Текст книги "Неандертальский параллакс. Трилогия"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава 28

Выражение морщинистого лица арбитра Сард недвусмысленно говорило: «Лучше б у вас было что-то стоящее».

– Хорошо, дитя, – сказала она Жасмель, стоящей рядом с Адекором в зале Совета. – Какое другое объяснение ты можешь дать исчезновению своего отца, кроме чьих-то злонамеренных действий?

Жасмель мгновение помолчала.

– Я бы с радостью рассказала вам, арбитр, но…

Сард уже не выглядела такой невозмутимой, как прежде.

– Да?

– Но, в общем, учёный Халд рассказал бы об этом лучше меня.

– Учёный Халд? – воскликнула Сард. – Вы предлагаете обвиняемому самому говорить за себя? – Она недоумённо покачала головой.

– Нет, – быстро сказала Жасмель, сообразив, что Сард может сейчас отвергнуть нелепую идею. – Нет, ничего такого. Просто он мог бы разъяснить некоторые детали технического характера: касающиеся квантовой физики и…

– Квантовой физики! – сказала Сард. – Какое отношение к данному делу может иметь квантовая физика?

– По сути, самое прямое, – сказала Жасмель. – И учёный Халд мог бы представить данную информацию более красноречиво… – она заметила, что Сард хмурится, -…и более сжато, чем я.

– Не может ли кто-нибудь другой предоставить эту информацию? – спросила Сард.

– Нет, арбитр, – ответила Жасмель. – То есть, в Эвсое есть женская группа, занятая подобными проблемами…

– В Эвсое! – громыхнула Сард, как будто речь шла об обратной стороне Луны. Она снова покачала головой. – Ладно, – сказала она. – Учёный Халд, приказываю вам быть кратким.

Адекор не был уверен, положено ли было ему встать, но сидеть на табурете он уже устал, так что поднялся на ноги.

– Спасибо, арбитр, – сказал он. – Я… э-э… я признателен за разрешение говорить, а не только отвечать на вопросы.

– Не дайте мне пожалеть о своей снисходительности, – ответила Сард. – Давайте, начинайте.

– Да, конечно, – сказал Адекор. – Проект, над которым работал Понтер Боддет и я, касался квантовых вычислений. Квантовый компьютер, согласно одной из интерпретаций, делает следующее: он контактирует с бесчисленными параллельными вселенными, в которых существует идентичный ему квантовый компьютер. И эти квантовые компьютеры одновременно решают различные части сложной математической задачи. Объединяя их вычислительные мощности мы получаем решение задачи очень быстро.

– Уверена, что это весьма интересно, – сказала Сард. – Но где связь с предполагаемой смертью Понтера?

– У меня есть основания полагать, достойный арбитр, что во время нашего последнего эксперимента мог возникнуть… в некотором роде, макроскопический проход в одну из этих вселенных, через который и прошёл Понтер, так что…

Даклар Болбай презрительно фыркнула; её примеру последовали многие из зрителей. Сард снова недоверчиво качала головой:

– Вы ждёте, что я поверю, будто учёный Боддет провалился в иную вселенную?

Теперь, когда арбитр высказала своё отношение к предложенной версии, зрители сочли, что можно больше не сдерживать своих чувств. Из разных мест зала послышался нескрываемый смех.

Адекор ощутил, как учащается его пульс, а пальцы сжимаются в кулаки – он знал, что это последнее, чего ему сейчас было бы нужно. Он ничего не мог поделать с тахикардией, но постепенно сумел заставить пальцы разжаться.

– Арбитр, – сказал он самым почтительным тоном, на какой был способен, – существование параллельных вселенных лежит в основе многих современных теорий квантовой физики, и…

– Тишина, – гаркнула Сард; её низкий голос заметался между стенами зала. – Учёный Халд, за все сотни месяцев моей работы арбитром я никогда не слышала настолько слабой отговорки. Вы считаете, что те, кто не посещал вашу хвалёную Академию Наук – невежды, которым можно запудрить мозги непонятными словами?

– Достойный арбитр, я…

– Замолчите, – сказала Сард. – Просто замолчите и сядьте.

Адекор глубоко вдохнул и задержал дыхание – так, как его учили тогда, 250 месяцев назад, когда он лечился после нападения на Понтера. Он медленно выпустил воздух, представляя себе, что вместе с ним из него вытекает ярость.

– Я сказала сядьте! – рыкнула Сард.

Адекор подчинился.

– Жасмель Кет! – сказала арбитр, обращая свой пылающий взор на дочь Понтера.

– Да, арбитр, – ответила Жасмель.

Арбитр тоже сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Дитя, – сказала она уже более спокойным тоном, – я знаю, что недавно от лейкемии умерла твоя мать. Я могу лишь вообразить, насколько несправедливым это казалось тебе и маленькой Мегамег. – Она улыбнулась сестре Жасмель; к существующим морщинам на её лице добавились новые. – И теперь, возможно, и ваш отец тоже мёртв, и снова то была не та неизбежная смерть, что ждёт в конце пути каждого из нас, но смерть, наступившая неожиданно, без предупреждения, в цветущем возрасте. Я могу понять, почему тебе так не хочется смириться с этим, что ты готова поверить любой чепухе…

– Это не так, арбитр, – сказала Жасмель.

– Не так? Ты в отчаянии ищешь что-то, за что можно держаться, последнюю призрачную надежду. Разве не так?

– Я… я так не думаю.

Сард кивнула.

– Потребуется время, чтобы принять то, что случилось с твоим отцом. Я знаю это. – Она она оглядела зал, и её взгляд остановился на Адекоре. – Хорошо, – сказала она. Потом сделала паузу, видимо, размышляя. – Хорошо, – повторила она. – Я готова вынести решение. Я считаю, что будет справедливым и приемлемым признать, что у нас имеется дело об убийстве, основанное на косвенных уликах, и посему приказываю вынести его на рассмотрение коллегии трёх арбитров, если только обвинитель не откажется от продолжения дела. – Теперь она смотрела на Болбай. – Вы желаете продолжить преследование обвиняемого от имени своей подопечной, малолетней Мегамег Бек?

Болбай кивнула.

– Да.

У Адекора упало сердце.

– Очень хорошо, – сказала Сард, заглядывая в свой планшет. – Трибунал будет созван в этом же зале через пять дней, 148/119/03. Вы, учёный Халд, останетесь до этого времени под судебным надзором. Вам понятно?

– Да, арбитр. Но если бы я мог спуститься в…

– Никаких «но», – оборвала его Сард. – И ещё одна вещь, учёный Халд. Я буду председательствовать на вашем процессе, и я буду инструктировать двух других арбитров. То, что от вашего имени говорит дочь понтера Боддета – это удачный ход, он добавил делу драматизма, но во второй раз такого эффекта вы не добьётесь. Поэтому искренне советую вам найти кого-то более подходящего, чтобы говорить за вас на трибунале.

Глава 29

К середине дня Рубен смог озвучить хорошие новости. Всё утро он общался по телефону и электронной почте с экспертами в Оттаве, Атланте и Виннипеге.

– Вы, должно быть, заметили, что Понтер не любит хлеб и молочные продукты, – сказал он, сидя в своей гостиной и прихлёбывая крепчайший эфиопский кофе, который, как обнаружила Мэри, он обожал.

– Да, – сказала Мэри, которая после душа чувствовала себя куда как комфортнее, несмотря даже на то, что пришлось одеться во вчерашнее. – Он любит мясо и свежие фрукты. Но к овощам, молоку и хлебу интереса не проявляет.

– Именно, – сказал Рубен. – И люди, с которым я общался, сказали, что это очень хорошо для нас.

– Почему? – спросила Мэри. Она терпеть не могла кофе, которым наслаждался Рубен; они заказали «Максвелл Хауз» и даже шоколадное молоко, но их доставят только к вечеру, вместе со свежей одеждой. Пока же она получала свою дозу кофеина из банки «кока-колы».

– Потому что, – ответил Рубен, – это говорит о том, что народ Понтера не занимается сельским хозяйством. То, что мне удалось узнать от Хак, это более-менее подтверждает. Население той версии Земли, похоже, значительно меньше, чем нашей. Как следствие, они не практикуют земледелие или скотоводство, по крайней мере, не в таких масштабах, в каких ими занимаемся мы в последние несколько тысяч лет.

– Я считала, что без этого невозможно поддерживать сколько-нибудь высокий уровень цивилизации, независимо от численности населения, – сказала Мэри.

Рубен кивнул.

– Жду не дождусь, когда Понтер сможет развёрнуто ответить на наши вопросы на эту тему. Так вот, мне сказали, что наши самые опасные болезни впервые появились как болезни домашних животных, которые потом перешли на человека. Корь, туберкулёз и оспа происходят от коров, грипп – от свиней и уток, коклюш – от свиней и собак.

Мэри нахмурилась. Заметила пролетающий за окном вертолёт – опять репортёры.

– Ну, если подумать, то так оно и есть.

– Более того, – сказал Рубен, – болезни наподобие чумы развиваются в основном в местах с высокой плотностью населения, где много потенциальных жертв. В малонаселённых местностях такие болезни, по-видимому, эволюционно нежизнеспособны: они убивают носителя прежде, чем он успевает заразить кого-то ещё.

– Да, думаю, это тоже верно, – сказала Мэри.

– Наверное, будет слишком радикальным упрощением считать, что раз общество Понтера не сельскохозяйственное, то это общество охотников и собирателей, – сказал Рубен. – Но это самый близкий известный нам аналог тому, что пытается описывать Хак. Общества охотников и собирателей действительно имеют значительно меньшую плотность населения, и в них и правда гораздо меньше болезней.

Мэри кивнула. Рубен продолжал:

– Как мне сказали, тот же самый принцип работал, когда в Америку явились первые европейцы. Первооткрыватели прибыли из густонаселённых аграрных обществ и кишели болезнетворными микробами. Местные жили не так плотно, и животноводство у них практически отсутствовало; они не знали чумы или других болезней, которые передались от животных к человеку. Именно поэтому от контакта пострадала в основном одна сторона.

– Я считала, что сифилис попал в Старый Свет из Нового, – сказала Мэри.

– Да, есть некоторые свидетельства в пользу такой версии, – согласился Рубен. Но хотя сифилис и правда впервые возник в Северной Америке, здесь он никогда не передавался половым путём. Лишь попав в Европу, он приспособился к такому способу распространения и стал одной из основных причин смертности. На самом деле эндемичная, невенерическая форма сифилиса встречается до сих пор, правда, в основном среди кочевников-бедуинов.

– Надо же!

– Истинная правда. Так что сифилис не опровергает картину одностороннего распространения эпидемических заболеваний, наоборот, его пример подтверждает тезис о том, что для эпидемий требуются социальные условия, типичные для перенаселённых цивилизаций.

Мэри некоторое время переваривала услышанное.

– Это значит, что вы, Луиза и я… нам, скорее всего, ничего не угрожает?

– Это выглядит весьма вероятным: Понтер страдает от чего-то, что подхватил здесь, но скорее всего не принёс с собой ничего, о чём следовало бы беспокоиться.

– А что будет с ним? Понтер поправится?

Рубен пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Я дал ему достаточно антибиотиков широкого спектра, чтобы одолеть большинство известных бактериальных инфекций, как Грам-негативных, так и Грам-позитивных. Однако вирусы не реагируют на антибиотики, и не существует такой вещи, как антивирусный препарат широкого спектра действия. Пока мы не установим, что у него действительно конкретная вирусная инфекция, накачивать его произвольными антивирусными средствами без толку – мы ему скорее навредим, чем поможем.

* * *

Эксгибиционисты хлынули на дотоле закрытую половину зала Совета и окружили Адекора плотной толпой, выкрикивая вопросы, которые разили его, словно копья – попавшего в засаду мамонта.

– Стал ли для вас неожиданностью вердикт арбитра Сард? – спрашивал Луласм.

– Кто будет говорить от вашего имени перед трибуналом? – требовал ответа Хауст.

– У вас сын 148-го поколения; достаточно ли он взрослый, чтобы осознавать последствия того, что может ждать вас – и его тоже? – спросил эксгибиционист, имени которого Адекор не знал, 147-й, передачи которого, должно быть, смотрела более молодая аудитория.

Эксгибиционисты набросились и на Жасмель.

– Жасмель Кет, какими теперь станут ваши отношения с Даклар Болбай?

– Вы правда верите, что ваш отец жив?

– Если трибунал осудит учёного Халда как убийцу, что вы будете чувствовать, зная, что защищали виновного?

Адекор чувствовал поднимающийся гнев, но он старался, старался, старался скрыть его. Он знал, что трансляции эксгибиционистов смотрит множество людей.

Жасмель наотрез отказалась отвечать на любые вопросы, и эксгибиционисты, наконец, оставили её в покое. Те, кто осаждал Адекора, тоже скоро насытились и мало-помалу очистили зал, оставив Жасмель и Адекора в гулком одиночестве. Жасмель на мгновение поймала взгляд Адекора, но тут же отвернулась. Адекор не знал, что ей сказать; он с лёгкостью читал настроение её отца, но в Жасмель было много и от Класт. Наконец, просто чтобы заполнить зияющую тишину, Адекор произнёс:

– Я знаю, ты сделала всё, что смогла.

Жасмель подняла глаза к потолку, к нарисованной на нём заре и укреплённому в центре хрономеру. Потом опустила голову и посмотрела на Адекора.

– Ты правда это сделал? – спросила она.

– Что? – сердце Адекора тяжело забилось. – Нет, конечно нет. Я люблю твоего отца.

Жасмель закрыла глаза.

– Я не знала, что ты уже пытался убить его.

– Я не пытался убить его. Я просто разозлился, вот и всё. Я думал, ты поняла это, думал…

– Ты думал, что раз я продолжала говорить от твоего имени, то на меня никак не повлияло то, что я видела? Это был мой отец! Я видела, как он выплёвывает собственные зубы!

– Это было очень давно, – сказал Адекор. – Я… я и не помнил, что тогда было столько… столько крови. Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. – Он помолчал – Жасмель, ты не понимаешь? Я люблю твоего отца; ему я обязан всем, что имею. После этого… инцидента… он мог обвинить меня; он мог добиться моей стерилизации. Но он не стал. Он понимал, что я был… и есть… нездоров, что иногда я неспособен сдерживать гнев. Тем, что я остался цел, я обязан исключительно ему; тем, что у меня есть сын, Даб, я обязан ему. Моим самым большим чувством по отношению к твоему отцу является благодарность. Я бы никогда не причинил ему вред. Я бы не смог.

– Возможно, ты устал быть у него в долгу.

– Это был не долг. Ты ещё молода, Жасмель, ни с кем не связана, но скоро будешь, я знаю. Между теми, кто любит, нет никаких долгов; они прощают друг друга и живут дальше.

– Люди не меняются, – сказала Жасмель.

– Нет, меняются. И твой отец это знал.

Жасмель долго молчала, потом заговорила снова:

– Кто в этот раз будет говорить от твоего имени?

Услышав этот вопрос от эксгибициониста, Адекор просто пропустил его мимо ушей. Но сейчас он всерьёз над ним задумался.

– Лурт была бы логичным выбором, – сказал он. – Она из 145-го, достаточно взрослая, чтобы арбитр отнёсся к ней уважительно. И она сказала, что сделает всё, чтобы помочь.

– Я надеюсь… – сказала Жасмель. Она сбилась и начала сначала. – Я надеюсь, что всё для тебя закончится хорошо.

– Спасибо. Что ты теперь планируешь делать?

Жасмель посмотрела прямо на Адекора.

– Сейчас, прямо сейчас, я хочу оказаться подальше от этого места… и от тебя.

Она повернулась и вышла из гнетущего зала Совета, и Адекор остался в нём один.

Глава 30

День пятый

Вторник, 6 августа

148/118/28

ПОИСК ПО НОВОСТЯМ

Ключевые слова: неандерталец

Исламский духовный лидер заявил, что так называемый неандерталец – неудачный продукт западных генетических экспериментов. Иранец Вилайят аль-Факих призывает канадское правительство признать, что Понтер Боддет – результат нечестивой и аморальной процедуры рекомбинирования ДНК…

На Оттаву оказывается давление с целью дать Понтеру Боддету канадское гражданство, и эта просьба исходит из весьма неожиданного источника. Президент США Джордж Буш попросил премьер-министра Жана Кретьена ускорить процесс, результатом которого было бы принятие Понтера Боддета в канадское гражданство. Понтер Боддет указал, что в своём мире он родился в местности, которая в нашем соответствует городу Садбери, Онтарио. «Если он родился в Канаде, – сказал Джордж Буш, – значит, он канадец».

Президент США продвигает идею выдачи Понтеру Боддету канадского паспорта для того, чтобы он мог беспрепятственно приехать в Соединённые Штаты после прекращения карантина; таким образом президент положил конец дебатам на Капитолийском холме по поводу того, может ли американская таможня допустить неандертальца в страну.

Часть 5 параграфа 4 канадского закона о гражданстве допускает широкое толкование, которым президент Буш предлагает воспользоваться: «С целью разрешения случаев особой и необычной сложности или в знак признания выдающихся заслуг перед Канадой Губернатор может, на своё усмотрение и вопреки другим положениям данного Закона, дать указание Министру наделить гражданством любое лицо…»

В Министерство здравоохранения Канады была подана интернет-петиция, подписанная более чем 10000 человек со всего мира с требованием поместить Понтера Боддета под бессрочный карантин…

«Инко» закончила сегодняшние торги двадцатидвухнедельным максимумом стоимости акций…

«Это медийный цирк, – заявил многолетний ротарианец из Садбери Берни Монкс. – Северное Онтарио не видело ничего подобного с 1934 года, когда в семье Дионн родилось пятеро близнецов…»

Понтер Боддет продолжает получать многочисленные предложения о работе. Лаборатория Базовых Исследований, принадлежащая японской компании «NNT», предложила ему пост директора их нового подразделения квантовых вычислений. «Майкрософт» и «IBM» также предложили ему контракты с весьма привлекательными условиями. Эм-Ай-Ти, КалТех и ещё восемь университетов пригласили его к себе преподавать. Поступают предложения от корпорации «RAND» и Гринписа. Нет никаких сведений о том, нашёл ли неандерталец привлекательными хоть какие-то из этих предложений…

Группа учёных из Франции выступила с заявлением о том, что, хотя Понтер Боддет и появился на нашей Земле в Канаде, он не мог родиться в этой стране, поскольку неандертальцы никогда не жили в Северной Америке. Поэтому, считают они, его нужно признать гражданином Франции, поскольку именно во Франции были найдены самые поздние останки неандертальцев…

Защитники гражданских прав по обеим сторонам границы осуждают принудительный карантин, которому был подвергнут так называемый человек неандертальский, утверждая, что нет никаких свидетельств того, что он представляет собой угрозу чьему бы то ни было здоровью…

Анализы крови возвращались отрицательными один за другим. То, что заразило Понтера, по-видимому, уже ослабло, и не было никаких следов того, что он может быть носителем чего-то опасного для человечества. И всё же ЛЦКЗ не торопилась отменять карантин.

Сегодня Понтер был одет в собственную рубаху, ту, в которой он прибыл на Землю. Федералы привезли для него небольшой гардероб из местного «Марка»[26], но эта одежда сидела на нём плохо; трудно подобрать готовую одежду для человека, который похож на слегка приплюснутого Мистера Вселенная[27].

Понтер – или, скорее, Хак – быстро улучшала свой английский. У компаньона не было звука «и» в предустановленном наборе для синтеза речи, но Хак записала, как Рубен и Мэри произносят его и проигрывала эти записи тогда, когда требовалось произнести английское слово с этим звуком. Однако было настолько непривычно слышать своё имя как «Мэр-и» – первая половина одним из голосов Хак, вторая – голосом Рубена или её собственным, что Мэри сказала компаньону не беспокоиться на этот счёт; в конце концов, и люди не всегда произносят её имя внятно, так что Хак может запросто это делать и дальше. Луиза также сказала Хак, что не имеет ничего против, если та будет называть её Лу.

Наконец, Хак заявила, что набрала достаточный словарный запас для содержательного общения. Да, сказала она, будут провалы и проблемы, но их можно решать по мере возникновения.

И вот, пока Рубен принимал по телефону очередную порцию результатов анализов, а Луиза, ярко выраженная сова, отсыпалась наверху, приняв предложение Понтера воспользоваться кроватью, когда он не спит, Мэри и Понтер устроились в гостиной, чтобы в первый раз поболтать по-настоящему. Понтер тихо сказал что-то на своём языке, а Хак воспроизвела его слова мужским голосом по-английски:

– Как хорошо поговорить.

У Мэри вырвался тихий нервный смешок. Она так страдала от невозможности общаться в Понтером, а теперь, когда они, наконец, могли разговаривать, она не могла придумать, что ему сказать.

– Да, – согласилась она. – Хорошо поговорить.

– Прекрасный день, – сказал Понтер, выглядывая в окно гостиной.

Мэри снова засмеялась, на этот раз от души. Разговоры о погоде – обычай, выходящий за пределы видовых границ.

– Да, очень, – сказала она.

И тут она поняла, что проблема не в том, что она не знала, что сказать Понтеру. Просто вопросов было столько, что она не знала, с чего начать. Понтер – учёный; он наверняка имеет понятие о том, что его народу известно о генетике, о разделении родов Homo и Pan, о…

Но нет. Нет. Понтер – человек; во-первых и главных он – человек, к тому же прошедший через серьёзную переделку. Наука может подождать. Сейчас они будут говорить о нём, о том, каково ему сейчас.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Мэри.

– Хорошо, – ответил голос переводчика.

Мэри улыбнулась.

– Я имею в виду, на самом деле. Как у вас дела на самом деле?

Понтер, казалось, заколебался, и Мэри подумала: интересно, разделяют ли неандертальские мужчины с человеческими нежелание говорить о своих чувствах. Но потом он выдохнул шумно и судорожно.

– Я напуган, – сказал он. – И скучаю по семье.

Мери вскинула брови.

– По семье?

– По дочерям. У меня две дочери, Жасмель Кет и Мегамег Бек.

Мэри немного опешила. Почему-то ей ни разу не пришло в голову, что у Понтера может быть семья?

– Старшей сейчас, – сказал Понтер, – я знаю, сколько месяцев, но вы вроде измеряете возраст в годах, нет? Старшей… Хак, посчитай!

– Жасмель девятнадцать лет, – прозвучал женский голос Хак, – Мегамег девять.

– О Боже, – сказала Мэри. – С ними всё будет в порядке? А их мать?

– Класт умерла два декамесяца назад, – сказал Понтер.

– Двадцать месяцев, – торопливо добавила Хак. – Один и восемь десятых года.

– Простите, – тихо сказала Мэри. Понтер слегка кивнул.

– Её клетки, её кровь – они изменились…

– Лейкемия, – подсказала термин Мэри.

– Я скучаю по ней каждый месяц, – сказал Понтер.

Должно быть, ошибка перевода, подумала Мэри; наверняка он хотел сказать, что скучает по жене каждый день.

– Потерять обоих родителей…

– Да, – сказал Понтер. – Конечно, Жасмель уже почти взрослая, так что…

– То есть, она может голосовать и всё такое? – спросила Мэри.

– Нет-нет-нет. Хак что-то неправильно подсчитала?

– Я совершенно уверена, что расчёты верны, – ответила Хак женским голосом.

– Жасмель слишком молода, чтобы голосовать, – сказал Понтер. – Я слишком молод, чтобы голосовать.

– И в каком же возрасте в вашем мире получают право голоса?

– Ты должен встретить по крайней мере 667-ю луну – две трети от традиционного тысячемесячного периода жизни.

Хак, по-видимому, не желая, чтобы её компетентность в области арифметике снова подвергали сомнению, быстро добавила:

– Право голоса получают в возрасте пятидесяти одного года; традиционная продолжительность жизни – семьдесят семь лет, хотя в наши дни многие живут гораздо дольше.

– Здесь, в Онтарио, люди получают право голосовать в восемнадцать, – сказала Мэри. – В смысле, лет.

– Восемнадцать! – воскликнул Понтер. – Это безумие.

– Я не знаю ни одного места, где бы этот возраст был больше двадцати одного года.

– Это многое объясняет в вашем мире, – сказал Понтер. – Мы не позволяем людям влиять на политику и принимать решения, пока они не накопят достаточно мудрости и жизненного опыта.

– Но если Жасмель не может голосовать, то чем в вашем мире взрослый отличается от подростка?

Понтер слегка двинул плечами.

– Полагаю, в моём мире эта разница не так значительна, как в вашем. Тем не менее, достигнув возраста 250 месяцев человек начинает сам нести юридическую ответственности за свои действия и находится на пороге обустройства собственного дома. – Он покачал головой. – Хотел бы я дать Жасмель и Мегамег знать, что я жив, что думаю о них. Даже если я никогда не смогу вернуться назад, я бы отдал всё, только бы передать им весточку.

– А вы действительно не сможете вернуться? – спросила Мэри.

– Не вижу, как. О, если бы здесь был построен квантовый компьютер, то условия, которые привели к моему… переносу сюда можно бы было попытаться повторить. Но я физик-теоретик; я имею лишь смутное представление о деталях внутреннего устройства квантового компьютера. Мой партёр, Адекор, в этом хорошо разбирается, но с ним никак не связаться.

– Должно быть, вы в отчаянии, – сказала Мэри.

– Простите, – ответил Понтер. – Я не хотел нагружать вас своими проблемами.

– Всё в порядке, – заверила его Мэри. – Можем ли мы… Можем ли мы вам как-то в этом помочь?

Понтер произнёс единственное короткое слово, прозвучавшее как-то по-особенному грустно.

– Нет, – перевела его Хак.

Мэри захотелось поднять ему настроение.

– Ну, хоть карантин должен уже скоро кончиться. Может быть, после того, как нас выпустят, вы сможете попутешествовать, посмотреть мир. Садбери – маленький город, но…

– Маленький? – Понтер выпучил от удивления глаза. – Но здесь же… даже не знаю, сколько… по меньшей мере несколько десятков тысяч жителей.

– В городской черте Садбери живёт 160000 человек, – сказала Мэри, которая полистала в гостинице путеводитель.

– Сто шестьдесят тысяч! – повторил Понтер. – И это маленький город? Вы, Мэре, приехали из другого места, да? Из другого города. Сколько людей живёт там?

– Собственно в городе Торонто – 2,4 миллиона; в агломерации – в зоне сплошной городской застройки с Торонто в центре – около 3,5 миллионов.

– Три с половиной миллиона? – изумлённо переспросил Понтер.

– Плюс-минус.

– Сколько всего людей?

– Во всём мире? – спросила Мэри.

– Да.

– Чуть больше шести миллиардов.

– Миллиард – это… тысяча раз по миллиону?

– Именно так, – ответила Мэри. – По крайней мере здесь, в Северной Америке. В Британии… ладно, забудьте. Да, миллиард – это тысяча миллионов.

Понтер осел в своём кресле.

– Это… это просто немыслимое количество людей.

Мэри подняла брови.

– А сколько людей живёт в вашем мире?

– Сто восемьдесят два миллиона, – ответил Понтер.

– Почему так мало? – спросила Мэри?

– Почему так много? – спросил Понтер.

– Я не знаю, – ответила Мэри. – Никогда не задумывалась.

– Вы не… в моём мире мы знаем, как предотвращать беременность. Возможно, я мог бы вас научить…

Мэри улыбнулась.

– У нас тоже есть для этого средства.

Понтер поднял бровь.

– Должно быть, наши работают лучше?

Мэри рассмеялась.

– Возможно.

– И вам хватает еды для шести миллиардов людей?

– Мы по большей части едим растения. Мы культивируем… – Раздался гудок; по соглашению с Хак, услышав слово, которого нет в базе данных и о значении которого она не смогла догадаться по контексту, она подавала звуковой сигнал. -…мы специально их выращиваем. Я заметила, что вам не нравится хлеб, – снова гудок, – э-э… еда, приготовленная из зерна, но хлеб, а также рис – это то, что ест большинство из нас.

– Вы кормите шесть миллиардов человек растениями?

– Э-э… не совсем, – сказала Мэри. – Примерно полмиллиарда человек испытывает нехватку еды.

– Это очень плохо, – сказал Понтер.

Мэри не могла не согласиться. Только тут она неожиданно для себя осознала, что до сих пор Понтер имел дело лишь с весьма облагороженным образом Земли. Он немного смотрел телевизор, но недостаточно для формирования целостной картины. Тем не менее, было похоже, что Понтеру действительно придётся провести остаток своей жизни на этой Земле. И ему нужно будет рассказать о войне, о преступности, о загрязнении, о рабстве – о кровавой полосе, тянущейся через всю историю человечества.

– Наш мир – непростое место, – сказала Мэри, как будто это оправдывало тот факт, что люди голодают.

– Да, я уже понял, – сказал Понтер. – У нас только один вид людей, хотя в прошлом их было больше. Но вас тут три или четыре вида.

Мэри недоумённо тряхнула головой.

– Что? – спросила она.

– Разные виды людей. Вы относитесь к одному виду, а Рубен, очевидно, к другому. А мужчина, который помогал меня спасать – это, по-видимому, какой-то третий вид.

Мэри улыбнулась.

– Нет, это не различные виды. У нас все люди тоже принадлежат к одному биологическому виду – Homo sapiens.

– И вы все способны скрещиваться? – спросил Понтер.

– Да, – ответила Мэри.

– И потомство не стерильно?

– Нет.

Понтер нахмурился.

– Вы – генетик, – сказал он, – не я, но… но… если все могут скрещиваться со всеми, то откуда такие различия? Разве люди не стали бы со временем похожими, демонстрируя смесь всех возможных черт?

Мэри шумно вздохнула. Она не хотела влезать в это болото на такой ранней стадии общения.

– Ну, в общем, в прошлом – не сейчас, вы понимаете, но… – она сглотнула. – То есть, и сейчас тоже, но в меньшей степени, люди разных рас… – гудок в другой тональности: известное слово в непонятном контексте, – люди с одним цветом кожи избегали… скрещивания с людьми с кожей другого цвета.

– Почему? – спросил Понтер. Простой вопрос; действительно, почему?

Мэри слабо пожала плечами.

– Разница в цвете изначально возникла из-за длительной географической изоляции популяций. Но после этого… после этого взаимодействие было затруднено невежеством, глупостью, ненавистью.

– Ненавистью, – повторил Понтер.

– Да, как ни грустно это признать. – Она снова пожала плечами. – В прошлом моего вида много такого, чем я не горжусь.

Понтер довольно долго молчал.

– Я думал над тем, что это за мир, – сказал он, наконец. – Я удивился, когда увидел изображения черепов в больнице. Я видел такие черепа раньше; в моём мире они известны лишь в виде ископаемых останков. Это было поразительно – увидеть во плоти то, с чем раньше был знаком лишь в виде костей.

Он снова замолчал, глядя на Мэри так, словно до сих пор дивился её внешности. Она смущённо поёрзала на стуле.

– Мы ничего не знали ни о цвете вашей кожи, – сказал Понтер, – ни о цвете волос. Наши… – гудок; гудком Хак также заменяла слова, для которых не могла найти английского эквивалента, – были бы поражены, узнав, насколько разными вы могли быть.

Мэри улыбнулась.

– Ну, не все эти различия природные, – сказала она. – Вот, к примеру, мои волосы на самом деле не такого цвета.

Понтера явно удивила это новость.

– И какого же тогда?

– Да такого, серовато-коричневого.

– И почему вы его изменили?

Мэри пожала плечами.

– Самовыражение, и… в общем, я сказала, что они серовато-коричневые, но на самом деле они больше серые, чем коричневые. Мне… как, как впрочем, и многим другим, не нравится такой цвет.

– У моего вида волосы становятся серыми с возрастом.