Текст книги "Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения"

Автор книги: Роберт Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Лжец! Шарлатан! Мэри Джейн закурила новую сигарету. И все же… нет, не во всем он соврал. Сон повторился впервые за очень долгий срок.

– Джерри, милый, – вздохнула она, – принеси мне еще кофе.

Не глядя на нее и не произнося ни слова, Пруитт сходил к кофейному автомату за очередным стаканчиком и снова уселся.

– Спасибо, милый.

Может быть, продолжала размышлять она, мое подсознание так же жестоко, как и сознание? Возможно, подсознательно я не хочу перестать страдать? Оттого и сон повторился?

А может, все дело в Томе? Вот увидела его сейчас – и снова тот сон. Тогда на Одуванчике я чуть было не ответила ему «да» – поэтому? Сон все еще тревожил меня, хотя и не повторялся, а семейная жизнь с детьми, как хотел Том, покончила бы с кошмарами раз и навсегда.

Место действия: планета Одуванчик, гранитный уступ над водопадом. Обнаженные мужчина и женщина лежат бок о бок на камне над бурлящим потоком.

Он: «Ты знаешь, чего мне хочется, Мэри Джейн. Выходи за меня замуж».

Она: «Не говори глупостей, Том».

Он: «Я хочу детей… от тебя».

Она: «Ты говоришь, как персонаж из древнего фильма».

Он: «Ну и что? Предложение остается в силе. Выйдешь за меня?»

Она: «Я… я не знаю, Том. Я подумаю».

«Да» едва не вырвалось в тот момент, но так и осталось в мыслях. Надолго. Она думала об этом изо дня в день и из ночи в ночь, пока… пока… Мэри Джейн встряхнулась, выкидывая из головы обрывки былой романтики.

Джонни-Бой Скот опрокинул в рот остатки кофе.

– Ну что, лучше поздно, чем никогда?

– Угу, – кивнула Мэри Джейн, следуя его примеру, – пока не стало слишком поздно. – Она взглянула на Пруитта. – Джерри? – Тот молча встал и двинулся к двери. Ничего, оклемается. – Пошли, Джонни-Бой.

Мэтьюз глянула ей вслед. Белоснежная блузка, темно-синие рейтузы в обтяжку и белые сандалии. На фоне блузки длинные волосы казались еще чернее. Черные как сажа… Вот сучка, сплюнула про себя Мэтьюз, но мысль принадлежала не ей, а двадцатипятилетней девчонке, запертой в ее теле, которой было наплевать на страдания бедняги Пруитта, да и на Стронга, если на то пошло. Она думала только о себе. Прошлой ночью Пик был не с ней, а с Мэри Джейн – вот главное! Боже мой, из чего только сделаны мы, женщины! В голову тут же пришел собственный ответ, данный в настоящие двадцать пять: «Из конфет, и пирожных, и страстей всевозможных – вот из чего…»

Однако внешняя Мэтьюз осуждала и само поведение Мэри Джейн. Убитый вид Пруитта, когда та ушла вчера из бара с Пиком, до сих пор стоял перед глазами. Эта другая Мэтьюз, которой Пик был неприятен, не могла понять, что в нем есть такого, чего нет в Стронге и что так привлекает женщин. Обычный деревенский охламон, которому по прихоти высших сил досталась циничная мужественность, затмевающая наивных и чувствительных простаков вроде Стронга и Пруитта… и делающая пустоту в душе стареющих женщин еще глубже.

К полудню Стронг срезал еще шесть ветвей, в два приема каждую, и снял весь расчищенный участок ствола. Затем достал из контейнера молоток и мешочек с нагелями, а остальное отправил наверх, чтобы не тратить время на перенос лагеря все ниже и ниже. Дерево уменьшилось уже наполовину, и после обеда предстояла основная часть работы.

Синее Небо спустил обед. Одолев два сэндвича с местной говядиной и запив их одноразовым термосом кофе, Стронг уселся на пеньке ствола над бескрайним морем листвы. «Мотылек» болтался в небе часов с девяти утра, но сейчас куда-то улетел. Только бы опять не вернулся… ведь полезут же на дерево, обязательно полезут!

Так и вышло. Он как раз срезал очередной сук, когда в ухе раздался голос Мэтти.

– Спустятся двое, – сообщила она, – Мэри Джейн и оператор. Бога ради, Том, постарайся, чтобы они не свалились!

Стронг окинул взглядом освещенную солнцем ветку, на которую только что спустился. Широкая, будто дорога, вымощенная корой, она лежала посреди густой листвы, а впереди простирался настоящий лес из ее собственных ответвлений.

– Не свалятся, – заверил он, – если не пьяные, конечно.

Он сел, прислонившись спиной к обрубку ствола, и стал ждать гостей. Даже на такой высоте ствол был толстенным, а кора уже походила на ту, что у основания, бугристую и рассеченную впадинами, хотя пока еще не слишком глубокими.

Вскоре появился «мотылек». Пик уже увел тягач западнее, чтобы уступить телевизионщикам место. Оказавшись точно над стволом, бабочка с прозрачным брюшком начала медленно спускаться. Стронг не шевелился, сверху его и так хорошо было видно. Воздушное суденышко опускалось точно на ту ветку, где он сидел. Зависло в воздухе и спустило корзину, из которой вышла женщина в сопровождении мужчины с видеокамерой и треногой. Корзину снова утянуло вверх, и «мотылек» взмыл в небо. Стронг взглянул в лицо Мэри Джейн – впервые с тех пор, как ушел из той хижины на склоне горы.

Приятного в этой встрече было мало, но он давно был своим среди неприятностей.

Если Мэри Джейн и боялась высоты, то умело это скрывала. Не успел звук мотора затихнуть в небе, а она уже легко ступала по грубой древесной коре, направляясь туда, где сидел Стронг. За ее спиной оператор устанавливал камеру.

– Привет, Том!

Для интервью она переоделась: красная клетчатая рубашка, темно-синие брюки и высокие сапоги до колена. Если не считать сапог, то же самое, что и на Стронге, разве что новое с иголочки, а не поношенное. Ей шло к фигуре, ему – к бороде.

Он медленно поднялся, глядя на ее волосы:

– Привет… как дела?

– Нормально… – солгала она. Бакенбарды все такие же. – Мы ненадолго. Ты не мог бы повесить веревку на плечо?

– Ладно.

Он вылез из седла, стянул веревку и стал сматывать, радуясь возможности перевести дух, которая требовалась каждый раз при виде Мэри Джейн. Она сучка, сказал он себе. Сучка Пика… Нет, не помогло.

– Джерри будет нас снимать, – объяснила она, – пока я задаю вопросы. Хочу подать тебя зрителям как лесоруба-одиночку, который сражается с деревом. Вроде как ты герой, а оно – злобный враг. Ведь так и есть, правда?

Стронг повесил моток веревки на плечо:

– Так считают жнецы…

– И я их понимаю. Вестермайер показал мне, как гниют дома. Только у ствола разговаривать не годится – подумают, что мы на земле. Давай пройдем подальше по ветви? Иди первый.

Он отлепился от пня и двинулся вперед, женщина за ним. Подойдя к оператору, она представила их друг другу.

– Я взяла с собой Джерри, он говорит, что не боится высоты, – объяснила она.

В глазах Пруитта плескался ужас. Стронг пошел дальше по сужающейся ветке.

– Утром я вспоминала Одуванчик, – сказала она ему в спину.

– Приятная планетка, – заметил Стронг.

– Ага… Я… думаю, достаточно. Здесь.

Они развернулись лицом к камере. Зелень с алыми цветами обступала их со всех сторон, над головами вились птицы-хохотушки. Горячий сухой ветерок трепал листву, смешивая темные тона со светло-зеленой изнанкой. И все это великолепие – коту под хвост, ради дурацкого интервью.

– Джерри, готов?

– Вы в кадре.

– Начинаем!

Она просветлела лицом, обращаясь к миллионам зрителей.

– С вами Мэри Джейн из Звездных новостей. Я стою среди ветвей гигантского дерева на планете Прерия, за сносом которого вам уже довелось наблюдать, а рядом со мной – тот самый герой, что взял на себя эту невероятно трудную задачу, мистер Томас Стронг! Он согласился ответить на мои вопросы, чтобы вам стало ясно, кому такое по силам. – Она повернулась к Стронгу. – Вы всегда этим занимались, мистер Стронг?

Болезненно ощущая внимание миллионов глаз и еще болезненнее – присутствие женщины, он с трудом выдавил отрывистое «Да».

– Как получилось, что выбрали именно вас?

– Вообще-то нас трое, и когда предстоит валить что-то большое, мы тянем травинку, – пожал он плечами, чувствуя себя глупее некуда. – Я вытянул длинную…

– Как интересно! – Против всякого желания, в ее голосе прозвучала ирония – наверное, по привычке. – Вы были рады? Работы тут, чувствуется, невпроворот – просто ужас, а не дерево!

Оглянувшись на окружающую красоту, Стронг снова пожал плечами.

– Я вовсе не так его воспринимаю… Страшно немного, только и всего. Вот жнецы – да, они это дерево просто ненавидят.

– И их можно понять! – подхватила Мэри Джейн и подмигнула зрителям. – Наш отважный герой снисходителен, но вы еще увидите, какие беды причиняет оно чудесным домикам, в которых жнецы поселились, когда прибыли сюда… Скажите, мистер Стронг, чем вы занимались до того как стали древорубом?

– Учился.

– В школе?

– В колледже.

Она глянула с удивлением. На Одуванчике речь о его прошлом не заходила, как, впрочем, и о ее. Том уже знал или догадывался, что она за женщина, и не хотел никаких подробностей. Ее же самой было известно лишь то, что он вырос где-то на Земле в тех же краях, что и Пик.

– Понятно, – кивнула она, – наверное, изучали лесное дело или что-то в это роде?

– Нет, – покачал он головой. – Чтобы валить деревья, о них не обязательно что-то знать, достаточно владеть резаком. В колледже я изучал итальянскую литературу.

Мэри Джейн свирепо выругалась про себя. Ну что стоило заранее его расспросить? Знала бы теперь, о чем спрашивать, а каких тем избегать. Слишком уж уверилась, что изучила Тома до мелочей. Впрочем, что касалось его действий в любой ситуации, так оно и было. Это она знала наизусть, не хуже чем католическую библию, которую получила в детстве от отца на день рождения. Добродушный медведь, которого так легко было водить за нос – пока она случайно не проговорилась насчет Пика, и медведь тут же встал на дыбы. Тем не менее, о его прошлом она не знала ничего. И как только филолога занесло в тупые работяги? Как теперь связать Поля Баньяна с Данте, Петраркой, Манцони и Моравиа?

Что ж, придется импровизировать.

– Не могу понять, мистер Стронг, – начала она, – и я уверена, это удивляет и наших зрителей, как специалист по итальянской литературе вдруг решил стать лесорубом. Карабкаться по деревьям вместо того чтобы преподавать…

– Мне не нравилось преподавать, – ответил Стронг, внутренне сжимаясь от миллиона воображаемых ухмылок.

– Понятно… – Ее вдруг осенило. «Торо! Ну конечно, Торо. Никакой не силач Поль Баньян, а одинокий обитатель лесов, воспевавший возврат к природе». – Значит, вы решили пойти по стопам Генри Торо, предпочтя лесную тишь шумному студенческому кампусу. Ваш героизм отличается скромностью, не так ли, мистер Стронг?

Он безнадежно вздохнул. Воображаемая аудитория разразилась свистом и топаньем. Они видели его насквозь.

– Когда что-то изучаешь, не обязательно преподавать, и вообще… Вот, например, после школы я получил стипендию за успехи в спорте, но в спортивный колледж поступать не стал, а занялся совсем другим…

– А каким спортом вы занимались? – не упустила случая журналистка.

– Борьбой.

Она вспомнила его бугристые мышцы, крепкий живот. Почему-то тогда не пришло в голову спросить. Ладно, так или иначе, вот и еще одна привязка к дереву.

– Значит, вы новый Торо, который борется с первобытной дикостью!

Стронг поморщился, оглушенный воображаемым свистом. Мэри Джейн восхищенно улыбнулась:

– Еще на Земле люди сталкивались с засухами, бурями и потопами, а более всего они страдали от сорняков, заглушавших посевы и убивавших сыростью деревянные постройки. И вот здесь, на Прерии, вы продолжаете извечную борьбу человека с силами природы! – Она взглянула в камеру. – С вами была Мэри Джейн из Звездных новостей с репортажем из поднебесья, с гигантских ветвей последнего иггдрасиля планеты Прерия.

Над деревом повисла тишина, которую нарушало лишь щебетание хохотушек и скрип треножника, который складывал оператор.

– Ну что ж, – вздохнула Мэри Джейн, – не так уж и плохо вышло.

– Очень рад, – кивнул Стронг, переводя дух.

Она бросила взгляд вверх и махнула рукой. «Мотылек» начал спускаться.

– Давненько не виделись…

Он молча кивнул.

Сверху спустилась корзина, и Пруитт залез в нее, забрав оборудование.

– Ладно, Том, спасибо тебе…

– Да не за что, – кивнул он, глядя, как она идет к корзине.

Мэри Джейн помахала ему, он помахал в ответ. Корзина поднялась в брюхо «мотылька», который тут же взмыл в небо и двинулся в направлении ангаров.

Тем временем тягач вернулся на место. Старательно прогоняя из головы все мысли, Стронг вернулся к обрубку ствола, снял с плеча моток веревки и снова забросил на сук. Влез в седло, прошел по ветви вверх, остановившись чуть раньше. Первые надрезы вышли неточным, но от места, где стояла Мэри Джейн, он избавился.

В пять часов Синее Небо снова спустил контейнер с вещами, а заодно ужин и воду для помывки. Тягач отправился в обратный путь. К тому времени Стронг удалил еще четыре ветви и укоротил ствол. Седельную веревку уже приходилось закреплять нагелями, резать каждую ветвь натрое, а средний захват едва справлялся с последним, самым толстым куском. Завтра придется использовать большие клещи.

Перед едой Стронг только ополоснулся, бриться не стал. Пускай растет борода, почему бы и нет. В этот раз Мэтти ничего не сказала, но, похоже, ужин опять готовился персонально: ростбиф с картофельным пюре и подливкой, зеленый горошек и салат, а на десерт – большой кусок персикового пирога с чаем. Все местное, свежее и восхитительно вкусное… вот только аппетита почему-то не было.

Слегка поклевав то одного, то другого, он выбросил остатки и закурил, сидя на контейнере.

– Ну как обед, Том? Нормально?

– Угу.

– Мэри Джейн говорит, интервью получилось.

– Да, вроде бы.

– Ты там как вообще, ничего больше не нужно?

– Да нет.

– Какой-то у тебя голос грустный.

– Он у меня всегда такой. Не волнуйся, Мэтти, все в порядке.

– Ладно, не буду… Спокойной ночи, Том. Отбой и конец связи.

Провожая последние лучи солнца, он сидел и курил сигарету за сигаретой. Сам закат увидеть не удалось, мешала густая листва последних ветвей. Когда в небе иссякли последние отблески, Стронг достал из контейнера и установил палатку и костер перед входом, но внутрь залезать не стал. Вернувшиеся из дневных странствий птицы-хохотушки шумно щебетали в поисках новых мест для ночлега. «Почему бы вам не собраться стаей и не выкинуть меня отсюда?» – спросил Стронг, но они лишь продолжали свои смеющиеся трели, как будто не замечая его. Может, и вправду не замечали? Во всяком случае, уж точно не связывали его с разрушением своего привычного дома.

Мало-помалу нестройный птичий хохот сменился чуть слышным чириканьем, а затем полной тишиной, а в небе засветились первые звезды. Затем из-за дальних концов ветвей выглянула Пенелопа и стала взбираться в зенит. Стронг все сидел, не шевелясь. Луна здесь была меньше земной, но гораздо ярче из-за другого состава поверхности – лед покрывал ее сплошь от полюса до полюса. За ней появилась меньшая сестра Даниэла, такая же ледяная, и все вокруг стало серебристым и загадочным.

Мэри Джейн сидела рядом. Стронг ни разу не взглянул на нее, но она все равно не хотела уходить. Наверное, так или иначе, она всегда была рядом и всегда будет. Ну и пускай, решил он, все равно не стану смотреть. Пускай сидит сколько хочет, голая и бесстыдная.

Ветка уходила от ствола вдаль серебристой дорожкой, окаймленной серебряными листьями. В разгорающемся свете двух лун она все больше казалась настоящей дорогой, которая вела в мир, о котором Стронг всегда мечтал, даже не зная, какой он и чем лучше реального вокруг. В игре серебристых теней на дальнем конце ветви мерещились очертания изящного бледного цветка, совсем не похожего на остальные, и Стронг пошел туда, чтобы его рассмотреть.

Ветка сужалась под ногами и начала опасно качаться, но он шел и шел, не отрывая взгляда от удивительного цветка. Шаг за шагом – и цветок превратился в лицо.

Дриада подвинулась, и Стронг осторожно присел рядом на тонкую ветку. Как и прежде, красота девушки поразила его.

«Я рад, что ты здесь, – произнес он беззвучно. – Мне так одиноко».

«С тобой рядом кто-то сидел», – заметила она.

«В каком-то смысле, да… но как ты узнала?»

Не ответив на вопрос, она продолжала:

«Ты не хотел, чтобы она сидела возле тебя, но она не уходила… и даже с ней ты был одинок».

«Да», – согласился он.

«А теперь ты не один».

«Теперь я с тобой».

«Одному тяжело, – кивнула она. – Я долгие годы была одна».

«Сколько тебе лет?»

«Не знаю… по твоим годам не сосчитать».

«Наверное, столько же, сколько дереву?»

«Да».

«И деревне?»

«Нет, я старше… Я ее строила».

«Не может быть! Ты же не настолько старая. Не верю».

«Ты не обязан мне верить».

«Почему те, кто жили в деревне прежде, убили себя?»

«Потому что их дерево умирало».

«Разве оно умирало?»

«Да. Деревья в других деревнях умерли, и люди знали, что и их дерево обречено. Они решили не ждать, не хотели этого видеть. Поэтому, когда жители других деревень отправились в Пещеры Смерти, здешние ушли с ними».

«Ты хочешь сказать, что они поклонялись этому дереву?»

«Не они, их предки. Они слишком поздно поняли, почему».

«Но почему дерево умирало? Оно было живо, пока я не пришел его убивать».

«Нет, оно умирает уже долгие годы».

«Не понимаю», – покачал головой Стронг.

«Еще поймешь. Скоро все станет ясно».

«Могу я спасти его? Вдруг не поздно?»

«Поздно было задолго до того, как ты пришел».

«Не верю, – нахмурился он. – Если я уйду, оно проживет еще тысячу лет».

Она покачала головой.

«Ты думаешь, не умирай оно само, я бы не попросила тебя уйти, не остановила бы? Ты только ускоришь его смерть, сократишь его мучения. Просто я рассердилась тогда внизу… потому и сказала, что со мной умрете и вы. Хотела тебя напугать… но не из злости. Смерть неизбежна, и вы всего лишь жалкая часть той неизбежности, что убивает дерево».

«Ты говоришь о неизбежности цивилизации? Да, я ее часть. Принято решение избавиться от дерева, и ничего тут не поделаешь. Если откажусь я, Мэтьюз пришлет Пика, а если я его убью, то придется убивать и индейца, потому что он придет следом. В конце концов кто-нибудь убьет меня, а дерево все равно повалят. Ты это имеешь в виду?»

«Не только».

«Ладно, раз это неизбежно, пускай лучше я все сам сделаю».

«Пускай».

«А если ты умрешь вместе с деревом, я тоже умру – как ты и сказала».

«Нет».

«Да. Не хочу жить, если ты умрешь. Я люблю тебя».

Она помолчала в серебристой тишине. Потом сказала:

«Ты не можешь меня любить».

«Почему?»

«Потому что… потому что…»

«Потому что мой холодный здравый рассудок не может принять твою реальность?»

«А разве не так?»

«Мне не важно, настоящая ты или нет… хотя я думаю, что да, просто не вмещаешься в мою крошечную картину мира».

«Я настоящая, такая же, как и ты, просто по-другому».

«Да, я знаю».

«Сейчас ты знаешь, но будешь ли знать завтра?»

«Буду». – Он потянулся к ее лицу.

Дриада отшатнулась, но пальцы успели ощутить нежность щеки, прохладной как сияние двух лун. Силуэт девушки начал таять и расплываться в серебристом свете.

«Не надо было этого делать, – сказала она. – Ты хочешь сделать меня не тем, что я есть… Нам придется расстаться на эту ночь».

Ветка под ним качнулась, но он не пытался удержаться. Ему хотелось упасть. Вниз, вниз, сквозь ветки и листья, лететь до самой земли.

«Ты хочешь, чтобы дерево убило меня?» – спросил он.

Словно в ответ, сук под ним обломился, и он понял, что хотел этого с самого начала. Затем вдруг почувствовал, что его держат за руку и поднимают назад.

«Нет, не хочу», – услышал он беззвучный голос.

Стронг закрыл глаза, а когда открыл, снова оказался один.

Шагая назад к палатке, он ждал, что страх высоты навалится на него всей мощью и заставит ползти, но ничего такого не случилось. Страх исчез, и стало вдруг понятно, что больше не вернется. Тот, другой, что боялся, уже упал – беззвучно и невидимо – сквозь листву и разбился навсегда.

Мэтьюз сидела в переполненном баре. Пик ушел в этот вечер рано. Жнецы начали отмечать снос дерева загодя – смех, крики, громкая музыка – обычное пьяное веселье, ничего особенного. Слева сидел мэр с супругой, справа – Синее Небо. Вестермайеры пили Магеллановы Облака, а индеец – неразбавленное виски. Не обошлось и без телевизионщиков. Мэри Джейн все посматривала на вход – очевидно, поджидала Пика. Жди-жди, сучка, подумала Мэтьюз. «Из конфет и пирожных, из страстей всевозможных».

Она сделала еще глоток Старого Земного коктейля.

Жена мэра рассказывала о новом пятне гнили, которое обнаружила у себя в доме. Не такое страшное, как первое, но тоже ничего хорошего – в гостиной прямо под окном.

– Прикрыли его шторой, чтобы незаметно было, – поморщилась она.

Синее Небо разговаривал с Катериной, которая хозяйничала за стойкой, о «маленьком народце», и их было интереснее слушать, чем жену мэра. Женщин вроде нее Мэтьюз приходилось слушать всю жизнь.

– Боже, как мы рады, что эту гадость наконец-то спилят! – повторила миссис Вестермайер.

– Когда приходили маленькие люди, – рассказывал индеец, – большие сидели в темноте совсем без света и топали ногами.

– Это твои предки – большие? – спросила Катерина.

– Они самые, – кивнул он. – Сидели в темной комнате и громко топали ногами, так что не видели маленьких и не слышали, и никто не мог сказать, приходили они на самом деле или нет. Такие вот хитрецы.

– Вообще-то твои предки создали потрясающую культуру, – укоризненно заметила она.

– Суеверные трусы, вот кто они! – фыркнул Синее Небо. – Считали богами горы, скалы, деревья…

– Это называется «анимизм».

– Ну да, он самый.

Катерина отошла к концу стойки наполнить кому-то бокал. Оранжевое платьице почти не прикрывало ее сзади.

– Анимизм – обычное дело для первобытных культур, – заметила она, возвращаясь. – Взять хотя бы этих квантектилей…

– Которые поклонялись дереву? Ага, такие же суеверные трусы.

Катерина опять отошла. Слева, по ту сторону от выдающегося бюста миссис Вестермайер, послышался голос ее супруга:

– Когда ваш парень покончит с Большим деревом, закатим в его честь персональную вечеринку.

– Ему не понравится, – покачала головой Мэтьюз, – Том человек не компанейский.

– Понравится, вот увидите. Пускай он и не лезет в герои, но в душе такой же, как все. А жнецы наши уж точно поддержат. Вы не представляете, как оно нам осточертело! Чума, просто чума! Разве что болеют дома, а не люди, но мы так любим наши дома, что это почти то же самое.

– Ну, попробуйте… но, думаю, он откажется.

– Запущу сегодня пробный шар… Прямо здесь в гостинице и устроим. Заодно будет чем заняться. Вы, наверное, заметили, что у нас пока мертвый сезон. Во время жатвы вертимся как черти, и в посевную то же самое, а сейчас разве что присматриваем.

– Если б сеяли озимые, могли бы, наверное, и три урожая снимать?

– Нет, в весну, лето и осень три не втиснуть. На зиму мы засеваем поля люцерной, а ранней весной ее запахиваем, и отлично выходит.

– Да, земля у вас просто золотая.

– Почти, – усмехнулся коротышка.

– Еще виски, Кейт! – подмигнул Синее Небо и, получив заказ, продолжал: – Я своих предков за тупость ругаю. Соображай они чуть больше, добились бы всего того же, что и белые.

– Однако не добились, – вставила Мэтьюз.

– Вот-вот, не повезло им, ну и бизонам, само собой.

– При чем тут бизоны? – удивилась Катерина. – Ты же вроде из ирокезов, они бизонов не разводили.

– Ну да, ну да… один только маис, да и тот – смотреть не на что, на кукурузу не похож, початки как фасолевые стручки. За такое добро и воевать нет смысла. Бизоны – совсем другое дело… но их вообще никто не разводил, жили сами по себе. А потом пришел белый человек и всех извел. Может, и не у моих предков, но они были у всех индейцев, а я индеец! Пятьдесят миллионов их было, пятьдесят миллионов! А после прихода бледнолицых осталось пятьсот…

– Мне кажется, он пьян, – шепнул мэр, прячась за бюстом жены.

– Еще как, – кивнула Мэтьюз, приканчивая свой Старый Земной. – Ладно, мне пора на боковую.

– А ему не пора? – заволновался Вестермайер. – У вас там человек на дереве, а индейцу завтра управлять лебедкой, и вообще…

– Управлять он будет как всегда, – хмыкнула Мэтьюз. – Всем спокойной ночи! Отбой и конец связи.

V

Yggdrasill astralis.

Кора: от черной у основания ствола до темно-серой у вершины.

Внизу ствола и на основаниях нижних ветвей – крупно-бугристая с впадинами глубиной до 1,5 м.

Синее Небо проснулся еще до рассвета. Он всегда вставал рано, где бы ни находился и сколько бы ни выпил накануне. Сегодня он проснулся в постели Катерины и выпил вчера много, но чувствовал себя точно так же, как если бы почти не пил, а когда не пил совсем, до полной трезвости дело все равно не доходило.

Катерина еще крепко спала, и он не стал ее будить, а сразу тихонько оделся при свете розоватого сияния, исходящего из окна. Внутреннее освещение дома было огорожено черной ширмой. Очаровательная комнатка вечером вообще выглядела как детская, разве что кровать куда больше. Один только недостаток: потолок над кроватью уже начал подгнивать.

Выйдя из спальни, Синее Небо вышел через гостиную в парадную дверь. Рассвет вступал в свои права. Присутствие дерева ощущалось здесь постоянно: дом Катерины стоял близко к площади, и отсюда не было даже заметно, что верхушка дерева уже удалена. Его раскидистая крона маячила высоко над головой будто нетронутая.

Катерина уже вылетела из головы, да и с самого начала большого места там не занимала. Вот и площадь; на правую щеку упали теплые лучи восходящего солнца. Зеленое море нависало сверху, заменяя небо, где-то в листве среди могучих ветвей пересмеивались птицы-хохотушки. Хорошо, что там сейчас Стронг, пускай деревья убивают бледнолицые, они любят убивать.

Возле гигантского ствола, рядом с каменной купальней, пока не наблюдалось никаких следов порубки. Величественная колонна упиралась в необозримый черно-зеленый небосвод, а заросшая травой площадь блестела в утреннем свете. Завтра все изменится, здесь будут лежать огромные срезанные ветви и части ствола, а им с Пиком придется оставить тягач и заняться распиловкой, чтобы потом уносить их по частям.

До гостиницы было несколько кварталов, и индеец не торопясь зашагал туда. Утро – самое лучшее время дня, можно спокойно и в одиночестве поразмышлять о прошлом своего народа. Синее Небо частенько высмеивал предков, но только когда был пьян, и не всерьез. Да и не то прошлое он хотел вспоминать, не полуцивилизованное, когда люди сидели в домах и топали ногами в ожидании маленького народца, а настоящее, далекое прошлое каменного века в лесных чащобах Северной Америки. Может, и чуждое ему, но и настоящее ему было чуждо. Кто он такой? Ни то, ни се.

Рассвет под деревом имел зеленоватый оттенок. Синее Небо шагал в этом зеленовато-розовом сиянии и думал о Деганавиде. Такое имя – «Два речных потока сливаются воедино». Рожден, как Христос, от божества девственницей, покинул родное племя гуронов и уплыл на серебристом березовом каноэ, чтобы основать Союз пяти племен. Синее Небо шел, и перед глазами плескалась весенняя река со льдом по берегам, по которой двигалось каноэ Деганавиды, а мимо проплывали дикие места со старинными названиями: Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви, Старая вырубка… Он смотрел на заросшую травой рассветную площадь и видел их будто собственными глазами, испытывая жгучую зависть к тем, кто в отличие от него принадлежал к той забытой эпохе. Хотя… индейцы былых времен тоже убивали деревья. Когда их жалкие маисовые грядки переставали давать урожай, они расчищали новое место. Почва под деревьями всегда была плодородной и какое-то время кормила, а потом приходилось двигаться дальше. Однако деревьев было не счесть, и никто не боялся, что они закончатся. Даже когда пришли бледнолицые, никто поначалу не боялся… но потом они как с цепи сорвались. Сначала вырубали лес, чтобы освободить место под плантации и строить дома, а затем напридумывали кучу других причин: для бумаги, чтобы писать и вытирать рот и задницу; чтобы освободить место для своих дорог, парковок и городов. Деревьев не уцелело бы ни одного, не изобрети они, на счастье, межзвездный двигатель. Убийство деревьев продолжалось, но уже на других планетах… и теперь потомок индейцев помогает в этом, хотя ему самому вот это вот, к примеру, Большое дерево ну нисколечко не мешает. Зачем? Чтобы не гнили дома поселенцев? Ну разве что. По крайней мере не для того, чтобы печатать на бумаге всякие грязные книжонки…

Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви и Старая вырубка остались позади, и Синее Небо оказался перед гостиницей Пристволья. Поднялся на два пролета лестницы и постучал в дверь комнаты Мэтьюз. Ее голос откликнулся словно издалека.

– Мэтти, это я, Оуэн! – крикнул он. – Ты просила разбудить!

– Спасибо, Оуэн, – ответила она после паузы, и он спустился в столовую к завтраку.

Стронг завтракал, как и вчера, сэндвичами с яйцами, сыром и ветчиной. Допив кофе, он покурил на ветке под утренним солнцем, снял палатку и убрал ее вместе с костром в контейнер, который затем переместил как можно ниже. Подумал и зашагал вперед по ветви, совершенно забыв о страхе высоты. Чем дальше, тем сильнее она гнулась и качалась под ногами, но он упрямо шел, пока не увидел обломанный сук, на котором сидел ночью. Листья здесь уже начали вянуть. Стронг нисколько не удивился. Теперь он знал, что все было взаправду, просто хотел еще раз убедиться в этом при свете дня. Фантазия стала непреложным фактом.

Что ж, если так надо, пускай, но он сделает это своими собственными руками.

Да.

Он вернулся к обрезанному стволу и стал ждать, пока прилетит тягач.

Раз ничего не поделаешь, пускай. Дриада сказала, что умрет вместе с деревом, и она не лгала… но откуда ей знать наверняка? Просто она так думает. Когда умрет дерево, он спасет ее, не даст ей умереть! Они улетят вместе…

– Она не умрет! – сказал он громко.

Солнечный диск Гэндзи поднялся еще невысоко и просвечивал снизу зеленым сквозь остаток кроны. Стронгу нравился такой свет, нравились и голоса птиц в листве, начинало нравиться и само дерево, но мысли эти были неуместными и ненужными. Отогнав их, он стал думать о дриаде… Тоже не годится, даже еще хуже, ведь Большое дерево – ее дом.

Когда Синее Небо спустил большие клещи, Стронг расположил их захваты по сторонам ветви. Трос натянулся, длинные мощные зубья глубоко вошли в кору и древесину. Стронг отступил назад к стволу и сделал первый надрез. Рабочий день начался.

Ветвь пришлось убирать в три приема, а скоро надо будет делить уже на четыре части. В небе появился «мотылек», но Стронг не поднял головы, замечая краем глаза лишь стайки птиц-хохотушек, улетающих за кормом в поля.

– Доброе утро! – прозвучал в ухе голос Мэтти, следом – отклики Пика и индейца. – Осторожнее, Том, – продолжала она, – дальше пошел настоящий лес.

– Ладно, – буркнул он.

– Конец связи.

Мэтьюз положила рацию обратно на стол. В столовой было пусто, в голове все еще крутился сон, в который вмешался Синее Небо. Обычно сны, как назло, наваливались после того, как она отключала будильник, проворочавшись с тяжелыми мыслями, на рассвете. Сегодня все было иначе, и рассвет она проспала, а снилось ей, что она и есть Большое дерево. Сначала казалось, просто стоит посреди бескрайнего поля темно-золотой пшеницы, но потом поняла, что смотрит одновременно во все стороны, и смотрит без глаз. Когда же в тусклом сумраке рассвета стали различаться крошечные квадратики домов вокруг, стало ясно: это деревня, а огромное дерево посередине – она сама. Причем дерево совершенно нетронутое, каким оно было до того, как Том спустился на него со своим жутким резаком, – гордо возвышающееся над золотистой равниной, но странно печальное.