Текст книги "Умираю от любви (ЛП)"

Автор книги: Риз Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

К тому времени, как я догоняю его, снова начинаю злиться и подталкиваю его плечом сзади.

– В землянку, сейчас же! – рявкаю я на него.

Он издает резкий смешок и меняет направление, подстраиваясь под мой темп.

– Это должно быть здорово. Ты собираешься высказать мне еще одно свое мнение, принцесса? Как сучка влепишь мне пощечину за то, что я осмелился беспокоиться о тебе?

Я стискиваю зубы, чтобы удержать неприятную реплику при себе, пока мы не заходим в землянку, а затем продолжаю идти в спортзал. Возможно, лучше поговорить в звуконепроницаемой комнате. Когда он захлопывает за нами дверь, я резко поворачиваюсь к нему.

– Мне следовало подождать, прежде чем выходить. Прости.

Он отшатывается, не ожидая этого, но затем снова впивается в меня взглядом.

– Хорошо! Тебе, блядь, должно быть, чертовски жаль, но я сильно сомневаюсь, что это последний раз, когда ты совершаешь что-то безрассудное.

Я издаю сдавленный крик разочарования. Он даже не может принять чертовы извинения, не ведя себя как придурок. Я топаю прямо к нему и кричу:

– Ты такой гребаный мудак!

Он ухмыляется, а затем резко прижимает меня к себе и хватает за волосы, чтобы оттянуть мою голову назад. Его губы меньше чем в дюйме от моих, и я вижу ярость в его глазах, которая совпадает с моей, когда он выдавливает из себя:

– Никогда не говорил, что я не такой.

А потом наши губы соприкасаются, и мы целуемся, как дикари. Горячо и жестоко – это еще мягко сказано, когда наши языки встречаются в дуэли, а губы сжимаются так сильно, что стучат зубы, но ни один из нас не отступает ни на дюйм, когда мы изливаем друг на друга весь гнев, страх и отчаяние. Наши руки срывают одежду, пока его горячая кожа не прижимается к моей, а его рот не отрывается, чтобы пососать и прикусить мою шею.

– Я не хочу умирать! – я злюсь на него, даже когда мои руки скользят вниз по его телу, ощупывая каждый твердый бугорок.

Он снова громко смеется и опускается ниже, к моей груди.

– Тебе от меня не спрятаться. «Нравится – значит нравится», принцесса. А теперь заткнись.

Два твердых пальца проникают глубоко в меня, когда он прикусывает мой сосок. Этого достаточно, чтобы я кончила, и я сильно извиваюсь на его руке, пока он смеется. Я все еще не оправилась от внезапного оргазма, когда он прижимает меня к стене. Мои ноги обхватывают его за талию, и он входит в меня. Его член толще, чем у других, и это причиняет мне боль, которая только усиливает волны удовольствия, которые нарастают с каждым резким движением.

Когда он прижимает меня к стене, я покачиваю бедрами, встречая каждый его толчок. Его зубы обнажены, а твердые пальцы впиваются в мои бедра так сильно, что я понимаю: завтра у меня будут синяки, и от этого мне просто хочется поглубже вобрать его в себя. Я впиваюсь ногтями ему в спину, когда меня накрывает вторая волна оргазма, и когда моя киска в спазмах сжимается на его члене, я откидываю голову к стене. Его голова наклоняется вперед, и он откидывается назад настолько, чтобы видеть, как его член входит в меня, поэтому я сильнее выгибаю спину при его следующем толчке и чувствую, как он дергается и толкается глубже, когда его оргазм взрывается внутри меня.

Мы оба тяжело дышим, и он несколько минут прижимает меня к стене, но когда моя голова проясняется настолько, что я снова могу думать, я прижимаюсь к его груди, и он снова опускает мои ноги на пол. Его руки упираются в стену, удерживая меня, когда он смотрит мне в глаза. Я вижу, что ярость частично покинула их, но когда он весело ухмыляется, я чувствую, как мое раздражение снова вспыхивает. Дэв отталкивается от стены, самоуверенно кивает и уходит.

– Ничто так не проясняет спор, как хороший секс на почве ненависти.

Я бросаю злые взгляды на его обнаженную спину, пока нахожу свою футболку и натягиваю ее.

– Это ни черта не прояснило!

Он поворачивается и бросает мне полотенце, лежащее рядом со скамьей.

– Нет, но ты должна признать, что пара бурных оргазмов, несомненно, снимают напряжение.

В его голосе столько удовлетворения, что мне хочется врезать ему прямо по члену. Вместо этого я поворачиваюсь к нему спиной, приводя себя в порядок и натягивая шорты. Когда поворачиваюсь, он как раз одевается, поэтому я смотрю мимо него, но благодаря ряду зеркал мне открывается великолепный вид на его задницу. Я вздыхаю, когда он натягивает поверх нее джинсы, и ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы между нами все было по-другому.

– Как я уже сказала, мне жаль, что отправилась туда без одного из вас. Я все еще привыкаю к тому, что не все делаю сама, – говорю я ему. – Обещаю быть более осведомленной о том, как мои действия влияют на всех вас. Но, Дэв, я не принцесса, как ты меня называешь. Ты не можешь запереть меня в башне и ожидать, что я буду довольна тем, что проживу там всю оставшуюся жизнь.

Он бросает на меня один из тех раздражающих взглядов с приподнятыми бровями, которые говорят, что все, что я только что сказала, было полной чушью.

– Господи боже мой! Почему тебе обязательно нужно быть таким? Почему ты не можешь просто быть как… – я захлопываю рот, так и не закончив нелепую фразу, которую чуть было не произнесла, но он обрывает меня.

– Как другие? Ты это хотела сказать? Почему я не могу быть таким, как другие, и просто… любить тебя?

Я зажмуриваю глаза, чтобы он не увидел правду, и сжимаю руки в кулаки, чтобы не рвать на себе волосы от отчаяния.

– Я не могу позволить себе испытывать такие чувства к тебе, Келси, потому что не могу доверять тебе в этом, и не могу доверять себе тоже. – впервые в его тоне нет злости или горечи, только грусть. Мои глаза распахиваются от удивления, и я подхожу ближе.

– Почему? Почему ты не можешь мне доверять и почему думаешь, что я хочу умереть? – тихо спрашиваю я.

Он пристально смотрит на меня несколько мгновений, словно пытаясь решить, стоит ли выкладывать мне все, а затем медленно начинает кивать.

– Это из-за Тары. Я не могу доверять тебе, потому что, по-моему, в глубине души ты еще не решила, хочешь ли остаться или уйти к ней. – у меня отвисает челюсть от этого взрыва, и я начинаю сердито качать головой. Выражение его лица меняется на понимающее. – Скажи мне, сколько раз ты приставляла пистолет к своей голове с тех пор, как она умерла.

Я задыхаюсь и смотрю мимо него на Тару, которая только что вошла.

– О, нет, он этого не делал! О чем, черт возьми, этот мудак думает…

– Прямо сейчас! Она только что появилась, не так ли? – спрашивает он.

Я перевожу взгляд с Тары на Дэва и обратно, когда в моей груди зарождаются первые приступы паники. Он знает… знает, что я сумасшедшая. Я не хочу, не хочу…

– Келси! Посмотри на меня! – лает он, и я перевожу взгляд на него, хотя на глаза наворачиваются слезы.

– Она приходит, когда ты не можешь справиться. Когда становится слишком тяжело, верно?

Я киваю, когда скатывается первая слезинка.

– Ты не позволяешь ей уйти, и не можешь забыть о том, что случилось, и это так сильно тебя гложет, что ты держишь ее здесь, пока не решишь, наберешься ли смелости пойти с ней. Келси, я не могу тебе доверять, потому что ты действительно можешь решить уйти, и тогда… к чему бы это привело меня?

Слезы текут ручьем, когда я оглядываюсь на свою лучшую подругу и наклоняю голову, спрашивая, правда ли это. Она делает глубокий вдох и поворачивается ко мне.

– Пора, детка. Расскажи ему, расскажи, что случилось. Первый шаг к тому, чтобы отпустить меня и начать новую жизнь.

Мое лицо искажается, когда меня пронзает глубокая боль, но я справляюсь с ней и начинаю говорить дрожащим голосом.

– Они не вернулись. Томми, Лиза, Райан – они не вернулись. Мы прождали целый день. Возможно, у них просто возникли проблемы с грузовиком или им пришлось где-то задержаться, поэтому мы подождали, но к середине второго дня Тара начала сходить с ума, и мы отправились на поиски. Мы несколько часов колесили по округе, но так и не нашли их. Не нашли даже грузовик. Мы продолжали искать все дальше и дальше, но у нас уже почти не осталось бензина, чтобы вернуться. Я пыталась, обещала ей, что мы вернемся и начнем все сначала на следующий день, но она не слушала. Она твердила, что еще один час, еще один город, пока я не засомневалась, успеем ли мы вернуться на оставшемся топливе. Наконец, я развернула машину и поехала обратно. Я до сих пор слышу, как она велит мне остановиться. Снова и снова. О Боже! Почему я остановилась?

– Потому что ты хотела попытаться успокоить меня. Ты хотела крепко обнять и пообещать, что мы их найдем. Ты пыталась быть хорошей подругой, – говорит она мне из угла спортзала, кивая, чтобы я продолжала.

Я быстро киваю в ответ, когда первые искры гнева начинают вытеснять осколки моей печали, и я даже не осознаю, что сейчас разговариваю с ней, а не с Дэвином.

– Да, я хотела это сделать, но ты мне не позволила, не так ли? Нет, ты просто выпрыгнула из грузовика и начала выкрикивать его имя! – я тычу пальцем в ее сторону. – Ты нарушила его гребаное правило номер один, Тара! Паника убьет тебя быстрее, чем смерть. Не теряй головы. Не становись мертвой. – я с горечью сплевываю.

Она кивает, и по ее щекам тоже текут слезы.

– Я не видела того, что был под машиной.

– Все верно! Ты, блядь, не заметила того, кто лежал под машиной, и тебя укусили, потому что ты потеряла голову и закричала, а потом мертвецы посыпались отовсюду, и ты, блядь, замерла.

– Продолжай. Расскажи ему, что произошло дальше.

Я снова перевожу взгляд на Дэвина, потрясенная тем, что на минуту забыла о его присутствии.

– Что было дальше, Келси? Выкладывай. Выкладывай все. – на его лице столько сочувствия и понимания, что я не выдерживаю и поворачиваюсь к Таре.

– Я отнесла ее обратно в грузовик, прежде чем к нам добрались остальные погибшие, и отвезла ее домой. Ничего другого мне не оставалось. Мы обе знали, что означал этот укус на ее лодыжке, поэтому я отвезла ее домой, и мы переждали. Укус был небольшой и далеко не жизненно важный, так что на лечение ушло много времени. Чертовски много времени. Достаточно долго, чтобы она смогла воздействовать на меня. «Я не хочу умирать как один из них. Я хочу умереть сама. Ты должна помочь мне, Келлс. Ты моя лучшая подруга. Мне нужно, чтобы ты это сделала. Я готова. Нет худа без добра, Келлс. Я буду со своими родителями и Райаном. Пожалуйста, сделай это для меня? Вот, я подержу его, все, что тебе нужно сделать, это нажать на курок. Я готова, я рада уйти. Сделай это, сделай, пожалуйста, Келси, сделай это!» – повторяю я слова, которые сказала мне Тара.

Я издаю самый громкий, самый полный боли рев, который когда-либо слышала, и кричу ей об этом, пока мой голос не срывается и не замирает, а затем я опускаюсь на колени, и все, что я могу выдавить, – это прерывистый шепот.

– А как же я, Тара? Где же была моя надежда? Где же было мое счастье? Потому что я не была готова и не хотела этого делать. Но ты продолжала настаивать, умолять, и тебе было все равно, что я останусь совсем одна. Тебя не волновало, что, сделав это, я разобьюсь на тысячу кусочков, потому что нет худа без добра. Ты давила, а я умоляла тебя остановиться, ты давила, и я злилась, ты давила, и я злилась, что ты так поступаешь со мной, и ты давила, и я … Я … Я нажала на… спусковой крючок.

Я больше не могу на нее смотреть, поэтому перевожу взгляд на Дэвина, мой голос становится грубым и хриплым.

– Я нажала на курок… в гневе. Я убила ее, и это было не из любви, чтобы прекратить ее страдания. Это потому, что она… она разбила мне сердце.

Он опускается передо мной на колени, берет меня за руки и крепко сжимает их, но я должна покончить с этим сейчас.

– Я так долго злилась, пока однажды не перестала. Я просто слишком устала, чтобы злиться, поэтому взяла пистолет и приставила его к своей голове, но рядом не было никого, кто мог бы сказать мне это сделать. Давить было не на кого, а потом появилась Тара и сказала мне прекратить это и пойти устроить девичник, потому что я нужна девочкам… что я и сделала.

Я чувствую себя опустошенной, как будто весь яд, который накапливался у меня внутри, выветрился. Я наклоняюсь вперед, чтобы прижаться лбом к его лбу, и крепко сжимаю его руки.

– Я не хочу уходить, Дэв. Мне не нужно уходить, потому что, в конце концов, у меня есть надежда. Вы. Ты, Оливер, Линк, и Грейсон, вы все – луч надежды, и я обещаю, что не уйду, обещаю, я выбираю вас.

Он откидывает мои волосы назад и заправляет их за уши.

– Я верю тебе. – и затем он притягивает меня к себе.

ДЭвин

Я сажаю ее к себе на колени и поворачиваю так, чтобы она прижалась спиной к моей груди, а затем крепко обнимаю ее. Эта женщина чертовски сильная, и она ни о чем не подозревает. То, что сделала Тара, было дерьмовым, эгоистичным поступком. Не в том, что она получила по заслугам, а в том, что подтолкнула Келси нажать на курок, и с тех пор Келси расплачивается за это. Она позволила чувству вины за случившееся поглотить ее… так же, как и меня. Надеюсь, что то, что она, наконец, выложит все, поможет ей начать исцеляться. Что бы я ей ни говорил, я влюблен в эту женщину, и ради нее должен попытаться обрести покой. Я жду, пока ее дыхание не успокоится и не прекратятся легкие толчки в груди, и тогда я испытываю к ней такое же доверие, какое она только что продемонстрировала мне, когда раскрывала свои тайны.

– Я был учителем английского в средней школе. Это было все, чем я когда-либо хотел заниматься. Видишь ли, у меня были дерьмовые родители, которые делали со мной ужасные вещи, и в итоге я оказался в приемной семье. В четырнадцать лет я был в детском доме. Там и встретил Оливера. Я был на плохом пути и, вероятно, попал бы в тюрьму, когда мне исполнилось восемнадцать, но был один учитель, мистер Хэндлин, который не оставлял меня в покое. Он оставался со мной, независимо от того, как сильно я огрызался или вел себя на уроке. Он поспорил со мной, что я не прочитаю и тридцати книг к концу учебного года, и если он проиграет пари, то купит мне новенький велосипед. Тогда я был упрямым маленьким засранцем, и мне хотелось утереть ему нос, а еще я очень хотел этот велосипед. Я заключил пари и прочитал тридцать его книг, а потом продолжил читать, и это изменило мою жизнь, он изменил мою жизнь. Я получил новый велосипед как раз к летним каникулам, но потом почти не ездил на нем, потому что был слишком занят чтением. После этого я захотел стать таким же учителем английского, как он, чтобы, возможно, однажды я смог сделать что-то подобное и изменить жизнь ребенка к лучшему. В тот день, когда все это началось, несколько учеников пришли с перемены со следами укусов. Они сказали, что какие-то взрослые преследовали детей и причиняли им боль, поэтому мы были закрыты. Никто в школе не знал, что происходит, но через час после начала карантина нас окружили родители, которые требовали своих детей. Это было безумие. Все были в панике, и множество окровавленных людей бегало по коридорам, пытаясь добраться до своих детей. Через несколько часов директор велел нам отвести оставшихся учеников в спортзал, чтобы они подождали, пока придут родители и заберут их. К этому времени в живых осталось двести, может быть, двести пятьдесят детей и по меньшей мере двадцать из них были… укушены.

Келси напрягается у меня на коленях и вырывается из моих объятий, чтобы повернуться ко мне лицом. По ее лицу текут слезы, глаза красные и опухшие, и она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она берет мои руки в свои и тихо кивает.

– Расскажи мне.

Я смотрю ей в глаза и не хочу. Не хочу рассказывать, что произошло после этого. Я никогда не говорил об этом, никогда не рассказывал ребятам, как все это происходило. Как только я открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу, на меня обрушиваются видения того, что последует дальше, и все это просто начинает выплескиваться наружу.

– Больше никто не пришел, а было уже поздно, поэтому мы вытащили гимнастические коврики и наполовину выключили свет, чтобы они могли попытаться немного поспать. Сначала было много плача, но, в конце концов, все успокоились и заснули. Нас, учителей, оставалось всего пятеро, чтобы присматривать за ними, поэтому мы составили график дежурств посменно, чтобы кто-то бодрствовал всю ночь. Я дежурил с трех до шести, потому что все равно почти не спал. Около двух часов ночи меня разбудили стоны, а затем и крики. Сначала я подумал, что какие-то сумасшедшие каким-то образом проникли внутрь и напали, но все было намного хуже, и все произошло так быстро. Дети, которых укусили, умерли во сне и восстали, а мы были совершенно не готовы. Они просто разорвали спящих детей. Я… я пытался. Продолжал оттаскивать детей друг от друга, но было практически невозможно понять, кто на кого нападает. Повсюду было так много крови, и я не знал, к кому обратиться, кому помочь. В конце концов я просто схватил по одному ребенку в каждую руку и потащил их к трибунам, которые были сдвинуты, чтобы освободить место. Я поднял их на самый верх, оставил там, вне досягаемости, и нырнул обратно за другими. Мне удалось вывести еще шестерых детей в безопасное место, прежде чем за мной пришло слишком много погибших, поэтому я поднялся наверх вместе с детьми, которых мне удалось спасти, и наблюдал и слушал, как умирали мои ученики. Многие из них звали меня по имени, умоляя спасти их.

Я вырываю свои руки из ее, чтобы провести пальцами по волосам, которые падают мне на лицо, когда опускаю голову во время рассказа. Я дергаю за длинные пряди, чтобы боль помогла мне удержаться на поверхности бурлящих во мне эмоций, когда все, чего я действительно хочу, – это отпустить и утонуть, чтобы никогда больше не вспоминать об этом. Ее маленькие ручки гладят меня по бедрам, пытаясь утешить, но она молчит, позволяя мне действовать в моем собственном темпе. Я сдерживаю злые слезы, которые так и норовят пролиться, и говорю ровным голосом.

– Дети, которые были со мной на трибунах, плакали и кричали, но площадка была такой узкой, что я не мог добраться до них, не свалившись сам, поэтому просто пытался докричаться до них, что с нами все будет в порядке, что кто-нибудь придет за нами. И то, и другое было ложью. Ни с кем из них не было все в порядке, и на самом деле я вовсе не спасал их, потому что каждый из этих детей был укушен. Мне просто удалось продлить их ужас, пока мы сидели там часами, в то время как все больше и больше их одноклассников превращались в зомби, стонали и тянулись к нам. Один за другим эти бедные, запуганные дети погибали от инфекции. Умирая, они просто валились с ног, и малейший толчок отправлял их обратно в ожидающие руки, цепляющиеся за нас. Затем, спустя несколько минут, они снова поднимались и тоже начинали стонать и тянуться. Я подвел их. Мне не удалось спасти ни одного из них. Я подвел их всех, принцесса, и я до сих пор вижу их оскаленные мертвые лица каждый день. Я просидел там еще три дня, глядя на все эти маленькие лица, которые не спас, и запоминал каждого, пока не пришли другие и не спасли меня.

– Это не твоя вина, Дэвин. Ты не делал этого с ними. Это не твоя вина, – она пытается сказать мне это прерывающимся голосом. Где-то внутри меня образовалась пара трещин, но их так много, что это едва ли исправляет то, с чем я живу.

– С тех пор я трижды приставлял пистолет к своей голове, но каждый раз, когда пытаюсь положить этому конец, их призраки приходят и окружают меня, и я не чувствую, что имею право прекратить свои страдания. Я чувствую, что мне нужно остаться в живых, чтобы кто-нибудь помнил о них. Но что, если однажды я окажусь недостаточно сильным и, в конце концов, решу забыть о них и просто отпустить?

Келси обхватывает ладонями мое лицо и пристально смотрит на меня. Когда она говорит, на ее лице отражается любовь и сострадание, и я не могу поверить, что заслуживаю их.

– Что, если ты предпочтешь помнить о них и любить их, вместо того чтобы страдать? Вспомни, как они смеялись и кричали от счастья, играя на перемене. Вспомни, как сияли их лица, когда они получали хорошую оценку, или как они удивлялись и радовались, когда понимали что-то новое и интересное, чему ты их научил? Дэв, что, если они преследуют тебя, потому что хотят, чтобы ты помнил, кем они были, а не кем стали?

Я отшатываюсь при мысли об этом и зажмуриваю глаза. Все, что я видел с тех пор, как это началось, – страх, а затем голод, когда они потянулись ко мне. Я слышал их крики и плач и забывал о том, кто они такие. Я забыл, как заразительно смеялся Сет Макмиллен, и как он заставлял весь класс смеяться так, что даже я начинал улыбаться. Я забыл, как Аннабет, в очках с толстыми стеклами, прижимала свои книги к груди, когда читала что-то, что делало ее счастливой. Я забыл о Дженни, Вайолет и Бекки, которые на протяжении всего урока передавали друг другу записки и сдерживали смех, думая, что я их не услышу. Я забыл о том, как Томас, Гэвин и Макс устраивали шутливые битвы мстителей на детской площадке и как они играли в камень, ножницы, бумагу, чтобы узнать, кто в этот день станет Железным человеком. Когда я снова открываю глаза, они все сидят вокруг нас, уплетая яблочное пюре, их нетерпеливые лица обращены вверх, они ждут, когда я начну читать следующую главу «Гарри Поттера», «Котов-воителей» или любого другого романа, над которым мы работали.

Их счастливые лица, наконец, прорывают плотину, за которой я скрываю свою боль, и все это выплескивается наружу. Я не плакал с тех пор, как это случилось. Я бушевал, кричал и проклинал, но никогда не оплакивал прекрасных детей, о которых когда-то заботился и которым помог вырасти. Когда горячие, обильные слезы текут по моему лицу, а рыдания сотрясают мое тело, Келси обнимает меня и крепко прижимает к себе, в то время как каждая падающая слезинка заделывает еще одну трещину в моей душе.

Мой голос звучит хрипло, когда я зарываюсь лицом в ее волосы и шепчу: «Спасибо тебе».

Келси

Мы держимся друг за друга часами. Никаких разговоров, мы наговорили достаточно и поделились тем, чем нам нужно было поделиться – теперь просто держимся друг за друга, утешаемся друг другом, осмысливаем то, через что нам пришлось пройти.

Теперь, когда я озвучила это, сказала вслух о том, что произошло и что я чувствовала, чувствую, что стала на шаг или два ближе к тому, чтобы простить себя за то, что в гневе нажала на курок, и простить Тару за ту роль, которую она сыграла в том, что привело нас туда. Я знаю, что, если поделюсь этим с Дэвом, это не станет волшебным лекарством от всего безумия, которое живет в моей голове, но я уже чувствую себя легче, когда выплескиваю это наружу.

То, через что прошел Дэвин, боль, с которой он живет, невообразима для меня. У меня нет слов, чтобы рассказать о том, что произошло и как он так долго жил с чувством вины за это. Я так благодарна, что он открылся и поделился этим со мной. Видя Дэвина таким уязвимым и открытым, мне хочется прижимать его к себе так долго, как он позволит.

В какой-то момент Линк открывает дверь и заглядывает к нам. Выражение его лица смягчается, когда он видит, как Дэвин держится за меня, словно за спасательный круг, а я так же крепко прижимаюсь к нему. Его глаза полны любви, когда он, пятясь, выходит и тихо закрывает за собой дверь.

Некоторое время спустя Дэвин снова начинает говорить. Он рассказывает мне о детях, которых он учил. Забавные истории об их проделках и другие истории о тех, к кому долго искал подход и кого вдохновлял. Он называет мне имена и рассказывает, что особенного было в каждом из них, и я знаю, что это его способ показать мне, что он тоже собирается остаться. Остаться со мной и вспоминать прошлое без страданий, но с любовью.

Мы переходим на кухню, я готовлю нам простой ужин, который мы разделяем за столом из нержавеющей стали, сидя бок о бок на табуретках, и рассказываю ему хорошие истории о Таре и нашей жизни до того, как воскресли мертвые. Как только с остатками еды покончено и посуда вымыта, он тянет меня обратно в зал, и без слов наши тела сливаются воедино. Наша одежда тает, и на этот раз наши губы двигаются медленно, а руки нежно, когда мы исследуем друг друга. На этот раз, когда он наполняет меня, это происходит с нежностью, и его медленные, глубокие толчки такие же мощные, как и то безумие, которое мы разделили ранее у стены, но это сила другого рода. На этот раз, когда мы вместе достигаем вершины, нас толкают не разочарование и злость, а любовь.

– Ты моя, и я никогда не отпущу тебя, принцесса, – говорит он мне, когда мы возвращаемся с вершины. Я тоже не собираюсь его отпускать.

Остальные уступают нам место, когда мы, наконец, возвращаемся в лагерь на ночь, и я веду его к себе в постель, где мы обнимаем друг друга и спим всю ночь, опустошенные эмоциональным днем и в безопасности от наших призраков, которые наконец-то начинают исчезать.

Следующие несколько дней будут жаркими и солнечными, но до следующего сбора урожая еще неделя или две, поэтому мы находим другие способы занять себя.

Оливер учит меня готовить потрясающие гедза со свининой, и на этот раз мы делимся готовым продуктом с другими ребятами, а не едим их все сами.

Девин читает мне отрывки из любимой книги, которую он нашел в одном из ящиков, которые мы принесли из библиотеки, пока мы сидим на одеяле посреди сада.

Линк пытается научить меня играть в шахматы, но мы всегда заканчиваем тем, что начинаем целоваться, как подростки, в середине урока. Меня это устраивает, шахматы переоценивают, и я не могу насытиться его большим широким телом и тем, как нежно он меня целует.

Грейсон настаивает на том, что мне нужно совершенствовать свои игровые навыки, и пытается заинтересовать меня гоночными играми, но у меня просто нет к этому способностей, и я постоянно разбиваю свои машины. Думаю, ему нравится, когда я с отвращением отбрасываю свой джойстик, потому что это всегда заканчивается тем, что он отвлекает меня непристойными разговорами о сексе, которые в итоге воплощает в реальность. За этим милым мужчиной скрывается бог секса, и он скручивал мое тело, как крендель, и трахал меня всеми возможными способами, пока я молила о большем.

Проходят дни, и мы входим в ритм, я чувствую, что расслабляюсь и чувствую себя менее неловко, менее тревожно. Я чувствую себя счастливой, по-настоящему счастливой, как никогда раньше.

Я ставлю ведерко с яйцами на стол в кухне, беру тяжелую коробку, которую собираюсь подарить им в качестве угощения, и выключаю свет. Когда выхожу из землянки и возвращаюсь туда, где все ребята собрались во внутреннем дворике перед нашим кемпером, я не могу сдержать улыбку, расплывающуюся по моему лицу. Я люблю четырех мужчин. Я влюблена в четырех мужчин, и четверо мужчин любят меня в ответ.

– А, вот и наша девочка! – ласково говорит Грей, когда я присоединяюсь к ним.

Я с улыбкой ставлю коробку на кофейный столик.

– Итак, вы, ребята, всегда говорите о последней порции макарон с чили. Я раздобыла для вас коробку с готовыми блюдами, чтобы вам больше не пришлось ссориться из-за них. На складе осталось еще три упаковки. Если хотите, мы можем приготовить на ужин макароны с чили!

Все начинают смеяться, но я ловлю на себе взгляды, которыми обмениваются Грейсон и остальные, и это действует мне на нервы. Что-то здесь происходит. Я подозрительно прищуриваюсь в сторону Оливера, когда Грейсон усаживает меня к себе на колени, так что я прижимаюсь спиной к его груди. Его руки опускаются на мои обнаженные бедра и теребят подол короткого сарафана, который на мне надет. Его большие пальцы скользят под него и начинают поглаживать чувствительную кожу на внутренней поверхности бедер, когда Линк, Девин и Оливер подходят и встают перед нами.

– Что, э-э-что происходит, ребята? – спрашиваю я, когда Грейсон раздвигает мои ноги еще немного шире.

Оливер отвечает мне своим холодным спокойным тоном.

– Мы подумали, что пришло время для твоего наказания. Ты думала, мы забыли? Собиралась избежать нашего гнева?

У меня пересыхает во рту, когда я вспоминаю слова Линка и Грейсона, сказанные ранее.

– Три рта – в три раза больше удовольствия. – я перевожу взгляд с одного на другого, останавливаясь на ледяных голубых глазах Дэва, и он с вызовом поднимает брови, как раз в тот момент, когда Грейсон начинает целовать меня в шею и задирать юбку еще выше. Он хихикает, уткнувшись мне в кожу, когда моя задница прижимается к растущей выпуклости в его шортах.

– Обещаю, мы накажем тебя как следует и постараемся, чтобы ты запомнила. Мы собираемся показать тебе, как сильно мы тебя хотим и на что готовы пойти, чтобы ты была в безопасности, счастлива и получала удовольствие. А теперь раздвинь ноги, дорогая. Линк испытывает сильную жажду, которую утолит только твой сладкий мед.

Линк не дает мне возможности поступить так, как говорит Грей. Он опускается на колени и раздвигает меня пошире, пока Грей задирает мою юбку до конца, обнажая тонкий кусочек атласа, прикрывающий меня. Я уже чувствую, что трусики влажные, но Линк делает их еще более влажными, когда наклоняется и облизывает меня прямо сквозь них. Тонкая ткань не выдерживает его сильного широкого языка, и у меня вырывается громкий стон. Он продолжает облизывать меня, а я пытаюсь вогнать его глубже, но Грейсон крепко держит меня за бедра, прижимая к себе попку.

– Скажи ему, что тебе нужно, малыш. Скажи ему, чего ты хочешь.

Я с трудом сглатываю и опускаю голову ему на плечо, чтобы встретиться с горящими глазами Дэвина и Оливера.

– Убери! Мне нужно, чтобы ты снял их, п-пожалуйста!

Линк отстраняется и стягивает с меня промокшие трусики, а затем ждет, положив руки на мои раздвинутые колени.

– Продолжай, детка. Мы все твои. Скажи нам, чего ты хочешь, и мы сделаем все, что угодно. Все, что пожелаешь. Произнеси нужные слова, – охрипшим голосом говорит Грейсон, и меня охватывает трепет власти, когда мой клитор начинает пульсировать, требуя внимания. Я так чертовски возбуждена прямо сейчас, что меня наполняет новая уверенность. Я смотрю на мужчин, ожидающих, что я признаюсь в том, что хочу, чтобы они сделали с моим телом, и полностью принимаю это.

– Я хочу твой язык. Хочу, чтобы он был внутри меня, глубоко, – говорю я Линку, и сексуальная улыбка, появляющаяся на его губах, когда он опускается обратно к моей ожидающей киске, заставляет меня приподнять бедра навстречу его рту. Я пытаюсь сомкнуть ноги вокруг его головы, но Грейсон разводит их еще шире, когда язык Линка проникает в мое влагалище, заставляя меня вскрикнуть.

– Не-а-а. Мы хотим видеть. Посмотри, что это делает с Оливером и Дэвом.

Я отрываю взгляд от того, что происходит у меня между ног, и вижу, как Оливер и Дэвин поглаживают себя через шорты. При следующей мысли у меня слюнки текут, поэтому я продолжаю.