Текст книги "Остров"

Автор книги: Робер Мерль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Перед ним стоял Меани с ружьем в руках. Тими и Тетаити стояли к нему спиной, положив дула ружей на камни.

– Садись и жди, – сказал Меани бесстрастно. – А ты, Итиа, иди и сторожи на южной стороне.

Эта холодность, это застывшее, словно маска, лицо! Парсел растерялся, похолодел. Он вышел на площадку, заметил слева тенистый уголок под уступом скалы и с облегчением сел. Ноги у него горели. Он огляделся вокруг. Площадка образовала почти правильный круг диаметром около пяти метров. Со всех сторон каменная гряда, высотой по грудь человеку, – весьма удобное место для стрелка. Вся прогалина величиной примерно в шестьдесят метров. Итиа сторожит на опушке с юга, Раха – на востоке, Фаина, вероятно, – на севере. На западе – береговые утесы. «Они охраняют себя лучше, чем мы, – подумал Парсел. – Наши расхаживают по поселку, как будто это крепость, но он открыт со всех сторон».

Прошло несколько долгих минут, и он спросил:

– Что мы здесь делаем?

– Ждем, – ответил, не глядя на него, Меани.

Усевшись напротив Парсела, он положил ружье на землю рядом с собой и скрестил руки на груди. Потом опустил голову, прикрыл глаза и, казалось, задремал. Но Парсела это не обмануло. Всем своим поведением Меани запрещал ему вступать в разговор.

Ожидание все тянулось, и, казалось, ему не будет конца. Тими и Тетаити не шевелились. Парсел видел только их спины.

– Чего мы ждем? – вдруг резко спросил он.

Меани открыл глаза и поднял руку, приказывая ему молчать. Тетаити бросил, не поворачивая головы:

– Вот она.

Прошло несколько секунд, и в проходе появилась Фаина. Когда она вышла на площадку, Тими и Тетаити повернулись к ней, а Меани встал и прислонился к скале. Фаина не взглянула на Парсела. Она стояла, крепкая, статная, перед тремя мужчинами. Грудь ее вздымалась, она с трудом переводила дыхание.

– Как долго ты ходила, – недовольно буркнул Тими.

Фаина посмотрела на Тетаити, но тот не поддержал упрека Тими.

– Они возле большого дома, – сказала Фаина, обращаясь к Тетаити.

– Что они делают?

– Они строят «па».[23]23
  Забор вокруг лагеря или дома.


[Закрыть]

– Какой высоты?

Фаина подняла руку над головой

– Они много построили?

Фаина кивнула.

– Они работают быстро. Ваа им помогает. – И добавила: – Завтра они кончат.

Трое мужчин переглянулись. «Они нападут сегодня ночью», – блеснуло у Парсела в голове, и сердце его сжалось.

– Хорошо, – сказал Тетаити, – иди и сторожи на севере.

Фаина удивленно взглянула на него. Не было никакого смысла караулить в чаще, когда известно, что перитани не уйдут из поселка.

– Иди, – нетерпеливо повторил Тетаити.

Она круто повернулась, искоса бросив взгляд на Парсела. Теперь, стоя к таитянам спиной, она осмелилась посмотреть на него.

Тетаити уселся против Парсела, прислонившись спиной к скале, а Тими сел слева от него. Парсел ожидал, что Меани займет место справа, но тот сел рядом с Тими, и таким образом вся группа оказалась немного вправо от Парсела. Тими сделал недовольную гримасу и привстал, но Меани удержал его за руку и молча принудил остаться на месте. Опустив тяжелые веки, Тетаити смотрел в землю. Казалось, он ничего не заметил.

Все молчали, и Парсел внезапно понял причину этого долгого ожидания. Как только Итиа сообщила таитянам о его желании прийти к ним, они послали Фаину в поселок разузнать, что делают перитани. Это недоверие оскорбило Парсела. Он собирался начать переговоры спокойно, но тут поддался гневу и вскричал с жаром:

– Что это значит, Тетаити? Неужели ты подумал, будто я сговорился с перитани, чтобы они напали на вас во время переговоров?

Тетаити открыл было рот, но прежде чем он успел ответить, вмешался Тими.

– Да! Мы так подумали, – злобно закричал он. – А почему бы и нет! Ты нас уже предал один раз.

– Когда это? – воскликнул Парсел.

– Ты был с нами, когда Скелет целился в нас, а когда он убил Кори и Меоро, ты перебежал к ним.

Парсел посмотрел на Тими. По сравнению с атлетически сложенными Меани и Тетаити, возвышавшимися по обеим его сторонам, Тими казался почти хрупким, и в выражении круглого безусого лица было что – то мальчишеское. Но в глазах горела жестокость.

– Тими, я не перебегал во враждебный лагерь. Я не поднял на вас оружие. Я старался отговорить Уилли, когда он решил убить Оху. И ты, может быть, не знаешь, что перитане тоже обвиняют меня в предательстве.

– Я знаю, – сказал Тетаити, – Итиа мне рассказала.

– Если я предал их, – продолжал Парсел, взмахнув «Ману-фаите» и начертив в воздухе широкую восьмерку, – то как же я могу предать вас?

Этот аргумент, а также сопровождавший его величественный жест произвели впечатление на таитян. Тетаити поднял руку, но ответил не сразу.

– Адамо, – проговорил он наконец, – когда Скелет и другие направили на нас ружья, ты был с нами, ты был нашим братом. Но Скелет убил Кори и Меоро. И наш брат Адамо остался со Скелетом.

Парсел почувствовал, как в нем поднимается тревога. На первый взгляд могло показаться, что Тетаити повторяет упреки Тими, лишь слегка смягчая их, но на деле его обвинения были иными. Он не подозревал Парсела в предательстве. Он утверждал, что Парсел не выполнил своего братского долга. Это обвинение как будто звучало менее оскорбительно. Но для таитян это был столь же тяжкий проступок.

– Если бы я пошел с вами, – ответил Парсел, – кровь моего брата Ропати пала бы на меня.

– Ропати взял ружье против нас! – закричал Тими, сверкнув глазами.

Парсел обернулся и посмотрел ему в лицо.

– Тот, кто убил Ропати, сделал это не потому, что у него было ружье. Ауэ! Смотри, как убийство рождается из убийства. Оху не насладился Амуреей. Он был убит. Уилли не насладился местью. Он был убит. А теперь мне говорят, что ты боишься меня и грозишь мне смертью.

– Я не боюсь тебя, – бросил Тими дерзко. – Я не боюсь человека, когда он похож на тех, кот живет в «фаре – буа».[24]24
  Дом для бессильных (буа), где прячутся во время войны женщины, дети и старики.


[Закрыть]

– Если я «буа», тогда почему ты называешь меня предателем?

В эту минуту лицо Меани осветила нежная, лукавая улыбка, поразившая Парсела в самое сердце, но тотчас погасла. Умный Адамо! Умный и красноречивый Адамо! Парсел с радостью вглядывался во вновь замкнувшееся лицо Меани. «Значит, он по-прежнему мне друг», – подумал Парсел, и счастье наполнило его сердце. Все вдруг показалось ему не таким трудным.

– Тетаити, – вновь заговорил Парсел, веря, что сможет его убедить.

– Послушай меня, я говорю чистую правду. Ропати не собирался стрелять в вас. Ни Жоно, ни Старик – Джонсон, ни Желтолицый. Ропати взял ружье, чтобы поиграть в солдата. Жоно просто по глупости. Старик потому, что боялся Скелета. А Желтолицый даже не заложил в ружье штуку, которая убивает.

Тетаити медленно поднял тяжелые веки и презрительно сказал:

– Перитани ведут себя так, что нам их никак не понять. Они заодно с вождем и в то же время не с ним. Они его слушаются и в то же время не слушаются. Они делают что-нибудь и в то же время не делают.

Помолчав, он продолжал:

– Для меня все ясно: эти четверо взяли ружья, значит, они наши враги.

– Я не взял ружья, – возразил Парсел, – и все-таки ты считаешь меня врагом.

– Я не сказал, что ты нам враг, – ответил Тетаити, глядя ему прямо в глаза.

– Я «буа»?

– Ты не «буа».

– Я предатель?

– Ты не предатель.

– Кто же я тогда?

Для Парсела это был чисто риторический вопрос. Он хотел путем исключения заставить Тетаити признать, что всегда держится нейтрально. Но Тетаити отнесся к его словам с полной серьезностью. Он долго вглядывался в Парсела, как будто стараясь определить, кто он, по чертам лица.

– Не знаю, – медленно сказал он наконец. – Может быть, просто ловкий человек.

Его ответ поразил Парсела своей неожиданностью, обжег, как удар хлыста. «А вдруг это правда? – подумал он, словно озаренный вспышкой света. – Что если я ошибался в себе? Что если все мое поведение вплоть до сегодняшнего дня было только ловкостью, лавированием?»

Надо было что-то сказать, ответить Тетаити, не дать его словам повиснуть в воздухе… Молчание шло Парселу во вред. Но его сковало сомнение. В эту минуту он готов был согласиться с таким определением его роли.

Тетаити не нарушал затянувшегося молчания. Он видел, в какое смущение привела Парсела брошенная им фраза, но пока не спешил делать выводы. Разумный, осторожный, он не любил принимать скороспелых решений, даже в мыслях. Может быть, настанет день, когда придется считать Адамо врагом. Все может быть. Кто такой Адамо? Человек, который ловко умел оставаться в стороне от битв. Но в таком случае зачем, рискуя жизнью, пришел он добиваться мира?

Парсел вспомнил наконец фразу, приготовленную им для начала переговоров. Он поднял птицу мира над головой и провозгласил:

– Я «Ману-фаите» и прилетел сюда, чтобы предложить вам мир.

Тетаити скрестил руки на груди, и его властное, прорезанное морщинами лицо приняло торжественное выражение. Его поза ясно говорила, что беседа окончена и начинается церемония переговоров.

Парсел встал, согнул руку и поднял «Ману-фаите» на высоту плеча, повернув пучок красных перьев назад, а острый конец вперед.

– Я «Ману-фаите», – начал он, стараясь плавно скандировать слова,

– и говорю в пользу мира. Всего три дня идет война, и уже убито восемь человек. Ауэ! Это слишком много! Пройдет еще день, и, кто скажет, сколько людей на острове останется в живых? Воины, слушайте меня! Я «Ману-фаите» и говорю в пользу мира. Почему началась эта война? Потому что были совершены несправедливости при дележе женщин и при дележе земли. Но теперь, ауэ, у нас одиннадцать женщин на семь мужчин, а земли больше, чем нужно для всех. Танэ, не будем подражать безмозглым акулам, которые убивают друг друга без всякого смысла. Слушайте меня, я «Ману-фаите» и говорю в пользу мира! Юноша, потрясая оружием, чувствует себя сильным, ловким и говорит: «Мой враг будет убит, но не я!» Ауэ! Война – это игра случая. Он тоже будет убит! И тогда для него не будет больше рыбной ловли сияющим утром, не будет сбора кокосовых орехов, качающихся на ветру, не будет сладкого отдыха под палящим чревом солнца, не будет ни сна, ни игры. Воины, кто останется в живых, если продолжится война? Кто оплодотворит женщин? Кто заселит этот остров, когда окончатся наши дни? Воины; я говорю в пользу мира, и пусть тот, у кого есть язык, отвечает.

Он сел и посмотрел на трех мужчин перед ним. Положив ружья на колени и заткнув обнаженные ножи за парео, они сидели прямые, неподвижные, считая ниже своего достоинства прислониться к скале и не чувствуя усталости; несмотря на жгучее солнце, на лбу у них не выступило ни капли пота. Выражение их глаз было непроницаемо. Напрасно Парсел говорил себе, что эта бесстрастность ничего не означает и просто диктуется правилами этикета. Он все-таки почувствовал себя обескураженным.

Тетаити подал знак, и Тими встал. Он должен был говорить первым, как наименее почтенный из троих таитян: его допустили да совет вопреки обычаям, ибо он был низкого рода. Чтобы усилить впечатление, он поднял левой рукой ружье над головой, а правой размахивал выхваченным из-за пояса ножом.

С секунду он стоял вытянувшись на носках, недвижимый, как статуя ненависти. У него не было ни мощи, ни величавости Меани и Тетаити, но он казался тонким и твердым, как стальной клинок

Начав свою речь, он для вящей убедительности пел некоторые фразы и даже, приплясывая, бил землю ногами, глаза его сверкали, а рука, сжимавшая нож, то делала угрожающие жесты в сторону Парсела, то размахивала клинком над головой. В его лице и во всей фигуре было что-то отроческое, незрелое, и это делало особенно страшной кипевшую в нем жажду разрушения.

– О воины! – кричал он исступленно, и голос его становился все пронзительней. – Я говорю в пользу выпотрошенной курицы! О воины! Выполняйте ваш долг! Будьте подобны норе в утесе, откуда разбегаются ящерицы. Будьте подобны открытой бухте, где притаилась яростная акула! Никому не давайте пощады! Пусть погибнут все перитани! Убейте долговязого Скелета! Убейте Крысенка! Убейте их вождя! Убейте Адамо! О воины! Я говорю в пользу выпотрошенной курицы! Жгите хижины! Уничтожайте сады! Рубите деревья! Берите в рабство жен врагов! Топчите их ногами. Пусть они повинуются вам, как суки! Выпотрошите утробы женщин, носящих детей перитани, и пусть эта проклятая порода будет вырвана с корнем! О воины! Я говорю в пользу выпотрошенной курицы, и пусть будет, как я сказал!

Тими вновь засунул нож за пояс и сел. Меани тотчас же вскочил на ноги. Это свиное отродье смеет предлагать выпотрошить его сестру! Меани даже посерел от гнева, он изо всех сил старался овладеть собой, и все мускулы его великолепного тела судорожно напряглись. Выкатив глаза и запрокинув голову с трепещущими ноздрями, он неестественно раздувал шею, пытаясь овладеть своим голосом. Грязная собака! Свиное отродье! Меани с таким бешенством повернулся к Тими, что Парсел испугался, как бы он не бросился на юношу. Но выражение ярости быстро сошло с лица Меани. Он смотрел прямо перед собой, и нечеловеческим усилием воли ему удалось расслабить свои мускулы. Поразительное зрелище! По всему его телу сверху донизу ходили волны, переливались под кожей, с каждой секундой опадая и стихая, как морская зыбь. Затем все успокоилось, и его гладкая темная кожа застыла, словно вода в озере. Мускулы как будто спрятались под плотной броней, которая, однако, не скрывала их силы, и тело дышало теперь необыкновенным спокойствием и величавостью.

– О «Ману-фаите», – проговорил он чуть охрипшим голосом. – Какой полоумный предлагает срубить деревья? Это же наши деревья! Кто предлагает уничтожить сады? Это же наши сады! Кто предлагает взять в рабство женщин? Это же наши сестры! Кто хочет убить детей, которых они носят? О «Мануфаите», это наши собственные племянники! И пусть никто не посмеет коснуться чрева этих женщин, иначе воин пойдет на воина и убьет его!

Меани глубоко перевел дух. Он почувствовал удовлетворение от того, что ответил недвумысленной угрозой на выступление Тими. Он продолжал:

– О «Ману-фаите», я говорю в пользу мира! Я, Меани, сын вождя, говорю: пусть только Скелет будет убит, потому что он всему виной. Пусть только Скелет будет убит, потому что он один убил. Пусть все другие останутся. Пусть несправедливость Скелета будет исправлена, путь будет все забыто и таитяне живут в мире с чужестранцами.

Как только Меани сел, тотчас встал Тетаити. Опустив тяжелые веки, нахмурив густые брови над крупным носом, крепко сжав губы, отчего резко проступили складки по обеим сторонам рта, он несколько секунд стоял не двигаясь. Перитани так плохо охраняют себя, что, сражаясь сними трое на трое, с равным оружием, он был уверен в победе. Он согласился принять «Мануфаите» только из учтивости и теперь горько сожалел об этом. Из-за нее два его воина накануне решающей битвы открыто бросают друг другу угрозы. Они готовы чуть ли не убить друг друга! Нельзя ждать ничего хорошего от перитани, он еще раз убедился в этом: одно присутствие Адамо уже вызвало ссору.

– О «Ману-фаите», – торжественно начал он, – я говорю в пользу продолжения войны. Однако не забывайте, воины, что наше племя не сражается с вражеским племенем: мы одно племя, которое само раздирает себя на две части. И потому мы должны быть осторожны, чтобы не зайти слишком далеко… О танэ! Вы сделали меня своим вождем, и я, Тетаити, вождь и сын вождя, говорю: я прикоснусь головой к хижинам – и хижины станут табу.[25]25
  Согласно старым верованиям, на Таити голова вождя считалась табу и делала табу все предметы, которых касалась. – Прим. автора.


[Закрыть] Я прикоснусь головой к деревьям – и деревья станут табу. Я прикоснусь головой к садовым оградам – и сады станут табу. Я прикоснусь головой к оплодотворенным чревам женщин – и они станут табу.

О «Ману – фаите»! Я говорю в пользу продолжения войны. Воины сражаются не за женщин и не за землю. Они сражаются потому, что им нанесли оскорбление. Потому, что их унизили. Потому, что на них смотрел свысока несправедливый человек. Нам нанесли глубокую рану, о «Ману-фаите»! Если перитани хотят уйти в море и искать себе другой остров, пусть эти бесчестные люди уходят. Но если они хотят остаться здесь, они будут сметены с лица земли. Как можно доверять этим переменчивым, непонятным людям? О «Ману-фаите», я говорю в пользу продолжения войны! Если перитани останутся на острове, пусть они погибнут! Пусть их смерть будет бальзамом для наших ран! Пусть их головы украсят забор перед нашими хижинами! Пусть они коченеют во мраке, а мы, живые, в горячих объятиях их жен продолжим наш род!

О «Ману-фаите»! Я говорил в пользу продолжения войны, и пусть тот, у кого есть язык, отвечает.

Тетаити сел, и Парсел медленно поднялся с места. Он надеялся, что Тетаити: – самый разумный и самый осторожный из троих – сумеет найти компромиссное решение. Но теперь было ясно, что он уверен в победе и потому не хочет мира. Его предложение, чтобы перитани отправились в море, было равносильно оскорблению.

– Тетаити, – сказал Парсел терпеливо, – если бы ты победил и после боя сказал мне: «Адамо, уезжай, или ты умрешь!», я согласился бы уехать. Потому что я не брал ружья и не участвовал в битве и для меня покинуть остров не позор. Но иное дело остальные перитани. У них есть оружие, и им стыдно бежать. И пойми, Тетаити, что, если бы перитани поплыли на пирогах, спрятанных в гроте, смерть вскоре настигла бы их. Смерть от бури, смерть от голода и жажды или смерть с петлей на шее, если они повстречают большую пирогу из своей страны.

Берегись, Тетаити, как бы ты, испытав несправедливость, и сам не стал несправедливым. Кто из перитани оскорбил тебя? Один человек. Неужели же все перитани должны погибнуть из-за него одного?

Тетаити выслушал эту речь, закрыв глаза, с неподвижным лицом, а когда Парсел замолк, произнес вежливым тоном, но ясно давая понять, что переговоры окончены:

– Кончил ли ты говорить, о «Ману-фаите»?

– Я кончил.

Тетаити повернул голову влево и сказал:

– Очерти круг передо мной, Тими, мы должны принять решение.

Тими повиновался. По правде сказать, он ничего не мог начертить, так как почва тут была каменистая, и он ограничился тем, что, наклонившись, описал правой рукой круг перед вождем. Потом снова сел на место.

– Приступайте, воины, – проговорил Тетаити.

Тими поднял маленький камень, бросил его в воображаемый круг и сказал:

– Вот камень за выпотрошенную курицу.

Тетаити нахмурил брови. Тими не образумили ни угрозы Меани, ни объявленный им самим табу. Бешеный! Наглец! Придется примерно наказать его, когда кончится война. Тетаити отвел взгляд и произнес спокойно:

– Ты, Меани.

Меани бросил камень в круг и сказал:

– Вот камень за возвращение мира.

Тетаити поднял камень, торжественно поднес его к губам и несколько секунд просидел в полном молчании. Этим он хотел подчеркнуть, что только его слово имеет решающее значение. И в самом деле, голосов никто не считал. Вождь был высшим судьей, и его решение – окончательным. Тетаити бросил камень.

– Вот камень за продолжение войны.

С этими словами он поднял свои тяжелые веки и взглянул на Парсела.

– Чужеземец, – холодно сказал он, – дай мне «Ману-фаите».

Парсел встал, смущенный этим приказом и тоном, каким он был дан. Чуть поколебавшись, он протянул Тетаити птицу мира. На Таити ему довелось присутствовать при мирных переговорах, но тогда мир был заключен и посол удалился, неся красные перья над головой, под радостные крики толпы.

Тетаити встал, за ним поднялись Тими и Меани. Вождь взял двумя руками «Ману – фаите», поднял ее над головой и, с размаху стукнув о колено, разломал пополам. Потом бросил оба куска на землю к своим ногам и вскричал грозным голосом:

– Птица мира умерла!

Парсел был ошеломлен и парализован страхом. Значение этого символического жеста было ясно: уничтожение птицы предвещало ему смерть.

Прошла минута, Парсел не решался ни пошевелиться, ни заговорить.

Тими схватил ружье левой рукой, а правой выхватил нож из-за пояса. Затем, указав на Парсела концом клинка, попросил, повернув голову к Тетаити:

– О Тетаити! Отдай эту рыбу в мои руки!

Но в ту же минуту Меани подошел к нему вплотную и крикнул громовым голосом:

– Табу!

Это слово, а также грозная сила, прозвучавшая в этом крике. пригвоздила Тими к месту. Однако он не потерял присутствия духа. Подняв голову и взглянув в яростное лицо Меани, он спросил:

– Почему табу?

– Смотри, человек! – крикнул Меани во всю силу легких, подчеркивая каждое слово. – Смотри, человек, какую серьгу носит Адамо! Это я ему дал ее. А до меня эту серьгу носил мой отец, великий вождь Оту!

Тими уставился на серьгу, и глаза у него чуть не вылезли из орбит. И правда! Это серьга Оту! Он почувствовал, что его обманули.

– Табу недействительно! – закричал он наконец в бешенстве. – Табу таитянского вождя нельзя передавать перитани!

– Но кто этот перитани? – завопил Меани. – Это зять таитянского вождя! Муж его дочери! Брат его сына!

Парсел смотрел на них, застыв от удивления. По-видимому, его жизнь зависела от этого теологического спора: может ли священная сила табу распространяться на чужеземца?

Тими повернулся к Тетаити и спросил его сухим, почти повелительным тоном:

– Как решит вождь?

Парсел не смотрел на Тетаити. Он снова обрел хладнокровие и, чуть покачиваясь на носках, ловил каждое движение Тими.

– Как решит вождь? – повторил Тими.

Тетаити был в большом затруднении. Он сломал «Ману-фаите», ибо такова традиция, но у него не было обдуманного намерения погубить Парсела. Однако, по обычаю, неудачливого посла ожидает смерть. Тут он не мог спорить с Тими. Что касается табу, то он тоже готов был с ним согласиться. Тетаити очень сомневался в действенности табу, так как Адамо не таитянин. К несчастью, одно обстоятельство было ясно. Повесив на ухо Адамо серьгу, которая касалась головы Оту, Меани тем самым подтверждал, что Адамо – его названый брат и он ценит его жизнь дороже своей собственной. Следовательно, убийство Адамо повлечет за собой смертельную схватку между Меани и Тими, а в таком случае этой ночью в бою с перитани у таитян будет одним воином меньше.

– Я вождь, – сказал он, глядя Тими прямо в глаза, – а не жрец. И в вопросе о табу я не могу решать, кто из вас прав, а кто нет. Однако если Адамо состоит в родстве с Меани и Меани считает его табу, ты поступишь разумно, отказавшись от этой рыбы.

Тими был на целую голову ниже двух таитянских богатырей, стоявших у него по бокам, но он выпрямился и изогнул свое тонкое тело, словно лук. Эта знать! Эти сыновья вождей! Они сговорились против него! Ясно, хотят его напугать! Но чего стоит их сила теперь, когда у него есть ружье!

– Мое право, это мое право! – закричал он в бешенстве.

Прошла минута. Тими стоял с угрюмым видом, опустив глаза, и, казалось, уже успокоился, как вдруг он метнулся с быстротой молнии, чтоб нанести Парселу страшный удар ножом. Но Парсел успел отскочить в сторону, и клинок ударился о скалу. В ту же минуту Меани поднял вверх обе руки и опустил их на затылок Тими. Ударил он совсем не сильно, но Тими отлетел вперед, стукнулся лбом о скалу, упал на землю и остался лежать без движения, уткнувшись лицом в каменистую почву.

– Неужели я убил это свинячье отродье? – спросил Меани.

Он посмотрел на Тетаити, тот опустился на землю, перевернул Тими и положил его голову к себе на колени.

– Этот полоумный немножко заснул, – сказал он с презрением.

– Идем, Адамо! – вскричал Меани и схватил Парсела за руку.

Он рванулся вперед, но задержался, протискиваясь боком в узкий проход между скалами. Как только Меани проскользнул в него, он так сильно потянул Парсела за собой, что тот расцарапал грудь о каменный уступ. Они пробежали метров десять по прогалине, когда за ними послышался голос Тетаити: «Меани, не выходи из чащи!» Не останавливаясь, Меани в знак согласия помахал свободной рукой, и Парсел, обернувшись, увидел Итию, стоявшую шагах в двадцати и не смевшую последовать за ними. «Итиа! – раздался голос Тетаити, – принеси воды!» Парсел спотыкался, расшибал себе ноги о камни и чуть не падал, ему казалось, что Меани тащит его с невероятной быстротой, он чувствовал себя ребенком, который еле поспевает за взрослым и мчится, увлекаемый сильной рукой.

Когда они вбежали – под пальмы, Меани выпустил его, но почти не замедлил бега, и Парсел удивился, что пальмы не смыкаются за ними, когда они проносятся мимо. Должно быть, в джунглях существовал проход, известный лишь таитянам. Сердце Парсела билось все сильнее, он боялся, что в темноте отстанет от Меани, и выдохнул еле слышно:

– Потише, Меани.

Меани замедлил бег.

– Послушай, Адамо, – сказал он так же тихо. – Мне надо кое-что тебе сказать. Ты меня слышишь?

– Да.

– Куда ты пойдешь теперь?

– К баньяну.

– А потом?

– В пещеру, где были ружья. Так придумали женщины.

– Они хорошо придумали.

Помолчав, Меани заметил:

– Ты сильно запыхался. Хочешь пойдем медленнее?

– Нет.

– Послушай. Как только мы выйдем из чащи, ты побежишь изо всех сил и остановишься только в пещере.

– Хорошо.

– Ты лишь немного опередишь Тими. Он бегает очень быстро. А я не могу остановить его. Иначе мне придется его убить. – И он добавил извиняющимся тоном: – Я не могу убить его перед сражением.

Парсел все бежал. У него кололо в боку, ион старался дышать как можно ровнее.

– Выйдя из чащи, – сказал Меани, – я проложу ложный след. И ты выиграешь еще немного времени.

Под пальмами понемногу светлело. Они пробежали еще несколько шагов, и перед ними возникла гора, а у их ног открылся каменистый склон, спускавшийся к баньяну. Меани повернулся, поднял Парсела могучими руками, прижал к груди и потерся щекой о его щеку.

– Слушай, – сказал он прерывающимся голосом. – Слушай. Сейчас ты уйдешь. Слушай. Быть может, ты будешь убит. Быть может, я. Слушай, мой брат Адамо. Я тебя люблю. Никогда не забывай, как я тебя люблю. Если я умру, я буду думать о тебе там. И ты тоже думай об мне там. Обещай!

– Обещаю! – ответил Парсел дрожащим голосом.

Он ощущал губами шершавую и чуть солоноватую кожу Меани. Он не помнил себя от счастья и в то же время от горя, что расстается с Меани.

– Обещаю, – повторил он.

Меани разжал руки, взял Парсела за плечи и несколько раз слегка стукнулся лбом о его лоб. Парсел вспомнил, что в день его приезда на Таити Меани тоже сделал этот жест, когда сердце его было так полно, что он не мог говорить.

– О Адамо! – сказал Меани чуть слышно. – О брат мой!

– Обещаю! – повторил Парсел, глаза его были полны слез.

Меани отпустил его и слегка хлопнул по плечу. Улыбка у него была такая добрая, такая ласковая, что Парселу стало почти больно.

– Беги! – сказал Меани. – Теперь беги! Беги, Адамо!