Текст книги "Триггеры (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 36

Сьюзан Доусон продолжала сидеть в лаборатории Сингха, обхватив голову руками. То, что она сделала всё правильно, было неважно; она не могла прогнать этот образ – её собственное воспоминание – из головы: пуля, ударяющая в голову Джоша Латимера, фонтан крови, и его тело, падающее на пол.

Она, разумеется, изучала во время учёбы фильм Запрудера – включая кадры, которые обычно не показывают, с развороченной пулей головой Кеннеди. Она помнила слова инструктора в «Роули» о том, что Кеннеди, по большому счёту, убило невезение. Первый, не смертельный выстрел Освальда должен был толкнуть Кеннеди вперёд, с линии огня засевшего в книгохранилище Освальда, однако спинной корсет, который был на нём надет, удержал Кеннеди в вертикальном положении, позволив Освальду сделать второй, смертельный выстрел.

Она всегда вспоминала то зернистое изображение, но это – это! – было гораздо более натуральным, с яркими цветами, оглушительным звуком, запахом пороха и отдачей от выстрела. Она была готова получить пулю, защищая Джеррисона – она правда была к этому готова. Но убить кого-то самой оказалось совсем другим делом. Она не могла заставить себя принять участие в разворачивавшейся вокруг неё дискуссии, но она слушала.

– Вы не просто читали его память, – только что сказал Сингх Дженис Фалькони. – Вы читали его мысли.

– Но почему? – спросил Редекоп. – Интенсивность ощущений?

Сьюзан подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть фирменное Сингхово пожатие плечами.

– Может быть. Но это вызывает опасение совершенно нового уровня. Миссис Фалькони, к счастью, не пострадала – но могла. Если бы она в этот момент вела машину или даже просто поднималась по лестнице, то могла бы погибнуть.

Погибнуть.

Сьюзан снова вспомнила, как её пистолет выстрелил, как плеснула кровь Латимера, как разлетелись кусочки его черепа – и подумала о его глазах. Движущихся, следящих, живых в течение нескольких секунд, словно глаза отрубленных гильотиной голов французов, глядящие на своих палачей.

– К сожалению, – продолжал Сингх, – мы также узнали кое-что ещё. Я надеялся, что наш круг напоминает ёлочную гирлянду – если одна лампочка перегорает, вся гирлянда гаснет, и все сцепки памяти разрываются.

Сьюзан на мгновение задумалась, откуда сикх может знать про ёлочные гирлянды.

– Но этого не произошло, – сказала она.

– Нет, – ответил Сингх. – Я по-прежнему читаю мистера Джоно, и, как я понимаю, вы, агент Доусон, по-прежнему читаете меня.

Сьюзан сосредоточилась; на завтрак Сингх съел два сваренных вкрутую яйца; он, как она внезапно узнала, всегда держал несколько штук вон в том маленьком холодильнике.

– Да.

– И, доктор Редекоп, вы по-прежнему имеете доступ к памяти миссис Фалькони?

Эрик склонил голову набок, затем сказал:

– Да. Без проблем. Всё в точности так же, как и раньше. – Он повернулся к Дженис – как показалось Сьюзан, ему только что пришла в голову какая-то мысль. – Но в самом конце ты получала воспоминания Латимера в реальном времени.

– Да, – сказала Дженис.

– Очевидно, что для Латимера это было очень травмирующее переживание, – сказал Эрик, – но… агент Доусон, простите, я не знаю насчёт людей вашего рода занятий, но…

– Я знаю, – сказал Сингх, по-видимому, сообразив, куда Эрик клонит. – Я провожу бо́льшую часть своего времени, работая с людьми, которым пришлось убивать – даже если это было их работой, частью их рода деятельности. – Он посмотрел на Сьюзан. – Это нелегко, правда?

Сьюзан не нашла, что ответить и лишь кивнула.

– Какова обычная процедура в случае подобного инцидента?

– Куча бумаг, – ответила Сьюзан. – Формы, рапорты.

– Консультации психолога?

Это уж обязательно.

– Да.

– Судя по вашему виду, агент Доусон, убийство Латимера, очевидно, для вас также стало травмирующим переживанием.

Сьюзан сделала глубокий вдох, взглянула на каждого из них по очереди, затем выдохнула.

– Это было ужасно.

– Не сомневаюсь, – сочувственным тоном согласился Сингх. – Не сомневаюсь. Вы поняли, к чему мы ведём?

Она покачала головой.

– Дело вот в чём, – сказал Эрик. – Если этот эпизод вас так травмировал, то, возможно, тот, кто связан с вами, также начал читать вашу память – ваши мысли – в реальном времени.

Ранджип Сингх вошёл в палату первый; за ним следовали Эрик Редекоп и Дженис Фалькони; Сьюзан замыкала процессию, но задержалась, чтобы ответить на вызов по рации.

– Привет, Кадим, – сказал Ранджип.

– Привет, гуру, – ответил Кадим.

– Это Дженис Фалькони; она медсестра. А это доктор Редекоп.

– Ещё один исследователь памяти?

– Нет, я хирург, – сказал Эрик, – но… – Он замолчал, увидев, как глаза Кадима наполняются ужасом.

Ранджип резко обернулся посмотреть, на что уставился Кадим. Это была агент Доусон, каторая как раз только что вошла в комнату.

– Господи, Сью. – сказал Кадим. – Вы пристрелили того ублюдка?

Она кивнула, но ничего не сказала.

– Ты лишь сейчас это вспомнил? – спросил Ранджип. – Это воспоминание всплыло лишь сейчас?

– Да, – ответил Кадим. Ранджип посмотрел на Эрика; идея была очень интересная, но…

– Опять, – добавил Кадим.

– Опять? – тут же переспросил Ранджип, снова глядя на Кадима.

– Да.

– Когда ты об этом вспомнил впервые?

– Какое-то время назад.

– Когда?

– Не знаю.

– В какой комнате ты был, когда об этом вспомнил?

– В этой.

– А в котором часу ты сюда пришёл?

– Я не знаю. А это важно?

– Да, – ответил Ранджип. – Что-нибудь может тебе помочь определить время, когда к тебе пришло то воспоминание?

– Например?

– Ты смотрел на часы? – спросил Эрик.

Кадим развёл руками, указывая на стены – здесь не было часов.

– Какие-нибудь телефонные звонки? – спросила Дженис.

– Точно! – воскликнул Кадим. – Точно, когда вы про это заговорили, я вспомнил – это было сразу после того, как я позвонил Кристе. – Он вытащил свой телефон и пробежался пальцами по сенсорному экрану. – Звонок длился три минуты двадцать секунд и, – ещё одно прикосновение к экрану, – начался в 12:03.

Ранджип нахмурился.

– И через какое время после этого пришло воспоминание о… о том, что сделала агент Доусон?

– Через пару минут.

– Это не могло быть всего через пару минут, – сказал Эрик, глядя на Дженис. – Если только мы не мы теперь не говорим о предвидении.

– А могло пройти больше? – спросил Ранджип. – Скажем, десять минут?

– Вполне, – сказал Кадим.

– Или двадцать?

– Может быть. Я так думаю.

– Тридцать?

– Не, не так долго.

– Как это воспоминание началось? – спросил Ранджип.

– Что?

Ранджип задумался. Он знал об опасности наведённых воспоминаний, но ему требовалось докопаться до сути.

– Что было первое, что ты вспомнил? Как агент Доусон врывается в палату? Как она обнаружила человека, захватившего заложника? Её попытка уговорить его не делать того, что он собирался сделать?

Кадим покачал головой.

– Нет, ничего такого я не помню – вернее, не помнил тогда; сейчас-то, когда вы про это сказали… – Он сочувственно посмотрел на Сьюзан. – Сью, вы отлично держались; вашей вины тут нет.

– Но в первый раз? – не отставал Ранджип. – Какой образ возник у тебя в голове первым?

Кадим содрогнулся.

– Как агент Доусон нажимает на спуск.

Эрик и Ранджип переглянулись.

– Вот так, – сказал Ранджип. – Одновремённость – два разума соединяются в момент кризиса.

– Но всё это и началось с момента кризиса, – сказал Эрик. – С электромагнитного импульса, когда был уничтожен Белый Дом. Что будет, если случится ещё один кризис, который окажет воздействие на всех нас одновременно?

Ранджип пожал плечами.

– Это очень хороший вопрос.

Глава 37

Сьюзан Доусон и Марк Гриффин мобилизовали троих больничных психологов для того, чтобы рассказать подвергшимся воздействию людям об опасной возможности возникновения сцепки в реальном времени в кризисный момент, с вероятными тяжёлыми последствиями. С теми, кто ещё оставался в больнице, психологи говорили лично, тем, кто ушёл – звонили.

Тем временем Ранджип Сингх заказал для Дженис Фалькони МРТ-сканирование, но не обнаружил у неё в мозгу ничего необычного; как бы ни была сильна боль, которую она позаимствовала из разума умирающего Джоша Латимера, в её собственном мозгу она, по-видимому, никаких постоянных изменений не вызвала.

Затем он поместил доктора Эрика Редекопа во второй МРТ-сканер, чтобы посмотреть, нет ли в его мозгу какой-нибудь необычной активности, когда он вспоминает то, что помнит Дженис. Было бы интересно увидеть, что одновременно активизируются соответствующие участки в, скажем, правой височной доле – но ничего такого не происходило. Это лишь укрепило представление о том, что сценка памяти и правда базируется на квантовой спутанности – царство которой недоступно для разрешающей способности МРТ-сканеров.

Он также заказал МРТ для Кадима Адамса. Рядового сканировали непосредственно перед началом процедуры Ранджипа. Неудачная попытка стереть некоторые его воспоминания не должна была произвести в мозгу Кадима никаких изменений, которые способен заметить МРТ-сканер, но Ранджип хотел проверить, есть ли там структурные изменения, которые можно бы было отнести на счёт сцепки памяти. И снова результат был отрицательный – между его старым МРТ и новым не было никакой заметной разницы.

Но всё-таки что-то изменилось.

Когда Кадим выехал из камеры сканера, он посмотрел на Ранджипа и МРТ-техника и сказал:

– Сью со Старателем.

Ранджип немного склонил голову набок; он никогда раньше не слышал, чтобы Кадим называл президента кодовым именем.

– И?

– Она со Старателем прямо сейчас, – сказал он.

– Вероятно, – сказал Ранджип.

– Я это вижу, – сказал Кадим. – Его. Его палату. Я вижу это прямо сейчас.

– Вместо меня? – спросил Ранджип.

– Нет, гуру, вас я тоже вижу. Вас более ясно, но я также вижу… я также вижу то, что видит она. Словно фотка с двойной экспозицией или остаточное изображение – что-то такое.

– Наложенное на то, что видишь ты?

– Ага.

– Как долго это продолжается?

– Я не знаю. Недолго. Изображение слабое, как я сказал. Внутри машины я не мог его разглядеть, но здесь, лёжа на спине и глядя в потолок – здесь ведь чисто белый потолок, видите? – Он поднял руку; Ранджип взглянул на потолок и согласно кивнул. – Так что моё собственное зрение почти ничего не показывает, и я могу – чёрт, вот ведь странно – я могу увидеть то, что видит она – тускло, призрачно, но вполне ясно.

– Воспоминания содержат мало визуальной информации, – сказал Ранджип.

– Это не воспоминания, гуру. Я могу прыгать по её памяти как хочу. Что она ела вчера на ужин? Гамбургер без булочки в кафетерии в вестибюле. Что ела на обед? Протеиновый батончик. Куда пошла после ужина? В женский туалет рядом с вестибюлем – что-то попало ей в глаз, и она довольно долго с ним возилась. Я могу вспоминать эти вещи вразброс, в любом порядке. Это же больше похоже на кино: я не могу его ни прокрутить вперёд, ни вернуть назад, ничего.

– И всё это с её точки зрения? Ты уверен?

– Ага. Старатель только что спросил: «Есть новости по делу, которое мы обсуждали ранее?»

– Ты также и слышишь, что она слышит?

– Если вокруг тихо. Слышно реально плохо – ну, вроде как когда включил айпод, а наушники не надел. Слышишь тихую музыку и думаешь – чёрт возьми, откуда она идёт? Что-то вроде того. Мы сейчас разговариваем – мы с вами – так что я не могу разобрать их речь, и когда я смотрю на вас или на всю эту технику, то фон получается слишком сложный и разнообразный, чтобы я мог нормально видеть то, что видит она, но если сосредоточиться, то можно что-то разобрать.

Оператор МРТ – миниатюрная женщина с ярко-рыжими волосами – заговорила.

– Это типа как плавунцы?

Кадим нахмурился.

– Кто?

– Они есть у многих людей, – сказала оператор. – Кусочки мусора в стекловидном теле глаза; ты их видишь, когда смотришь на чистое голубое небо или на лист белой бумаги или что-то такое, но бо́льшую часть времени не замечаешь.

– Да, – согласился Кадим. – Что-то вроде. Но гораздо чётче. – Он снова посмотрел на потолок. – Я вижу Старателя прямо сейчас – он как будто смотрит прямо на меня, и у него больше нет той дыхательной штуки в носу.

– Ты просто получаешь её сенсорный поток, – спросил Ранджип, – или ты также читаешь мысли агента Доусон?

– Трудно сказать. Есть какие-то слова, исходящие явно не от Старателя. Но я их не слышу – и они идут не равномерным потоком. Но да, это, должно быть, Сью. «Проверить с Дэррилом» «какой-то-сякой-то доступ по карте». Обрывки, но я их слышу.

– Погоди-ка минутку, – сказал Ранджип. Рядом стояла каталка. Он растянулся на ней, подумав – уже не в первый раз – о том, как хорошо иметь тюрбан в качестве портативной подушки. Он посмотрел в тот же белый потолок, что и Кадим, и попытался различить неясные образы жизни Люциуса Джоно – не воспоминания рыжеволосого хирурга, а то, что сам Джоно в данный момент видит. Он также напряг слух, пытаясь расслышать звуки, которые в данный момент мог слышать Джоно. Конечно, была вероятность того, что Джоно спит, хотя уже было хорошо за полдень, но…

Ничего. Вообще ничего. Ранджип слез с каталки.

– Вздремнули, гуру?

– Просто попытался выяснить, не работает ли моя сцепка таким же образом. Похоже, нет. И всё же давай-ка проверим. – Он вытащил свой «блэкберри» и крошечные наушники к нему, затем перешёл на другой край комнаты, достаточно далеко, чтобы Кадим не смог услышать, что говорится в наушниках. Затем он набрал номер.

– Агент Доусон. Это Ранджип. Вы можете говорить?

– Да.

– Вы с президентом Джеррисоном?

– Да.

– Скажите: на нём по-прежнему надет респиратор?

– Нет, его убрали около часа назад.

Ранджип почувствовал, как у него чаще забилось сердце. Это, однако, всё ещё не доказывало ничего, кроме того, что Кадим имеет доступ к памяти агента Доусон, как и раньше.

– Мне нужна ваша помощь в небольшом эксперименте.

– Хорошо, – сказала Сьюзан. – Две секунды. – Он услышал, как она извиняется перед президентом Джеррисоном. Ранджип как раз смотрел на Кадима, когда услышал, как Джеррисон говорит «Я отсюда никуда не денусь», и увидел, как Кадим улыбнулся – но президентской остроте или чему-то ещё?

Когда Сьюзан снова заговорила в телефон, Ранджип сказал громким голосом, так, чтобы услышал Кадим на другом краю комнаты:

– Рядовой Адамс!

– Я!

– Я собираюсь попросить агента Доусон задумать серию чисел от одного до десяти. Когда она думает об этих числах, ты будешь поднимать соответствующее количество пальцев, хорошо,

Кадим кивнул.

– Ладно, агент Доусон, вы слышали, что я сказал. Дайте мне серию чисел от одного до десяти. Не какую-нибудь известную последовательность, которую вы знаете наизусть, а случайные числа. По одному в секунду. Просто прошепчите их мне. Начинаем… сейчас.

– Четыре, – сказала Сьюзан, и Кадим поднял левую руку с прижатым к ладони большим пальцем и выпрямленными остальными.

– Два, – сказала Сьюзан, и Кадим поднял знак мира.

– Семь, – сказала она; Кадим не опустил левую руку с двойкой, но поднял правую с растопыренными пальцами.

– Шесть. – Кадим не стал нарушать приличий и загнул на левой руке средний палец.

– Десять. – Все пальцы растопырены на обеих руках, как у ребёнка, который показывает, что вымыл руки.

– Потрясающе, – сказал Ранджип.

– Что? – спросила Сьюзан.

– Связь в реальном времени, которая возникла между рядовым Адамсом и вами в момент, когда вы выстрелили в Латимера. Она до сих пор существует. Он по-прежнему может читать ваши мысли.

– Вот чёрт, – сказала Сьюзан.

С другого края комнаты Кадим добавил:

– Она думает, что будет, если Бесси Стилвелл сможет делать то же самое со Старателем.

Внутренние часы Доры Хеннесси ещё не приспособились к пятичасовой разнице во времени между Лондоном и Вашингтоном: хотя здесь было всего три часа дня, дома уже наступило 8 вечера. Не способствовало адаптации и то, что в пятницу утром ей сделали разрез на боку; швы зудели. И всё же ей не нравилось просто лежать на больничной койке, так что она вместо этого сидела на стуле у окна, глядя на ноябрьский день снаружи.

У Доры и её отца были отдельные палаты, что было лишь к лучшему. Через несколько часов ей захочется спать; последнее, что ей было бы при этом нужно – сосед по комнате, который хочет посмотреть вечером телевизор.

Дора читала память Энн Дженьюари, медсестры, которая участвовала в операции, спасшей жизнь президенту. Она по-прежнему была недовольна тем, что её собственную операцию перенесли ради него, но она знала – потому что это знала Энн – как близко они подошли к тому, чтобы потерять Джеррисона, и хотя её отец хотел подать на больницу в суд, она не могла заставить себя и подумать об этом.

В её дверь постучали.

– Да? – крикнула она.

Дверь распахнулась; за ней показался доктор Марк Гриффин. Она видела его в пятницу; он пришёл проведать её после того, как она очнулась от наркоза и объяснить, почему операция была остановлена.

– Здравствуйте, Дора, – сказал он. – Можно войти?

– Конечно.

В палате был ещё один стул, меньшего размера. Он развернул его и уселся задом наперёд, положив руки на спинку.

– Дора, – сказал он. – Мне очень жаль, но у меня для вас плохие новости.

– Вы снова откладываете пересадку, – сказала она. Они имеют хоть какое-то понятие о том, как тяжело ей всё это даётся?

– Пересадки не будет.

– Почему? Совместимость тканей идеальная.

Гриффин глубоко вздохнул.

– Ваш отец умер.

– Что?

– Мне очень, очень жаль.

– Умер?

– Да.

Она секунду помолчала.

– Если это из-за того, что вы отложили пересадку…

– Нет, не поэтому. Совсем не поэтому. Дора, ваш отец сегодня днём пытался убить человека – и был застрелен федеральным агентом.

Она слышала какой-то звук, но, Боже – она подумала, что это у машины на улице стрельнул карбюратор.

– Что… что теперь будет?

– Хирург осмотрит ваш разрез; мы, разумеется, собирались его вскрыть, поэтому шов нужно наложить заново. Мы всё исправим.

Голова у неё шла кругом.

– Я… я не знаю, смогу ли я всё это осмыслить.

Гриффин кивнул.

– Я понимаю. Мы надеемся, что вы останетесь здесь. Мы рекомендуем людям, подвергшимся воздействию эффекта сцепки памяти оставаться под нашим наблюдением до тех пор, пока всё не выяснится, а принимая во внимание, через что вам довелось пройти…

Дора снова выглянула в окно, но её зрение помутилось из-за хлынувших из глаз слёз.

Глава 38

Закончив сканирование, Эрик с Джен направились к шкафчику Джен в раздевалке для персонала. Она держала там смену одежды – как она сказал, никогда не знаешь, когда пациента на тебя вырвет. Она сложила одежду в пластиковый пакет, и они поехали к Эрику домой, заехав по дороге в «CVS»[35]35
  Одна из крупнейших в США аптечных сетей.


[Закрыть], чтобы купить зубную щётку и ещё пару вещей. Небо было пасмурным.

События разворачивались не так, как планировал Эрик. Да, он хотел помочь Джен, но он намеревался лишь отвезти её в убежище.

Но теперь она здесь, в его доме.

И он знал о ней больше, чем о ком бы то ни было в этой жизни. Больше, чем он знал о родителях, сёстрах, сыне, бывшей жене.

Он вспомнил сегодняшнее утро, когда он заявился в «Бронзовый щит», а она готовилась к игре: расставляла фигурки и…

Нет. Нет, это были её воспоминания, а не его; его там не было, когда начиналась игра. Боже, они пришли к нему так же естественно, как его собственные… словно она была частью его.

Словно они были парой.

Ха. Забавная формулировка. «Пара». Существительное единственного числа, обозначающее двоих. Только…

Только их теперь было не совсем двое. Он был связан с ней, и воспоминания, касающиеся сегодняшних событий, в которых участвовали они оба – МРТ-сканирование сегодня днём, её утренний приступ, то, что случилось в игровом магазине, их вчерашнее общение – были безнадёжно перепутаны. Он не мог подумать о чём-то, чему они оба были свидетелями, не смешав взгляд со своей точки зрения и её.

Время шло. Через несколько часов настанет вечер. А затем ночь, и…

И она действительна была ему небезразлична.

И он ей нравился.

И она была очень, очень красива.

Но…

Но когда они вошли в его гостиную и он сел на длинный белый диван, то ожидал, что она сядет рядом с ним. Однако она выбрала такое же белое кожаное кресло, стоящее лицом к дивану, и уселась в него, подобрав ноги так, что колени упёрлись в подбородок.

– Принести тебе что-нибудь выпить? – спросил он. – Кофе? Пиво?

Она не ответила – просто молча сидела.

Он приподнял брови.

– Джен? Ты меня слышишь? Ты хочешь чего-нибудь выпить?

– Я тебя слышала, – ответила она. – Просто я подумала, что ты уже знаешь ответ.

– Джен, я не могу читать твоих мыслей – только твои воспоминания. Сейчас не кризисный момент. – По крайней мере, пока.

– О, верно. Прости.

Он попытался перевести разговор на более нейтральную тему.

– Странно, что сцепка может, по крайней мере, на время, соединять не только воспоминания, но и мысли.

– Почему это странно? – спросила она. – И то и другое – всего лишь деятельность мозга, разве не так?

– Да, но воспоминания – это долговременные изменения в мозгу. Мысли же эфемерны.

– Хотела бы я читать твои воспоминания, – сказала она, едва заметно улыбнувшись ему. – Мне бы не пришлось позориться каждый раз, спрашивая, что значит это слово.

– Эфемерный? – сказал Эрик. – Мимолётный. Исчезающий, как пар. В отличие от воспоминаний, мысли не связаны с формированием в мозгу долговременных изменений. – Он поёрзал на диване и посмотрел на неё поверх кофейного столика со стеклянной столешницей. – Видишь ли, вот что забавно. Если кто-то нападёт на тебя с ножом и поранит тебя, то суд может оценить нанесённый физический ущерб – длину пореза, сколько пришлось наложить швов и прочее – и таким образом определить, какая сумма тебе положена в качестве компенсации. Но оскорбить кого-то словами, которые он запомнит навсегда? Каким-то действием, которое он никогда не забудет? Это тоже физический ущерб – он меняет тебя так же, как меняет шрам от удара ножом. Но вместо того, чтобы оценить этот ущерб, мы просто говорим «Будь выше этого» или «Нельзя быть таким чувствительным» или – забавно, потому что этого-то как раз и невозможно сделать – «Постарайся забыть». – Он покачал головой, думая обо всём, что Тони говорил ей, обо всём, что он с ней делал.

Она какое-то время молчала, потом, голосом таким тихим, что он не был уверен, что правильно её расслышал, сказала:

– Я этого не вынесу.

– Чего? – спросил Эрик.

– Этой штуки с памятью.

Он кивнул; сцепка была несимметрична, несправедлива, несбалансированна.

– Я… Я правда стараюсь не копаться в твоей жизни.

Но Джен качнула головой.

– Нет, не это. Это не ты; это она.

– Кто? – спросил Эрик.

– Она. Та женщина, с которой связана я – что продаёт дома. Э-э… Никки Ван Хаузен.

– А что с ней? – спросил Эрик.

– Она знает обо всём, что было между нами, обо всём, что случилось сегодня, – Джен смотрела в сторону. – И обо всём, что случится позже.

– Но она ушла из нашей жизни, – сказал Эрик. – Она уехала из «Лютера Терри», как только сняли блокаду. Я, вероятно, больше никогда её не увижу.

– Она не ушла, – сказала Джен. – Она здесь. Она вспомнит этот разговор, вспомнит, что случилось с Тони в «Бронзовом щите», и если мы когда-нибудь… – Она слегка покачала головой и умолкла.

Эрик оглядел свою гостиную – привычное окружение для него, чужое для Джен, но, несомненно, знакомое Никки Ван Хаузен, хотя она здесь никогда не бывала. Было очень легко забыть, что она настолько же глубоко знала Эрика, насколько он знал Джен.

Но, чёрт возьми, ведь это не одно и то же. Никки ему совершенно чужая, так же как и он ей. Он, конечно, интересен ей в некоем абстрактном смысле, как носитель чужих воспоминаний, к которым она получила доступ, но между ними не было никакой эмоциональной связи.

– Дорогая, – сказал Эрик, и воспоминания, вернее, их отсутствие, ударило его словно обухом: Тони никогда так её не называл, вообще не тратил на неё ласковых слов. – Это всё ерунда. Мы никогда не увидим её снова, и даже не вспомним о ней.

Но Джен снова покачала головой.

– Она знает… или узнает… что ты только что сказал. И ей это не понравится – она посчитает, что ты её оскорбил. Не понимаешь? У ней такой же уровень доступа к тебе, как у тебя – ко мне; она не сможет не заинтересоваться твоей жизнью.

– Я уверен, что она хочет жить дальше своей жизнью, – сказал Эрик.

– Точно так же, как ты? – ответила Джен, глядя на него поверх кофейного столика.

– Это другое, – снова повторил он.

– Не знаю, – с грустью в голосе сказала Джен.

– Просто не думай об этом, – сказал Эрик. – Как однажды сказал мой любимый писатель, «наука игнорировать – один из высших путей к достижению внутреннего мира[36]36
  Цитата из одной из книг самого Роберта Сойера – «Вычисление Бога» (пер. А.В. Мальцева).


[Закрыть]».

– Не думаю, что я смогу игнорировать такое.

Он секунду помедлил, затем встал, подошёл к ней, присел на широкий мягкий подлокотник кресла и коснулся её татуированного плеча. Однако она вздрогнула, и он замер.

Через несколько мгновений она встала и вышла из гостиной, направляясь во вторую спальню, ту, которую занимал, когда приезжал, Квентин, оставив Эрика думать о том, в какой момент в будущем – завтра, через неделю, через год, через десять лет – Никки Ван Хаузен вспомнит о том, каково ему было с разбитым сердцем.