Текст книги "Остров"

Автор книги: Робер Мерль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Время от времени Парсел подходил к окошку и глядел на маленькие жалкие огоньки, поблескивавшие среди деревьев. Страшно было подумать, что эта скала и тоненький слой плодородной почвы, вернее грязи, рождающей деревья и плоды, – единственный обитаемый клочок земли в радиусе пятисот морских миль. А вокруг островка нет ничего, кроме воды, ветра, дождя, мрака… «И кроме нас, – мысленно добавлял Парсел,

– цепляющихся за эту ничтожную полоску грязи и к тому же растрачивающих свои силы на бессмысленные раздоры».

В дверь громко постучали, Парсел поднялся было с места, но его опередила Ивоа.

На пороге показалась Ваа, волосы у нее были мокрые, но на плечи она не без достоинства набросила одеяло с «Блоссома». Она небрежно, на ходу кивнула Ивоа, направилась прямо к столу, за которым читал Парсел, и проговорила без всякого вступления:

– Мой танэ спрашивает, может ли он зайти к тебе поговорить сегодня вечером.

Манеры Ваа удивили Парсела. Только великие таитянские вожди могли позволить себе начать разговор без предварительного вступления.

– Сегодня вечером? – недоверчиво переспросил Парсел.

– Да, сегодня – вечером, – подтвердила Ваа.

Она стояла посреди комнаты, расставив короткие ноги; вода стекала с ее одежды, и на полу образовалась лужица. Горделивая осанка и высокомерное выражение широкого честного крестьянского лица свидетельствовали, что Ваа сознает, – какого высокого общественного положения она достигла, став супругой Масона.

– Уже поздно, да и дождь идет, – проговорил Парсел, удивленный аристократическими манерами Ваа. – Но если твой танэ настаивает, я могу зайти к нему завтра утром.

– Он сказал, что ты непременно так отметишь, – перебила его Ваа с непередаваемо высокомерным видом, будто обращалась к подчиненному. – – Он не желает. Он сказал, что предпочитает прийти сам сегодня вечером.

– Ну что ж, пусть приходит! – согласился Парсел. Ваа еле кивнула в сторону Ивоа и вышла.

Как только за ней захлопнулась дверь, Ивоа звонко расхохоталась.

– Ну и ломается же Ваа, – крикнула она. – Ты подумай, человек, и это Ваа! Напыжилась словно тавана ваине[14]14
  Жена вождя – по-таитянски.


[Закрыть].

А ты знаешь, она ведь низкого происхождения.

– Нет ни низкого, ни высокого происхождения, – сердито возразил Парсел. – Она родилась на свет. Вот и все. Не будь такой тщеславной, Ивоа.

– Я тщеславная? – воскликнула Ивоа, поднеся очаровательным жестом обе руки к груди.

Парсел невольно залюбовался изяществом ее движений, но решил не уступать.

– Ты гордишься тем, что ты дочь вождя…

– Но ведь это же правда! Оту – великий вождь.

– Оту очень хороший и умный человек. Гордись тем, что ты дочь Оту, а не тем, что ты дочь вождя.

– Не понимаю, – проговорила Ивоа, садясь на постель. – Потому что Оту есть Оту, он поэтому и есть вождь.

– Нет, – горячо возразил Парсел, – если бы даже он не был вождем, все равно Оту остался бы Оту.

– Но ведь он вождь! – повторила Ивоа, разведя руками, как бы в подтверждение своих слов.

– Пойми же ты, – сказал Парсел, – если ты гордишься тем, что ты дочь вождя, значит Ваа может гордиться тем, что она жена вождя. И нечего тогда высмеивать Ваа.

Ивоа состроила гримаску. В дверь постучали. Ивоа сразу же перестала хмуриться. Сейчас уже было поздно мириться постепенно, по всем правилам. Она лишь ослепительно улыбнулась Парселу и бросилась отворять.

– Добрый вечер, вождь большой пироги, – вежливо произнесла она.

– Хм! – буркнул в ответ Масон.

Он никак не мог запомнить имена таитянок. Поди разберись! И все кончаются на «а». Да и сами они похожи одна на другую. Вечно полуголые, вечно стрекочут. Или молотят своими проклятыми колотушками в корыте с известковым раствором.

Парсел поднялся и указал гостю на табурет.

– Если не ошибаюсь, вы впервые заглянули ко мне.

– Хм! – повторил Масон.

Он уселся и оглядел комнату.

– Какой у вас холод! – хмуро бросил он.

– Да, – с улыбкой подтвердил Парсел. – А все из-за раздвижной стенки. Придется усовершенствовать ее конструкцию.

Наступило молчание. Масон упорно глядел на носки своих ботинок. Парсела вдруг охватило странное чувство, и он понял, что гость конфузится, не зная, с чего начать разговор.

– Вы жжете три доэ-доэ зараз, – с легким упреком произнес Мэсон, словно они находятся на борту «Блоссома» и Парсел зря изводит казенное масло.

– Я как раз читал.

– Вижу, – буркнул Масон.

Он склонился над столом и вслух прочел название книги:

– «Путешествие капитана Гулливера».

– Вы читали?

Мэсон отрицательно покачал квадратной головой.

– Прочел достаточно, чтобы установить, что этот лжекапитан Гулливер никогда не был моряком. А что касается всех его россказней про те страны, которые он якобы посетил, так я ни одному его слову не верю…

Парсел улыбнулся. Снова воцарилось молчание.

– Мистер Парсел, – начал наконец Мэсон, – я хочу поблагодарить вас за то, что мне досталась Ваа. – И добавил без тени юмора: – Она меня вполне удовлетворяет.

– Очень рад за вас, капитан, – отозвался Парсел, но благодарить вам следует не меня, а Маклеода. Это он первый назвал Ваа.

– Маклеод! – огрызнулся Мэсон, багровея. – Очень жаль, что я обязан этому…

Он чуть было не сказал «этому чертову шотландцу», но вовремя вспомнил, что сам Парсел тоже шотландец.

– Вообразите, – негодующе заговорил он. – Встречаю вчера этого субъекта. А в руках у него секстант Барта. Естественно, я требую секстант Себе. Так знаете, что этот мерзавец осмелился мне сказать? «Это, – говорит, – моя доля из наследства Барта. Другое дело, если вы желаете у меня купить секстант, пожалуйста, я готов его продать».

– Продать! – воскликнул Парсел. – А что он будет делать с деньгами?

– Я тоже его об этом спросил. А он мне ответил, что через двадцать лет выйдет амнистия мятежникам и, если здесь появится британское судно и доставит его в Шотландию, он, видите ли, не желает очутиться на родине без гроша в кармане…

Парсел расхохотался, но Мэсон не последовал его примеру. Он с озабоченным видом уставился в пол. Через минуту он вскинул голову и напористо проговорил:

– Я… я хочу попросить вас об одной услуге.

«Наконец – то», – подумалось Парселу.

– Если я могу быть вам полезен… – начал он, вежливо наклонив голову.

Мэсон нетерпеливо махнул рукой, как бы желая сократить все эти предварительные церемонии.

– Понятно, вы можете мне отказать, – добавил он оскорбленным тоном.

– Но я не говорил, что собираюсь отказать, – улыбнулся Парсел.

– Так вот в чем дело, – от нетерпения Мэсон даже не дослушал. – Во время моих прогулок по горе я обнаружил на северном склоне грот, до которого очень трудно добраться. Туда ведет обрывистая тропка… Впрочем, ее даже тропкой не назовешь. Карабкаешься просто по скалам с камня на камень… И что самое примечательное, другого пути к гроту нет. Слева и справа идут, видите – ли, две высокие базальтовые стены, вернее сказать, два гребня, и влезть на них просто невозможно. Над входом в грот нависает утес, и внутрь нельзя добраться даже с помощью веревки. Заметьте, что внутри грота протекает ручеек… Мэсон замолчал. Он, видимо, сам удивился пространности своего объяснения.

– Я тщательно обследовал этот грот, – проговорил он, и серые глазки его вдруг заблестели, – и убедился, что в случае штурма он неприступен для врага… – Мэсон повысил голос. – Мистер Парсел, я утверждаю, что всего лишь один человек, слышите – один человек, имеющий оружие, достаточно боеприпасов и, понятно, достаточно провианта, может, поместившись у входа в грот, сдержать целую армию…

«Фрегат, – вдруг вспомнилось Парселу. – Нет, Мэсон просто одержимый. Уж как, кажется, надежно защищен остров самой природой, так нет – ему этого мало. Подавай ему вторую линию обороны. Остров, в его представлении, – крепость, а грот – цитадель…»

– Само собой разумеется, – сухо продолжал Мэсон, – я не требую, чтобы и вы тоже взялись за оружие. Мне известны ваши взгляды. А на наших людей я, по вполне понятным причинах рассчитывать не могу.

Он запнулся и добавил наигранно самоуверенным тоном:

– Пока они не придут к повиновению.

Выдержав паузу, Масон торжественно провозгласил:

– Мистер Парсел, я прошу вас только помочь мне перенести в грот оружие и боеприпасы.

Мэсон замолк и впился в лицо Парсела своими серыми глазками. Так как Парсел молчал, он добавил:

– Я, конечно, мог бы попросить Ваа помочь мне. Силы у нее хватит,

– добавил он, неодобрительно оглядывая фигуру Парсела, словно сожалея о том, что помощник недостаточно крепкого сложения. – Но, по-моему, туземцы боятся приближаться к гротам: они считают, что там живут тупапау… Это тоже в какой-то мере нам на руку. Значит, нечего бояться, что они растащат оружие.

– А матросы? – спросил Парсел.

– Зачем им еще оружие, раз у каждого есть свое ружье? Впрочем, вряд ли они обнаружат грот. Они, если так можно выразиться, прилипли к поселку и ходят только за водой. Как истые моряки, они презирают сухопутные прогулки. Мы здесь уже несколько недель, мистер Парсел, а разве хоть один матрос попытался добраться до вершины горы? Только два человека побывали там: вы да я.

Помолчав, он добавил:

– Само собой разумеется, я прошу вас держать наш разговор в тайне.

– Обещаю вам, – тут же отозвался Парсел.

Наступило долгое молчание. Парсел нарушил его первым.

– К великому моему сожалению, капитан, я принужден отказать вам в услуге, о которой вы просите. Помогая переносить оружие в грот, я тем самым становлюсь пособником убийства, которое вы совершите в случае высадки.

– Убийства?! – крикнул Мэсон.

– А как же иначе? – спокойно спросил Парсел.

Мэсон поднялся, он судорожно хлопал глазами, лицо побагровело, синие жилы на лбу угрожающе вздулись.

– Полагаю, мистер Парсел, – голос его дрогнул от гнева, – что речь идет о законной самозащите.

– Я лично придерживаюсь иного мнения, – спокойно возразил Парсел.

– Не будем переливать из пустого в порожнее. Хорошо! Все мы здесь виновны в том, что подняли на корабле мятеж или были соучастниками такового. А выступая с оружием в руках против вооруженных сил короля, мы совершим еще одно преступление, именуемое восстанием. И если, на наше несчастье, мы убьем кого-нибудь из моряков, которых пошлют против нас то убийство это будет расценено как преднамеренное.

– Мистер Парсел! – крикнул Мэсон с такой яростью, что Парселу показалось, будто он его сейчас ударит. – Никогда в жизни, мистер Парсел… Я не могу позволить… Это уж чересчур… Да как вы смеете так хладнокровно?..

Язык не повиновался ему, губы тряслись, тщетно он силился довести фразу до конца, начинал новую и опять не договаривал. Потеря речи удвоила его гнев; он сжал кулаки, видимо решив отказаться от дальнейших споров, и, неподвижно глядя в угол, добавил почти беззвучно:

– Больше нам разговаривать не о чем.

– Он встал, круто повернулся, подошел к двери, открыл ее, шагнул, как заводная кукла, и исчез во мраке. Налетевший ветер хлопнул незакрытой дверью раз, другой, и только тогда Парсел сообразил, что надо заложить засов.

В раздумье он снова уселся за стол. В ярости Мэсона ему почудилось что – то граничащее с безумием.

– Эатуа! – воскликнула Ивоа. – Как он кричал! Как кричал!

Она сидела на кровати, поджав ноги и накинув на плечи одеяло.

– Он попросил меня об одной услуге, а я ему отказал. Ивоа заключила из этих слов, что ее муж не склонен пускаться в дальнейшие объяснения. Ее грызло любопытство, но хороший таитянский тон запрещает женщине задавать вопросы, особенно своему танэ.

– Маамаа, – проговорила она, покачав головой. – Скажи, Адамо, – лукаво добавила она, – почему перитани так часто бывают маамаа?

– Не знаю. – улыбнулся Парсел. – Уж не потому ли, что у них слишком много табу?

– Ой, нет, – возразила Ивоа. – Вовсе не потому. У Скелета нет никаких табу, а он самый первый маамаа из всех… И добавила: – Не будь он маамаа, он не оскорбил бы моих братьев, не исключил бы их из раздела.

Она замолчала и отвернулась с таким видом, будто и так сказала лишнее.

– Они на него сердятся?

– Да, – ответила Ивоа, не поворачивая головы. – Сердятся на вас. Очень.

Тон, каким были произнесены эти слова, встревожил Парсела, и он спросил:

– И на меня тоже? .

– И на тебя тоже.

– Но ведь это же несправедливо! – возмутился Парсел.

Он встал с табуретки, присел рядом с Ивоа на кровать и взял ее руки в свои.

– Ты же сама видела…

– Видела, – согласилась Ивоа. – Они говорят, что ты обращаешься со своими друзьями, как с врагами.

– Неправда! – воскликнул Парсел, огорченный до глубины души.

– Они говорят, что Крысенок хотел отнять у тебя жену, а ты все-таки помешал Омаате его избить. А ведь это правда, – сказала она, неожиданно взглянув в лицо Парсела, и взгляд этот потряс его.

«И она тоже на меня сердится», – подумал Парсел. Он тяжело поднялся с кровати и зашагал взад и вперед по комнате. Одни его ненавидят, другие подозревают… Вдруг он до ужаса отчетливо почувствовал свое одиночество.

– А Меани? – спросил он, останавливаясь.

Ивоа снова отвернулась и проговорила так, словно не рас – слышала вопроса:

– Они говорят, что ты помешал Уилли убить Скелета.

– Убить! – воскликнул Парсел, закрыв ладонями уши. – Вечно убивать!

Он снова зашагал по комнате. И с горечью ощутил свое бессилие; нет, никому, даже Ивоа, он не сумеет растолковать мотивы своих поступков.

– А Меани? – повторил он, снова останавливаясь перед Ивоа.

Наступило молчание. Ивоа скрестила на груди руки и насмешливо ответила:

– Радуйся, человек! Меани любит тебя по – прежнему.

Лицо Парсела просветлело, а Ивоа обиженно протянула:

– По – моему, ты любишь – Меани больше меня.

Парсел улыбнулся, снова подсел к Ивоа на кровать.

– Не будь такой, как ваине перитани…

– А какие они?

– Ревнивые.

– Вовсе я не ревнивая, – возразила Ивоа. – Вот Итиа, бегает же она за тобой, чтобы ты с ней поиграл. А разве я мешаю?.. Разве я кричу?..

Слова Ивоа ошеломили Парсела, и он не сразу нашелся что сказать. Затем спросил:

– А что говорит Меани?

– Защищает тебя. Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя судить тебя как остальных людей. Он говорит, что ты моа[15]15
  Святой – по-таитянски


[Закрыть].

Взглянув исподлобья на мужа, Ивоа простодушно спросила:

– Это верно? Верно, Адамо, что ты моа?

Парсел чуть было не пожал плечами, но спохватился и снова зашагал по комнате. Святости, по таитянским представлениям, нельзя добиться путем героического самоотречения. Просто она присуща человеку. Святым бывают так же, как, к примеру, косолапым, то есть от рождения. Святость – чудесное свойство, но заслуги человека в том нет. «Что ж, пусть они верят, что я моа! – подумал Парсел. – Пусть верят, если это поможет им понять мои поступки…»

– Да, – серьезным тоном сказал он, останавливаясь перед Ивоа. – Это верно, Ивоа.

– Слава Эатуа! – воскликнула Ивоа, и лицо ее засветилось таким счастьем, что Парселу стало стыдно.

«Какой же я все – таки обманщик!» – сконфуженно подумал он.

– Э, Адамо, э! – продолжала Ивоа. – До чего же я счастлива! Один раз я видела на Таити моа, но он был совсем старенький! О, какой он был старый и дряхлый! А теперь у меня есть свой моа, у меня в доме, всегда при мне! И какой же он красавец! И это мой танэ, – заключила она в порыве радости, воздевая руки к небесам.

Скинув с плеч одеяло, она соскочила с кровати, бросилась к Парселу и, обняв, стала покрывать его лицо поцелуями. Смущенно и взволнованно Парсел глядел на Ивоа. Она осыпала поцелуями его щеки, подбородок, губы, и при каждом ее порывистом движении Парсел то видел, то терял из виду великолепные голубые глаза Ивоа. До чего же она красива! Какой от нее исходит свет, тепло, благородство!..

– Значит, ты моа! – восхищенно твердила Ивоа.

Не разжимая объятий, она начала отступать назад, медленно, потом все быстрее, словно исполняла с ним какой – то танец. Парсел перестал хмуриться. Она увлекла его к постели. И ловко опрокинулась на спину, а он со смехом упал рядом. Потом он перестал смеяться, он искал ее губы и успел подумать: «Своеобразное все – таки у таитянок представление о святости».

На следующий день просветлело, и впервые после трех дождливых недель проглянуло солнце. В одиннадцать часов Парсел вышел из дома и, повернув на Уэст-авеню, постучался у дверей Бэкера.

Ему открыла Ороа, неуемная, стройная, с непокорным блеском в глазах.

– Здравствуй, Адамо, брат мой! – крикнула она.

И тут же на пороге заключив гостя в объятия, горячо поцеловала его по обычаю перитани. Парсел перевел дух и только тут заметил, что Бэкер стоит посреди комнаты и спокойно, дружелюбно улыбается гостю.

– Пойдемте-ка, Бэкер, – сказал Парсел, не заходя, – я хочу, чтобы вы пошли со мной. Я намерен нанести визит Маклеоду.

– Маклеоду? – переспросил Бэкер, и его тонкое смуглое лицо сразу помрачнело.

– Пойдемте же, – настаивал Парсел. – Пора вступить в переговоры.

Когда Ороа поняла, что Бэкер уходит, она решительно встала перед ним, тряхнула гривой и, сверкая глазами, обратилась к нему с бурной речью.

Бэкер вопросительно взглянул на Парсела.

– Она упрекает вас за то, что вы уходите, не нарубив дров.

Бэкер шутливо хлопнул Ороа по ляжке и улыбнулся.

– Вернусь и нарублю, мисс.

Эти слова не произвели на Ороа никакого впечатления. Нервно двигая шеей, раздув трепещущие ноздри, фыркая и поводя крупом, она продолжала перечислять все свои претензии и обиды.

– Как по – ихнему «скоро»? – обратился Бэкер к Парселу.

– Араоуэ.

– Ороа! – крикнул Бэкер. – Араоуэ! Понимаешь, араоуэ! Он снова пошлепал ее и вышел в сад. Ороа встала на пороге и, глядя вслед удалявшимся мужчинам, продолжала свою обвинительную речь.

– Утомительная особа, – вздохнул Бэкер. И добавил: – А ведь заметьте, неплохая. Но уж больно утомительная. Вечно театр. Вечно драмы.

Он остановился, махнул издали Ороа рукой и крикнул

– Араоуэ! Араоуэ!

И зашагал дальше.

– Думаю, что она жалеет о Маклеоде. Со мной – то жизнь ей кажется слишком спокойной.

Парсел повернулся к нему.

– Об этом она и говорит.

Бэкер рассмеялся.

– Что ж, чудесно. Значит, с этой стороны затруднений не будет.

Солнце уже начало припекать. Какое наслаждение было видеть сквозь ветви пальм сверкающую лазурь небес и снова любоваться полетом многоцветных птичек! Во время дождей птицы попрятались, и островитяне решили было, что эти крошечные и хрупкие создания погибли. А теперь они вновь появились, такие же проворные, такие же доверчивые, как и раньше.

– Вы надеетесь, что вам удастся сговориться с Маклеодом? – спросил Бэкер, и голос его дрогнул.

– Надеюсь.

Они проходили мимо хижины Джонсона, и Парсел негромко проговорил:

– Судя по тому, что мне бывает слышно из нашего садика, эти двое – тоже любители драм.

– Она его колотит, – заметил Бэкер.

Парсел остановился и удивленно взглянул на говорившего.

– Так, значит, это она? Вы уверены?

– Я сам видел, как она гонялась за ним по палисаднику с мотыгой.

– Несчастный старик! – вздохнул Парсел. – Забраться на самый край света. Оставить свою мегеру за морями и океанами к тут, за тридевять земель, попасть в лапы другой мегеры!..

Тонкое лицо Бэкера передернулось.

– Видите ли, лейтенант…

– Не лейтенант, а Парсел.

– Парсел… Видите ли, Парсел, Джонсон плохо рассчитал.

Выбрал себе уродину. Решил, что раз уродина, значит у нее есть другие достоинства. А это не так. Будь это так, все бы только на уродинах и женились. Еще бы! Да за них дрались бы! А дело-то в том, что уродливые женщины такие же надоедливые, как и красавцы…

Помолчав, он добавил:

– Да еще сверх того уродины.

Парсел улыбнулся.

– Вы настоящий пессимист, Бэкер. По – моему, Авапуи…

– О, против Авапуи я ничего не скажу, – возразил Бэкер, покачав головой. – Я говорю вообще. Видите ли, Парсел, вообще – то на мой взгляд женщины… – он потер себе лоб, – все-таки утомительны. – И добавил: – Вечно своей судьбой недовольны. Тем, что у них есть, пренебрегают, подавай им то, чего у них нет. Другого мужа. Другое платье. Да разве угадаешь?!

– Вы несправедливы. Таитянки вовсе не такие.

– Ороа как раз такая.

Парсел украдкой взглянул на своего собеседника. Нервический субъект. Нервический, но внешне спокойный. Выражение лица невозмутимое, но вокруг глаз залегла желтизна, нижняя губа подергивается…

– А вы не скажете мне, что мы будем делать у Маклеода? – вдруг без всякого перехода спросил Бэкер.

– У меня есть одна мысль, – ответил Парсел. – И пришла она мне в голову вчера вечером, когда я беседовал с Масоном. Впрочем, я сам не знаю, удачно я придумал или нет. Может быть, дело сорвется, поэтому я предпочитаю пока что молчать.

Они как раз проходили мимо дома Мэсона и увидели капитана. Он прогуливался по деревянному настилу, по своему «юту», в ботинках, при галстуке, застегнутый на все пуговицы, с треуголкой на голове. «Добрый день, капитан», – бросил Парсел, не замедляя шага, и Бэкер повторил как эхо: «Добрый день», но не добавил «капитан». Мэсон даже не оглянулся в их сторону. Он шагал по доскам, устремив глаза куда – то вдаль, осторожно переставляя ноги, пригнувшись, словно шел по палубе во время качки. Порой он досадливо взмахивал рукой, отгоняя птичек, которые безбоязненно порхали вокруг него. Таким жестом человек обычно отгоняет москитов, и Парселу, неизвестно почему, движение это показалось ужасно неуместным.

– Видно, птицы ничуть не пострадали от дождя, – заметил Парсел.

И, повернувшись к Бэкеру, негромко спросил

– А Авапуи?

– И она тоже.

– А Итиа?

– Тоже.

– Когда вы виделись с Авапуи? – так же тихо осведомился Парсел.

– Вчера. Ороа пошла толочь кору к Омаате, ну мне и удалось улизнуть потихоньку.

Возможно, вам теперь уже недолго видеться с ней тайком, – заметил Парсел.

Он взглянул на Бэкера. И еще острее, чем обычно, почувствовал, что они друзья. Открытое смуглое лицо. Прямота в словах и в поступках. Карие глаза поблескивают юмором. Повадка мягкая, но за этой мягкостью чувствуется скрытая сила. «И пожалуй, необузданность, – добавил про себя Парсел, – единственное, что мне в нем не нравится».

Как только Парсел взялся за калитку сада Маклеода, шотландец тотчас же появился на пороге хижины, а из-за его плеча выглянул голый по пояс Уайт со сложенными за спиной руками; по сравнению с хозяином дома он казался до нелепости низкорослым и жирным.

– Что вам угодно? – недружелюбно крикнул Маклеод.

– Видеть вас, – ответил, не входя в сад, Парсел.

Все участники сцены замолчали.

– Обоим? – недоверчиво спросил Маклеод, и Парсел внезапно догадался, что хозяин боится насилия с их стороны.

– Я должен говорить с вами при Бэкере, как свидетеле, но если вам угодно, пусть Уайт тоже остается здесь.

– Ладно! – ответил Маклеод. – Входите!

Пока гости шли по палисаднику, хозяин, стоя на пороге хижины, не спускал с них глаз. Всю тяжесть своего длинного расхлябанного тела он перенес на тощую, как у цапли, ногу, небрежно уперся правой рукой в бок, но его глубоко запавшие глаза следили за каждым движением визитеров.

Когда Парсел переступил порог комнаты, его буквально ошеломило количество стенных шкафов и роскошь их отделки. Шли они вдоль всех стен до самого потолка, подступали вплотную к двери и к двум окошкам; дверцы их с замками и задвижками находились на разной высоте от пола.

Кроме стенных шкафов и полок, в центре комнаты стоял массивный дубовый стол, а вокруг него чуть ли не дюжина табуреток, явно доказывавших, что дом Маклеода служит местом сборищ «большинства».

Маклеод зашел за стол, как бы желая отгородиться от посетителей, потом вдруг протянул свою худую, как у скелета, руку, такую длинную, что, казалось, ему ничего не стоит дотянуться до противоположной стены, и молча указал им на табуреты. Они сели. Уайт неслышным шагом обогнул стол и устроился рядом с Маклеодом. Затем сложил руки и начал тихонько постукивать по колену указательным и средним пальцами, устремив на Парсела настороженный взгляд. Маклеод засунул руки в карманы и остался стоять.

Прошло несколько секунд, но оба клана молчали и только приглядывались друг к другу. Парсел ждал, чтобы атаку первым начал Маклеод и обрушил на них потоки своего ядовитого красноречия. Но шотландец, видимо, не был расположен беседовать. Он молчал – воплощенное достоинство. Всем своим видом он показывал, что считает присутствие в его доме Парсела и Бэкера происшествием чрезвычайным, требующим объяснения. «Просто невероятно, – подумал Парсел. – Еще три месяца назад это был самый обыкновенный матрос. А теперь стоит перед нами, прислонившись к своему знаменитому шкафу, и глядит на нас холодно и отчужденно, как дипломат, согласившийся дать аудиенцию».

– Слушаю вас, – произнес Маклеод в то же мгновение.

Так оно и есть, так оно в точности и есть: он давал им аудиенцию… Уильям Питт, принимающий послов.

– Мне кажется, – начал Парсел, – что создавшееся положение не может длиться вечно. Оно никого не устраивает. А со временем приведет к тому, что даже относительное согласие между островитянами перестанет существовать. Поэтому, я думаю, наступило время пойти на компромисс.

– Компромисс? – переспросил Маклеод.

Парсел взглянул на говорившего. Лицо его не выражало ничего.

– Насколько я понимаю, – повторил Парсел, – теперешнее положение никого не устраивает. Бэкер и Меани не получили тех женщин, которых хотели получить. Что касается Уайта и вас самих, то вы вовсе остались без жен.

Он с умыслом сделал паузу, чтобы собеседники его успели раскусить эту горькую пилюлю.

– Ну и что? – бросил Маклеод.

– Предлагаю вам компромисс, – повторил Парсел.

Наступило молчание, затем Маклеод сказал:

– Я не против соглашения. Что же вы предлагаете?

– Я вижу лишь одно решение. Обмен. Уайт уступает Итию Меани и получает от него Фаину. Вы отказываетесь от Авапуи, а Бэкер отдает вам Ороа.

Некоторое время Маклеод молчал, потом поднял голову, набрал полную грудь воздуха и еще глубже засунул руки в карманы.

– И это вы называете компромиссом, Парсел? Где же тут компромисс? Я вижу, что теряю, а вот что получу взамен, не знаю. А вы заладили, как сорока, о компромиссе. Да где же здесь компромисс? Не вижу тут никакого компромисса, будь я проклят! Разрешите напомнить вам, как происходило дело, если вы часом забыли. Бэкер отбирает у меня Авапуи. Чудесно! Но ведь было голосование, и голосование мне ее вернуло; а потом она скрывается за кулисы, и тут вы мне говорите: «Давайте, пойдем на компромисс: вернем Авапуи, а Бэкер ее возьмет!» Ну и нахал же вы, Парсел, это я вам в похвалу говорю!.. Стоите себе здесь, как архангел Гавриил, ну прямо сам безгрешный Иисус, даже на стул по-настоящему не сели, словно вот-вот живым на небеса вознесетесь, и предлагаете мне ком – про – мисс! Даже не верится! А закон – я вас спрашиваю – значит, на закон вам плевать? У нас есть парламент, Парсел, прошу об этом не забывать! Есть законы! Есть голосование! То, что проголосовано, то принято – так-то, Парсел.

Он остановился и перевел дух.

– Что касается Авапуи, ее найдут, не беспокойтесь. Может быть, раньше, чем некоторые думают. Не тот матрос быстрее достигнет берега, который держится попутного ветра! И не потому я ослабил шкоты, что не надеюсь добраться до суши. Нет, мистер, я доберусь! И когда я зацеплю шлюпочку, я ее накрепко привяжу, уж будьте благонадежны, – ни бог, ни черт, ни ветер у меня ее не вырвут, раз я ее на якорь поставил.

– Ну, хорошо, допустим, – вдруг холодно заговорил Бэкер, однако голос его дрогнул от бешенства, – допустим, что ты поймаешь Авапуи и приведешь к себе в дом. Ну и что? Что ты дальше будешь делать? Забьешь наглухо окна? Перегородишь железным брусом дверь? Запрешь ее в шкафу? Привинтишь к постели? Так, что ли, матрос?

– То, что я буду делать со своей законной женой, никого, кроме меня, не касается, – возразил Маклеод.

И замолк. Чувствовалось, что он не расположен заводить с Бэкером ссоры. Парсел ждал, но Маклеод не произнес ни слова. Он отказывался говорить, отказывался наотрез.

Парсел поднял глаза, и что-то неуловимое в поведении Маклеода приободрило его. Нет, он отказался не наотрез. Он не выпроваживает своих гостей. Не хочет прекращать разговора. Хитрое животное! Тонкое и хитрое. Даже утонченное. Он что-то по чуял. И ждет. Отказ – это просто стадия переговоров. Только и всего.

– Если вы предполагаете, что сумеете найти Авапуи, – сказал Парсел, – и если полагаете, что, найдя, сумеете сохранить ее при себе, значит время для разговора еще не пришло. Предлагаю поэтому отложить нашу беседу.

Молчание. Взгляды. Маклеод не говорит ни да, ни нет. Он еще сам не уверен, следует ли прервать переговоры. Держится он нейтрально. Стушевывается. В буквальном смысле слова. Будто его и нет здесь. «Вот лиса! – подумал Парсел. – Не желает поддерживать игру»,

Парсел пожал плечами и поднялся с места. Но тут пальцы Уайта перестали выбивать дробь, и он быстро произнес:

– Согласен.

– Вы хотите сказать, – начал Парсел, – что, если вам дадут Фаину, вы оставите Итию Меани?

– Именно это я и хотел сказать.

Парсел взглянул на Бэкера и сел.

– Ладно, – произнес он, стараясь не показать своей радости. – И по-моему, вы поступаете мудро. Прямо отсюда я отправлюсь к Меани и таитянам. Так как на двух таитян приходится всего одна женщина, все зависит не только от Меани. Но не думаю. чтобы с этой стороны у нас возникли затруднения.

Он искоса взглянул на Маклеода. Шотландец смотрел прямо перед собой. Поспешное согласие Уайта, видимо, не обрадовало его, но и не рассердило. Должно быть, он просто не принимал его в расчет. Его личная позиция оставалась неизменной.

«Если я сейчас уйду, он меня не остановит: он более чем уверен, что я вернусь. Когда же, в сущности, я себя выдал? – с досадой подумал Парсел. – Почему он догадывается, что я хочу ему кое-что предложить?»

– Маклеод, – проговорил он. – Я уйду, но советую вам подумать.

Шотландец даже бровью не повел.

– Все уже обдумано, – небрежно бросил он.

В голосе его прозвучал явный сарказм, будто он заранее знал, что ультиматум Парсела будет отвергнут.

– Ладно, – сказал Парсел, – вернемся к нашему разговору.

Вынув из кармана кошелек черной кожи, он развязал шнурки и высыпал содержимое на стол. Две – три золотые монеты откатились в сторону, но Парсел аккуратно сложил их столбиком, будто собрался начать игру в кости. В наступившей тишине слышно было лишь тяжелое дыхание присутствующих. Парсел взглянул на своих собеседников. Они замерли, оцепенели. Жили одни лишь глаза. Все сокровища Али – Бабы не могли бы произвести на них такого ошеломляющего действия. Кто – то кашлянул. Маклеод вытащил из карманов руки. Половица под его ногой жалобно скрипнула, будто шотландец незаметно переступил с ноги на ногу, чтобы подвинуться поближе. Он склонил над столом свое остроносое лицо, и Парсел услышал тяжелое с присвистом дыхание, словно воздух застревало глотке Маклеода. Здесь десять фунтов стерлингов, -

– Здесь десять фунтов стерлингов, – объявил Парсел. – Они будут ваши, Маклеод, если вы уступите Авапуи Бэкеру.