Текст книги "Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения"

Автор книги: Роберт Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Стоя в тусклой рассветной дымке в ожидании своего друга-солнца, она ощущала все свои бесчисленные ветви, потоки минеральных растворов под корой и всплеск фотосинтеза в листьях, впитывающих первый свет нового дня. Ощущала дыхание ветерка над равниной и радостную суету мелких существ в зелени кроны, которые добывали себе пропитание в полях, а весной строили гнезда и выводили птенцов. Осязала корнями копошение в почве еще более мелких существ, которые перерабатывали отходы в полезные удобрения.

Поднялось солнце, наступил полдень, и над ее пышной зеленой головой раскинулось яркое вангоговское небо, а ветерок набрал силу, играя россыпью алых цветов на ее платье. Время стало ускоряться – быстрее, еще быстрее – тысячекратно. Пришел вечер, за ним ночь, потом опять день. Свет и тьма мелькали, чередуясь, наступила летняя жара с грозами и ураганами, шагавшими от горизонта к горизонту на своих черных ногах. Пришли осенние дожди, с которыми вместе осыпались на землю ее бесплодные орехи, а затем и листва. Она уснула, не замечая ледяного ветра и снега, а когда проснулась к весне, вдруг ощутила странный голод, которого не замечала прежде и осознала только теперь, когда он стал сильнее. Что-то было не так, какая-то неправильность. Она окинула взглядом окрестности в поисках этой неправильности, а когда, наконец, поняла, то заплакала. Тогда-то и постучал в дверь индеец, чтобы разбудить ее. «Да?» – ответила она, а потом: «Спасибо, Оуэн», и долго лежала в зеленоватом сиянии рассвета, стараясь припомнить, в чем же та причина… но так и не смогла.

Не могла и теперь, сидя в столовой над второй чашкой кофе. В памяти осталось лишь ощущение собственной величественной красоты, раскинувшейся над темно-золотой равниной. Потом поняла, что гнетущей пустоты больше нет. Душу наполняла печаль и восторженное изумление перед гордым великолепием дерева.

Несмотря на толщину сучьев и ствола в нижней части кроны, к полудню Стронг продвинулся совсем неплохо. Каждую ветвь он делил на четыре куска, а участки ствола приходилось сначала разрезать вдоль по вертикали, иначе зубья клещей не могли их обхватить.

Из обеда, спущенного сверху, Стронг одолел только половину сэндвича, а остальное выбросил. Закурив сигарету, принялся за кофе. Контейнер с палаткой пришлось уже дважды перемещать ниже, сейчас придется еще раз. Опускаясь сквозь листву, он обрушивал водопад алых лепестков, но Стронга это уже не тревожило, «кровь» дерева стала привычной. Он будто стал машиной, запрограммированной уничтожить дом женщины, которую любил. Закрепил контейнер на новом месте, смотал веревку и снова атаковал дерево.

Птицы, не улетевшие на равнину, с хриплым хохотом метались между ветвей. Они уже поняли, что их убежище в опасности, и оставались в листве, пока срезанный участок не начинал подниматься в воздух, а затем в панике летели вниз, в гущу оставшейся кроны. Когда Стронг заглянул туда, то замер в изумлении. Ствол окружала деревянная конструкция, явно творение человеческих рук. Это был домик для птиц.

Больше всего удивляло, как удалось поднять его на такую высоту. Построен он был основательно, но во многих местах прогнил насквозь. Пол покрывали многолетние отложения птичьего помета, местами толщиной в полметра. Свежих заметно не было – похоже, строение не использовалось уже давно. На уцелевших участках стен виднелись часто расположенные отверстия, как раз чтобы пролезть хохотушке, а внутри сохранились остатки жердочек. Судя по всему, этому артефакту квантектилей было не меньше века. Как же все-таки его подняли сюда? А если построили здесь, то как доставили строительный материал?

На веревках, больше никак, и сами поднялись на них же, это единственный ответ. Антропологи утверждали, что квантектили питались исключительно пшеницей, но ученые – не всеведущие боги. Возможно, иногда аборигены позволяли себе разбавить растительную диету мелкой дичью. Для этого требовалось оружие, и самым вероятным был лук и стрелы. Сильный охотник с хорошим луком вполне мог запустить стрелу с веревкой, чтобы перебросить через нижний сук и забраться на него, а дальше все просто. Могли даже установить блок для подъема тяжестей. Конечно, теория довольно натянутая, слишком много допущений, но ничего другого в голову не пришло.

Обилие украшений подсказывало, что домик был построен еще на земле, а уже потом поднят. По правде говоря, даже в лучшие времена выглядел он довольно аляповато, с куполообразной крышей и башенками. Ни дать ни взять, пряничный домик. В то же время здесь не поместилась бы и малая часть всех птиц, обитающих сейчас на дереве. Может быть, прежде их было меньше? Да, скорее всего, с тех пор на это дерево переселились хохотушки с множества других, уже погибших.

Но с какой стати аборигенам вдруг приспичило с таким трудом сооружать специальное жилище для птиц? Стронг припомнил каменную купальню внизу на площади и бесчисленные ее копии в деревенских дворах. Безусловно, квантектили обожали птиц-хохотушек, однако никакая любовь не могла объяснить такие крайности. Другое дело, если птицы были частью их религии…

– Том? – раздался в ухе голос индейца. – Том, ты где?

Стронг тронул языком передатчик.

– Здесь, где же еще?

– Мы уж думали, решил за пивком сбегать.

Он снова превратился в машину, срезанные ветви и части ствола двинулись одна за другой на лесопилку. Однако полностью отогнать мысли от странного домика не удалось, а когда два последних надреза отделили кусок ствола с деревянным артефактом, пораженные зрители наверху и в зале столовой раскрыли рты.

– Том, ты что, строиться решил? – фыркнула Мэтьюз.

– Это птичий домик, – объяснил Стронг.

– Так и есть, – согласился Синее Небо.

– Ни хрена себе, – усмехнулся Пик, – чего только не придумают эти чокнутые друиды. Они что, и с птицами того?

Щели между огромными буграми коры были неровными, оставляя достаточно опоры для рук и ног, так что Стронг в конце концов понял, как именно аборигены взбирались на дерево. Привязал на пояс конец веревки, и карабкайся куда хочешь без всякого страха упасть.

«Мотылек» в небе давно исчез. Очевидно, Мэри Джейн уже наснимала много больше, чем требовалось. Тягач вернулся с лесопилки в последний раз с водой для мытья и ужином. Солонина с тушеной капустой, холодный чай, мороженое и яблочный пирог. Стронг жевал механически, едва ощущая вкус. Покончив с едой, он решил попробовать лазать по стволу, как аборигены. Смотал седельную веревку, повесил на плечо и стал спускаться, цепляясь за края бугров внутри огромной впадины. Получалось на удивление хорошо, и никаких сомнений, что именно так передвигались по дереву квантектили, не осталось. Почему-то они никак не выходили из головы – наверное, чтобы вытеснить мысли о дриаде, реальность которой к концу долгого рабочего дня стала размываться. Добравшись до основания огромной ветви, Стронг обнаружил, что щель уходит все глубже под кору, и до конца ее невозможно дотянуться. Протиснувшись дальше в узкий проход, он ощутил под ногами гладкий пол.

Сидя в номере гостиницы, Мэри Джейн просматривала отснятые метры, которые стали для нее записями Тома, а не дерева. Кое-где лицо получилось во весь кадр, и тогда она замечала тонкий шелк его редеющих волос и мечтательный взгляд светло-карих глаз. Бородка день ото дня становилась все гуще, оставаясь такой же шелковой, как и волосы. Нет, совсем не Генри Торо. Скорее, нищий поэт без стихов – робкий и чувствительный, когда-то влюбленный в нее. Утешитель, ниспосланный свыше, чтобы возродить для нее духовные ценности, которые она отвергла. Только как она могла тогда знать?

Место действия: переполненный танцзал в Одуванчик-сити. Длинноногая черноволосая девушка и лысеющий мужчина танцуют.

Он: «Меня зовут Том. Томас Стронг».

Она: «Зачем нам представляться друг другу?»

Он: «Я понимаю, просто очень хочется узнать, как вас зовут».

Она: «Мэри Джейн».

Он: «А дальше?»

Она: «Мэри Джейн, и все. Раньше была Мэри Янус, потом надоело».

Он: «Вы не с Одуванчика?»

Она: «Родилась на матушке Земле».

Он: «И я тоже! А… конечно, это не мое дело… но чем вы тут занимаетесь?»

Она: «Голографической съемкой. Я сетевая журналистка».

Он: «А кого снимаете?»

Она: «Не кого, а что. Большую бездну, каскад Тилингуит в долине Водопадов, Пунктирный хребет… Готовлю материалы для туристских каталогов».

Он: «А я лесоруб».

Она: «Рада за вас».

Он: «Очень приятно познакомиться с такой девушкой, как вы, Мэри Джейн. Вы… вы даже не представляете, как я рад».

Она: «Ну почему же… хорошо представляю. Мне часто попадаются одинокие путники, изнемогающие от жажды в пустыне».

Он: «Да я не в том смысле…»

Она: «В каком же?»

Он: «Я хотел сказать, что… в том смысле, что мне нужна была такая, как вы».

Она: «А я о чем?»

Он: «Я в смысле… может, сходим куда-нибудь вместе?»

Она: «Может, и сходим… когда-нибудь».

Он: «Я серьезно, Мэри Джейн».

Она: «Не надо серьезно, все равно толку не будет».

Он: «Не надо так…»

Она: «Черт, ты даже просить как следует не умеешь!»

Нет, не могла она тогда знать.

Хорошо, что день почти закончился, но она все-таки успела просмотреть записи. Утро началось плохо, похмелье от вчерашних Магеллановых Облаков смешивалось с оборванными щупальцами все того же сна, от которого она очнулась рывком. Рассерженная, что Пик не явился в бар, она решила спать одна, послав подальше воспрянувшего было духом Джерри и не обращая внимания на просящий взгляд Джонни-Боя.

Само собой, с таким началом и день не мог обещать ничего хорошего. Проблемы с голокамерами, проблемы с подключением питания – то одно, то другое. Кадры получились отвратные, хотя некоторые и годились. Например, где Том забивал в дерево нагель, а затем шел по ветви, широкой, как мост… или вот эти, где отделяется огромная масса листвы, и водопад крошечных алых лепестков рушится с неба на деревню. Мэри Джейн слегка приободрилась, но затем в памяти снова всплыл сон. Ноги топтали луг, усыпанный цветами, перед глазами вздымалась страшная гора. На экране крупным планом застыл лик «Спасителя», Том смотрел в упор. Мэри Джейн отключила запись и кинулась к окну. Распахнула створки, вгляделась в кровли домов и дворики с играющими в песочницах детьми. В ближайшей крыше, гладкой, без черепицы, зияла неровная дыра. «Всюду гниль… и во мне тоже, – мелькнула мысль. – Весь мир гниет, и планеты, и звезды, и галактики. Одна гниль, куда ни глянь».

Темное пятно на стене все расползалось, и начало захватывать изящные ступеньки заднего крыльца. Дверь уже висела на одной деревянной петле. Вестермайер стоял в тени, падавшей от соседнего дома, и беспомощно смотрел, как косые лучи вечернего солнца пытаются прогреть умирающую древесину. Жена, обратившая его внимание на новые повреждения, едва он вернулся, стояла рядом.

– Вот только сегодня заметила, – вздохнула она.

– Но почему именно у нас? – возмущался он. – Почему не у соседей?

– Не только у нас, ты же знаешь… Таких полно в деревне.

Он ткнул пальцем в гниль, погрузив его почти до половины. К горлу подступил тошнотворный комок.

Ну конечно, он знал, потому, собственно, и поддержал общее решение снести Большое дерево. Когда пришло первое сообщение о гнили на одном из окраинных домов, в голове тут же мелькнуло страшное слово: «Чума!» У ботаников была маленькая лаборатория в Гелиспорте, и образцы гнили немедленно послали туда. Загадочная болезнь, уничтожившая другие поселки и деревья, оставалась гипотетической, так что специалисты не искали что-то определенное, зато обнаружили местную разновидность микроскопических грибков-сапрофитов, питающихся мертвой древесиной. Один эксперт отправился с Вестермайером в Пристволье и, осмотрев дом, вынес вердикт, который и стал дереву смертным приговором: «Избыточная влажность и тень – вот ваши враги, из-за них гниют дома». К тому времени гниль уже распространилась и на некоторые другие. Тогда председатель кооператива промолчал, но от него почти ничего и не требовалось. Жнецы были не прочь избавиться от дерева еще с первой осени, когда весь поселок засыпало облетевшими листьями. Теперь оставалось лишь бросить новую искру, и Вестермайер не преминул это сделать.

Он снова сунул палец в темное пятно, и палец провалился еще глубже. Мэр оглянулся на дерево. Снизу оно совсем не изменилось – такое же гигантское и раскидистое, как и три дня назад. Видимая безмятежность растительного великана действовала на нервы. Вестермайер никогда не любил деревьев. Родился он на окраине Великой Американской пустыни, где их почти не было, а до назначения в кооператив преподавал в открытой сельскохозяйственной школе Мексиканской зоны мелиорации – там их вообще не было. Здешнее дерево поначалу испугало мэра, как и всех остальных жнецов. От него захотелось избавиться после первого же взгляда. Может быть, оно это чувствовало? Может, потому и атаковало его раньше, чем соседей? Знает его лучше, чем он сам? Кто он такой? Убогий пришелец из иного мира, который верит в свое убогое предназначение и навязанный кем-то смысл жизни, заменяет чудесной «золотой» пшеницей все, что недодала ему жизнь, стремится овладеть этим золотом для себя и своих близких, считает поселок своей собственностью… Вы только поглядите на него! Он же первый напал, первый ступил на тропу войны. Наверное, так дерево и думает…

Вестермайер отогнал странные, болезненные мысли. По пути домой зашел в гостиницу и смотрел на экраны, перед которыми сидела Мэтьюз. Каким бы величественным дерево ни казалось снизу, на самом деле оно теперь – лишь тень самого себя, а завтра исчезнет совсем, превратившись в кучу мертвой древесины на площади и лесопилке.

«Озимандия пал, падет и Иггдрасиль. Домам больше не гнить! – с радостью подумал мэр. – Да, это мой поселок, моя пшеница, и я владею ими по праву… а завтра овладею и той землей, на которой ты стоишь!»

Пол был гладкий и ровный, а щель в коре заворачивала за угол. Направо, потом налево. Света в листве уже почти не оставалось, и здесь царила непроглядная тьма.

Внезапно руки ощутили пустоту, стены, которых они касались, исчезли. Стронг остановился и достал из кармана зажигалку. Тусклый огонек осветил пещеру. По бокам узкого прохода стояли рядами деревянные скамьи, а впереди, у дальней стены, виднелось что-то большое. Пройдя несколько шагов, Стронг снова остановился.

Перед ним было Большое дерево.

То есть, не большое, но точно такое же, уменьшенное до почти человеческого роста. Сверху над ветвями висел сплетенный из листьев гамак. Мерцающий огонек зажигалки не давал рассмотреть помещение подробнее, но в боковой стене виднелась темная ниша, в которой торчала свеча. Фитиль зарос пылью, но его удалось зажечь. Такая же ниша со свечой оказалась напротив. Стронг зажег и ее, затем вернул зажигалку в карман. Снял с плеча седельную веревку, положил на скамью, огляделся.

Пещера с квадратными очертаниями имела шагов десять в поперечнике и такую же примерно высоту. Пол гладкий, словно отполированный. Сквозь пыль на нем виднелись годовые кольца дерева, как и на потолке. Стены тоже гладкие, покрытые росписью. На скамьях всюду пыль и тоже кольца. Похоже, мебель вырезали вместе со всей пещерой, как продолжение пола. Так же точно было и в деревенских домах, но скамьи выглядели грубее.

Кто же мог все это сделать? Квантектили, больше некому. Но зачем?

Стронг взглянул на модель дерева, тоже вырезанную. Снова подошел, присмотрелся внимательней в сиянии свечей. В точности как настоящее дерево, рядом с ним сам себе кажешься великаном. То есть, такое, каким оно было до того, как здесь появилась команда лесорубов. Тысячи резных завитков, на ветвях зубцы, изображающие листву. Видимо, прежде они были выкрашены в зеленый цвет. Да, скорее всего – пыли под деревом гораздо больше, наверное, от осыпавшейся краски. А ствол должен был быть черным. Теперь все стало золотисто-коричневым, цвета древесины – кроме картин на стенах.

Гамак свисал с потолка на металлических шнурах, тоже покрытый слоем пыли. При ближайшем рассмотрении листья, из которых он был сплетен, тоже оказались ненастоящими. Стронг взялся за шнур и потряс, чтобы стряхнуть пыль. Да, копия настоящих листьев.

– Ну вот, – произнес он, помолчав, – теперь я нашел твой дом.

Впрочем, дом выглядел давно покинутым, даже если дриада когда-нибудь и жила тут.

Картины чем-то напоминали первобытную роспись стен в пещере Трех Братьев. Стронг прошелся вдоль стен, рассматривая потускневшие краски, которые прежде, судя по всему, отличались вангоговской живостью. Три птички-хохотушки в полете… абориген в поле с серпом… дерево с распускающимися почками… а вот и женская фигура, сидящая на тонкой ветке.

Он нагнулся, вглядываясь в лицо дриады – а кого же еще могли здесь изобразить? Несмотря на скудость деталей, ошибиться было трудно. Длинные стройные ноги, изящные руки, копна золотисто-солнечных волос, яркие синие глаза. И сидит точно в той же позе, как прошлой ночью, погрузив ноги в сплетение листьев и держась тонкими пальцами за ветку. Смотрит прямо перед собой – на него.

Стронг уселся на пол под картиной, уходить не хотелось. «Ночью я касался тебя, – сказал он молча дриаде, – а утром видел сломанный сук… но если бы даже не это, сейчас убедился бы все равно». Она тоже знала, он был уверен. Знала, что он здесь. Надо только подождать, и она придет.

Синее Небо явился в бар раньше всех. Когда Катерина принесла виски, он заметил на ее глазах слезы.

– Эй, брось, – нахмурился он. – Плакать положено по эту сторону стойки.

Она смахнула слезы уголком фартука и пожаловалась:

– Мой дом гниет.

– Да, я видел утром… так ведь можно починить.

– Гостиница тоже. – Катерина кивнула на дальнюю стену. – Как и вся деревня.

Индеец пригляделся к темному пятну.

– Ну… потому мы и сносим дерево, не так ли?

– Думаешь, поможет?

– Так говорит Вестермайер.

– А если нет? Что тогда делать, не представляю.

– Черт… – Он пожал плечами. – Вы же не для того сюда понаехали, чтобы жить в хорошеньких домиках. Вам разбогатеть по-быстрому хотелось, а потом вернуться на Землю, купить себе шикарные квартиры и бултыхаться день-деньской в бассейнах.

– Только пока не переехали, а теперь и не хотим уезжать. Эти дома что-то в нас изменили.

Жнец вошел в бар и встал у стойки в нескольких шагах. У него было длинное унылое лицо. Катерина подошла к нему принять заказ. Подняв стакан, он обернулся к индейцу.

– Слава богу, что вы приехали. Мой дом уже гниет.

– Мы всегда готовы спасать людей… Еще огненной воды, Кэти.

Бар постепенно заполнялся. Мэри Джейн пришла со Скотом и Пруиттом, который не переставал маячить у нее за спиной, даже когда она уселась на табурет за стойкой. Подтянулись мэр с супругой, затем и другие жнецы. Вид у Вестермайера был нездоровый. Мэтьюз явилась в клетчатой рабочей рубашке, брюках и ботинках. Последним появился Пик и встал рядом с индейцем. Уловив взгляд Катерины, показал пальцами, сколько хочет виски в свою содовую, раздвинув их на осьмушку дюйма.

– Решил снова похихикать над нашим представлением? – хмыкнул Синее Небо.

– А чем тут еще заниматься?

Индеец опрокинул стаканчик и кивнул Катерине, требуя следующий.

– А бедняга Том так и сидит наверху, – вздохнул он.

– Там его родная стихия. – Пик посмотрел на Мэри Джейн и поймал ответный взгляд.

– То же шоу, что и вчера, – кивнул Синее Небо.

– Угу. – Пик поднял бокал и двинулся вдоль стойки. – До завтра, краснокожий.

Стронг, должно быть, задремал, но когда открыл глаза, в пещере никого не было. Вдруг навалилась усталость. Три дня уже на дереве, ничего удивительного. Казалось, он не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Перед глазами плавали круги. Он прислонился спиной к стене и снова задремал.

На этот раз, очнувшись, он оказался не один. Дриада стояла у входа. Блеск свечей мерцал на ее ногах и тунике из листьев, в волосах алел цветок.

Она подошла и присела рядом.

«Я не знала, приходить или нет… а потом подумала, что последнюю ночь нехорошо проводить врозь».

«Это твой дом?» – спросил он.

«Нет, это мой храм… был когда-то. Квантектили построили его для меня в древности, но на закате своей истории забыли меня и к дереву даже не подходили. – Она показала на гамак. – Когда древние приходили сюда молиться, они представляли, будто я сплю там, на дереве».

«Они поклонялись тебе или дереву?»

«Нам обоим».

«И птицам тоже?»

«Да, конечно. Птицы для них были жизненно важны».

«Не понимаю».

Она покачала головой.

«Мне кажется, понимаешь-там, в глубине, где прячешь свои истины».

Он вдохнул аромат ее тела, зеленый и сладковатый, как у дерева.

«Прошлой ночью, когда обломился сук и я упал, ты спасла меня. Почему?»

«Не хотела, чтобы дерево убил кто-то другой».

«А я… я-то думал…»

«Что ты думал? Что я сделала это из любви к тебе?»

«Да, думал… но понимаю, что это невозможно. Как может дриада полюбить монстра, который разрушает ее дом?»

«В каком-то смысле я люблю тебя».

«Я рад. Иначе ты не позволила бы мне продолжать».

«У тебя нет другого выбора, ты часть неизбежного».

«Не совсем понимаю».

«То есть, часть цивилизации, которая уже выросла».

«А неизбежность тут при чем?»

«Постарайся, поймешь. Все они вырастают рано или поздно».

«А что случилось с другими деревьями?»

«То же, что случилось бы и с этим. Их почитатели тоже выросли, и чем совершеннее становились, тем больше презирали обычаи своих предков, считая их суевериями, и находили новые, более сложные пути для решения простых задач. Особенно возмущал их древний способ хоронить мертвых, а также примитивное захоронение отходов. Ослепленные техническим совершенством, они отказались от кладбища под деревом и построили крематорий, а затем и систему уничтожения мусора. Дереву и птицам, живущим в его ветвях, они больше не поклонялись».

«Я все-таки не понимаю».

«Завтра поймешь».

«Мне бы хотелось…» – начал он.

«Чего?»

«Чтобы это была Земля, а мы с тобой любили друг друга, гуляли под дождем, а у дороги нас ждал уютный дом… и постель».

«Я, конечно, настоящая, – вздохнула она, – но не в том смысле, что и ты».

«Мне все равно, – ответил он, – я все равно хочу тебя».

«Почему?»

«Потому что люблю, а это единственный способ доказать свою любовь».

«Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…»

«Ты прочитала это у меня в голове, да?»

«Да… там, среди зеленых мыслей. Я могу читать, могу и посылать сны, и даже изменить человека… совсем чуть-чуть – заставить его заглянуть в собственную душу».

«Оскар Уайльд был прав, люди убивают тех, кого любят… но со мной совсем не так».

«Может, ты просто не знаешь?»

«Нет, неправда!.. – Он вдруг повесил голову. – Я так устал».

«Я вижу. Устал и хочешь спать. Со мной».

«Как ты думаешь, это возможно? Могут две разные формы реальности хотя бы на миг слиться воедино?»

«Кто знает… возможно».

«Давай попробуем… пожалуйста!»

«Здесь, в гамаке?»

«Да, в твоей постели».

Она поднялась на ноги и пошла к модели дерева, Стронг за ней. Цепляясь за деревянную резьбу, они забрались в гамак.

«Дозволь нам, о любовь, друг другу верным быть…» – произнесла она.

«Опять из моих мыслей?»

«Да», – ответила она, и резные листья гамака стали живыми, и вокруг сплелись ветви настоящего дерева.

«Тебе хорошо?» – спросил Стронг, и она снова ответила: «Да».

Дерево ласково трепетало под ними, и тело дриады было нежным и прохладным, как зелень листвы, и ароматным, как лепестки алых цветов, – мягким и нежным, и сладким, и исполненным вечности.

«Ты любишь меня?» – спросил он.

«Да».

Листья шелестели в ночи, звезды смотрели сверху, и луны замирали в небе, когда время останавливало свой бег. Реальности сомкнулись, и то, чего не может быть, все-таки случилось.

– Нам здесь нельзя находиться, – буркнул Пик. – Почему бы не пойти к тебе в комнату?

– Мне нравится под деревом, – ответила Мэри Джейн.

– Дитя природы?

– Если тебе угодно… и потом, Джерри считает мою комнату наполовину своей. Хочешь с ним пообщаться?

– Тогда можно и в мою…

– Нет, лучше здесь.

Пик глухо рассмеялся. Она стояла, прислонившись к стволу, мужской силуэт был едва различим на фоне деревенских огоньков. Его рука поползла по ее бедру, другая легла на поясницу. Он притянул девушку к себе.

– Не нравится мне это дерево.

– Забудь про него, – шепнула она.

– Попробую.

Они опустились на траву. Мэри Джейн ощущала спиной выпирающий из земли корень, огромный, как отдельный ствол. Что сейчас делает Том наверху, в ветвях? Правильно он меня бросил, подумала она. Только не надо было делать это так… Зачем цепляться за Джейка и ненавидеть меня из-за него? Уж тогда из-за всех любовников сразу. Знал же прекрасно, что я шлюха… Глупо с его стороны. Вот тебе и спаситель… Предлагал жениться, детей завести… Любил бы по-настоящему, ни за что бы не ушел. Мало ли кто там еще со мной бы и сколько их. Ты говорил, все равно, сколько – но при чем тут Пик, это ничтожество, недостойное чистить тебе сапоги? Скажи я тогда «да», и ты бы забыл про него… но я не сказала, Том, и теперь мне очень жаль. Жаль, что я такая… но ведь оттого ты и захотел меня, разве нет? Как раз потому, что я такая. Зачем тогда бросать из-за чего бы то ни было? Пик для меня ничто, мелькнувшая у дороги тень, и я с ним теперь снова, только чтобы очиститься от своей грязи. Очиститься, но не излечиться… а будь рядом со мной ты, Том, не было бы больше никакого Пика, ни одного, никогда. Я бы стала тем, для чего предназначена, – любила бы тебя и рожала детей, – а не грязным животным, которое корчится на земле, пока другое животное срывает с него одежду… О Том! Том, Том…

Пик навалился сверху, и угол корня больно вдавился в спину. Мэри Джейн вскрикнула… и оттолкнула мужчину. Перекатилась на живот и встала на корточки, заливаясь слезами.

– Что с тобой?

– Уходи! Пожалуйста, уходи!

– Но…

– Пошел вон!!! – взвизгнула она в истерике.

Оставшись наконец одна, Мэри Джейн вновь повалилась на живот, прижимаясь щекой к влажной траве. Слезы больше не текли. Полежав, она поднялась на ноги и поплелась обратно в гостиницу, едва осознавая, что делает. В голове стояла звенящая, мертвая пустота, и заполнять ее не хотелось. Комната была полна призраков – мужчины, все ее любовники. Нет, кроме одного. Тома среди них не было.

Не раздеваясь, она упала на кровать и закрыла глаза, отгоняя их. Сон навалился темным удушливым облаком.

VI

Yggclrasill astralis.

Размножение: поскольку сохранившийся экземпляр представляет собой женскую особь, можно сделать вывод о перекрестном опылении данного вида. Вне всякого сомнения, часть мертвых деревьев должна была быть мужскими особями, и, будь они живы, опыление этого или других женских особей рано или поздно произошло бы, предположительно, с помощью птиц-хохотушек. Отсутствие других иггдрасилей в Канзасии и на остальной территории Нью-Америки указывает на то, что прежде опыления не происходило или ростки не приживались, а вегетативным способом данный вид не размножается.

Она возвышалась в гордом одиночестве посреди равнины, облаченная в новое зеленое платье весенней листвы, ощущая солнце, небо, ветер, широкие просторы вокруг и биение жизни в корнях, погруженных в почву. Птицы-хохотушки суетились в складках ее пышного наряда, вылетали стайками и отправлялись навстречу новому дню, исчезая вдали.

Пшеница росла хорошо, но не за счет усилий жнецов, а благодаря птицам. О да, улыбнулась Мэтьюз во сне, испытывая к хохотушкам теплое чувство. Она ощущала, как листва вырабатывает питательный сахар, а древесные соки разносят его по всему телу вместе с влагой от растаявшего зимнего снега, накопленной под корнями. Однако вместе с тем ощущала и какую-то неправильность, и даже знала, в чем та заключается. Я умираю, подумала она, стоя в своем зеленом весеннем наряде. Умираю уже долгие годы.

Печальные мысли разбудили Мэтьюз. Сквозь окно сочился предрассветный сумрак, и она лежала в нем, пытаясь вспомнить, в чем же неправильность. Пыталась и не могла, как всегда после этого древесного сна. Как можно дважды подряд видеть один и тот же сон? Совпадающий в мельчайших деталях. Более того, в обоих повторялось то, о чем наяву она не имела понятия.

А может, все-таки знала, не отдавая себе отчета, не желая знать? Может, подсознание таким образом проявляло себя, заставляло ее осознать очевидное? Что же это такое – что она знала о дереве и не хотела знать?

В дверь постучали. Синее Небо, кто же еще.

– Мэтти? Бужу, как ты просила.

– Хорошо!

Она вылезла из постели, начала одеваться, но сон все не уходил. «Птицы-хохотушки», – вспомнила вдруг она. Во сне она и о них что-то знала. Ага, вот! Пшеница хорошо растет только благодаря птицам, жнецы тут ни при чем. Они только присматривают за ней, стараясь защитить от ливней и ветра, а хохотушки, они… они… Что?

Мэтьюз сердито тряхнула головой, не в силах вспомнить. Во сне она точно знала, даже сказала: «Ну да!» Тогда это было так ясно, что не нужно было облекать в слова, а сейчас уже не получится.

Она умылась в общем туалете, расчесала волосы и спустилась в столовую. Пик с индейцем завтракали за столиком у окна, телевизионщики пока не появлялись. Взяв стаканчик кофе из автомата, она села за стол с видеоэкранами. Связаться с Томом? Нет, он небось спит еще, пускай хорошенько отдохнет.

Повезло ему работать на дереве, подумала она, вспомнив прошлый вечер, когда Мэри Джейн опять бесстыдно ушла с Пиком под ручку. Был бы наверху Синее Небо, а Том в баре, ушла бы точно так же. Хорошо, что он не знает.

Стронга снова разбудили крики птиц, но сегодня они звучали тише, не так резко. Открыв глаза, он увидел вместо нежных лучей рассвета мерцающее сияние свечей на полированном потолке с древесными кругами.

Воспоминания о прошедшей ночи ошеломили его, и он повернулся, ожидая увидеть прекрасное лицо дриады, но вокруг была лишь искусственная листва подвешенного к потолку гамака.

Цепляясь за деревянную резьбу дерева, он спустился на пол. В пещере было пусто. Натянул одежду, которую не помнил как скинул, повесил через плечо веревку и двинулся наружу по узкому проходу. Гэндзи уже поднялся над горизонтом, протягивая первые лучи к пробуждающейся листве. Стронг прошел по ветви и огляделся, замечая то тут, то там голубые силуэты хохотушек. Никаких признаков дриады.

– Ктиль! – позвал он. – Ктиль! – Свое имя она шепнула ему ночью на ухо.

В ответ молчание. Стесняется?

Нет, не может быть, она же любит его, сама сказала.

– Ктиль!

Ответа нет. Ничего, придет потом, обязательно придет. Они же любят друг друга.

Он вернулся к стволу и стал спускаться, на следующую ветку, где оставил контейнер. Ветвей для подъема оставалось немного, дальше шли самые нижние, толстые как секвойи. Будь они тоньше, можно было бы разглядеть внизу площадь.

Есть совсем не хотелось, он достал только стакан кофе и уселся прямо на ветке, прислонившись спиной к выступу в коре. Закурил, прихлебывая кофе и строя планы на будущее. Когда дерева не станет, они с Ктиль уедут, ей просто деваться некуда. И потом, она же его любит. Как же она удивится, что останется жива, когда дерево умрет! Удивится, но привыкнет. Он будет рядом и поможет. Она из плоти и крови, как и он… ну, может, не всегда, но когда захочет…