Текст книги "Триггеры (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 11

Расставшись с Дженис Фалькони, Эрик Редекоп пошёл в свой кабинет и надел шумоподавляющие наушники. Изначально он их купил, чтобы надевать во время долгих перелётов, но теперь пользовался ими и в больнице, когда ему нужно было поспать. Эрик любил спать на боку и поначалу думал, что в наушниках спать на боку с комфортом невозможно, однако в больнице нашлись специальные подушки в виде бублика, чтобы люди с переломами копчика или геморроями могли сидеть; в дырку посреди такой подушки отлично умещался и наушник.

Он отправился в комнату отдыха для персонала на первом этаже, включил наушники, выключил свет и улёгся на одну из коек. Он надеялся, что тут же уснёт, однако…

Однако его положение лёжа на боку, в полузародышевой позе, вызвало у него мысли о…

…о том, как он вот так же лежит рядом с мужчиной, отвернувшись от него, делая вид, что его тут нет, и…

И это был Тони Фалькони, муж Дженис. Она лежит так каждый вечер, пытаясь его игнорировать, надеясь, что он не станет её трогать, не станет инициатором девяностосекундной возни, которая являлась воплощением его идеи о сексе, после которой она так и останется неудовлетворённой.

Чёрт, чёрт, чёрт. Он не хочет ничего этого знать. Он понятия не имеет, что за чертовщина происходит, но…

Но всему этому должно быть разумное объяснение.

Он так устал – операция над президентом вымотала его.

Наушники делали своё дело – устраняли фоновые шумы больницы. Но на фоновый шум воспоминаний Дженис Фалькони они не оказывали влияния, и, похоже, ничто не способно было его прекратить.

Сьюзан Доусон пришлось присесть. Она знала Гордона Данбери много лет. В армии он служил снайпером в Афганистане и по возвращении в Штаты решил попытать счастья в Секретной Службе. Это означало прохождение десятинедельного курса подготовки по программе уголовного следователя в федеральном полицейском тренировочном центре в Глинко, штат Джорджия, а потом семнадцатинедельных курсов специальных агентов в центре Джеймса Дж. Роули неподалёку от Вашингтона.

Сьюзан познакомилась с Данбери в «Роули»; полевой агент каждые два месяца проводит там две недели, совершенствуя навыки. Он показался ей довольно приятным парнем, правда, совсем не пил. Он выглядел здоровяком, и у него было красивое лицо. Именно что было, подумала она; он упал в лифтовую шахту лицом вниз, и поэтому понадобилось так много времени, чтобы его опознать.

Она взглянула на агента Михелиса; он тоже знал Данбери. Он медленно качал головой из стороны в сторону, словно не в силах поверить новостям.

Президент Джеррисон лежал на спине; от капельниц к его руке тянулись трубки, узкие кислородные трубочки уходили в нос.

– Данбери, – сказал Джеррисон. – Не думаю, что знаком с ним.

– Вы обычно с ним не пересекались, сэр, – сказала Сьюзан. – Он был одним из снайперов, дежуривших на крыше Белого Дома.

– Бомба, – сказал Джеррисон.

Сьюзан кивнула.

– Да, весьма вероятно, что он её и заложил. У него был доступ к крыше Белого Дома – хотя как он протащил туда через все кордоны большой металлический предмет, я не знаю. – Она снова прислушалась к наушнику, затем сказала: – В общем, они посылают группу следователей к нему домой; посмотрим, что там найдётся.

На какое-то время воцарилась тишина, потом агент Михелис сказал:

– Это безумие.

Сьюзан посчитала, что он говорит о Данбери.

– Да. Думаешь, что знаешь человека…

– Я не об этом, – прервал её Михелис, – хотя это тоже безумие. Я про всю эту кутерьму с памятью.

– У тебя появились какие-то внешние воспоминания? – спросила Сьюзан.

– У меня? Нет.

– Воспоминания профессора Сингха приходят ко мне раз от раза всё легче и легче, – сказала Сьюзан. – Его телефон, предыдущие места работы. Я даже думаю, что если задумаюсь об этом достаточно глубоко, то смогу немного говорить по-пенджабски – не говоря уж про плохой канадский французский. – Она помолчала. – Почему зацепило меня и президента, а тебя не задело? Мы были довольно близко. Ты ведь находился прямо у входа в операционную, верно?

– Ага, – ответил Михелис.

– Ты отходил от операционной?

– Нет. Хотя… да, отходил в туалет. Собственно, я был там, когда погас свет.

– И ты оставался там, пока свет не включили?

– Ага. Это было совсем недолго.

– Да, недолго, – сказала Сьюзан. – Я, конечно, не учёный, но…

– «Погас свет»? – переспросил президент.

– Э-э… да, сэр. Когда взорвалась бомба в Белом Доме, был электромагнитный импульс – точно так же, как в Чикаго и Филадельфии. – Она повернулась к Михелису. – Каково расстояние от туалета до операционной?

– Полкоридора. Может, футов пятьдесят.

– Кто-нибудь сменил тебя у дверей операционной?

– Нет. Я просигналил Догерти, который располагался справа от меня, и Розенбауму, который был слева, что я на секунду покину пост; они были в зоне прямой видимости друг от друга, так что…

Сьюзан кивнула.

– Лаборатория Сингха находится более-менее над операционной. Так что эффект, вероятно, имеет ограниченный радиус – и ты в критический момент оказался вне его.

В комнату вошёл Сингх в сопровождении не кого иного как агента Догерти, которого Михелис только что упоминал.

– А вот это интересно, – сказала Сьюзан Сингху. – Я имею доступ к вашим воспоминаниям даже о недавних событиях, включая те, что произошли после броска напряжения.

– Правда? – удивился Сингх.

– Точно. Я знаю обо всём, что сейчас произошло между вами и рядовым Адамсом.

– Поразительно, – сказал Сингх. – Это означает, что мы имеем дело не просто с дампом памяти. Вы не просто получили копию моих воспоминаний в момент броска напряжения – вы остаётесь каким-то образом подключенной ко мне в режиме реального времени. – Он нахмурился, обдумывая этот факт.

– Однако то, что рядовой Адамс вам сейчас сказал, очень интересно, – продолжила Сьюзан. Она жестом позволила Сингху подойти ближе к президенту.

– Спасибо, – сказал Сингх, пересекая палату. – Мистер президент, те джентльмены, которых вы вспоминали играющими с вами в баскетбол: вы сказали, что одного из них зовут Ламарр. Пожалуйста, подумайте о нём – посмотрим, сможете ли вы вспомнить о нём ещё какие-то подробности.

Сет вскинул брови.

– О. Эхм. Да, Ламарр. Ламарр… э-э… – Президент помедлил, затем сказал: – Ламарр Браун.

– А цвет его кожи?

Он перевёл дух, потом сказал:

– Он… да, хорошо. Да, он чёрный. Теперь у меня в голове что-то типа его ментального образа. Чёрный… короткие волосы… золотая серьга… шрам над правым глазом.

– Над правым?

– Простите, с моей стороны над правым, а так над левым.

– Рядовой Адамс описал точно такого же человека и добавил ещё одну деталь. Что-то об улыбке Ламарра.

Президент нахмурился, вспоминая.

– Большая щель между двумя передними зубами. – Он помолчал. – Но… но я не… никогда не встречал…

– Нет, не встречали. А также вы не играете в баскетбол. – Сингх попытался немного разрядить обстановку. – Вообще-то это неправда, что белые не умеют прыгать, но вы, данный конкретный белый мужчина, из-за повреждённой ноги действительно не можете, верно?

– Да.

– И когда вы впервые вспоминали этого человека, вы видели его белым, – сказал Сингх. – Теперь вы видите его чёрным.

– Гмм… да.

– Мой пациент наверху, как вы, несомненно, уже догадались, афроамериканец. И, в отличие от вас, он знает, что все эти трое джентльменов также афроамериканцы.

Сет ничего не сказал. Сингх продолжил.

– Со всем уважением, мистер президент, давайте не будем пытаться избегать этого вопроса. Если я попрошу вас нарисовать человека – любого человека, среднего человека – вы, без сомнения, нарисуете лицо белого человека. Вам может быть интересно узнать, что хороший процент афроамериканцев, не говоря уже о сикхах вроде меня, также рисуют белое лицо: многие из них прекрасно осознают, что там, где они живут и работают, они составляют меньшинство. Ваш «человек по умолчанию» является белым, но мой пациент наверху вырос в Южном Централе Лос-Анджелеса в практически полностью чернокожем районе, и его «человек по умолчанию» – чёрный.

– И что? – спросил президент; Сьюзан показалось, что этот разговор ему немного неприятен.

– Смысл в том, – сказал Сингх, – что когда мы сохраняем воспоминания о людях, мы запоминаем лишь то, что отличает их от нашего типового представления. Вы сказали, что один из них был толст – и мой пациент описывает его так же. Но потом вы высказались в том смысле, что двое других худые, и я попросил вас пояснить. Если бы эти люди были реально тощими, эта деталь могла бы быть сохранена: худоба достойна упоминания, нормальная упитанность – нет. Точно так же для моего пациента цвет кожи его друзей не важен. И когда вы читаете его память, всё, что вы получаете – это то, что реально было сохранено: отличительные черты, такие, как щель между зубами Ламарра или шрам над его глазом, необычные детали одежды и так далее. И на основе этих скудных намёков ваш разум фабрикует остальную картинку.

– Фабрикует?

– Простите, мистер президент. Я хочу сказать – заполняет пробелы в воспоминаниях тем, что ваш мозг считает истиной. Видите ли, люди считают, что память человека подобна памяти компьютера: что где-то у вас в голове есть жёсткий диск или другое хранилище с безупречной и весьма детализированной записью всего, что вы видели или делали. Но это попросту не так. На самом деле ваш мозг сохраняет лишь те детали, что позволят ему восстановить событие, когда вы его станете вспоминать.

– Ну ладно, – сказала Сьюзан, глядя на Сингха. – И вы связаны с тем Люциусом Джоно, правильно – а он может оказаться тем, кто связан с президентом?

– Да.

– Что последнее вы о нём можете вспомнить?

– Трудно сказать, – ответил Сингх. – Нет, постойте. Он сейчас… или совсем недавно был внизу, в кафетерии, ел… э-э… чизбургер с беконом и луковыми колечками. – Он замолк. – Так вот каков бекон на вкус! В общем, это должно быть недавнее воспоминание, потому что он обсуждал уничтожение Белого Дома и электромагнитный импульс.

– Отлично, – сказала Сьюзан. – Я с ним поговорю. Если нам повезёт, то круг состоит из всего пяти человек.

Президент что-то сказал, но Сьюзан не расслышала. Она подошла ближе.

– Простите, сэр?

Он заговорил снова.

– Пока что нам сегодня не особо везло.

Она посмотрела в большое окно и увидела в небе дым.

– Да, сэр, так и есть.

Агент Секретной Службы Мэнни Чонг не узнал Гордона Данбери после его падения в лифтовую шахту; как сказала женщина-агент, заглянувшая туда первой, зрелище было весьма неприятное. Однако отпечатки пальцев Данбери уцелели, и по ним его личность быстро установили. Чонг был знаком с Гордо – так его обычно звали – довольно близко, по крайней мере, он так думал, хотя дома у него он никогда не бывал.

Теперь это упущение будет исправлено. Хотя охраняла президента Секретная Служба, расследованием покушений на него занималось ФБР. Однако двое агентов ФБР, которых послали обыскать дом Данбери, попросили Чонга, как знакомого с погибшим, их сопровождать. Гордо жил в часе езды от Округа Колумбия во Фредериксбурге, штат Вирджиния – достаточно далеко, чтобы не испытать воздействия электромагнитного импульса.

Не понадобилось много времени для того, чтобы найти то, что они искали. У Данбери был старенький компьютер производства «Gateway» с узким матовым LCD-монитором – монитор такого формата в наши дни и не достанешь. Оба были подключены к устройству бесперебойного питания. Он оставил компьютер включённым, с открытым документом MS Word. Документ гласил:

Мама,

Ты никогда не поймёшь, почему я это сделал, но я поступил правильно. Они не дадут мне уйти, но это неважно. Я теперь на небесах, получаю свою награду.

Благословен будь Господь.

Чонг огляделся; принтера в комнате не было.

– Он ожидал, что погибнет сегодня, – сказал он. – И знал, что мы это найдём.

Оба федеральных агента были белыми, но один – полный, а второй – худощавый. Полный сказал:

– Но он пытался бежать.

– Иначе его бы застрелили, – сказал Чонг. – Да, Гордо был снайпером, но ему противостояла бы толпа агентов Секретной службы; они бы без труда его уложили, и он это знал. После выстрела в президента он знал, что будет нейтрализован.

– Вы знали, что он был религиозен? – спросил худой федерал – его фамилия была Смит – указывая на светящиеся на экране слова.

– Нет, – ответил Чонг. – Он никогда об этом не упоминал.

– «Благословен будь Господь», – сказал Смит. – Странная манера хвалить Бога.

Чонг задумался, затем указал на компьютер.

– Вы позволите?

– Минуточку, – ответил более крупный из федералов, Кранц. Он сделал несколько фотографий компьютера в том виде, в каком они его нашли, и обработал клавиатуру в поисках отпечатков на случай, если предсмертную записку печатал не Данбери.

– О’кей, – сказал Кранц, когда закончил. – Но не изменяйте и не закрывайте файл.

– Нет-нет, – Чонг посмотрел на экран. Имя документа, показанное в строке заголовка, было «Мама» – а поскольку у документа было имя, то его уже сохраняли по крайней мере однажды. Он раскрыл меню «Файл», в котором в нижней части перечислялись недавно открытые документы, и выяснил, в какой папке документа «Мама» был сохранён. Потом он одновременно нажал кнопку «Windows» и «E», запустив Проводник, зашёл в эту папку и нашёл документ «Мама.bak».

– Предыдущая версия документа, – пояснил он федералам, – по состоянию перед последним сохранением. – Он щёлкнул по нему, и документ открылся.

– Вроде такой же, – сказал Смит, и тут же: – О!

И в самом деле, «О!», подумал Чонг. Было одно отличие: в одном-единственном слове, последнем слове документа. Вместо завершающей фразы «Благословен будь Господь» в более ранней редакции Гордон Данбери из Секретной Службы Соединённых Штатов написал: «Благословен будь Аллах».

Глава 12

Эрик Редекоп резко пробудился в комнате отдыха для персонала. Дверь открылась, и кто-то ещё вошёл, чтобы воспользоваться одной из коек. Он перекатился на спину, не убирая головы с подушки с дыркой, и уставился в потолок.

Эрик знал, что сновидения являются ключевым элементом процессов консолидации воспоминаний в мозгу – определения того, какие из событий дня были достаточно важны, чтобы сохранить их в долговременной памяти. Он помнил свой сон только тогда, когда, как сейчас, просыпался прямо посреди него. Но этот сон был…

Это было поразительней всего. Он никогда не мог вспомнить цветов в своих сновидениях. Он всегда считал, что это из-за того, что сновидения появились раньше, чем приматы обзавелись цветовым зрением. В конце концов, собаки видят сны, а они цветов не различают. Он читал об экспериментах, в которых собакам удаляли часть нервной системы, ответственной за сонный паралич – эффект, который не даёт двигаться наяву, когда видишь сон. Вполне ожидаемо оказалось, что собаки видят сны о беготне, прыганье и охоте.

Но он видел сон о… трудно сказать, о чём. Визуальный ряд был сюрреалистической мешаниной, но в ней присутствовали яркие цвета: алое платье, лазурное небо, некто с пронзительно изумрудными глазами, ещё кто-то с медно-рыжими волосами.

Он слышал, что у творческих людей гораздо более яркие сновидения, и, конечно же, Джен Фалькони сама нарисовала тигра, которого татуировщик тщательно нанёс ей на кожу. Должно быть, он сейчас занимался консолидацией её свежих воспоминаний, летя сквозь них так же, как летела она сама: Дженис и удивительный плот красочных снов.

Он открыл глаза и увидел низкорослую женщину-азиатку: Кристина Ли, анестезиолог, работавшая с Джеррисоном. Она что-то сказала, но он не расслышал; он снял с головы шумоподавляющие наушники.

– Что, простите?

– Извините, что разбудила, – сказала Кристина. – Кто бы мог подумать, что усыплять других людей – это так изматывает.

Эрик сплёл пальцы и подложил ладони под затылок.

– Да ничего, – сказал он.

– Мне просто надо немного прилечь, – извиняющимся тоном сказала Кристина.

– Без проблем, – ответил Эрик. Он по-прежнему чувствовал себя усталым, но был благодарен за вторжение; что угодно было лучше, чем вертящееся у него в голове безумие.

Кристина подошла к другой койке и села на край, обхватив голову руками.

– С вами всё в порядке? – спросил Эрик. Комната была тускло освещена, и он не мог разглядеть выражение её лица.

– Думаю, да, – ответила она.

Эрик отложил наушники и приподнял голову на сгибе руки.

– Кристина, вы сегодня отлично поработали.

– Что? – переспросила она. – А. Спасибо. Не в этом дело.

Она больше ничего не сказала, но через минуту снова заговорила.

– Вы знаете Дэвида Дженьюари?

Эрик, как смог, изобразил Петера Лорре[15]15
  Американский актёр венгерского происхождения, снимался в фильмах Хичкока. Приведённая цитата из фильма «Касабланка» (1942).


[Закрыть]:

– «Вы меня презираете, не так ли, Рик?»

Он надеялся на улыбку, но получил лишь кивок.

– Ага, он. Низенький пучеглазый человечек.

– И что?

– Я знаю его уже несколько лет, – сказала Кристина. – Хоть и не слишком хорошо. Но теперь я знаю о нём всякие разные вещи. Это словно…

Её голос утих. Эрик ощутил, как у него заколотилось сердце. Он хотел сказать «Словно вы читаете его воспоминания, верно?» Но он не мог этого сказать – это было безумие.

Кристина больше ничего не сказала, и Эрик просто смотрел на неё, не находя, что ответить. Ему казалось, что он сходит с ума, но… но…

Его осенило. Он бы настолько выбит из колеи своей встречей с сестрой Дженис Фалькони, что совершенно позабыл случившееся ранее. Но сейчас он вдруг вспомнил Никки, странную женщину, пристававшую к Юргену Стёрджессу. Она знала, как его зовут. Он сел на койке.

– Кристина?

Она всё ещё сидела, обхватив голову руками.

– Хммм?

– Происходит что-то очень странное.

Сьюзан Доусон вошла в круглый вестибюль с очень высокими потолками; люди со второго этажа могли видеть, кто входит в него и выходит. Разумеется, сейчас никто не входил и не выходил. Сьюзан перекинулась словом с охранником, который не давал никому проникнуть внутрь больницы, не показав документов, затем пересекла вестибюль в направлении кафетерия, проходя мимо ошеломлённых людей, безутешных людей и людей, напуганных до смерти.

Внутри кафетерий заполняли сотрудники больницы и посетители; на столах перед ними стояла еда, но почти никто не ел. Все вполголоса обсуждали последние новости. Она увидела, как мужчина утешает женщину, и другого мужчину, положившего голову на стол перед собой; похоже, он тоже плакал.

Первые двое, кого Сьюзан спросила о докторе Люциусе Джоно, его не знали, но третья, женщина с широко распахнутыми глазами и до сих пор толком не вышедшая из шока, указала на приземистого белого мужчину с рыжими волосами, сидящего за столом с тремя другими людьми; на всех были белые больничные халаты. Как Сингх и говорил, половинка чизбургера с беконом и бо́льшая часть луковых колечек всё ещё лежали на тарелке на стоящем перед Джоно коричневом подносе.

– Доктор Люциус Джоно? – спросила Сьюзан, подходя к столу. Она вытащила свой жетон. – Сьюзан Доусон, Секретная Служба. Я могу переговорить с вами наедине?

Джоно вскинул брови – ему стоило бы их подстричь, подумала Сьюзан; они выглядели как оранжевые гусеницы после электрошоковой терапии. Он запихал в рот ещё несколько луковых колечек, извинился перед коллегами и встал.

– Что случилось?

– Сюда, пожалуйста, – сказала Сьюзан. Она провела его через вестибюль, мимо охранника и внутрь больничного здания. На лифте они поднялись на третий этаж. Сьюзан решила реквизировать для своих целей кабинет доктора Сингха – в конце концов, как безумно это ни звучит, она его отлично знает и, к примеру, не будет тратить много времени на поиск скрепок. Когда они пришли туда, она уселась за вычурный стол доктора Сингха и жестом предложила Джоно занять второе кресло.

Она помедлила, не вполне уверенная, как сформулировать абсурдные вопросы, которые должна была задать. Наконец, она решила пойти напролом.

– Здесь, в больнице, происходит нечто странное, связанное с памятью и воспоминаниями, и…

– Вы хотите сказать, что это не только у меня? – прервал её Джоно с выражением облегчения на лице.

– Не только, – ответила Сьюзан. – Расскажите мне о том, что вы испытали.

– Это словно… Господи, это словно я знаю массу вещей, которых не должен знать, типа… гмм… где вы живёте?

Сьюзан этот вопрос застал врасплох, но она ответила.

– В Кенилворте.

– Интересный райончик, – тут же отозвался он. – Средняя цена дома за последний квартал $233000. Несколько замечательных старых домов, хотя в таких обычно не бывает ванны – но я знаю несколько с отлично сделанной перепланировкой.

– О чём вы говорите? – спросила Сьюзан.

– Недвижимость, – сказал Джоно. – Словно я вдруг стал знать всё о недвижимости. А я никогда о ней ничего не знал. Я переехал сюда пять лет назад – съехался с женщиной, с которой мы долгое время переписывались; у неё уже был здесь дом. Я никогда не покупал дом в этой части мира, но я знаю все районы, средние цены продаж и прочее, не говоря уж о целой куче уловок для обеспечения успешной продажи.

– Что вы знаете о президенте Соединённых Штатов? – спросила Сьюзан.

– В медицинском смысле? – переспросил Джоно. – Сейчас, разумеется, весьма немало. Для мужчины его возраста он находится в отличной форме.

– Нет, я имею в виду личную информацию.

– То, что каждый знает, полагаю. Появился из ниоткуда и выиграл республиканскую номинацию. Любит спортивную рыбалку. И всё такое прочее.

– Ничего более интимного?

– Не уверен, что понимаю, куда вы клоните.

– Знаете ли вы, к примеру, дату рождения его жены?

– Первой Леди? Без понятия.

– Или в какой школе он учился?

– Нет.

Сьюзан кивнула.

– Хорошо. Скажите: откуда, по-вашему, взялась у вас в голове вся эта информация о недвижимости?

– Я всё время об этом думаю. Правда, с момента окончания операции Джеррисона у меня было мало возможностей этим заняться. Но…

– Но?

– Ну, эта женщина, которую я знаю…

– Да?

– Я знаю её. Я знаю о ней всё, но я её не знаю. – Судя по гримасе на веснушчатом лице Джоно ясно понимал, как нелепо это звучит. – То есть, судя по всему я её знаю, но я уверен, что мы с ней никогда не встречались. Агент по недвижимости.

– Её имя?

– Никки Ван Хаузен, – сказал Джоно. – Полностью Николя, но все зовут её Никки. С двумя «к».

– И она здесь, в больнице? Пациентка?

– Не пациентка. О! По крайней мере, не с самого начала.

– В смысле?

– Они пришла сюда повидаться с братом, но потом они её заперли.

– Где?

– В психиатрическом отделении.

– Где это?

Он рассказал, и она направилась туда. Когда она подходила к главному входу, с другой стороны появился худой лысый мужчина в докторском халате. Сьюзан всегда пристально наблюдала за своим окружением и обычно читала имена на бэджах; имя этого типа оказалось «Э. Редекоп, M.D.» Она не узнала его в лицо – потому что, как она внезапно осознала, она никогда его не видела – только глаза, да и те на расстоянии.

– Вы Эрик Редекоп.

Он вскинул брови.

– Боже, опять!

– Простите?

– Вы простите. Просто вы – вторая, кто меня сегодня узнаёт и кого я вижу впервые.

– На самом деле, – сказала Сьюзан, – я просто прочитала ваш бэджик – а доктор Гриффин сказал мне ваше полное имя. Я Сьюзан Доусон, старший агент Секретной Службы. Я видела, как вы сегодня спасали президента. – Она сделала паузу, пытаясь придумать, что ещё сказать, но в голову не пришло ничего лучшего, чем «спасибо».

– Не за что, – ответил Редекоп с видом некоторого облегчения.

Работа Сьюзан состояла в том, чтобы замечать вещи, которые находятся не на своём месте.

– Что хирург делает в психиатрическом отделении?

Красивое лицо Редекопа несколько мгновений оставалось неподвижным, словно он задумался о том, что – и сколько – можно рассказать. Потом он слегка пожал плечами.

– Ну, как я и сказал. Сегодня меня уже узнавала женщина, которую я видел впервые. Она была весьма расстроена.

– Дайте угадаю, – сказала Сьюзан. – Никки Ван Хаузен, верно?

Редекоп был поражён.

– Я не знаю её фамилии, но зовут её Никки, всё верно.

– Идёмте со мной.

Агент Секретной Службы Дирк Дженкинс выскользнул из толпы собратьев-агентов, заполнившей внутренние помещения Мемориала Линкольна. Он спустился по широкой мраморной лестнице и обошёл его сзади. Лишь три тысячи человек пришли сегодня послушать речь Джеррисона, но теперь, когда его подстрелили, в эту часть Молла ринулись новые тысячи в надежде увидеть место покушения; и ещё большая толпа народу стекалась поглазеть на руины Белого Дома: лемминги, очертя голову стремящиеся в пустоту и прах, к концу истории.

Дженкс быстрым шагом дошёл до ближайшего шоссе и поймал такси, только что высадившее двух человек. Он велел водителю отвезти его в аэропорт «Рейган», в четырёх километрах отсюда в штате Виргиния.

– О, – сказал водитель, – а вы были здесь раньше? Видели парня, который стрелял в Джеррисона?

– Нет.

– А Белый Дом? Видели, как он взорвался? Господи Иисусе!

Дженкс покачал головой, и водитель, наконец, замолк. Шоссе практически стояло – дорога до аэропорта, похоже, займёт уйму времени. Дженкинс бросил обеспокоенный взгляд вправо от машины и увидел Мемориал Джефферсона – как он думал, в последний раз в своей жизни.