Текст книги "Неандертальский параллакс. Трилогия"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава 34

Адекор Халд лежал на утопленном в пол ложе и смотрел на вделанный в потолок хрономер. Солнце уже несколько деци как взошло, но он так и нашёл причин для того, чтобы встать.

Что случилось в тот день в лаборатории квантовых вычислений? Что пошло не так?

Понтер не испарился, его не пожрало пламя, он не взорвался. Все эти процессы оставили бы немало следов.

Нет, если он прав и Понтера перенесло в иную вселенную… но…

Но это звучало дико даже для него самого; он вполне понимал, как возмутительно прозвучало подобное предположение для арбитра Сард. Но как ещё это объяснить?

Понтер исчез.

И на его месте появилось большое количество тяжёлой воды.

Предположим, думал Адекор, это был равный обмен: переместилась идентичная масса, но весьма различные объёмы. В конце концов, пропал не только Понтер; Адекор слышал шум врывающегося в вычислительную камеру воздуха, словно там образовалось разрежение. Но даже весь воздух в камере весил очень мало, тогда как жидкая вода – притом жидкая тяжёлая вода – пребывает в своём наиболее плотном из возможных состояний, более плотном, чем если бы она полностью замёрзла.

Значит, так: большой объём воздуха и один человек пропали из этой вселенной, а идентичная, но занимающая значительно меньший объём масса тяжёлой воды, появилась вместо них из… с другой стороны; именно это определение постоянно лезло Адекору в голову.

Но…

Но это значит, в этом же месте другой вселенной находится тяжёлая вода. А чистая тяжёлая вода в природе не встречается.

Что означает, что… портал, снова слово всплыло в голове непрошеным… так вот, портал должен открываться внутрь большого бака с тяжёлой водой. И если тяжёлая вода переместилась оттуда сюда, то Понтер переместился отсюда туда, из чего следовало…

Из чего следовало, что он, вполне вероятно, утонул.

На дне глубоких глазниц Адекора выступили слёзы, словно собирающаяся в колодцах дождевая вода.

* * *

Понтер поёрзал на диване и снова посмотрел на Мэри.

– Архивы алиби не только раскрывают преступления, – сказал он. – У них есть и другие применения. К примеру, вчера по телевизору говорили, что двое туристов потерялись в Алгонкинском парке[30].

Мэри кивнула.

– В моём мире невозможно потеряться. Компаньон триангулирует сигналы с нескольких установленных на вершинах гор передатчиков и определяет ваше местоположение, а если вы ранены или, скажем, застряли под обвалом, то спасатели быстро найдут вас по сигналу компаньона. – Он поднял руку, очевидно, копируя виденный ранее жест Мэри, чтобы предупредить возражения. – Конечно, только арбитр может приказать, чтобы вас нашли таким способом, и только в том случае, если вы сами этого потребуете путём посылки сигнала бедствия, либо по просьбе членов вашей семьи.

Заголовки, которые ей приходилось читать слишком часто, промелькнули у Мэри перед глазами:

«Полиция прекратила поиски»

«Пропавшая девочка не найдена; поисковые партии отозваны»

«Жертвы лавины считаются погибшими»

– Да, я думаю, такая система была бы очень полезна, – признала Мэри.

– Ещё бы, – уверенно ответил Понтер. – Компаньон также может послать сигнал бедствия сам, если вы окажетесь не в состоянии этого сделать. Он отслеживает ваши жизненные показатели, и если с вами случится инфаркт – или даже если вы окажетесь на грани инфаркта – он вызовет помощь.

У Мэри царапнуло на душе. Её отец умер от сердечного приступа, когда ей было восемнадцать. Она нашла его мёртвым, вернувшись из школы.

Понтер, очевидно, интерпретировал печаль на лице Мэри как сомнение.

– А всего за месяц до того, как я сюда попал, я куда-то засунул дождевик, который очень любил – это был подарок Жасмель. – Я был бы очень… – би-ип; огорчён? – если бы он потерялся. Но я просто пришёл в павильон архива, где хранятся мои записи, и просмотрел события последних пары дней. Увидел, где я оставил дождевик, пошёл туда и забрал его.

Мэри, конечно, ненавидела бесчисленные часы, потраченные на поиски непонятно куда девающихся книг, студенческих работ, визитных карточек, ключей от квартиры и купонов, срок действия которых вот-вот истечёт. Возможно, вы ненавидите это ещё больше, если знаете, что ваше существование конечно; возможно, это знание способно заставить вас найти способ избегать этих бессмысленных потерь времени.

– Персональный чёрный ящик, – сказала Мэри, обращаясь скорее к себе, но Понтер всё равно ответил:

– На самом деле носитель информации скорее розовый. Мы используем специально обработанный гранит.

Мэри улыбнулась.

– Нет-нет. Чёрным ящиком у нас называют полётный регистратор – устройство, которое устанавливается на борту самолёта и записывает все показания приборов и разговоры в кабине, на случай, если самолёт разобьётся. Но идея о персональном чёрном ящике для меня самой никогда меня не посещала. – Она помолчала. – А как он ведёт съёмку? – Мэри взглянула на запястье Понтера. – У него где-то там объектив?

– Да, но он используется только для того, чтобы рассматривать объекты за пределами радиуса восприятия компаньона. Компаньон использует сенсорные поля для записи окружения и своего носителя. – Понтер издал низкий звук – его аналог смешка. – Если бы записывалось лишь то, что компаньон видит в объектив, от этого было бы мало проку – в основном это были бы изображения моего левого бедра или внутренний вид левого кармана. А так, проигрывая свой архив, я вижу себя как бы с небольшого расстояния.

– Поразительно, – сказала Мэри. – У нас нет ничего подобного.

– Но ведь я видел продукты вашей науки, промышленности, – сказал Понтер. – Если бы вы сделали разработку подобной технологии приоритетным направлением…

Мэри насупилась.

– Да, возможно. Ну, то есть, мы ведь смогли одолеть путь от запуска первой ракеты в космос до полёта человека на Луну всего за двенадцать лет, и…

– Повторите ещё раз.

– Я говорю, когда нам по-настоящему приспичило послать человека на Луну…

– Луну, – повторил Понтер. – Вы говорите про луну Земли?

Мэри моргнула.

– Ага.

– Но… но… это же фантастика, – сказал Понтер. – Мы никогда не делали ничего подобного.

– Вы никогда не были на Луне? Не вы конкретно, а ваш народ? Ни один неандерталец не был на Луне?

Глаза Понтера стали круглыми.

– Нет.

– А на Марсе или других планетах?

– Нет.

– А спутники у вас есть?

– Только один, как и здесь.

– Нет, я имею в виду искусственные спутники. Необитаемые механизмы, которые летают над Землёй по орбитам, чтобы предсказывать погоду, обеспечивать связь и всякое такое.

– Нет, – сказал Понтер. – У нас ничего такого нет.

Мери на секунду задумалась. Без наследия Фау-2, без ракетных разработок второй мировой войны, сумело бы человечество запустить в космос хоть что-нибудь?

– Мы запустили в космос… не знаю, сколько точно, но по меньшей мере несколько сотен аппаратов.

Понтер поднял взгляд к потолку, словно представляя себе недовольное лицо луны над крышей дома Рубена.

– Сколько людей живёт на Луне сейчас?

– Нисколько, – ответила захваченная врасплох Мэри.

– У вас нет там постоянного поселения?

– Нет.

– То есть, люди просто прилетают посмотреть на Луну, а потом возвращаются на Землю? И сколько бывает там за месяц? Это популярное занятие?

– Гмм, нисколько. Никто не был на Луне уже… да, похоже, уже тридцать лет. На Луне побывало всего двенадцать человек. Шесть групп по два человека.

– Почему вы прекратили туда летать?

– Это сложный вопрос. Не в последнюю очередь из-за денег.

– Могу себе представить, – сказал Понтер.

– И ещё из-за политической ситуации. Видите ли, мы… – Она на мгновение замолчала. – Это трудно объяснить. Мы называем это «Холодная война». Настоящих военных действий не было, но Соединённые Штаты и другая большая страна, Советский Союз, находились в состоянии серьёзного идеологического конфликта.

– Из-за чего?

– Гмм, из-за устройства экономики, я полагаю.

– Вряд ли стоит драться из-за такого, – сказал Понтер.

– В те времена это казалось очень важным. Так вот, президент Соединённых Штатов в, если не путаю, 1961 году поставил цель высадить человека на Луне к концу десятилетия. Видите ли, русские – народ, населяющий Советский Союз – они первыми запустили в космос искусственный спутник, а потом первыми запустили в космос человека, а США отставали, и вот таким образом решили отыграться.

– И получилось?

– О да. Русские так и не смогли полететь на Луну. Однако после того, как мы опередили русских, то почти сразу потеряли к Луне интерес.

– Это смешно… – начал Понтер, но оборвал себя. – Нет, прошу меня простить. Полёт на Луну – это великое достижение независимо от того, сделали вы это единожды или тысячу раз – это всё равно достойно восхищения. – Он помолчал. – Думаю, это просто вопрос выбора приоритетов.

Глава 35

Мэри и Понтер спустились вниз, собираясь чего-нибудь поесть. Только они вошли в кухню, из подвала появились Рубен с Луизой. Рубен улыбнулся Понтеру.

– Ещё барбекью?

Понтер улыбнулся в ответ.

– Неплохо бы. Но вы должны позволить мне помогать.

– Я вам покажу, что делать, – сказала Луиза. Она похлопала Понтера по руке. – Идёмте со мной, мой великан.

Мэри неожиданно для себя самой возразила:

– Вы же сказали, что вегетарианка.

– Так и есть, – ответила Луиза. – Пять лет уже. Но я знаю, как готовить барбекью.

Мэри очень захотелось пойти с ними, когда Понтер и Луиза вышли через стеклянную дверь на террасу. Но… нет, это будет совсем глупо.

Луиза задвинула за собой стеклянную дверь, чтобы кондиционированный воздух не выходил наружу.

Рубен тем временем освобождал кухонный стол. Имитируя голос старой еврейки-сплетницы, он спросил:

– Ну что, о чём вы детки болтали?

Мэри всё ещё смотрела через стеклянную дверь на улицу, на Луизу, которая, смеясь и откидывая со лба волосы, объясняла устройство мангала, и на Понтера, внимающего каждому её слову.

– Гмм, по большей части о религии, – ответила Мэри.

– Правда? – удивился Рубен уже своим собственным голосом.

– Ага, – сказала Мэри. Она, наконец, оторвала взгляд от сцены на террасе и посмотрела на Рубена. – Или, точнее, об отсутствии религии у неандертальцев.

– Но я думал, что у неандертальцев была религия, – сказал Рубен, доставая из шкафа несколько белых кореллевских тарелок[31]. – Культ пещерного медведя и всё такое.

Мэри покачала головой.

– Вы читали старые книжки. Сейчас это никто не воспринимает всерьёз.

– Правда?

– Точно. О, черепа пещерных медведей действительно находили в одной пещере, в которой жили неандертальцы. Но сейчас считается, что медведи попросту умерли в этой пещере, вероятно, во время спячки, а неандертальцы потом поселились в ней.

– Но разве черепа не были расставлены регулярным образом?

– Ну, – сказала Мэри, достав из ящика вилки и ножи и раскладывая их на столе, – тот, кто их нашёл, утверждал, что они лежали в каменных яслях или гробу. Но он не сделал ни одной фотографии, рабочие якобы уничтожили гроб, а две зарисовки, выполненные археологом, неким Белчером, полностью противоречат друг другу. Нет, скорее всего Белчер увидел то, что хотел увидеть.

– О, – сказал Рубен, роясь в холодильнике в поисках ингредиентов для салата. – А что насчёт захоронений неандертальцев вместе с вещами, которые усопшему могут понадобиться в следующей жизни? Разве это не зачатки религии?

– Это были бы зачатки, – сказала Мэри, – если бы неандертальцы действительно так делали. Но в местах, где живут на протяжении поколений, всегда накапливается мусор – кости, старые каменные инструменты и прочее. Те немногие вещи, которые были найдены захороненными вместе с неандертальцами, оказались таким мусором, который мог попасть в могилу случайно.

Рубен обрывал листья с огромного кочана латука.

– Но разве сам по себе обычай хоронить мёртвых не подразумевает веру в загробную жизнь?

Мэри оглядела кухню в поисках ещё чего-нибудь, с чем она могла бы помочь, но ничего не нашла.

– Возможно, – сказала она, – но так же возможно, что таким образом они просто избавлялись от трупов. Множество неандертальских трупов было найдено в скрюченной эмбриональной позе. Это может быть частью погребальной церемонии, но может также быть следствием желания того, кто копал могилы, сделать их поменьше размером. Трупы привлекают падальщиков, и кроме того, воняют, если их бросить валяться просто так.

Рубен нарезал зелень.

– Но… я читал, что неандертальцы будто бы были первыми детьми цветов.

Мэри засмеялась.

– Ах, да. Пещера Шанидар в Ираке, где трупы неандертальцев были засыпаны цветочной пыльцой.

– Точно, – сказал Рубен. – Словно их похоронили с цветочными гирляндами или вроде того.

– Простите, но этот миф тоже развеяли. Пыльца в могилах оказалась случайной интрузией, её туда занесли норные грызуны или вода, просачивавшаяся сквозь отложения.

– Но… минуточку! А как же неандертальская флейта! Это ж было на первых полосах всех газет.

– Да, – сказала Мэри. – Обнаружена Иваном Турком в Словении: трубчатая кость медведя с четырьмя отверстиями.

– Точно-точно. Флейта!

– Боюсь, что нет, – сказала Мэри, облокачиваясь на огромный двустворчатый холодильник. – Оказалось, что кость прокушена глодавшим её хищником – вероятно, волком. И, как это типично для газет, это открытие не попало на первые полосы.

– Это уж точно. Я об этом впервые слышу.

– Я была на том съезде Палеоантропологического общества в Сиэтле в девяносто восьмом, где Новелл и Чейз представили свою работу, дискредитирующую флейту. – Мэри помолчала. – Нет, всё действительно выглядит так, как будто до самого конца неандертальцы – по крайней мере, в нашей версии истории – не имели ничего, что мы могли бы назвать религией, да и просто культурой, если уж на то пошло. В позднейшие времена перед самым исчезновением наблюдается небольшое разнообразие изготовляемых или орудий, но большинство палеоантропологов считает, что неандертальцы пытались имитировать технику кроманьонцев, которые в то время уже жили по соседству. Кроманьонцы – это наши несомненные предки.

– Кстати, о кроманьонцах, – сказал Рубен, – что там слышно о скрещивании между неандертальцами и кроманьонцами? Я вроде читал о находке гибрида, кажется в 1998.

– Да, в Португалии; Эрик Тринкаус помешан на этой находке. Но видите ли, он физический антрополог, а я – генетик. Его теория всецело основывается на детском скелете, который, по его мнению, демонстрирует гибридные характеристики. Но у него нет черепа, а череп – это единственная часть скелета, по которой можно достоверно опознать неандертальца. По-моему, тот скелет мог принадлежать просто коренастому ребёнку.

– Хмм, – сказал Рубен. – Но знаете, я ведь встречал людей, которые выглядят довольно похоже на Понтера. Я имею в виду, обличьем, а не цветом. У восточноевропейцев, к примеру, часто большие носы и надбровные дуги заметнее. У них не может быть примеси неандертальских генов?

Мэри пожала плечами.

– Я знаю палеоантропологов, доказывающих, что так оно и есть. Но в целом пока неизвестно, могли ли люди нашего вида скрещиваться с неандертальцами.

– Ну, – сказал Рубен, – если вы и дальше будете проводить столько времени с Понтером, то, возможно, сумеете это выяснить.

Рубен стоял достаточно близко, и она хлопнула его ладонью по руке.

– Прекратите! – сказала она. Но поскольку она тут же отвернулась в сторону гостиной, Рубен не видел, что она улыбается от уха до уха.

* * *

Жасмель Кет появилась у дома Адекора около полудня. Адекор был удивлён и обрадован её приходом.

– Здравый день, – сказал он.

– И тебе того же, – ответила Жасмель, наклоняясь, чтобы почесать Побо за ухом.

– Хочешь есть? – спросил Адекор. – Мясо? Сок?

– Нет, не надо, – сказала Жасмель. – Я сегодня много читала на судебные темы. Ты не думал ещё о встречном иске?

– Встречном иске? – повторил Адекор. – Против кого?

– Против Даклар Болбай.

Адекор отвёл Жасмель в дом. Он уселся на стул, она взяла второй.

– В чём я её обвиню? – сказал Адекор. – Она мне ничего не сделала.

– Она помешала тебе скорбеть по утраченному партнёру…

– Да, – согласился Адекор. – Но это наверняка не преступление.

– Точно ли? – сказала Жасмель. – Что Кодекс Цивилизации говорит о вмешательстве в чужую жизнь?

– Много чего, – сказал Адекор.

– Я думаю о той части, в которой говорится, что «не должно потакать необоснованным нападкам; цивилизация функционирует благодаря тому, что мы используем всю её мощь против отдельного человека лишь в наиболее вопиющих случаях».

– Она обвинила меня в убийстве. Трудно придумать более «вопиющий» случай.

– Но у неё не было против тебя ни единой прямой улики, – сказала Жасмель. – Это делает её действия недостаточно необоснованными – вернее, таковыми их может посчитать арбитр.

Адекор покачал головой.

– Не думаю, что на Сард этот аргумент произведёт впечатление.

– Да, но Сард не может слушать встречный иск; таков закон. Ты будешь выступать перед другим арбитром.

– Правда? Тогда, возможно, стоило бы попробовать. Но… но моя цель не затянуть этот процесс, а поскорее его закончить, чтобы освободиться от судебного надзора и вернуться в лабораторию.

– О, я согласна, что выдвигать встречный иск тебе не стоит. Но предположение о том, что ты мог бы это сделать, возможно, помогло бы тебе добиться правды.

– Правды? Какой правды?

– Правды о том, почему Даклар так настойчиво тебя преследует.

– Так ты знаешь, почему? – спросил Адекор.

Жасмель опустила глаза.

– Я не знала до сегодняшнего дня, но…

– Но что?

– Я не могу тебе сказать. Если ты это узнаешь, то только от самой Даклар.

Глава 36

Рубен, Луиза, понтер и Мэри сидели вокруг стола у Рубена на кухне. Все, кроме Луизы, ели гамбургеры; перед Луизой стояла тарелка салата.

По-видимому, в мире Понтера было принято есть руками в перчатках. Понтер не любил пользоваться столовыми приборами, и гамбургер оказался приемлемым компромиссом. Он не ел булочку, но пользовался ею, как ухваткой: выдвигал мясо между её половинками и откусывал высунувшуюся часть.

– Стало быть, Понтер, – сказала Луиза, заводя разговор, – вы живёте один? Я имею в виду, в вашем мире.

Понтер покачал головой.

– Нет. Я жил с Адекором.

– Адекор, – повторила Мэри. – Так звали того, с кем вы вместе работали.

– Да, – сказал Понтер. – Но он также мой партнёр.

– В смысле, ваш бизнес-партнёр? – сказала Мэри.

– Ну, это тоже, я полагаю. Но он также мой «партнёр»; мы это так называем. Мы живём в одном доме.

– А, – сказала Мэри. – Вы соседи.

– Да.

– Вы делите расходы и обязанности.

– Да. И еду, и постель, и…

Мэри обозлилась на себя за то, как подпрыгнуло при этих словах её сердце. Она была знакома со многими геями; просто ей было привычнее, когда они выходили из шкафов[32], а не выпрыгивали из межпространственных порталов.

– Так вы гей! – воскликнула Луиза. – Круто!

– На самом деле дома я был счастливее[33], – ответил Понтер.

– Нет-нет-нет, – сказала Луиза. – Не счастливый. Гей. Гомосексуалист. – Би-ип. – Тот, кто вступает в сексуальные отношения с лицами того же пола: мужчина, который занимается сексом с другими мужчинами, или женщина, которая занимается сексом с другими женщинами.

Понтер выглядел более озадаченно, чем когда бы то ни было раньше.

– Невозможно заниматься сексом с представителем того же пола. Секс – это потенциально репродуктивный акт, который требует участия самца и самки.

– Ну, ладно, секс не в смысле полового акта, – сказала Луиза, – а в смысле интимного контакта, ну вы знаете – скажем так, нежное соприкасание… гениталий.

– О, – сказал Понтер. – Да. Мы с Адекором это делали.

– Вот это у нас и значит быть гомосексуалистом, – сказал Рубен. – Когда имеют подобные контакты только с представителями своего пола.

– Только? – удивлённо переспросил Понтер. – В смысле, исключительно? Нет-нет-нет. Адекор и я живём вместе, пока Двое Порознь, но когда Двое становятся Одним, мы, конечно же имели… Лу, как вы это назвали? – нежное соприкосновение гениталий каждый со своей женщиной… ну, в моём случае так было до того, как Класт, моя женщина, умерла.

– Ах, – сказала Мэри. – Вы бисексуал. – Би-ип. – Вы совершаете генитальные контакты как с мужчинами, так и с женщинами.

– Да.

– В вашем мире все такие? – спросила Луиза, вонзая вилку в горку салата. – Бисексуальные?

– Практически. – Понтер моргнул; до него, наконец, дошло. – Вы хотите сказать, что тут по-другому?

– О, да, – сказал Рубен. – По крайней мере, для большинства людей. То есть, конечно, среди нас есть какое количество бисексуалов и довольно много геев – гомосексуальных людей. Но подавляющее большинство гетеросексуальны. Это значит, что они вступают в интимную связь лишь с представителями противоположного пола.

– Как скучно, – сказал Понтер.

Луиза захихикала. Потом, успокоившись, сказала:

– И что же, у вас есть дети?

– Две дочери, – сказал Понтер, кивнув. – Жасмель и Мегамег.

– Красивые имена, – сказала Луиза.

Понтер погрустнел, очевидно, вспомнив, что, скорее всего, никогда больше их не увидит.

Рубен, очевидно, догадался об этом и попытался перевести разговор на менее личную тему.

– Так что это за Двое, которые становятся Одним, которых вы упомянули? О чем это вообще?

– В моём мире мужчины и женщины большую часть времени живут отдельно…

– Бинфорд! – воскликнула Мэри.

– Нет, это не так, – запротестовал Понтер.

– Нет-нет, это не ругательство, – объяснила Мэри. – Это имя человека. Льюис Бинфорд – антрополог, у которого была как раз такая теория: что неандертальские мужчины и женщины на нашей версии Земли жили отдельно друг от друга. Он сделал такой вывод по результатам раскопок в Комб-Греналь во Франции.

– Он был прав, – сказала Понтер. – Женщины живут в Центрах наших территорий, мужчины – на Окраинах. Но раз в месяц мы, мужчины, приходим в Центр и проводим четыре дня с женщинами; в это время, как мы говорим, «Двое становятся Одним».

– Фи-еста! – воскликнула Луиза, широко улыбаясь.

– Поразительно, – сказала Мэри.

– Это необходимо. Мы не производим еду так, как это делаете вы, поэтому должны держать численность населения под контролем.

Рубен посерьёзнел.

– Так эти «Двое становятся Одним» имеют какое-то отношение к контролю рождаемости?

Понтер кивнул.

– И к этому тоже. Дни встреч утверждаются Верховным Серым советом – собранием старейшин, нашим руководящим органом – так что обычно Двое становятся Одним, когда женщины неспособны зачать. Но когда приходит время произвести на свет новое поколение, даты сдвигаются, и мы встречаемся с женщинами тогда, когда шансы забеременеть максимальны.

– Господи, – сказала Мэри. – Целая планета на календарном методе. Ватикан будет от вас без ума. Но… но как это может работать? То есть, это что же, у всех женщин период – в смысле, менструация – наступает в одно и то же время?

Понтер моргнул.

– Конечно.

– Но как это воз… а, поняла. – Мэри улыбнулась. – Этот ваш нос – он ведь очень чувствительный, правда?

– Всегда считал его совершенно обычным.

– Но он наверняка гораздо чувствительнее наших. Носов, я имею в виду.

– Ну да, у вас носы действительно очень маленькие, – согласился Понтер. – Мне от них даже становится немного не по себе – всё время кажется, что вы сейчас задохнётесь. Хотя я заметил, что многие из вас дышат ртом, возможно, как раз поэтому.

– Мы всегда полагали, что неандертальцы эволюционировали, приспосабливаясь к условиям оледенения, – сказала Мэри. – Мы считали, что ваши большие носы позволяли вам увлажнять холодный воздух перед тем, как он попадёт в лёгкие.

– Наши учёные, которые изучают древних людей, считали точно так же, – сказал Понтер.

– С тех пор, как эволюция создала ваши носы, климат существенно потеплел, – сказала Мэри. – Но вы сохранили эту особенность, вероятно, по причине благоприятного побочного эффекта: большой нос – это ещё и более острый нюх.

– Более острый? – усомнился Понтер. – Ну, я, конечно, различаю запахи каждого из вас, и запах разных продуктов на кухне, и цветов во дворе, и той вонючей штуки, которую Рубен и Лу жгли в подвале, но…

– Понтер, – прервал его Рубен, – для нас вы вообще не пахнете.

– Правда?

– Правда. Нет, если я засуну нос к вам под мышку, то наверняка что-то учую, но в обычных обстоятельствах люди не различают запахов других людей.

– Как же вы находите друг друга в темноте?

– По голосу, – ответила Мэри.

– Очень необычно, – сказал Понтер.

– Но вы можете не только обнаружить чьё-то присутствие, правда ведь? – сказала Мэри. – В тот раз, когда вы странно на меня посмотрели. Вы ведь… – Мэри запнулась. Но Луиза – женщина, а Рубен – доктор, так что чего уж там. – Вы заметили, что у меня период, ведь так?

– Да.

Мэри кивнула.

– Даже женщины нашего вида, к примеру Луиза и я, если они живут вместе достаточно долго, могут синхронизировать свои менструальные циклы – а у нас обоняние, считай, отсутствует. Я думаю, что вполне возможно, чтобы все женщины жили по одному циклу.

– Никогда даже и не думал, что может быть по-другому, – сказал Понтер. – Меня очень удивило, когда я заметил, что у вас наступила менструация, а у Лу – нет.

Луиза нахмурилась, но ничего не сказала.

– Так, – сказал Рубен, – кто-нибудь хочет чего-нибудь ещё? Понтер, ещё кока-колы?

– Да, – сказал Понтер. – Спасибо.

Рубен поднялся.

– Вы знаете, что в этом напитке кофеин? – спросила Мэри. – Может вызвать привыкание.

– Не беспокойтесь, – ответил Понтер. – Я выпиваю всего семь или восемь баночек в день.

Луиза рассмеялась и снова принялась за салат.

Мэри откусила ещё кусочек гамбургера; кружок лука хрустнул на зубах.

– Но погодите, – торопливо сказала она сразу, как только проглотила. – Ведь это значит, что ваши женщины не скрывают овуляцию.

– Ну, она скрыта от глаз… – сказал Понтер.

– Да, но… знаете, я вела совместный курс с кафедрой женских исследований: «Биология доминирования в сексуальных отношениях». Мы предполагали, что скрытая овуляция – это ключевое свойство, благодаря которому самка получает постоянную заботу и защиту от самца. Ну, вы знаете: если вы не способны понять, когда самка фертильна, то лучше быть внимательным всё время, иначе станете рогоносцем.

Хак загудела.

– Рогоносцем, – повторила Мэри. – Это такая метафора. Означает мужчину, который тратит энергию и силы на выращивание детей, зачатых другим. Но в условиях скрытой овуляции…

Понтер оглушительно захохотал; Массивная грудная клетка и глубокая ротовая полость создавали басовитые громоподобные раскаты.

Мэри и Луиза недоумённо посмотрели на него.

– Что такого смешного? – спросил Рубен, ставя перед Понтером новую банку кока-колы.

Понтер поднял руку; он пытался перестать смеяться, но у него ничего не получалось. В уголках его глубоко сидящих глаз выступили слёзы, а обычно бледное лицо отчётливо покраснело.

Мэри, по-прежнему сидя за столом, положила руки на бёдра – и тут же смутилась своей реакции; в языке тела руки на бёдрах означали увеличение видимого размера с целью запугивания. Но Понтер был настолько кряжистей и мускулистее любой женщины, да и почти любого мужчины, что такая попытка выглядела смехотворной.

– Так что смешного? – спросила она.

– Простите, – сказал Понтер, приходя в себя. Своим невероятно длинным большим пальцем он вытер с глаз слёзы. – Просто у вашего народа иногда такое смешные идеи. – Он улыбнулся. – Говоря о скрытой овуляции, вы имеете в виду, что у человеческих женщин не она не сопровождается вздутием гениталий?

Мэри кивнула.

– Как у шимпанзе и бонобо, а также горилл и большинства других приматов.

– Но у людей вздутие гениталий пропало не для того, чтобы скрыть факт овуляции, – сказал Понтер. – Оно пропало тогда, когда перестало быть эффективно в качестве сигнала. Когда климат стал холоднее, и люди начали носить одежду. Такой тип визуальной сигнализации, базирующийся на напитывании тканей жидкостью, требует значительных энергозатрат; он потерял своё значение, когда мы начали укрывать свои тела шкурами животных. Но – по крайней мере, у моего народа – факт овуляции по-прежнему легко устанавливается с помощью обоняния.

– Вы можете учуять овуляцию так же, как и менструацию? – спросил Рубен.

– Связанные с нею… химические вещества.

– Феромоны, – подсказал Рубен.

Мэри медленно кивнула.

– Получается, – сказала она, скорее для себя, чем для Понтера, – что самцы могут удалиться на неделю и больше, не беспокоясь о том, что их самки забеременеют от кого-то другого.

– Точно так, – сказал Понтер. – Но не только это.

– Да? – сказала Мэри.

– Мы считаем, что причиной того, что наши предки-мужчины «уходили в лес» – думаю, у вас тоже должна быть похожая метафора – было то, что женщины становились весьма неприятны во время Последних Пяти.

– Последних Пяти? – переспросила Луиза.

– Последние пять дней месяца перед самым началом нового цикла.

– О, – догадался Рубен. – ПМС. Предменструальный синдром.

– Да, – сказал Понтер. – Но, конечно, это не настоящая причина. – Он слегка повёл плечами. – Моя дочь Жасмель изучает историю до начала отсчёта поколений, она мне объяснила. На самом деле было вот что. Мужчины постоянно дрались за доступ к женщинам. Но, как заметила Мэре, доступ к женщинам эволюционно значим только в течение той части каждого месяца, когда женщина может забеременеть. Поскольку циклы всех женщин синхронизированы, мужчины гораздо лучше ладили друг с другом, живя отдельно на протяжении большей части месяца, и появляясь всей толпой в критический для производства потомства период. Не женская раздражительность породила такое поведение, а мужская склонность к насилию.

Мэри кивнула. С тех пор, когда она вела тот курс, минули годы, но всё выглядело донельзя типично: мужчины создают проблемы и обвиняют в них женщин. Мэри не знала, встретится ли когда-нибудь хоть с одной женщиной из мира Понтера, но уже сейчас ощущала несомненное сродство со своими неандертальскими сёстрами.