Текст книги "Остров"

Автор книги: Робер Мерль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Маклеод выпрямился.

– Что она болтает?

– Она спрашивает, – равнодушным тоном пояснил Парсел, – угодно ли вам, чтобы вас обманывала жена, или нет. – И добавил: – Вопрос, конечно, чисто риторический. Она не имеет в виду лично вас.

В глазах Маклеода зажегся гнев, но он сдержал себя.

– Скажите ей, пусть придержит язычок, – спокойно произнес он, – и пускай немедленно сядет рядом с Уайтом.

Парсел перевел Итиа эти слова. – Я вовсе не ненавижу желтого человека, – сказала Итиа, стараясь говорить как можно вежливее. – У него руки не полны ледяной кровью[10]10
  Он не эгоист – по – таитянски.


[Закрыть], как у Скелета. Желтый человек – человек любезный. Тихий такой, как тень…

Она выпрямилась, все ее хрупкое тело напряглось.

– Но я не хочу его себе в танэ. Себе в танэ я хочу Меани.

Меани поднялся. Выбор пал на него. И раз он поднялся, значит, он дает свое согласие. Меани любил равно всех женщин. Но с Итией он дружил.

Взгляд Маклеода скользнул по фигурке Итии, потом по Меани. Он и без перевода понял, что сказала Итиа. Он сжал губы, потрясая концом веревки, потом яростно крикнул:

– Скажите ей, пусть немедленно сядет рядом с Уайтом, а то придется ее наказать.

– Вашей угрозы я не переведу, – возразил Парсел. – Это просто опасно. Меани уже считает ее своей женой. Если вы ее хоть пальцем тронете, он вас убьет.

– На то есть закон, – отозвался Маклеод. – Его повесят.

– Если только вам это удастся, – проговорил Парсел, пристально глядя на Маклеода.

Шотландец вскинул костлявый подбородок и опустил ресницы. Если и впрямь начнется резня, против него будет Парсел, Джонс, Бэкер, шестеро таитян, а возможно, и все женщины. Он горько пожалел, что не захватил с собой ружья.

Он оглянулся на Уайта.

– Уайт, подымись и сам приведи себе жену.

Фактически это было замаскированное отступление: Маклеод предоставлял действовать самому Уайту.

Но Уайт вовсе не собирался нападать на Итию врасплох. Он медленно поднялся и с достоинством направился к ней. Итиа отпрыгнула, резко повернулась и почти с неестественной быстротой пересекла поляну, только длинные волосы взметнулись за ее спиной. Она неслась прямо на запад, к джунглям.

– Стой, Меани! – крикнул Парсел.

Меани, бросившийся было за ней следом, застыл на месте, выставив вперед одну ногу, атлетический его торс был повернут к присутствующим боком, голова вскинута, а ноздри трепетали, как у гончей, которую окрик охотника остановил на бегу.

– Если ты последуешь за ней, – сказал по – таитянски Парсел, – они будут гнаться за тобой с ружьем в руках. Оставайся здесь. Возвращайся с нами в поселок. – И добавил: – Впереди еще вся ночь…

Меани уселся, не спуская с Парсела глаз. Уайт не шелохнулся. Он смотрел, как Итиа в лунном сиянии мчится к зарослям. Бежать за ней значило унизить себя. Когда фигурка девушки исчезла в роще, он неторопливо вернулся в круг и уселся на прежнее место. С тех пор как Уайт назвал имя Итии, он не произнес ни слова.

– Найдется, – проворчал Маклеод, – пить, есть захочет и придет.

Воцарилось молчание. Прищурив глаза, Парсел произнес равнодушным тоном:

– Я предлагаю, чтобы Уайт выбрал себе другую женщин; Хотя бы Итиоту. Итиота охотно согласится.

Уайт открыл было рот, но Маклеод вмешался в разговор.

– Хорошо, мистер, – ядовито проговорил он, – непременно, мистер. Весьма великодушно с вашей стороны, мистер. Итиота достанется Уайту, а Итиа достанется Меани. Ловко задумано, Парсел, но пусть меня черти изжарят, если выйдет по – вашему. Разрешите вам напомнить, что здесь у нас ассамблея. И не будут здесь черные устанавливать свои законы, будь они хоть трижды ваши дружки. А что касается Итии, Парсел, то и тут не бывать по – вашему, не беспокойтесь, ее отыщут.

– Заросли тянутся на пять километров и опоясывают весь остров, – холодно возразил Парсел. – На горе есть источник. А у нее самой семнадцать соучастников.

– Найдут, – пообещал Маклеод, махнув рукой Джонсу, чтобы тот продолжал.

Джонс запустил руку в треуголку.

– Бэкер, – чуть ли не шепотом произнес он и с виноватым видом поглядел на зятя.

С тех пор как Амурея села с ним рядом, он только раз, да и то мельком вспомнил об опасениях Бэкера.

Бэкер поднял загорелое лицо и внятно проговорил:

– Авапуи.

Никто не произнес ни слова. Все взгляды устремились на Маклеода. Шотландец ждал этой минуты. Вот она и пришла. И все-таки застала его врасплох. Протекло несколько секунд. Не шевелясь, не подымая с земли веревки, валявшейся у его ног, потупив глаза, Маклеод вытянул жилистую шею и высоко вскинул свое похожее на череп лицо. «Колеблется, – сказал себе Парсел, – бегство Итии заставило его призадуматься. А если бы не остальные…»

– Возражаю, – вдруг сказал Маклеод и, подняв глаза, посмотрел, прямо на Бэкера.

Бэкер молча выдержал его взгляд. Оттолкнувшись рукой от земли, Маклеод поднялся и прислонился спиной к корню баньяна. Он ждал, что Бэкер бросится на него, и предпочитал встретить атаку стоя.

– Уважаемые, – сказал он не спеша и обвел взглядом своих соратников, – если я требую себе Авапуи, то вовсе не потому, что хочу повредить Бэкеру…

– Ясно, – крикнул Бэкер, но голос его сорвался.

– Однако необходим порядок, – продолжал Маклеод, словно и не слыша крика Бэкера. – Не можем же мы терпеть, чтобы на нашем острове женщины переходили из рук в руки. Кто жил на Таити с Авапуи? Папа Маклеод! А кто жил с нею на «Блоссоме»? Собственный сын огородной матушки. А вы сами знаете, какие тут бабенки! Стоило нам высадиться на остров, как моя индианочка сразу начала вертеться вокруг Бэкера. Из чистого каприза, сынки! И не по чему – либо другому? Черные дамочки славятся своим капризным нравом! А я вот вам что скажу, – добавил он, повышая голос, – ежели мы их не приструним, тогда всему конец! Ни тебе порядка! Ни тебе семейного очага! Какие же тогда из нас хозяева! А что из этого получится, сынки, я вам сейчас объясню: напяливай, братец, юбку и валяй мыть посуду.

Смэдж и Джонсон рассмеялись, но как – то вяло. Горящие глаза Бэкера не оставляли сомнения в его намерениях, и оба сторонника Маклеода не без основания опасались, что если начнется свалка, то вряд ли можно будет рассчитывать на вмешательство силача Ханта. Очутившись в материнских объятиях Омааты, он перестал интересоваться жеребьевкой и только в упоении мурлыкал, как сытый кот.

– Ладно, – начал Маклеод, – пойдем дальше. Когда Авапуи меня бросила, я ведь ничего не сказал. Я тихий малый. Не хотел драться с Бэкером…

– Тебе, конечно, предпочтительней голосовать, чем драться, – кинул Бэкер таким спокойным и вместе с тем оскорбительным тоном, что Маклеод побелел.

Парсел украдкой взглянул на Бэкера. Он сидел поджав под себя ноги и засунув обе руки в карманы. Лицо его было совершенно спокойно, только нижняя губа временами нервно подергивалась. Черные, лихорадочно блестевшие глаза смотрели на Маклеода с выражением глубочайшей ненависти.

– Не намерен отвечать на дерзости, – проговорил Маклеод, овладев собой. – Если ты, Бэкер, ищешь ссоры, должен тебя разочаровать – ссоры не получится. У нас есть закон, и я придерживаюсь закона.

– А кто этот закон установил? Разве не ты сам? – медленно произнес Бэкер. – А теперь ты прячешься под охраной закона. потому что драться боишься. Когда надо болтать – сколько угодно. Когда ты говоришь – черт тебе не брат. Но что-то я никогда не видел тебя в первых рядах дерущихся. Когда Барт велел тебе кинуть в воду тело Джимми, ты разве возражал? Ты и твой дружок Смэдж, вы оба хвост поджали. И здесь то же самое ты, мол, повинуешься закону…

Бэкер с такой силой выговаривал каждое слово, что, казалось швыряет их одно за другим прямо в лицо шотландца.

– Я не намерен отвечать на твои дерзости, – повторил Маклеод и даже не шелохнулся (не человек – скала). – То, что я сказал, относится к Авапуи. Теперь говори ты. А когда кончишь поставим вопрос на голосование.

– Не терпится перейти к голосованию, а, Маклеод, скажи? – все так же медленно и жестко проговорил Бэкер. – Ведь голосовать – то легко. Не труднее, чем воткнуть нож в грудь парню, который не может защищаться, ну, например, в грудь Симону.

Тут произошло нечто из ряда вон выходящее: таитяне одобрительно зашумели. Они никогда не слышали о существовании Симона, не поняли ни слова из того, что сказал Бэкер, но по его тону, по блеску его глаз они догадались, что он оскорбил Маклеода, и были довольны. Но шотландец даже головы не повернул. Он стоял с полузакрытыми глазами, прислонясь к корню баньяна, сложив за спиной руки, закинув голову. Подождав, когда стихнет ропот таитян, он взглянул на Бэкера.

– Кончил?

– Нет, не кончил, – холодно и вызывающе бросил Бэкер. – Я говорил о легких вещах, Маклеод. Например, чего легче повесить Мэсона, связав ему руки и ноги. Тут отваги не требуется! Только голосование.

– Я никому препятствий не чиню, возьми да сколоти себе большинство, – огрызнулся Маклеод.

– И насчет большинства – это тоже легко, – подхватил Бэкер все так же медленно и размеренно, но в каждом его слове чувствовалось огромное внутреннее напряжение. – Легко одурачить парня, который вообще – то ни бельмеса не понимает. Легко запугать несчастного старика, который и защищаться – то не может. Вот, полюбуйся!

Он резко обернулся к Джонсону и впился в него горящими яростью глазами. Парсела потрясла сила или, вернее, неистовая свирепость этого взгляда. Джонсон открыл рот, словно у него перехватило дыхание, и весь сжался, как насекомое, на которое плеснули кипятком. Он судорожно обхватил колени руками, низко опустил голову и застыл в этой позе, скрюченный, сраженный ужасом.

Бэкер пожал плечами с нескрываемым выражением жалости попоглядел на Маклеода.

– Есть вещи и полегче этого, – продолжал он, не в силах унять дрожь голоса, что придавало словам какую – то особую выразительность,

– это бить женщину. Особенно такую беззащитную, как Авапуи. Поэтому – то ты и жалеешь, что с ней расстался. С Ороа не получится. Ороа сама тебя отколошматит. А тебе это не по вкусу. Колотить женщину – пожалуйста. Таскать ее за волосы – пожалуйста. Поддавать ей коленом под зад – пожалуйста. Но затевать драку – нет, уж увольте! Даже с Ороа. Нет и нет! К Ороа так легко не подступишься. Ороа, если ты ее пальцем тронешь, швырнет тебе в физиономию все что под руку попадется. Вчера вечером, например, попался твой молоток!

– А я и не знал! – по – мальчишески фыркнул Джонс.

Этот ребяческий, в сущности, безобидный смех положил конец разговорам и шушуканью. Слушая поношения Бэкера, Маклеод даже бровью не повел, но невинный хохот Джонса лишил его самообладания. Вдруг он ощутил, как саднят кожу бандерильи, которыми без передышки метал в него Бэкер. Глаза его потухли, помутнели и с пугающей неподвижностью уставились в одну точку. Опустив плечи, он засунул правую руку в карман. В то же мгновение Бэкер приподнялся и оперся правым коленом о землю в позе бегуна, готовящегося к старту. Он совсем забыл, что отдал нож Парселу, и, охваченный холодным бешенством, сотрясавшим все его сбитое, мускулистое тело, готов был броситься на Маклеода. Тяжело дыша, напружив каждую мышцу, он не спускал с шотландца опьяненного яростью взгляда, в котором ясно читалось, что сейчас начнется кровавая расправа.

Маклеод открыл в кармане нож, по его лбу катились капли пота, он делал отчаянные усилия, чтобы побороть искушение и не броситься на Бэкера. «Драться из-за какой – то негритянки, – вдруг с насмешкой подумал он. – Непростительная глупость! Ведь ничего не стоило без всякого риска заполучить Авапуи с помощью простого голосования. Как глупо, ведь это ему только на руку», – с презрением подумал он. И в тот же миг как заводной, сделал шаг вперед, судорожно сжимая пальцами нож.

– Маклеод! – крикнул Парсел.

Шотландец вздрогнул, как человек, которого внезапно разбудили от сна, уставился на Парсела, тяжело перевел дух и медленно вытащил из кармана руку. Не спуская глаз с Бэкера, он отступил на несколько шагов и остановился, почувствовав за спиной вертикальный корень баньяна. Инцидент был исчерпан. Парсел заметил, как ходят под белой фуфайкой тощие бока Маклеода, тяжело переводившего дух.

– Если никто больше не просит слова, – проговорил Маклеод, – предлагаю перейти к голосованию.

Бэкер снова рванулся с места, но Парсел схватил его за руку. «Зачем вы меня удержали, – яростно прошипел Бэкер, – я бы его убил». Парсел, не отвечая, сжал ему руку еще сильнее. Бэкер опустился на землю и прикрыл глаза. Казалось, он сразу обессилел.

Маклеод уселся под деревом, взял в руку веревку и произнес тусклым голосом:

– Голосуется предложение отдать Авапуи мне.

Он поднял руку, за ним тотчас же подняли руки Хант, Смэдж и Уайт, а секунды через три к ним присоединился и Джонсон.

– Пять голосов из восьми, – объявил Маклеод все тем же безразличным и вялым тоном. – Предложение принято.

Он победил, но победа не принесла ему радости. Среди множества замыслов, теснившихся в деятельном мозгу шотландца, самым заманчивым было разлучить Бэкера с Авапуи путем законного голосования. И вот сейчас, когда Авапуи по праву перешла к нему, он чувствует себя побежденным.

– Авапуи! – позвал он.

Бэкер быстро поднял правую руку, женщины засуетились, и Парселу с трудом удалось подавить желание оглянуться в их сторону.

– Минуточку! – проговорил Бэкер, делая вид, что он поднял руку, прося слова. – Надеюсь, я имею право выбрать себе другую женщину?

– Еще бы, матросик, – отозвался Маклеод, стараясь говорить как можно веселее, – еще бы! Да разве я позволю парню с «Блоссома» сохнуть в одиночестве без подружки! Это не в моем характере! Даже Мэсон и тот получил себе индианочку! Выбирай, матросик, не стесняйся!

Новея эта веселость была явно наигранной. Даже голос звучал фальшиво. Чувствовалось, что Маклеод устал, разочарован. Взглянув ему прямо в глаза, Бэкер отчеканил:

– О-ро-а.

Маклеод вздрогнул. «Неужели он дорожит Ороа? – подумал Парсел. – А зачем же тогда ему Авапуи? Чтобы одержать верх? Чтобы унизить Бэкера?»

Маклеод машинально повторил:

– Ороа?

– Д разве ты и ее тоже хочешь забрать себе? – ядовито осведомился Бэкер.

Наступило молчание. Маклеод прикрыл один глаз и вскинул подбородок.

– Есть возражения? – спросил он невыразительным беззвучным тоном.

Взмахнув веревкой, он, не дожидаясь ответа, ударил ею о землю.

– Принято!

– Ороа! – крикнул Бэкер.

Ороа поднялась с земли гибким и сильным движением спины, как лошадь, выходящая из реки, и тут же очутилась в освещенном кругу. Она встала перед Маклеодом и с горящими глазами, угрожающе подняв палец, начала пылкую речь, сопровождая ее широкими движениями рук – метр семьдесят семь сантиметров изящества и силы. Произнося свои обличения, Ороа ни минуты не стояла на месте, она будто гарцевала без передышки, то вправо, то влево, и казалось, ей не терпится ринуться вперед. Гордо выгибая шею, длинноногая, пышногрудая, мускулистая, она то и дело резко вскидывала голову, строптиво взмахивая темной гривой, а ноздри ее трепетали.

Поощряемая смехом таитян и ритмическими рукоплесканиями, Ороа говорила добрых пять минут все так же пылко, не переводя дыхания, не запинаясь и легко находя слова: казалось, она фыркает и ржет, как горячая кобылица, которая вот – вот сорвется с места и помчится куда – то вдаль, в иные, благословенные края.

Вдруг она кончила говорить так же внезапно, как и начала, и, хотя грудь ее еще вздымалась от волнения, села рядом с Бэкером, обхватила его голову обеими руками и прижала свои крупные губы к его губам.

– Перевод! – сказал Маклеод.

Парсел незаметно улыбнулся и поднял брови.

– Дословный?

– Нет, в общих чертах, – поспешно вставил Маклеод.

– В общих чертах она устроила вам сцену ревности за то, что вы предпочли Авапуи.

Парсел с любопытством взглянул на Маклеода и подметил на его похожем на череп лице тень удовольствия. Он продолжал:

– В заключение Ороа сказала, что Бэкер гораздо приятнее вас и что она в восторге, что ее танэ оказался именно он. Думаю, – великодушно добавил Парсел, – она сказала это с досады.

– С досады, нет ли, мне все равно, – буркнул Маклеод, и лицо его застыло, как маска.

Он подождал с минуту и позвал:

– Авапуи!

Все молчали, женщины сидели не шевелясь. Маклеод громко повторил:

– Авапуи!

И так как никто не отозвался, Маклеод встал с земли. Лица женщин повернулись к нему, и он по очереди оглядел их всех.

– Итиота, – сурово спросил он, – где Авапуи?

Итиота послушно, как школьница, поднялась с места.

– Ушла, – певуче ответила она по – английски и указала пальцем на запад.

– Можешь сесть, – спокойно проговорил Маклеод.

Он вернулся на место и тоже сел. Лицо его ничего не выражало. «А он здорово держится», – восхищенно шепнул Джонс,

Парсел в знак согласия кивнул головой.

– Ее найдут, – сказал Маклеод, не повышая голоса.

Он взглянул на Джонса и поспешно скомандовал:

– Продолжай!

Джонс запустил руку в треуголку, вытащил бумажку, развернул ее и прочел:

– Маклеод.

– Мой выбор сделан, – хладнокровно отозвался Маклеод. – Продолжай.

Джонс вытащил новую бумажку и звонко произнес:

– Парсел.

Парсел улыбнулся. Смешно все – таки выбирать свою собственную жену. Он негромко сказал:

– Ивоа.

Ивоа уже стояла сзади него. Она уселась справа, прижалась к его плечу, не спуская с него своих великолепных голубых глаз.

– Возражаю! – вдруг громко провозгласил Смэдж.

Возглас достиг слуха Парсела, но он не осознал его смысла Только по внезапно воцарившейся тишине он понял наконец, что произошло. Он не успел поднять головы, склоненной к плечу Ивоа, не перестал улыбаться ей. Еще несколько секунд после оглушительного выкрика Смэджа улыбка играла на его губах. Потом она медленно потухла, и обычно невозмутимо спокойное лице Парсела выразило глубочайшее удивление. Широко раскрытые глаза, он повернул голову, уставился на Смэджа, как бы не веря своим ушам, потом обвел взглядом собрание. Казалось, он сомневается в реальности сцены, которая разыгралась на его глазах. Парсел сидел с видом такого глубокого недоумения, что Смэдж поспешил злобно повторить:

– Возражаю.

Широко открытыми глазами Парсел уставился на Смэджа Он глядел без гнева, как бы сомневаясь в самом его существовании.

– Не хотите ли вы сказать, – произнес он, медленно выговаривая каждое слово, – что требуете себе Ивоа?

– Ясно, требую, – подтвердил Смэдж.

Наступило молчание. Парсел не мог оторвать глаз от лица Смэджа. Он глядел на него с таким выражением, словно пытало? разгадать какую – то сложную загадку.

– Это неслыханно! – проговорил он про себя, по – прежнему не отрывая глаз от Смэджа, как бы надеясь прочесть на его лице разгадку тайны. Потом произнес вполголоса:

– Но ведь мы женаты! – все с тем же выражением глубочайшего недоверия, как бы отказываясь понимать столь очевидную нелепость.

– А мне наплевать! – огрызнулся Смэдж.

Смэдж лежал на земле, подперев голову рукой. Крикнув: «Возражаю!»

– он даже не пошевелился. Подбородок у него был срезанный, линия лба уходила назад, и поэтому его толстый нос выдавался вперед даже с каким

– то бесстыдством, а щеки были стянуты к носу, так что лицо Смэджа походило на морду животного. На Парсела он даже не оглянулся. Его маленькие, как пуговицы, блестящие черные глазки, глубоко запавшие в орбиты, шарили по лицам присутствующих с беспокойно свирепым выражением. Хотя он не трогался с места, лицо его подергивала мелкая дрожь, с которой он не мог совладать, и нос угрожающе клевал воздух – такими движениями свинья роется своим пятачком в корыте с кормом.

Так как Парсел по – прежнему молчал, Маклеод повернулся к Смэджу и строго, как судья, сказал:

– Если ты возражаешь, потрудись объяснить почему.

– И объясню, – отозвался Смэдж, и так как говорил он с характерным лондонским произношением, слова его звучали особенно дерзко. – Да и объяснять – то нечего. А вас, матросы, я призываю в свидетели. Нам сказали, что будут делить женщин, да или нет? А раз сказали, пускай-ка и Парсел откажется от своей, и пускай ее вместе со всеми разыгрывают по жребию. Парсел, конечно, скажет, что его индианка уже три месяца от него не отходит. Но, по – моему, никаких преимуществ это ему не дает. Совсем напротив! Почему он да он? Почему не кто – нибудь другой для разнообразия? Почему не я? Ивоа, на мой взгляд, здесь, может быть, и не самый лакомый кусок, зато в ней чувствуется высокий класс. Манеры! Манеры, как у самой настоящей леди! Гордая и все такое прочее. Мне она с самого начала приглянулась. И дьявол меня разрази, если я не имею на нее таких же прав, как этот проклятый офицеришка!

– По – моему, вы просто рехнулись, – заметил Парсел, которого не так разгневали, как удивили слова Смэджа, – вы требуете себе мою жену! Это же чудовищно!

– Вашу жену! – отозвался Смэдж, садясь и торжественны выставив вперед свой толстый нос с таким видом, будто ему удалось обнаружить пищу себе по вкусу. – Вашу жену! Я знал, что вы будете тыкать этим в глаза! А я вам уже сказал и еще раз скажу: плевал я на ваш брак. Я его и за брак – то не считаю, не имеет он силы. Подумаешь, поломался чуточку поп – и все тут! Плюю я на такие вещи! И я непрочь взять у вас Ивоа, обвенчана она или нет, читал над ней поп молитвы или не читал!

Парсела смущала не столько болтовня Смэджа, как то, что он никак не мог поймать его взгляд. Он медленно обвел глазами «большинство». Один лишь Хант, мурлыкавший себе что-то под нос, смотрел на Парсела невидящим взглядом. Маклеод, Уайт, Джонсон демонстративно отворачивались. «Они знали, что произойдет, – внезапно осенило Парсела. – Они в сговоре и сознательно пошли на эту подлость».

Он почувствовал прикосновение руки Бэкера к своему плечу и оглянулся. «Придется все-таки подраться», – шепнул Бэкер

Услышав эти слова, Джонс отпустил руку Амуреи, нагнулся, посмотрел на зятя и воинственно обтянул свое парео вокруг бедер «Верните-ка мне игрушку», – шепнул Бэкер и положил на землю руку ладонью вверх рядом с Парселом. Парсел отрицательно покачал головой. Он встал на колени и застыл в той же позе, какую несколько минут до того принял Бэкер, готовясь схватиться с шотландцем. Это движение вывело его из столбняка; Парсел побледнел, сердце его забилось как бешеное, руки тряслись. Он поспешно сунул их в карманы. Пальцы нащупали нож Бэкера: твердую, теплую рукоятку. Прикосновение к ней было приятно. «Теперь я понимаю, как можно дойти до убийства», – подумал он, лихорадочно сжимая нож. Но тут же почувствовал, что сгорает от стыда Он разжал пальцы и поспешно вытащил из кармана руку.

Прошло несколько секунд. Парсел хотел было заговорить, но не смог и с удивлением заметил, что ему никак не удается разжать судорожно стиснутых челюстей и открыть рот. Он проглотил слюну, и тут только, после третьей попытки ему ценою неслыханного напряжения удалось выдавить из себя несколько слов.

– Смэдж, – проговорил он сдавленным голосом, и только судорога, пробежавшая по лицу, и побелевшие губы выдавали те нечеловеческие усилия, ценою которых он сохранял хладнокровие. – Вы, очевидно, не знаете, что такое брак. Это вовсе не кривляние священника, а присяга. Сам обряд тут ни при чем. Единственно что важно, это данное нами обещание жить вместе до конца своих дней.

– Что ж, одним невыполненным обещанием будет больше, – хихикнул Смэдж, выставляя вперед узенькую мордочку и злобно сверкнув глазами. – И не лезьте вы ко мне с вашей женитьбой, с вашей библией и прочей патокой! Насчет вашего брака я, представьте себе, имею свои соображения. И если есть тут парень, которого не обманули все ваши фигли – мигли, так это я! Я все видел, видел, как вы исподтишка всю эту шутку подстроили. Ну и хитрец вы, Парсел, это я к вашей чести говорю. С виду сладчайший Иисус, а сами так и вынюхиваете, где она, ваша выгода. Когда вы на «Блоссоме» увидели, что женщин всего двенадцать на пятнадцать мужчин, вы сразу смекнули: «Ну, будет драка, когда на острове начнется раздел!» И без дальнейших разговоров – хоп! Хватаете самую хорошенькую, у нее и манеры и все такое прочее, опутываете ее своими разговорами об Иегове, и тут тебе и крещение, тут тебе и венчание с Мэсоном вместо попа! А на острове, значит, решили: «Все в порядке! Стоп! Охота запрещена самим господом богом!» Помолились чуточку на палубе – и вот уже индианочка ваша!

Смэдж выставил вперед мордочку, перевел дыхание, собственные слова, видимо, пробудили в нем затаенную злобу против Парсела, и он заговорил тоном оскорбленной добродетели:

– Вот вы что придумали! Вот что вы подстроили, Парсел! Вы из тех, кто говорит: «Сначала я! А всем прочим то, что останется». Так еще бы, офицеры привыкли, что им первым подают самые лакомые кусочки! Мясца – так пожирнее, с молока – так пеночки! А объедки – матросне! А я кто? Собака? Разве у меня четыре лапы? Разве я ползу на брюхе, когда мне свистнут? Вам в жизни повезло. Ну, а мне? С пятнадцати лет гнуть спину на набережных Темзы с пустым желудком! Разве черствая корка хлеба да глоток джина это еда для человека? Разгружать тюки с шерстью по шестнадцать часов в сутки? А для кого были все эти леди в кружевах, с двумя клячами впереди и двумя холуями на запятках? Для меня? Держи карман шире! Я для них грязь, все равно что мусор на набережной! А попробуй я прикоснуться хоть к кончику их туфелек! Да они из кареты даже не выходили! «Мальчик, поди позови мне лейтенанта Джонса! Или лейтенанта Смита! Или лейтенанта Парсела!» – добавил он с таким накалом злобы, что на глазах у него даже слезы выступили. – А мне в руки пенни! Любуйся за свое пенни, как им ручки целуют, как они глазки строят, как игриво веером кавалеров по пальцам щелкают! Гадость все их изящные манеры, вот что! А я для них про сто мусор на набережной. Но здесь, Парсел, вам не Лондон, – проскрежетал он. – Нету здесь карет, нету лейтенантов, нету кружев! Нет судей, которые посылают в Тайберн на виселицу честного парня за то, что он украл несчастные пять шиллингов. Здесь Парсел, мы все равны. И здесь я не хуже вас, Парсел, черт бы меня побрал, слышите, что я говорю! И пусть парни решат, кому из нас двоих достанется ваша индианочка, замужем она или нет, если даже разлука с вами навеки разобьет ее благородное сердце. Воспоминания о собственной юности растрогали Смэджа. Он сам разбередил старые раны и теперь почувствовал себя в своем праве настолько, что даже осмелился встретиться глазами с Парселом. И был поражен, не увидев в них ни ненависти, ни неприязни. Но это открытие лишь удвоило его ярость. А так как Парсел молчал, он дерзко вздернул нос и бросил бешено и резко:

– Ну, что же вы мне ответите?

– Ничего, – спокойно произнес Парсел.

Теперь, когда он понял, что именно руководило Смэджем требовавшим себе Ивоа, все стало простым. Оставалось самое легкое: бороться за свои права.

– Я считаю, – добавил он ровным, даже ласковым голосом, – что дискуссия окончена.

– В таком случае, – бросил Смэдж, и его маленькие крысиные глазки угрожающе блеснули, – в таком случае я требую перейти к голосованию.

Он повернулся в сторону Маклеода, но шотландец не удостоил его взглядом. Он неотрывно смотрел на Парсела, пытаясь подавить смутное беспокойство.

– Раз один из участников ассамблеи требует голосования, – до странности неуверенным голосом проговорил он, – я, понятно обязан исполнить его волю.

Парсел поднялся и взглянул на Маклеода.

– Вы не поставите этот вопрос на голосование, Маклеод, – твердо произнес он. – Это гнусность, а не голосование. Я отвергаю его.

– Отвергаете? – проговорит Маклеод тоном чиновника, оскорбленного при исполнении обязанностей. – Отвергаете! Голосование ассамблеи! Обойдемся и без вашего согласия, так и знайте.

– В таком случае вы один будете вершить здесь дела, – сказал Парсел, не повышая голоса.

Минута прошла в молчании, прежде чем Маклеод снова заговорил:

– Что вы хотите этим сказать, Парсел?

– А то, что, как только вы поставите этот вопрос на голосование, я выхожу из ассамблеи и впредь отказываюсь признавать ее авторитет.

Бэкер тут же поднялся с земли и встал рядом с Парселом. Джонс молча поглядел на них, потом тоже поднялся и, встав слева от Парсела, выставил вперед ногу, и, хотя на сей раз он не напряг по обыкновению мускулы, глаза его настороженно следили за Маклеодом.

Таитяне возбужденно заговорили все разом. Не понимая речей главных действующих лиц, они смотрели на сцену раздела женщин, как на пантомиму, и порой смысл происходившего ускользал от них. Но сейчас обмануться было невозможно. Трое перитани, выстроившиеся против Скелета, явно оспаривают его право на власть.

– Мне не хотелось бы доводить дело до разрыва, – спокойно продолжал Парсел. – И я готов был идти на значительные уступки, лишь бы его избежать. Если он все – таки произойдет, создастся весьма опасное положение. Не доводите меня до крайности, Маклеод. Если Джонс, Бэкер и я выйдем из ассамблеи, атмосфера в поселке накалится до предела. Две партии будут господствовать на острове, два клана, которые поведут между собой войну или в лучшем случае будут жить, не считаясь друг с другом. Остров невелик. И наша жизнь в конце концов станет невыносимой.

– Если вы выйдете из ассамблеи, вас приравняют к мятежникам и повесят! – крикнул Смэдж.

– Заткнись, – посоветовал Маклеод.

Хотя Маклеод держался по – прежнему твердо, в душе он колебался. Если Парсел выйдет из ассамблеи, все таитяне присоединятся к нему. За Парселом будет большинство, сила, на его сторону встанут и женщины. «И все из – за этого маньяка Смэджа, – злобно подумал он. – Поди попробуй разубедить этого сумасшедшего! И еще придется голосовать за него, лишь бы сохранить на будущее его голос!» Впервые Маклеод с горечью и удивлением подумал, что, если он и царит на острове благодаря поддержке своих сторонников, по сути – то он сам их раб.

– Поразмыслите хорошенько, Маклеод, – продолжал Парсел, – я отнюдь не враждебно настроен к ассамблее. Напротив, пока люди голосуют и спорят, они по крайней мере не хватаются за ножи. Но если большинство пользуется своей властью, чтобы притеснять меньшинство, то это же тирания, пожалуй, еще худшая, чем тирания Мэсона. Даже прибегнув к насилию, вы не вырвете у меня согласия.

Маклеод оценил значение этих слов. Это был ультиматум. Правда, замаскированный, потому что Парсел не только ничем не угрожал, но выставил его, Маклеода, сторонником насилия. Но замаскированный или нет, это был ультиматум со всеми возможными последствиями.

Смэдж догадался о колебаниях Маклеода. Побагровев от злобы и страха, он сжал кулаки, выпрямился, что, впрочем, не прибавило ему роста, угрожающе выставил нос и истерически завизжал:

– Не поддавайся, Маклеод! Не слушай его! Ставь на голосование! Чего ты ждешь? Неужели ты позволишь проклятому офицеру командовать тобой?