Текст книги "Возвышение Королевы"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Книга: Возвышение Королевы

Автор: Рина Кент

Серия: Королевство #2

Перевод группы: https://vk.com/neviofal

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Королям & Королевам

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Не использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик Ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук. Спасибо.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Привет, дорогой друг!

Если тебе раньше не доводилось познакомиться с моими книгами, возможно, ты не знаешь, но я пишу мрачные истории, которые могут тебя расстроить и вызвать беспокойство. Мои книги и главные герои не для слабонервных.

ВозвышениеКоролевы – вторая книга дилогии и НЕ является самостоятельной.

АННОТАЦИЯ

В любви нет ничего справедливого.

Это мое королевство.

Моя территория.

Я владею всем и контролирую всех, включая Аврору.

Ей не следовало врываться в мой мир без доспехов.

Она не должна была привлекать мое внимание без какого-либо предупреждения.

Увы, она это сделала.

Тогда она подумала, что может исчезнуть.

Если битва это то, что нужно, чтобы защитить ее и завладеть ею, я пролью кровь.

Войны несправедливы, но и я тоже.

ПЛЕЙЛИСТ

Epilogue – Normandie

What I’ve Done – Linkin Park

Everything I Wanted – Billie Eilish

Broken & Beautiful – Kelly Clarkson

What Have You Done – Within Temptation & Keith Caputo

Valentine’s Day – Linkin Park

In My Remains – Linkin Park

Soul on Fire – The Last Internationale

I Hate Everything About You – Three Days Grace

Demons – Written by Wolves

Bottom Of The Deep Blue Sea – MISSIO

So Cold – Ben Cocks & Nikisha Reyes-Pile

Lonely – Nathan Wagner

Control – Zoe Wees

True Love – Coldplay

Sparks – Coldplay

Til Kingdom Come – Pop Evil

The Reckoning – Within Temptation & Jacoby Shaddix

Prayers For The Damned – Sixx:A.M.

Глава 1

Джонатан

22 года назад

Мне никогда не нравились похороны.

Особенно когда они моей матери.

Претенциозность, фальшивое сочувствие или даже настоящие слезы – все это бесполезно. Зачем плакать о ком-то, кто никогда не вернется? Они тебя не услышат, так что весь смысл слез – в эгоизме.

Люди не плачут по мертвым. Люди плачут из-за неконтролируемого прилива собственных эмоций.

Серые облака сгущаются вдалеке, образуя один толстый слой над другим, пока воздух не становится почти черным. Похоже, небо тоже может заплакать.

Но с чего бы это? Знало ли оно вообще женщину, лежащую в гробу?

Люди, окружавшие ее, бросавшие ее любимые цветы – тюльпаны, тоже ее не знали. Они притворяются, что знают, потому что она всю свою жизнь металась между благотворительными организациями и тратила деньги, которых у нас не было.

Не то чтобы Грегори, мой отец, сказал бы ей поступить иначе. Он заботился о ее благополучии настолько, чтобы проглотить нож вместе с его кровью.

Я делаю глоток своего маленького запаса виски, который я украл у своего брата Джеймса, и позволяю жжению успокоить горло. Он, наверное, убьет меня, но не нужно, чтобы он был пьян в этот день, из всех дней. По крайней мере, я полностью контролирую свои действия и самого себя.

Отец вот-вот развалится на части, и если Джеймс тоже... Что ж, черт возьми, если я смогу вынести их обоих.

Я сижу в задней части кладбища, перед могилой, которой, кажется, несколько десятилетий. Слои пыли покрывают камень, а надписи стерты руками времени. Птичьи отходы прилипают к нему, как вторая кожа. Один из забытых мертвецов.

– Вот ты где.

Я не поднимаю головы, когда мой лучший друг Итан садится рядом. Он одет в черный костюм, а его светлые волосы, которые он обычно оставляет в беспорядке, аккуратно уложены.

По крайней мере, он оделся по такому случаю.

Для этого потребовались похороны. Мгновение он молчит, его плечо недалеко от моего, пока мы оба смотрим на забытую могилу с ее неприятным видом и птичьими отходами.

Я нарушаю молчание:

– Как думаешь, ее могила будет такой же, как эта, через двадцать лет?

– Нет, если у тебя есть право голоса.

– Это правда.

– Ты собираешься туда вернуться? – он колеблется, в его голосе слышится сочувствие. – У твоего отца и Джеймса не все так хорошо.

– А когда у них было хорошо?

– Ты им нужен, Джон.

– Они нуждаются в ложных обещаниях и машине времени, чтобы вернуться в прошлое. У меня нет ни того, ни другого.

– Так ты просто собираешься остаться здесь?

– На данный момент, да. Отвали, если компания тебе наскучила.

– Пошел ты. – он хватает мой напиток и делает большой глоток. – Я бы никогда не оставил тебя в такой день, как этот.

– Оставь сочное для Агнуса.

– Пошел ты еще раз. Я дам тебе пропуск за то, что ты сегодня был придурком.

– Как будто он мне понадобится.

Я усмехаюсь, отдергивая и выпивая жидкость, наслаждаясь жжением, которое покрывает мое горло, прежде чем осесть в моем пустом желудке.

Сегодня я почти ничего не ел, и то только потому, что я нуждаюсь в энергии, чтобы оставаться на ногах. Для меня еда и физическая активность не то, что мне нравится, но я все равно делаю это религиозно, потому что мне не нужно, чтобы мое здоровье мешало работе моего мозга.

– Это нормально, если ты проявляешь эмоции, Джонатан. Не нужно все это заманивать в ловушку.

– Что ты делаешь с эмоциями? – я наклоняю голову набок, наблюдая за ним. – Ты получаешь от них прибыль?

Уголки его светлых глаз смягчаются.

– Она была твоей матерью.

– Проявление эмоций вернет ее обратно? Должен ли я пройти через эпизод, как Джеймс, и разгромить весь дом, или должен рухнуть, как мой отец, чтобы в какой-нибудь записи было написано, что я оплакивал ее?

– Я понимаю. Ты хочешь быть сильным ради них.

– Это не выбор, Итан. Это вынужденная мера. Мой отец не может планировать свой гребаный день без нее, а Джеймс всегда был маменькиным сынком. Если я упаду вместе с ними, ничто не поднимет нас вновь. Банк заберет дом в качестве залога, если никто из нас не соберется с силами.

– Черт. Хочешь, я помогу?

– У меня есть план.

Он хватает бутылку и делает глоток. У нас с Итаном никогда не возникало проблем с тем, чтобы делиться вещами. Это наш способ работы.

– Какого рода план?

– Ты знаешь Лорда Стерлинга?

– Того, кто затаил обиду на твоего отца, потому что твоя мать не выбрала его?

– Да, того самого. Мать бросила его у алтаря, и он до сих пор испытывает унижение. Вот почему он охотится за всем, что построил отец, от компании до дома и даже до летнего домика в Уэльсе.

– Прости, блядь. Что ты намерен делать?

– Найти его слабое место и ударить его по больному месту, чтобы он отвалил на хрен.

У моего отца плохи дела с сердцем. С тех пор как мама заболела, он словно стареет на десять лет каждый день.

Доктор сказал мне и Джеймсу, чтобы мы старались держать его как можно дальше от стрессовых ситуаций. Я ничего не мог поделать с сегодняшним днем, но будущее совсем другое.

Я беру все в свои руки и заставлю заплатить всех, кто опозорил мою семью. В крови, если придется.

– Мне это нравится, – усмехается Итан. – Я в деле.

– Тебя никто не приглашал.

Он обнимает меня за плечи и сжимает.

– Я сам напросился, и ты не можешь меня изгнать. Ты застрял со мной на всю жизнь, Джон.

– Это мое наказание?

– Пошел ты, дружище. – он встает и протягивает мне руку. – Давай.

Я беру его, шатаясь, поднимаюсь на ноги и отряхиваю грязь с брюк и пиджака.

Сделав последний глоток из маленькой бутылочки, я позволил Итану выбросить ее.

– Иди первым, – говорю я ему. – Я подтянусь через некоторое время.

Он крепче сжимает мое плечо в последний раз, явно демонстрируя утешение, прежде чем отпустить меня и исчезнуть на другой стороне кладбища.

Джеймс, вероятно, нуждается в утешении Итана больше, чем я. Мой брат из тех, кто слишком много переживает, вроде как мои родители.

Я же, как наш дедушка. Дело не в том, что я ничего не чувствую, а в том, что мне трудно, даже невозможно, проявлять эти чувства.

С тех пор как компания отца начала испытывать трудности, я знал, что у меня нет выбора в том, чтобы быть тем, кто я есть. Возможно, я еще не закончил университет, но предложенные мной действия сработали лучше, чем то, что делал отец в течение многих лет.

Он может быть мягким, когда дело доходит до бизнеса, и это его самая большая ошибка. Если ты не волк, тебя съедят волки.

Джеймсу было наплевать на дела. Он доволен тем, что является звездой регби и проводит свою молодость, выпивая и трахаясь с женским населением.

Я пересекаю расстояние от забытой могилы до места, где происходит погребение матери. Я оплакиваю ее в одиночестве, а не на глазах у людей. Я скорблю о том, что она была слишком наивна для этого мира, о том, что она думала, что отдавать другим это ее цель, до такой степени, что иногда забывала о нас.

Между мной и Джеймсом не было никакого неправильного представления о том, кто был любимцем мамы. Она всегда смотрела на меня, нахмурив брови, всякий раз, когда я поражал ее фактами, которые она не ценила, например, тем, что отец больше не мог спонсировать ее благотворительные мероприятия.

Она не могла общаться со мной, и мы оставались такими. Однако, я думаю, она любила меня. Словно кто-то мог бы любить ребенка, в чьей нравственности они сомневались.

Мама считала меня слишком жестоким, в то время как я был слишком реалистичен, на ее взгляд.

Сегодня я стану той опорой, которая нужна Джеймсу и отцу, а потом я буду защищать дом, который оставил нам дедушка.

Я буду защищать наследие Кингов.

Мои ноги останавливаются при низком плачущем звуке. Я стою у дерева, наполовину скрытый стволом, и наклоняю голову набок.

Девушка в черном платье и подходящей вуали, закрывающей глаза, опускается на колени перед тем, что кажется новой могилой, слезы текут по ее щекам.

Ее черные волосы собраны в консервативный пучок, который плохо сочетается с дизайнерской одеждой и обувью, которую она надела.

Рядом с ней стоит маленькая девочка не старше пяти лет. Она также одета в длинное черное платье, скрывающее ее маленькое тело. Вуаль, похожая на вуаль девушки, хотя и более темная, и также закрывает ее глаза. Ее черные волосы заплетены в косички, падающие по обе стороны лица.

Пока девушка – я полагаю, ее мать – плачет, маленькая девочка теребит вуаль, морщит нос и сжимает губы в тонкую линию. Кому-то не нравится эта вуаль.

Когда ей наконец удается сбросить ее с плеч, она сжимает ее в своих маленьких ручках, прячет за спиной, а затем бросает на землю.

Я улыбаюсь озорному взгляду ее темных глаз. С такого расстояния я не могу сказать, карие они или голубые, или смесь того и другого.

Как только она заканчивает свою миссию по избавлению от вуали, она наклоняется над девушкой и вытирает ей глаза тыльной стороной своих крошечных ручек.

– Не плачь, Алисия. Она поправится, – говорит маленькая девочка ломким голосом с северным акцентом.

Йоркширский диалект?

– Наша мамочка счастлива на небесах.

Это только заставляет девушку заплакать сильнее, ее рыдания эхом разносятся в воздухе, как неудачная опера.

Значит, они родственницы, а не мать и дочь. Однако разница в возрасте слишком велика. Старшей должно быть не меньше двадцати, если не больше.

Маленькая девочка обхватывает своими крошечными ручками шею девушки и сжимает ее.

– Я люблю тебя, Алисия.

– Я тоже люблю тебя, Клэр.

Девушка, Алисия, успевает сказать между приступами икоты, ее руки прижимают маленькую девочку к груди.

Они остаются так на секунду, прежде чем девочка, Клэр, отстраняется.

– Эй, Алисия. Я собираюсь сделать тебя счастливой.

– Действительно? – Алисия ерошит волосы, на ее губах грустная улыбка. Ее тон и голос более утонченный, чем у девочки, что намекает на более утонченное воспитание. – Как?

– Я буду танцевать для тебя. – она показывает большим пальцем на себя. – Я лучшая танцовщица в городе.

– Верно.

– Да. Верно. – она хватает сестру за запястье. – Давай, дай я тебе покажу. Не здесь, потому что я не хочу, чтобы призраки видели.

– Хорошо, хорошо.

Алисия, пошатываясь, поднимается на ноги и следует за девочкой. Клэр осторожно оглядывается, и я думаю, что на могилу, но потом она пинает что-то на земле. Вуаль – она пытается спрятать ее.

Ее глаза встречаются с моими, и она замирает. Цвет ее радужек голубой, глубокий, темный, как неоткрытое дно океанов. Озорная улыбка растягивает ее губы, когда она прикладывает к ним указательный палец.

Я подмигиваю ей, и ее улыбка становится шире, прежде чем сестра уводит ее с глаз долой.

После их ухода, я сокращаю расстояние до могилы, которую они посещали. Улыбаясь, я приседаю и беру крошечную вуаль, наполовину зарытую в землю. Моя улыбка исчезает, когда я читаю имя на надгробии.

Леди Бриджит Стерлинг

Любимая Жена и Мать.

Я не мог пропустить это имя, даже если бы захотел. Она была женой Лорда Стерлинга – того самого, который не так давно покончил с собой.

Мой взгляд скользит по тропинке, по которой ушли две девушки. Одна из них – Алисия Стерлинг, единственный отпрыск, который когда-либо был у Лорда Стерлинга.

В таком случае, кем была та девочка? Она называла леди Бриджит своей матерью, так может, она незаконнорожденная? Северный акцент вписывается в эту теорию, если бы у Бриджит был любовник на Севере.

Впрочем, она не имеет значения. Тот, в ком течет кровь Лорда Стерлинга, имеет значения.

Алисия.

Я запоминаю это имя на будущее, засовываю вуаль в карман и присоединяюсь к похоронам моей матери.

Люди повсюду, как мухи, с опущенными головами. Некоторые шмыгают носом, другие изображают сочувствие, которого не испытывают.

Я останавливаюсь на сцене передо мной. Джеймс похлопывает по спине моего застывшего отца, чье лицо бледнее, чем кожа матери, когда она покоится в своем гробу.

Сделав глубокий вдох, я присоединяюсь к ним, стоя по другую сторону от отца. У Грегори Кинга стройное телосложение, и с годами его волосы медленно лысеют. Его серые глаза и прямой нос единственное, что у него общего со мной и Джеймсом.

Мой старший брат выше меня ростом, с широкими плечами регбиста и соответствующим телосложением. У него также есть очаровательное присутствие, которое мгновенно делает его более доступным из нас двоих, хотя я на три года моложе.

– Ты опоздал, – шипит мне мой брат вполголоса. – Они закрыли ее гроб.

– Теперь я здесь.

Не то чтобы я хотел попрощаться. Я уже сделал это в больнице, потом поцеловал ее в лоб и снова накрыл простыней.

Я не знаю, как сказать «прощай». Не тогда, когда дедушка скончался, и уж точно не сейчас.

– Ну, ты мог бы прийти раньше, – огрызается Джеймс.

– Или я мог бы просто прийти сейчас.

– Не ссорьтесь при своей матери. Вы же знаете, что она это терпеть не может, – выговаривает отец, не отрывая глаз от гроба, когда его поглощает земля, пока священник произносит несколько слов.

Прах к праху.

Иронично.

Начало это всегда конец, не так ли?

Мы остаемся еще надолго после того, как она окажется на глубине шести метров. Все медленно выражают свои соболезнования и уходят. Достаточно скоро нас останется только трое.

Во всяком случае, то, что осталось от семьи Кинг.

Итан говорит, что подождет нас у машины. Я готов отправиться домой и начать принимать меры по тому, как нам следует действовать дальше.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь высказать эту мысль, мужчина в полосатом костюме идет к нам, будто ему принадлежит кладбище и все проклятые души на нем.

Лорд Стерлинг.

И Джеймс, и отец напрягаются от его взгляда, но я пристально смотрю на него, мой разум заполнен всеми способами, которыми я собираюсь уничтожить этого ублюдка.

– Я опоздал, – говорит он со своим чрезмерно шикарным акцентом. – Я не мог не попрощаться с Анной.

– Уходи, – рычит на него Джеймс.

– Общественная собственность. – он смотрит на отца свысока. – Может, теперь она поймет, что совершила ошибку, выбрав тебя.

– Отвали. – Джеймс начинает толкать его, но отец останавливает его.

– Ничего не поделаешь. На самом деле... – он ухмыляется, обнажая неровные зубы. – Вам следует ожидать визита из банка через несколько дней. Я конфискую дом, который ты так любишь, Грегори. Возможно, я все еще смогу учуять в нем запах Анны.

Теперь моя очередь возвышаться над крошечной круглой фигурой Лорда.

– Я уничтожу каждую косточку в твоем теле, прежде чем ты сможешь это сделать.

– Покажи мне, что у тебя есть. Хотя я уверен, что не так уж много. – он крестится на могиле матери. – Покойся с миром, Анна.

И с этими словами он уходит.

Я продолжаю смотреть ему в спину, когда он исчезает. Ублюдок. Я разрушу его и все, чем он когда-либо дорожил. Меня не волнует, его ли это дом, его бизнес или даже его чертова семья.

Я уничтожу его.

Позади меня раздается глухой удар, когда что-то большое падает на землю. Я замираю, мое дыхание на секунду прерывается.

– Отец! – голос Джеймса гремит на пустом кладбище.

Я оборачиваюсь, и жизнь, какой я ее знаю, заканчивается.

Мой отец лежит на земле, держась за сердце, лицо посинело, и он не дышит.

Пока Джеймс кричит, ругается и безуспешно пытается вернуть его обратно к жизни, я клянусь в одном.

Лорд Стерлинг будет уничтожен самым уродливым из возможных способов.

Все, что ему дорого, будет отнято, точно так же, как все было отнято у меня.

Он покончил с моей семьей, и я покончу с его.

Или с тем, что от неё осталось.

Глава 2

Джонатан

Настоящее

Когда случается что-то плохое, я чувствую это заранее.

Это одно из дополнительных чувств, которыми я обладаю, помимо прогнозирования денежного дохода и стоимости международных рынков.

Никто не поверил мне, когда я сказал им десятилетия назад, что китайцы и русские это будущее. Именно по этой причине у меня самые сильные партнеры в указанных странах.

В тот момент, когда я покинул компанию, я почувствовал, что что-то не так. Я проверил Леви и Эйдена – проверяя, я имею в виду, Харрис подтвердил, что мой сын был на занятиях в университете, а мой племянник на футбольной тренировке.

Да, у меня есть люди, которые следят за моими наследниками, обеспечивая их безопасность. Я всегда защищал их, с тех пор как они были маленькими. Я потерял достаточно членов семьи на всю жизнь, и меня больше не застанут врасплох.

Я вхожу в тихий дом. Его устрашающе спокойная атмосфера почти как на кладбище того дня, как раз в тот момент, когда у моего отца произошла остановка сердца и он скончался. В день похорон матери.

Он умер от тоски, от страха потерять этот дом, оставленный ему отцом, и последнее напоминание о присутствии матери.

Персидские ковры простираются в моем поле зрения, а полы из греческого мрамора сияют под ногами. Сводчатые потолки и украшения ручной работы, украшающие вход и остальные двери дома, были не тем, что мы могли себе позволить, когда были живы мои родители.

Я сделал это.

Я вернул этому дому его первоначальную славу, когда был жив мой дедушка. Грегори и Джеймс Кинг не защитили семейное наследие, это сделал я.

После того, как все начали сомневаться в нашей позиции, я тот, кто превратил фамилию Кинг во что-то, что люди уважают и о чем говорят вполголоса, либо из-за благоговения, либо из-за страха.

Зайти так далеко было сделано не из-за любезностей или вежливости. Единственная причина, по которой я сижу на троне, заключается в том, что я убил всех, кто смотрит на него, не говоря уже о том, чтобы осмелиться приблизиться.

Я видел, как взрослые мужчины дрожали и чуть не писали в штаны, когда я приобретал их компании. Я заставлял их предъявлять мне иски, просто чтобы я раздавил их в суде и забрал все, что у них есть – и даже больше. У меня были мужчины, предлагавшие мне своих жен и дочерей, если я оставлю их компании в покое, и мне доставляло удовольствие стирать их имена из делового мира.

Компромисс и милосердие это термины, которые я вычеркнул из своего словаря в тот день, когда мой отец упал замертво над свежей могилой моей матери.

Если я чего-то хочу, я это беру. К черту мир и его слабых людей. Если они решили занять позицию, которую я могу исследовать, это именно то, что я делаю.

Если я найду возможность прославить фамилию Кинг, будь прокляты последствия.

Только одно имеет значение: моя семья.

Так какого черта я думаю об Авроре с тех пор, как меня охватило это зловещее чувство?

Она не член семьи. Далеко не так.

Тем не менее, я провожу с ней больше времени, чем когда-либо с Эйденом и Леви.

Ее лицо единственное, перед которым я просыпаюсь каждый день и засыпаю, глядя на него каждую ночь.

Она та, чьи черные пряди я глажу, когда ее зрачки движутся под веками, и ее захватывает кошмар.

Вот когда она наиболее уязвима и не может воздвигнуть свои стены или спрятаться от меня. Я могу увидеть ее обнаженной.

Чем больше я вижу, тем больше мне хочется.

Чем больше я погружаю в нее свои пальцы, тем глубже мне хочется войти.

Возможно, это началось с ее тела, но я хочу вторгнуться в ее разум и покорить его.

Чего не должно было случиться, потому что я ставлю своей миссией не интересоваться никакими другими людьми.

Я не подписывался на то, чтобы быть поглощенным Авророй, и я положу этому конец... рано или поздно.

Я проверяю уведомления на телефоне. Поскольку Харрис, исполнительный директор, и я провели весь день, закрывавшись в моем кабинете, просматривая возможные компании, которые можно было бы добавить в наш арсенал, у меня не было времени отправлять ей случайные электронные письма, которые обычно подразумевают, как я трахну ее ночью.

Кроме того, она единственная, кто хотел свидания, так что я подумал, что она будет той, кто свяжется.

Утром от нее поступил только пропущенный звонок.

Это не сходится, учитывая, что она никогда не звонит мне, когда на работе.

Что-то подсказывает мне, что ее тоже нет дома. В противном случае в зале играла бы какая-нибудь музыка. Она часто так делает, особенно когда рядом ее подруга с черным поясом.

– Ужин, сэр?

Я поднимаю голову от телефона и переключаю свое внимание на Марго. Она стоит, скрестив руки в почтительной позе поверх белого фартука.

– Мы будем есть на улице. – я засовываю телефон обратно в карман. – Ты видела Аврору?

– Она не вернулась домой, сэр.

Ха. Уже больше семи. Она не могла остаться на работе так поздно, тем более что настояла на свидании.

– Если вам ничего не нужно... – она кивает.

– Где Том? – спросил я.

Он приличный дворецкий, но обычно цепляется за ее мантию, ожидая приказа. Я пошлю его в квартиру Авроры, а Мозес отправиться к ней на работу, так как ей больше некуда идти.

Но есть еще семейный ресторан Лейлы. Харрис отправится туда. Ей лучше не проводить время с братьями Лейлы, иначе ночь примет драматический оборот, который закончится отпечатком моей руки на ее заднице.

У меня нет терпимости к другим людям в ее окружении, даже к тем, кому я доверяю, таким как Харрис и Мозес. Не имеет значения, что она давно знает братьев Лейлы, как она любит мне напоминать. Они не пришли в ее жизнь первыми – это сделал я.

– Том выехал по поручению, сэр. Могу ли я что-нибудь сделать от его имени?

– Пусть он найдет меня, как только вернется.

– Да, сэр.

Когда Марго исчезает, я достаю свой телефон и снова звоню Авроре. Она все еще не отвечает.

Я печатаю электронное письмо.

От: Джонатан Кинг

Кому: Аврора Харпер

Тема: Где Ты?

Должен ли я напомнить тебе, кто потребовал свидания сегодня вечером? Мое время – золото, Аврора, так что ответь на чертов звонок.

Как только я нажимаю «Отправить», на экране загорается уведомление о звонке от Харриса.

– Ты как раз вовремя. Я хочу, чтобы ты поехал в...

– У нас ситуация, – обрывает он меня.

Харрис никогда не перебивает меня, а это значит, что все серьезно.

– И?

– Я только что получил информацию после собрания. Максим Гриффин дает интервью впервые с момента своего заточения.

– Что?

Голос Харриса продолжает мрачным тоном:

– Из того, что я увидел, он обвиняет свою дочь, говоря, что ей тоже пора предстать перед судом. Семьи жертв и средства массовой информации подняли шум по этому поводу. Все выглядит не очень хорошо.

Черт!

– Где Аврора? – спросил я.

– Что?

– Она, должно быть, видела это, и именно поэтому она исчезла. Найди ее. Живо.

Я направляюсь к выходу. Мозес выходит из машины, но когда видит выражение моего лица, он садится обратно.

– Я свяжусь со своими людьми. Дайте мне десять минут.

– У тебя пять, Харрис. Мне, блядь, все равно, что тебе придется сделать, чтобы найти ее. Мне нужно, чтобы местоположение было немедленно отправлено Мозесу. – я вешаю трубку, не услышав его ответа.

Ни за что на свете я не позволю ей сейчас ускользнуть между моими пальцами.

Аврора Харпер продала свою душу дьяволу. Само собой разумеется, что она никогда не сможет сбежать от меня.

Глава 3

Аврора

Исчезнуть не так-то просто.

Я пробовала это раньше, и это все равно что выдергивать собственные зубы изо рта. Дело не в том, чтобы сменить имя и стать блондинкой на несколько лет. Дело не в том, чтобы подстричь волосы и выбрать другой стиль одежды. Дело даже не в том, чтобы избавиться от северного акцента.

Это самые простые части исчезновения. Все остальное, что трудно изменить, это проблема.

Речь идет об изменении моей походки, чтобы люди не узнавали меня издалека.

Это значит заставить себя стать правшой после шестнадцати лет жизни левшой. Вот почему мой почерк – ужасен, и когда я устаю, я снова переключаюсь на левую руку, не осознавая этого.

Это мешает мне есть ту еду, которая мне нравится больше всего, чтобы меня не узнали по ней. Со временем я вообще потеряла всякую радость от еды, и это стало рутиной.

Речь идет об уничтожениях моих привычек и всего, что я привыкла считать само собой разумеющимся, один за другим, черт возьми.

Исчезновение это возрождение.

Когда я впервые избежала программы защиты свидетелей, я продолжала смотреть через плечо и заглядывать под кровать, на которой спала. Я обыскивала шкафы и устанавливала три замка на двери. Я никогда не спала с открытым окном, даже если это означало утонуть в собственном поту из-за летней жары. В течение нескольких месяцев я переезжала из одного мотеля в другой и заметала следы на случай, если кто-нибудь следил за мной.

Я перестала быть Клариссой и оставила все, что касалось ее жизни, позади. Я перестала верить в супергероев и в любовь. Я перестала танцевать и петь в душе.

Я перестала жить.

Поэтому, когда я снова оказываюсь на месте своего перерождения, я не удивляюсь.

После просмотра фрагмента папиного интервью, нападения Сары и прослушивания сообщения, оставленного Алисией о ее собственной смерти, у меня не было настоящего присутствия духа, чтобы думать.

Я все еще не могу.

Мои пальцы дрожат, колени, губы и ладони покалывает. Я не останавливалась, чтобы сходить в туалет, и всю четырехчасовую поездку до этого места выжила на бутылке воды.

Я вернулась туда, где родилась и переродилась.

В коттедж посреди леса.

Место убийства отца.

В Интернете есть статьи о том, что это место населено привидениями, и многие любопытные подростки снимают себя внутри него, чтобы доказать, что они бесстрашны.

Несколько лет назад я отказалась от права собственности на наш дом в городе. Я передала его благотворительной ассоциации, и теперь они используют его как центр для детей-инвалидов. Я попросила своего адвоката сделать все возможное, чтобы никто не узнал, что за этим стою я.

Однако я не отказалась от этого коттеджа. Для начала, на самом деле он не так уж много стоит, и, как и тогда, будто часть моей души все еще заперта там, вместе с телами тех мертвых женщин.

Снаружи темно, если не считать серебряной луны. Ее призрачные пальцы ползут между неподвижными ветвями и безмолвной черной землей. Тишина, как на кладбище, долгая и оглушительная в своей непрерывной тишине.

Дрожь пробегает у меня по спине, когда я смотрю на место, где многие погибли, не будучи услышанными. Пахнет смертью от каждого камешка и каждого дерева. С неба и ночи. Они являются свидетелями того времени, когда все началось и закончилось.

Лунный свет отбрасывает тусклый серебристый свет на старую архитектуру, которую папа построил своими руками. Он так хорошо обращался с ними, со своими руками.

Он знал, как свернуть шею, а потом приготовить мне завтрак. Он знал, как ставить ловушки для беспомощных животных, а затем расчесывать мне волосы, словно он был самым любящим отцом на земле.

Прошло одиннадцать лет, но это почти так же, как если бы я только вчера видела, как папа тащил мертвую женщину по земле.

Время... неизмеримо в этом месте. У него есть свои собственные показатели и свои собственные призрачные воспоминания.

Прошло несколько часов с тех пор, как я приехала, но я не выходила из своей машины. Мои пальцы продолжают водить по часам взад и вперед, будто это наполнит меня необходимой смелостью. Я сказала себе, что выйду, когда смогу контролировать дрожь в конечностях, но этого не произошло.

Моя рука все еще дрожит, когда я открываю дверь и выхожу на улицу. Я иду по следу лунного света, мои нетвердые каблуки хрустят по гальке.

Моя лодыжка пульсирует от боли; я, вероятно, подвернула ее, когда Сара толкнула меня.

Я ковыляю к коттеджу, затем останавливаюсь перед дверью. Потребность уничтожить его – или, еще лучше, сжечь – выходит на передний план в моем мозгу.

Но это не вернет погибших женщин. Это не вернет мою жизнь или все, что я потеряла в тот день.

Я делаю обход и ковыляю за коттедж. Когда я приехала сюда одиннадцать лет назад, это место было обнесено полицейской лентой. Все восемь могил были вскрыты, трупы доставлены на вскрытие, и в конце концов женщины были похоронены с уважением. Однако было найдено только семь трупов, включая женщину, которую я видела в тот день. Она была последним дополнением к папиной коллекции.

Восьмая могила была пуста. Он уже искал кого-нибудь, кто мог бы ее заполнить, и я сообщила раньше, чем он смог сделать то, что хотел.

Сейчас все могилы зарыты. В серебристом лунном свете черная грязь кажется еще темнее. Устрашающе тихая атмосфера не наводит на мысль, что земля была перевернута вверх дном, скрывая убийства.

Я хромаю туда, где, как я помню, должны быть могилы. Одиннадцать лет назад я стояла над каждой из них и произносила их имена. Я извинилась за то, что не освободила их раньше, и пообещала избавиться от всего, что у меня было общего с Максимом Гриффином. Имя, привычки – все, вплоть до любого вида пищи, которую мы когда-либо ели. Вот почему я теперь почти ничего не ем.

Сейчас я делаю то же самое. Мои конечности с трудом удерживают меня на ногах, когда я останавливаюсь над первой могилой и говорю низким, ломким тоном:

– Прости, Марисса Лойд. Я не знала тебя, но я знаю, что у тебя было впереди блестящее будущее. Мне так жаль, что он заставляет тебя перевернуться в твоей новой могиле, давая это интервью. Если кто-то и должен быть похоронен здесь, так это он.

Я тащу свою вывихнутую лодыжку к следующей могиле, и следующей, и следующей. К тому времени, как я произношу все их имена, усталость действует на мои нервные окончания, и я почти готова упасть в обморок.