Текст книги "Дневник полярного капитана"
Автор книги: Роберт Фолкон Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
Глава VI. Приключения и опасности
Заметки о собаках и лошадях. – Собаки попадают в трещину. – Спасательная работа. – Снежный мост. – Собачий паек. – Почта. Удивительное известие. – Бедный Уилли. – Лед вскрывается. – Лошади на льдине. – Благополучное возвращение.
Суббота, 18 февраля. Лагерь № 12.
На север 22 мили 1996 ярдов.
Возвращаясь от лагеря № 15, я рассыпал немного овса шагах в 50 на восток от склада.[33]33
Это делалось для того, чтобы при следующем посещении проверить действие ветра и снега.
[Закрыть]
Лошади пошли бодро. Гран вел мою с привязанным сзади Уилли, Оутс свою, с привязанной сзади лошадью Черри-Гаррарда; Боуэрс, по обыкновению, шел впереди с легкими санями.[34]34
Скотт, Уилсон, Мирз и Черри-Гаррард отсюда с собаками вернулись обратно в Безопасный лагерь – проверить, все ли там в порядке. Найдя все в удовлетворительном положении, Скотт оставил там Уилсона и Мирза с собаками, сам же с остальными вернулся в Угловой лагерь, захватив еще припасов для склада, в надежде встретить Боуэрса с арьергардом.
[Закрыть]
Мы выступили на полчаса позже, скоро догнали лошадей и подобрали оброненный ими небольшой мешок с овсом. Прошли 10 3/4 мили и остановились для второго завтрака. Только что позавтракали, как, к нашему, удивлению, бодрым шагом явились и лошади, направляясь к лагерю, отстоящему на некоторое расстояние, где думали их оставить. Я рад, что они идут так бойко. Они не будут останавливаться для кормежки, а будут делать по 10–12 миль в день. Думаю, что им не трудно будет увеличить это расстояние.
Для собак поверхность очень трудная; мы, то один, то другой, частенько бежали у саней. Однако мы прошли 23 мили; корма еще на четыре дня, и не предвидится затруднений.
Так как мы поздно разбиваем лагерь, то температура бывает очень низкая и снег метет низко от поверхности. Условия на Барьере становятся очень суровыми, и я рад буду устроить лошадей поуютнее.
Воскресенье, 19 февраля.
Выступили в 10 часов вечера. Лагерь разбили в 6 часов 30 мут. Прошли около 26 миль.
Собаки бежали очень хорошо, поверхность, после первых 5–6 миль, значительно улучшилась. У лагеря № 11 мы напали на след Эванса. Лагерь № 10 был сильно занесен снегом. Видно, испытанная нами легкая метель усиленно свирепствовала в этих местах.
Старые следы виднее здесь, чем на более рыхлой поверхности. Лошади и собаки получают пайки, которые в обыкновенное время считались бы вполне достаточными, и все-таки отчаянно голодают. И те, и другие едят собственные испражнения. Когда дело идет о лошадях, это еще не так ужасно, так как, там должно быть, немало непереваренного зерна. С собаками же, кроме этого, нет никаких проблем. Удивительно, как они по целым часам бегут своей неизменной, мерной рысцой, точно в ногах у них стальные пружины. Усталости не знают, что можно заключить из того, что в конце утомительного перехода малейшая неожиданность встречается ими со всей свежестью непочатых сил. Осман восстановлен в почетной должности вожака. Любопытно, как часто меняются эти вожаки, за исключением пожилого Старика, неизменно пребывающего на своем посту.
Мы все ведем себя как опытные в этом деле путешественники. Наша палатка ставится вмиг, и печка в полном ходу, в самое короткое время после остановки, и мы все научились удивительно быстро разбивать лагерь. Черри-Гаррард у нас за повара. Он отлично справляется, живо подучившись также всем тонкостям ухода за собой и своей утварью.
Как много значит такой уход, стало особенно заметно, когда он водворился в нашей палатке с обледенелой обувью, тогда как у Уилсона и у меня почти всегда готовы сухие носки и меховые сапоги. Это только одна из многих мелочей, показывающих, как много зависит от опытности и внимания. Каждая минута, потраченная на то, чтобы держать свои вещи сухими и чистыми от снега, оплачивается сторицей.
Понедельник, 20 февраля.
Отличный переход по твердой, чисто выметенной ветром поверхности. Пройдено около 29 миль. Сначала было очень холодно. Вдруг ветер переменился, и температура так поднялась, что ко времени остановки стало совсем тепло, казалось, даже жарко. Собаки устали, но отнюдь не выбились из сил. Всю вторую половину перехода они бежали бодрой рысцой с удивительно равномерным ритмом. Я часто слезал с саней и бежал по несколько миль, так что, должно быть, хорошо высплюсь. Эдгар Эванс в лагере № 8 оставил тюк сена, не взяв и того, который мог бы взять из склада, – что доказывает, что его лошади были в хорошем состоянии. Надеюсь послезавтра найти их в целости и невредимости.
На этом переходе мы любовались чудными световыми эффектами на южной части неба, при низко стоявшем солнце. Над нашими головами, на серовато-синем фоне, плыли ярко-розовые облака. Вдали, как сквозь дымку, местами блестели освещенные солнцем горы.
Здесь крайне трудно предсказать, что завтра случится. Иногда южное небо смотрит мрачно и грозно, а через полчаса все уже изменилось. Земля то видна, то опять скрывается, смотря по тому, поднимется или опустится завеса тумана. Можно подумать, что погода кем-то фабрикуется, а не является последствием тех или других условий. Все это очень интересно.
Вторник, 21 февраля. Новый лагерь, милях в 12 от Безопасного.
Выступили, по обыкновению, около 10 часов веч. Сначала было светло, но скоро стало быстро темнеть, так что трудно было рассмотреть поверхность. Собаки, по-видимому, притомились. Часа, полтора после того, как выступили, мы пришли к ледяной гряде, очертания которой лишь смутно различались. Вдруг Уилсон крикнул: «Держите сани!» – и я заметил, что у него нога уходит в трещину! Я подскочил, но ничего не увидел. Пять минут спустя, в то время как обе упряжки бежали рядом, средние собаки нашей упряжки вдруг исчезли.
В ту же секунду вся упряжка стала проваливаться, пара за парой, причем каждая пара барахталась, изо всех сил стараясь вылезти на твердый лед. Передний, Осман, напряг всю свою богатырскую силу и удержался – удивительно было смотреть на него. Сани стали, и мы соскочили в сторону. В следующую минуту положение выяснилось. Мы шли вдоль моста из мерзлого снега, перекинутого через трещину; сани на нем остановились, собаки же повисли над бездной, между санями и Османом. Почему мы с санями не провалились за ним – совершенно непонятно. Я уверен, что лишний фунт веса увлек бы и нас.
Как только мы уяснили себе положение, мы оттащили сани от моста и якорем прицепили их ко льду, затем заглянули в глубь трещины. Собаки жалобно выли, повиснув в разных невозможных положениях, очевидно, страшно напуганные. Две как-то вылезли из сбруи, и мы неясно различали их на другом снежном мосту, много ниже. Веревка у обоих концов цепи глубоко впилась в снег у трещины, и при тянувшей снизу тяжести не было возможности сдвинуть ее с места. Между тем, Уилсон и Черри-Гаррард, увидев случившееся, поспешили к нам на помощь. Сначала казалось, что почти нет надежды спасти наших бедных собак. К счастью, прежде чем пуститься в путь, я удостоверился, что нами захвачена с собой веревка, какая употребляется при подъеме на горы в Альпах, и Черри-Гаррард поспешно притащил этот крайне полезный предмет.
В таких неожиданных случаях сразу всего не сообразить, и в первые минуты мы суетились довольно бестолково. Мы ни на дюйм не могли двинуть ни главную постромку саней, ни привязанную к Осману и душившую его веревку. Скоро, однако, мысли наши прояснились. Мы разгрузили сани, отнесли в безопасное место спальные мешки, палатку и печку. Осман удушливо хрипел; ясно было, что его необходимо скорее освободить. Я сорвал ремни с одного спального мешка, и мне с помощью Мирза удалось на несколько дюймов оттянуть веревку, этим освободив Османа, и на нем тотчас же был разрезан хомут.
Затем, прикрепив веревку к главной постромке, мы принялись тащить общими силами. Одну собаку достали и отвязали, но веревка тем временем так глубоко врезалась в край льда, что дальше вытянуть ее не было никакой возможности. Но мы теперь могли сделать то, чего следовало добиваться с самого начала, а именно поставить сани поперек трещины и с них работать. Это нам удалось, хотя пальцы у нас при этом немели. Уилсон крепко держался за прицепленную якорем постромку; остальные работали у другого конца. Веревка, которой управлялся Осман, была очень тонкая, и я все боялся, что она оборвется; поэтому мы Мирза спустили на фут или два ниже, чтобы он прикрепил спасательную веревку к концу постромки, и после того работа пошла правильнее.
Мы собак попарно вытащили на сани и одной за другой перерезали хомуты. Труднее всех дались последние собаки, потому что они находились под нависшим краем ледяной коры, притиснутые отягченной снегом веревкой. Наконец, задыхаясь, мы и последнюю вытащили на твердый лед. Из тринадцати были спасены одиннадцать. Я не бросал надежды спасти и последнюю пару. Мы спустили спасательную веревку, чтобы узнать, не хватит ли ее до нижнего снежного моста, на котором они сидели, прижавшись. Длина веревки 90 футов, а по оставшемуся концу видно было, что мост находился на глубине около 65 футов. Я сделал на ней петлю и велел спустить себя вниз. Мост оказался крепким, и я схватил обеих собак, которых, одну за другой, вытащили на поверхность. Тут я услышал крики, визг и вой. Это несколько спасенных собак побрели ко вторым саням, и завязалась жестокая драка. Все должны были броситься разнимать, но скоро вернулись и, не без труда, вытащили и меня.
Все хорошо, что хорошо кончается, и надо сознаться, что поистине счастливо кончился этот крайне серьезный эпизод. Мы ощутили потребность подкрепиться пищей и сделали привал, поздравляя друг друга с таким, граничащим с чудом, избавлением от большой опасности. Если бы сани провалились, Мирз и я неизбежно сильно пострадали бы или были бы даже убиты. Собаки – удивительные существа, но они пережили ужасную встряску. Трое получили более или менее серьезные внутренние повреждения. Многие висели на одном тонком ремне, стягивавшем брюхо, безумно барахтаясь в надежде выбраться.
Одна собака, на которой хомут сидел свободнее, ухитрилась уцепиться за оба края трещины и с раздирающим воем делала отчаянные усилия, чтобы совсем перелезть. Две собаки, повисшие вместе, дрались и грызлись между собою каждый раз, как их положение это дозволяло. Трещина на это время обратилась в сущий ад, и время несчастным животным должно было казаться вечностью. Было 3 часа 20 минут. когда мы окончили спасательную работу; случилось же несчастье во втором часу! Некоторые собаки висели более часа.
Я имел возможность основательно рассмотреть трещину. Она поуже к востоку и слегка расширяется к западу. В этом направлении я заметил любопытные изогнутые расщепления. Под мостом, на котором я стоял, скважина продолжалась, так что, я думаю, нельзя бы опуститься много ниже, не подвергаясь опасности быть защемленным. Дважды меня спас снежный мост, и мне кажется, что имеется много вероятия найти какую-нибудь спасительную преграду, но я отнюдь не считаю, чтобы можно было на это рассчитывать; провалиться глубже, нежели может достать горная спасательная веревка, было бы ужасно.
Мы отправились дальше тотчас после завтрака и скоро попали в рыхлый снег и нормальные условия, так что встретить еще трещины было мало вероятия. Мы плелись с трудом, потому что собаки уж очень измучены. Да и мы тоже порядочно умаялись; к счастью, погода нам благоприятствует; палатка, в которой я пишу, залита солнечным светом. Такого тихого, теплого дня еще не было с тех пор, как мы выступили с санями. Мы всего в каких-нибудь 12 милях от Безопасного лагеря, и, надеюсь добраться туда завтра, без дальнейших приключений, но меня беспокоят некоторые собаки. Счастье будет, если все уцелеют.
Я начинаю думать, что нам никак не избежать ряда трещин, протянутыхот лагеря № 11 до мыса Крозье; но надежду свою я возлагаю на то, что опасность простирается не далее как на милю или две и что самые трещины становятся более узкими по пути к Угловому лагерю. Если восьми лошадям удастся перебраться без несчастных случайностей, не думаю, чтобы грозила большая опасность. Во всех будущих походах нам, конечно, следует придерживаться этого курса.
Я начинаю беспокоиться о возвращающихся лошадях.
Мне сдается, что мы мало кормим собак. За последние дни они сил потеряли больше, чем следовало бы при такой работе. Они и теперь голодны до исступления.
У Мирза кожа на ногах совершенно сухая. Мы обильно потеем, и наша кожа остается розовой и мягкой, а у него – шершавой и, роговеет как бы. Сегодня он нас развеселил, когда начал чесать св;ои ноги. Звук при этом был такой, будто обстругивают твердое дерево, а его движения выглядели так, словно он пытался подстругать ноги, чтобы на них налезли меховые сапоги!
Среда, 22 февраля. Безопасный лагерь.
Вышли в 10 часов. С собаками плохо. Страшно голодны, исхудали как щепки и очень устали. Я уверен, что этого не должно быть и что мы их мало кормим. В будущем году необходимо увеличить их паек и придумать для них какой-нибудь разумный режим. Одних сухарей мало. Мирз прекрасно знает свое дело, но недостаточно знаком со здешними условиями. Одно верно: никогда собакам не свезти тяжелых грузов, если на санях будут сидеть люди. Мы все должны научиться бежать у саней; русский обычай надо бросить. Мирз, кажется, собирался прокатиться к полюсу на собаках. Настоящая экспедиция на многое открыла ему глаза.
Мы прибыли в Безопасный лагерь в 4 часа 30 минут утра. Эдгара Эванса и бывших с ним нашли в наилучшем здоровье, но, увы, с одной только лошадью. Насколько я могу понять, лошадь Форда прошла всего четыре мили на обратном пути от лагеря № 11; тут налетела метель, и бедная лошадка, несмотря на самый нежный уход, ее не вынесла. Эванс говорит, что Форд по часам возился с нею – прикармливал ее, водил, но, наконец, вернулся в палатку и донес, что она упала. Все пробовали поднять ее на ноги, но усилия оказались тщетными; она не могла стоять и вскоре издохла.
Тогда они прошли еще миль 10, но метель дурно повлияла и на вторую лошадь, Блоссом. Она вся как-то съежилась и страшно исхудала. После этого перехода она уже еле двигалась. Эванс рассказывает, что трогательно было глядеть на ее усилия: прошла саженей 15 и стала, упершись передними ногами, носом ко льду. Дали отдохнуть, кормили, кутали в одеяла – ничто не помогло; пришлось и ее оставить на «Южном тракте».
Зато Джемс Пигг удивительно поправился. За ним, конечно, очень ухаживали, и ему теперь дается корма вволю при легкой работе – так почему бы ему и не поправиться? Потеря чувствительная; но погибшие лошади были старше всех, и Оутс больших надежд никогда не возлагал на них.
Аткинсон и Крин ушли, не оставив следа, хотя бы записку. Крином притащено порядочное количество корма, и мы нашли зарытым запас тюленьего мяса.
Ночные переходы имеют много хорошего: одни только чудные световые эффекты при наступлении ночи чего стоят!
Среда, 22 февраля.
10 час. веч. Безопасный лагерь.
Поднялись в 11 часов утра, проспав четыре часа.
Уилсон, Мирз, Эванс, Черри-Гаррард и я отправились к мысу Хижины. Нашли там загадку. Дом был вычищен и удобообитаем, но никого в нем не было. На стене карандашом было написано, что в доме есть мешок с почтой, – но мы мешка никакого не находили. Мы недоумевали, но, наконец, напали на разрешение загадки, а именно что Аткинсон с Крином отправились в Безопасный лагерь нам навстречу, как раз когда мы шли мысу Хижины; мы потом видели след их саней. Тогда мы опять направились к Безопасному лагерю и встревожились, увидев обе палатки, но не заметив третьей. Мы вздохнули с облегчением, лишь найдя палатку благополучно установленной, так как лед вокруг мыса Армитедж, очевидно, очень слаб; около него такие огромные полыньи, каких я на этом месте никогда не видал.
Но все, что случилось в этот день, бледнеет перед удивительным содержанием врученной мне Аткинсоном почты – письмом от Кэмпбелла, в котором он сообщал обо всем, что он делал, и о том, как он нашел Амундсена, поселившегося в Китовой бухте. В моем уме это сообщение утвердило только одну мысль: всего разумнее и правильнее будет далее поступать так, как будто этого сообщения не было вовсе, – идти своим путем и трудиться по мере сил для чести родины, не выказывая ни страха, ни смущения.
Не подлежит сомнению, что план Амундсена является серьезной угрозой нашему. Он находится на 60 миль ближе к полюсу; я и подумать не мог, что он сможет благополучно доставить на Барьер столько собак. Он, по-видимому, правильно обращается с ними. А главное – он может выступить в начале года, а с лошадьми это невозможно.
У Ледникового языка еще стоит лед – так поздно! Можно подумать, что он в этом году не вскроется вовсе. У мыса же Армитедж он так тонок, что я сильно сомневаюсь, безопасен ли он для лошадей.
Четверг, 23 февраля.
День провели в приготовлениях: приводили в порядок сани и пр. для встречи Боуэрса в Угловом лагере. Сильно дуло и носило снег, было вообще скверно. Уилсон и Мирз убили трех тюленей, на корм собакам.
Пятница, 24 февраля.
Поднялись в 6 часов. Выступили в 9 часов. Я, Крин и Черри-Гаррард с одной палаткой и санями; Э. Эванс, Аткинсон и Форд с другими санями и палаткой; Кэохэйн вел свою лошадь. Мы до полудня шли на лыжах; но вторые сани не поспевали за нами. После полудня мы уже шли без лыж, что гораздо утомительнее. Будучи физически сильными, несомненно, можно бы на лыжах делать очень большие переходы.
День был пренеприятный. Когда мы проснулись, все было покрыто инеем. Я перед завтраком вычистил свои лыжи, но тотчас после того они снова заиндевели. Утро занялось как будто ясное, слегка морозное, но наша надежда не сбылась: стало сыро и температура приближалась к нулю [–18 °С]. Днем показалилсь ненадолго Эребус и Террор. Теперь сильно носит снег, со всеми признаками наступающей метели: отвратительная ночь.
Суббота, 25 февраля.
Славный, ясный день; дорога хорошая; вчера прошли 9 миль с небольшим, и столько же сегодня. Завтра утром должны добраться до Углового лагеря.
Поднявшись в 3 часа утра, увидели короткую черную черту на небосклоне, по направлению к Белому острову. Подумали: неужели на таком месте может попасться обнаженная скала, но заметили там движение. Прошли 1 1/2 мили в этом направлении и убедились, что это Оутс и Боуэрс с лошадьми; они шли, по-видимому, очень быстро и не заметили нашего лагеря. Сегодня мы напали на их след; боюсь, что у них осталось всего четыре лошади.
Нам приходится соразмерять продолжительность наших переходов с силами нашего Джемса Пигга, хотя люди могли бы пройти много больше. Мы все любим на лыжах везти тяжести. В этом все должны упражняться.
Воскресенье, 26 февраля.
Шли к Угловому лагерю; но другая партия нашла, что идти трудно, и сняла лыжи. Джемс Пигг тоже был недоволен поверхностью, так что нам пришлось сделать привал и позавтракать, пройдя всего 3 мили.
За исключением постановки палатки, лагерная работа идет вяло. Придется всем внушить, что мы здесь по делу, а не для потехи. Это не пикник. До склада было еще три мили. По всем признакам, Боуэрс со своими спутниками тут имели стоянку, и мы обрадовались, найдя снежные ограды для пяти лошадей. Оставили тут провизии на полных шесть недель: мешок овса и 3/4 тюка сена. Затем Черри-Гаррард, Крин и я собрались домой, предоставляя остальным исподволь вести измученную лошадь. Прошли 6 1/2 миль по прямой линии, напились чаю и сделали еще 8. До Безопасного теперь должно быть не больше 10 миль. Поставили палатку в 10 часов вечера. Стряпать было темно.
Понедельник, 27 февраля.
Как проснулись, смотрим: сильнейшая метель; сидим пока безвыходно в палатке; если выйти, в одну минуту занесет. Кое-как втащили кухонные принадлежности и хорошо поели; страшно за лошадей: где-то Боуэрс, Оутс и Гран с пятью лошадьми? На возвращение у них было два дня, и, быть может, они где-нибудь укрыли лошадей[35]35
Боуэрс, Оутс и Гран с пятью лошадьми в эти два дня благополучно достигли Безопасного лагеря.
[Закрыть]. но вернее всего, метель разыгралась неожиданно. Я и сам, признаюсь, ее не ожидал. Ветер рвал и тряс палатку; температура очень снизилась. Не везет нам.
Вторник, 28 февраля. Безопасный лагерь.
Очень холодно и вообще дела плохи. Уилсон и Мирз с самого нашего ухода столкнулись с ненастьем, которое встретило и Боуэрса с Оутсом. Метель длилась два дня. Лошади живы, но в жалком состоянии. С востока резал холодный ветер. Нет никакого смысла дольше здесь ждать, и мы поспешно приготовились всей компанией двинуться к мысу Хижины. Сборы заняли много времени. Снегу выпала масса, и части саней были занесены на 3–4 фута. Около 4 часов благополучно отправились двое саней с собаками. Тогда мы стали собираться с лошадьми. Когда с них сняли одеяла, мы ужаснулись тому, что наделала метель: все без исключения исхудали до последней возможности. В особенности Скучный Уилли в плачевном состоянии.
Предполагалось лошадей отправить по следам собак, а наша маленькая компания должна была выступить последней и раньше лошадей выйти на морской лед. Меня очень тревожил переход на морской лед вследствие наблюдаемого мною обилия полыней.
Лошади пошли. Но Уилли, шедший последним и без груза, сейчас же свалился. Мы старались поднять его, и он сам делал усилия, но был слишком изнурен.
Пришлось менять все распоряжения. Черри-Гаррард и Крин пошли дальше; Оутс и Гран остались при мне. Мы делали отчаянные усилия, чтобы спасти бедняжку, подняли его еще раз на ноги, дали ему горячее овсяное месиво. Подождав час, Оутс осторожно повел его; мы тем временем нагрузили сани и сами повезли их на лыжах. Не отошли и ста саженей от лагеря, как бедный Уилли опять свалился, и я убедился, что это – конец. Мы разбили лагерь, окружили Уилли снежным валом и делали все возможное, чтобы только поставить его на ноги. Все старания оказались тщетными, несмотря даже на его собственные усилия. Жалость брала смотреть на него. Около полуночи мы его, как могли удобнее, уложили и подперли, а сами легли спать.
Среда, 1 марта.
Утро. Нашего бедного Уилли ночью не стало. Грустно, что довели его почти что домой, и вдруг – такой конец! Ясно, что эти метели бедным животным не под силу. Волос у них плохой; но если бы даже был самого первого сорта, то, попав в такую метель, они слишком много теряли бы; между тем, нельзя допустить, чтобы они приходили в изнеможение в самом начале кампании. Выходит, что в будущем году необходимо будет выступить позднее.
Что же делать! Мы поступали по мере своего понимания, и опыт купили дорогой ценой. Теперь надо приложить все старания к тому, чтобы спасти остальных, и счастливы мы будем, если четверых доведем до мыса Эванс, или хотя бы трех. На Джимми Пигга надежда плоха; большая лошадь Боуэрса сильно пострадала от ужасной метели. Не запомню такой в феврале или марте. Температура –7° [–22 °С].
Случай с Боуэрсом
Запишу происшествия ночи 1 марта, пока они свежи в моей памяти.
Четверг, 2 марта.
Утро. Происшествия последних двух суток легко могут погубить экспедицию; одно утешение, что каким-то чудом дело обошлось без человеческих жертв. Вчера мы, то есть Оутс, Гран и я, рано поднялись, и я, после печальной ночи смерти нашего Уилли, на лыжах отправился к складу корма, находившемуся на полмили от края барьера, юго-юго-восточном SSE направлении от мыса Хижины. Когда мы туда подходили, небо было мрачное и низко нависло, и впереди нас виднелись огромные ломаные массы плавучих льдов, сначала показавшиеся мне оптическим обманом, какой часто дразнит в этих краях; но когда мы подошли совсем близко к складу, я убедился в своей ошибке. Море действительно было покрыто льдами, отломанными от края Барьера.
Мысли мои полетели к лошадям, и на меня напали самые мрачные опасения. Мы повернули так, чтобы идти вдоль края, и вдруг напали на небольшую трещину. Мы быстро промчались через нее и убавили шаг вчетверти мили дальше. Впереди стали появляться еще трещины; мы по возможности ускорили шаг и не убавляли его до тех пор, пока не очутились по прямой линии между Безопасным лагерем и утесом Касль-Рок. Первой моей заботой было предупредить Эванса. Мы поставили палатку, и Гран пошел в склад с запиской, между тем как я задумался над нашим безотрадным поло-жением.
Я думал про себя, что если бы та или другая партия добралась до какого-нибудь безопасного места, либо на Барьере, либо у мыса Хижины, немедленно был бы отправлен посланный в Безопасный лагерь. К этому времени посланный должен был бы уже прийти. Прошло с полчаса, как вдруг у меня вырвалось восклицание: «Слава Богу!»
В отдалении показались две темные точки, в которых я признал людей. Я поспешил к ним навстречу; это были Уилсон и Мирз с собаками. Они удивились, увидев меня, и выразили опасение, не уплыли ли лошади на льдинах: они видели их в подзорную трубу с берега, с вершины холма, названного Наблюдательным, и полагали, что я с ними. Они ушли второпях, не успев даже позавтракать. Мы сварили для них какао и обсудили с ними печальное положение. Они только что отпили какао, как Уилсон заметил фигуру человека, спешившего к складу с запада. Гран побежал к нему. Это был Крин; он был истощен и говорил не совсем связно. Оказалось, что лошади в 2 1/2 часа утра были поставлены на ночь на морском льду, в достаточном отдалении от виденной накануне трещины. Посреди ночи…
Пятница, 3 марта.
Утро. Меня вчера прервали. Продолжаю. В 4 часа 30 минут утра Боуэрс, выйдя из палатки, увидел, что лед отломился кругом: открылась трещина под самой чертой, на которой были привязаны лошади, и одна из них исчезла. Они второпях уложились и заставили лошадей перепрыгивать с одной льдины на другую, после чего сами перетаскивали нагруженные сани; все трое, очевидно, поработали на славу – неутомимо и бесстрашно. Наконец они с трудом перебрались на более солидные льдины, стоявшие ближе к Барьеру, и одно время думали, что удастся на него перейти, но вскоре убедились, что во все стороны потянулись трещины. Не зная, как тут быть, Крин вызвался идти отыскивать меня. Море во время вскрытия клокотало, как кипевший котел, и со всех сторон высовывались головы косаток. К счастью, лошади их не пугались.
Крин долго шел по морскому льду, перепрыгивая с льдины на льдину, и наконец напал на толстую, с которой, с помощью лыжного шеста, он мог взобраться на самый Барьер. Риск был отчаянный, однако попытка удалась.
Выслушав принесенное Крином известие, я послал Грана обратно к мысу Хижины, а с ним Уилсона и Мирза сам же со своими санями, Крином и Оутсом, отправился на место, где случилось несчастье. В Безопасном лагере мы остановились, чтобы забрать провиант и керосин, затем осторожными обходами подобрались к краю. К радости моей, я увидел заблудившихся. Мы пустили в ход спасательную веревку и с ее помощью обоих втащили на поверхность Барьера. Я разбил лагерь на безопасном расстоянии от края, и тогда только мы все принялись за спасательную работу. Лед более не несло; льдины прижались к краю и не трогались. Людей мы достали в 5 часов 30 минут пополудни, а сани и все вещи к 4 часам утра были на Барьере. В то время как мы тащили последний груз, лед как будто снова стал трогаться, и мы увидели, что лошадей достать нет никакой надежды. Бедных животных пришлось оставить пока на льдине, обильно снабдив их кормом. Из нас никто прошедшую ночь не спал, и все вконец изму-чились.
Я решил, что нам надо отдохнуть, но всех поднял вчера в 8 часов 30 минут утра. Перед завтраком мы увидели, что лошадей унесло. Мы пробовали прикрепить их льдину к Барьеру якорем с помощью спасательной веревки, но якоря соскальзывали. Печальная была минута. За завтраком мы решили уложиться и пойти вдоль Барьера. Таково было положение, когда я писал, но меня прервал Боуэрс, смотревший в подзорную трубу, заявлением, что он видит лошадей на расстоянии приблизительно одной мили к северо-западу. Мы сразу же уложились и пошли. Оказалось нетрудно спуститься к бедным животным, и мы решили сделать еще одну, последнюю, попытку спасти им жизнь. Но тут была допущена роковая ошибка.
Я шел вдоль края и открыл место, по которому мне казалось возможным – в чем я и не ошибался – доставить лошадей на поверхность; но остальные, несколько возбужденные и переутомленные, стали заставлять одну перепрыгнуть с льдины на Барьер; бедняжка сорвалась, упала в воду, и пришлось ее убить. Ужасно! Я всех подозвал и показал им найденную мной дорогу. Боуэрс и Оутс отправились по ней с санями, добрались до оставшихся двух лошадей и тем же путем стали возвращаться с ними, между тем как Черри и я раскапывали дорогу от края. И все же нам удалось спасти только одну лошадь, хотя я совсем уже понадеялся спасти обеих. Но лошадь Боуэрса поскользнулась на одном месте, где надо было прыгнуть, – и с плеском погрузилась в воду. Мы вытащили ее на рыхлый, размокший лед, со всех сторон окруженный крайне взволнованными косатками. Но бедняжка была уже не в силах подняться, и из гуманности поневоле пришлось и ее убить. Такие случаи слишком ужасны!
В 5 часов пополудни мы печально сняли свой временный лагерь и вернулись в первоначально намеченный мной. Но и тут мне показалось небезопасно, и я исходил почти две мили, отыскивая, нет ли трещин. Не нашел, и около полуночи мы легли спать.
И вот мы готовы к печальному шествию к мысу Хижины. Пропажа лошадей расстроила все наши планы; хорошо еще, что люди все целы.
Суббота, 4 марта.
Утро. Вчера сначала было ужасно трудно: в четыре часа прошли всего каких-нибудь три мили от Безопасного лагеря до кормового склада. Оттуда Боуэрс пошел в «Безопасный» и нашел, что мои записки Эвансу взяты. После второго завтрака мы дотащились до того места, где моя палатка стояла, когда Уилсон меня встретил, и где мы оставили лыжи и другие тяжести. Все исчезло. Мы нашли санные следы, которые вели к земле, а дальше и отпечаток копыт. Мы пошли по этим следам и следам лыж, и они привели нас прямо на землю, к высшей точке маленького мыса Прам. Я решился разбить тут лагерь, и, в то время как мы раскладывались, мы увидели приближавшихся четырех человек. Это оказался Эванс со своими спутниками. Они в пятницу поднимались к утесу Касль-Рок, и там наверху нашли хорошее место для стоянки. Они находились в отличном состоянии. Было приятно слышать, что они нашли хорошую дорогу. Они потом вернулись в свой лагерь, взяв у нас одни сани с легким грузом. Аткинсон сегодня пойдет на мыс Хижины, сообщив о нас Уилсону. Остальные должны нас встретить и помочь нам подняться на гору. Я сейчас отправляюсь; надеюсь благополучно провести лошадь.
Воскресенье, 5 марта.
Утро. Поднялись на гору в лагерь Эванса, под утесом Касль-Рок. Он и его спутники вышли встречать нас и помогли нам доставить туда груз; подъем был крутой, утомительный; лошадь вел Оутс. Мы только сделали привал для второго завтрака, как появились Аткинсон и Гран. Первый побывал в старом доме, оповестил о нашем прибытии… Я послал Грана в Безопасный лагерь за сахаром и шоколадом, Эванса, Оутса и Кэохэйна оставил в лагере, а сам с остальными шестью отправился на мыс Хижины. У Эванса было тихо, но на горе дул сильный ветер, а у мыса Хижины ветер был еще сильнее. Мы нашли дом в относительном порядке и расположились в нем спать.
