружественные отношения между двумя религиями, пока в шестьдесят втором году не пал жертвой интриг – если верить легенде, погиб от удара вальком по голове. Ритуальное и очень знакомое убийство, не считаешь?

– Считаю. – Ник искоса посмотрел на Бэзила. – Расскажи мне легенду.

– Хорошо. Расскажу ее так, как услышал в свое время от брата Филимона. В течение сорока дней, между Воскресением и Вознесением, апостолы неоднократно спрашивали Христа, когда же он вернется во всей славе, когда наступит Царство Божие на Земле? А он отвечал лишь, что людям того знать не дано. Но кое-кто верит, что Господь сделал исключение для своего единокровного брата. Открыл Иакову, сколько дней осталось до второго пришествия.

– Число дней.

– Оно самое.

– Ты имеешь в виду, что…

– Именно это я и имею в виду. Что, если Иаков еще до своей смерти записал дарованное ему предсказание и попросил друзей-иудеев спрятать его где-нибудь в тайниках храма? Оно могло лежать там, ненайденным, до двенадцатого века, когда его обнаружили тамплиеры. Конечно, они поняли, что отыскали не безобидную реликвию, а еретическое откровение, которое ни в коем случае не одобрят в Риме. Я думаю, это была какая-то табличка с надписью. Папирус бы столько не пролежал. Кроме того, никто не повез бы папирус в Корнуолл – место очень влажное. Нет, каменная табличка скорее всего. Надпись, конечно же, была сделана на греческом, и большинство средневековых европейцев вряд ли могли ее прочесть. Иаков греческим владел блестяще, о чем говорит его послание, которое признавали даже в Риме.

Греческая система счисления использует буквы: альфа – один, бета – два, гамма – три и так далее, до десяти, только устаревшая буква – дигамма – обозначает число шесть. Каппа – двадцать, лямбда – тридцать и далее до ста; девяносто обозначается еще одной устаревшей буквой – коппа, двести – сигма, триста – тау и так до тысячи; за исключением девятисот: тут снова устаревшая буква, сампи. Если я не ошибаюсь, тысяча записывается с помощью альфы с ударением, и все начинается сначала. Таким образом, для непосвященного человека цифра выглядит как слово. А греческое слово, написанное на средневековом витраже в Корнуолле, вряд ли привлекало массу желающих его прочитать.

– Я помню начало фразы – «Число дней…» – задумчиво произнес Ник. – А остальное – нет. Совсем ничего.

– Вспомнишь, когда придет время.

– Но ведь сам я в это не верю. В Страшный суд. В какой-то определенный день. В точно предсказанный апокалипсис.