Текст книги "Данте"

Автор книги: Рихард Вейфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Во второй половине дня один из служителей дворца сообщил Данте, что с ним хочет говорить какая-то дама, которая явилась в сопровождении молодой девушки, очевидно дочери. Назвать свое имя посетительница отказалась. Немного удивившись, Данте велел передать, что сейчас спустится в приемную. Там он увидел немолодую даму, закутанную в вуаль, и прелестную стройную девушку с большими испуганными глазами.

– Вы желали говорить со мной, уважаемая донна?

– Да, мессер Данте! Как мне сказали, вы теперь первый среди приоров и пользуетесь наибольшей влиятельностью.

– Не большей, чем остальные приоры!

– Ну, ну, мессер Данте, я-то знаю! Может быть, права голоса у вас и не больше, чем у ваших коллег, но вы более проницательный и волевой человек. Поэтому я и пришла просить вас помочь мне… помочь нам, чтобы моего мужа, отца этого невинного ребенка, не отрывали от семьи.

– А как имя вашего супруга, досточтимая донна?

– Камбио да Сесто.

Наступило тягостное молчание. Потом Лючия сложила свои нежные руки словно для молитвы, посмотрела приору прямо в глаза своим по-детски беспомощным взглядом и попросила тихим, дрожащим голосом:

– Будьте так добры, мессер Данте, не отсылайте моего дорогого отца в изгнание!

У Данте комок встал в горле. Он слыл решительным, неумолимым борцом – и так оно и было, когда он имел дело с мужчинами, которых все боялись, которые, чувствуя свою силу и безнаказанность, перешагивали через других, идя к своей цели. Но там, где люди – и прежде всего женщины – нуждались в защите, оказавшись не в состоянии справиться с тяжелым положением, в которое попали волею судеб, там душа Данте, в действительности нежная и легкоранимая, проникалась бесконечным состраданием, и в тех случаях, когда он имел возможность помочь, он всегда приходил на помощь. Но мог ли кто-нибудь вообще помочь в этом случае?

– Милое дитя… высокочтимая донна, я прекрасно понимаю ваше состояние. Вы невиновны в том, что сделал или, по крайней мере, собирался совершить ваш отец. Но вы не должны забывать, что этот приговор вынесен не нами…

– Я знаю это, мессер Данте. Уже десять недель прошло с тех пор, как он был вынесен, однако те, кто его вынес, не решились подписать и исполнить его. Это еще раз доказывает, что они не были уверены в своей правоте!

– О нет, донна Джудитта, – возразил Данте, и мягкость в его голосе уступила место твердости, – приговор не был приведен в исполнение вовсе не оттого, что относительно задуманного предательства существовали какие-либо сомнения, а потому, что руку правосудия остановили политические соображения. Если выражаться яснее, прежние приоры испугались Папы. Сегодня это уже позади… и приговор подписан!

Гордая женщина вздрогнула:

– Но в таком случае все это напрасно!

Лючия тихо заплакала.

– Мне очень жаль вас, – сказал Данте, и теперь в его речи снова слышались доброта и сострадание, – мне очень жаль, что я не могу дать вам утешительного ответа. Но одно я могу обещать твердо: я буду прилагать все усилия, чтобы изгнанникам как можно скорее разрешили вернуться домой. Государство обязано заботиться о том, чтобы попранное достоинство права опять было восстановлено в первоначальном виде и чтобы больше никому не повадно было повторять подобное преступление, ибо первое осталось безнаказанным.

– Все, что вы здесь сказали, выше моего понимания, – возразила посетительница, – ведь мой муж желал только добра. С помощью Папы он стремился восстановить мир в нашем городе. Но таких людей преследуют, в то время как убийцы могут безнаказанно разгуливать по Флоренции, особенно если они ходят в добрых друзьях у господ из правительства.

– Уж не станете ли вы утверждать, что подобный упрек касается и меня?

– Вот именно, мессер Данте!

Пожав плечами, приор ответил:

– В таком случае говорите яснее.

– Это я и собираюсь сделать. На пути сюда мы, моя дочь и я, были свидетелями, как некто среди бела дня прямо на улице метнул копье в Корсо Донати, намереваясь убить его.

– И кто же, по-вашему, это был?

– Не кто иной, как ваш друг… Гвидо Кавальканти.

Данте изумленно уставился на обвинительницу, глаза которой горели ненавистью и жаждой мести, потом не выдержал и насмешливо рассмеялся:

– Это кажется совершенно неправдоподобным. Прямо на улице никто не нападет на Корсо Донати с копьем в руках!

– Вы не верите, я так и знала. Но так же хорошо я знаю, что вашему другу, любимому другу, ничего за это не будет.

– Не говорите так, донна Джудитта! Как приор я не вправе вмешиваться в судопроизводство, если речь не идет о государственной измене!

– Еще бы! Все вы, большие господа, заодно! Но все еще будет иначе, дайте срок!

Не скрывая раздражения, женщина сорвалась со своего места и, резко оборвав дочь, которая собиралась попрощаться с приором, словно богиня мести выскочила из приемной.

Мучимый противоречивыми чувствами, Данте вернулся в свой кабинет.

Правильно ли он поступил?

Внутренним взором он все еще видел полные гнева глаза глубоко уязвленной женщины и страдающий взгляд молодой девушки.

А что означает этот странный рассказ о Гвидо Кавальканти? Конечно, он звучит неправдоподобно, но за ним, должно быть, что-то стоит!

На следующий день во Дворце приоров все уже было известно.

Гвидо Кавальканти не забыл, как Симоне Донати по наущению своего отца Корсо предпринял попытку покушения на жизнь возвращавшегося с богомолья паломника. Гордый, склонный к уединению философ и поэт поначалу отказался от мести. Но когда вчера он ехал верхом по улицам Флоренции в сопровождении нескольких молодых людей из дома Черки, то неожиданно наткнулся на своего заклятого врага Корсо Донати, который также ехал верхом в окружении сыновей и нескольких приятелей. При воспоминании о поступке Симоне Донати Кавальканти пришел в ярость. Он пришпорил коня и пустил его навстречу Корсо, собираясь пронзить того копьем. Друзья бросили Корсо, разбежались в разные стороны подобно курам, на которых напал ястреб, а град камней, посыпавшийся из всех окон, обратил в бегство и его самого. Правая рука Кавальканти серьезно пострадала от удара камнем.

С гневом и горечью выслушал Данте эту историю. Почему Гвидо не прислушался к дружескому совету и не подал гонфалоньеру справедливости жалобу на Симоне Донати, обвиняя его в покушении на свою жизнь? Вместо этого он упустил время, а вот теперь сам нарушил закон, напав на другого! Черные теперь будут, конечно, торжествовать и всем объяснять:

– Видите, белые и гибеллины ни во что не ставят законы и среди белого дня нападают на своих соперников прямо на улице!

Прошло, правда, немного времени, и семейство Донати со своими сторонниками вновь проштрафились.

Двадцать третьего июня отмечались вигилии, то есть канун праздника Иоанна Крестителя. Для флорентийцев не было более торжественного праздника, чем праздник их покровителя. С этого дня солнце начинало умирать, а на Рождество рождалось новое солнце! Даже преступникам праздник Иоанна Крестителя предвещал некоторое утешение, ибо в честь покровителя города некоторых грешников всегда ожидало помилование. Им достаточно было лишь пробежать в дурацком, шутовском колпаке на голове и со свечами в руках вслед за повозкой для денежных пожертвований Иоанну Крестителю и после уплаты определенной суммы разрешалось спокойно разойтись по домам.

Горожане устраивали в этот день конные скачки, религиозные мистерии и пышные шествия.

Во время одного из подобных торжественных шествий цехов дворяне из числа верных гвельфов под предводительством Корсо Донати напали на старшин цехов и принялись избивать их, крича: «Мы одержали победу под Кампальдино! А в благодарность за это вы лишили нас власти!»

Все пожилые члены цехов прекрасно знали, что в 1289 году – то есть одиннадцать лет назад – во время знаменитой победы флорентийцев над гибеллинами и аретинцами Корсо Донати и впрямь отличился на поле боя: командуя арьергардом, он, нарушив приказ главнокомандующего, смело атаковал успешно наступающего противника с флангов, что и обеспечило успех флорентийскому войску. Но насилие, которое чинил он со своими товарищами, вынудило отстранить этих спесивых дворян от управления государством.

Когда Корсо Донати со своими приближенными внезапно напал на цеховых старшин, те стали призывать своих людей:

– Друзья, не поддавайтесь на эту провокацию! Не отвечайте на силу силой! Мы верим в закон и право и презираем тех, кто напал на нас!

И они почти не сопротивлялись нападавшим.

Такое поведение участников шествия объяснялось, правда, не только уважением к закону и отвращением к насилию, но и превосходством нападавших. Причем последняя причина была, пожалуй, самой главной. Сопротивление хорошо вооруженным и искусным в военном деле дворянам не оставляло защищавшимся ни малейшей надежды на успех, а лишь ухудшило бы их положение.

Как только праздник миновал, старейшины цехов, взволнованные происшедшим, явились во Дворец приоров и настоятельно потребовали наказать Корсо и его сподвижников, которые своей безобразной выходкой не побоялись нарушить торжественную атмосферу праздника. Им, старейшинам цехов, с огромным трудом, по их словам, удалось удержать справедливо возмущенных членов своих цехов от того, чтобы не ответить на насилие насилием, уговорив их вместо этого передать разбор в руки приоров, полагаясь целиком и полностью на их справедливость.

Обмануть такое доверие было нельзя.

Приоры немедленно созвали совещание и сошлись на том, что дальше так продолжаться не может. Спасение только в быстрых и энергичных действиях.

Данте Алигьери предложил в течение трех дней привести в исполнение уже подписанный приговор об изгнании Камбио да Сесто и двух его пособников, а кроме того, присудить Корсо Донати и самых строптивых среди черных к изгнанию и денежным штрафам; лучше всего выслать их в Кастелль-Масса-Требария.

– Я согласен с этими предложениями, – сказал приор Ноффо ди Гвидо Буонафеди, – но нас справедливо упрекнут в пристрастности, если мы ограничимся изгнанием только предводителей черных, в то время как кое-что можно поставить в вину и белым. Достаточно напомнить, как Гвидо Кавальканти среди белого дня напал с копьем на Корсо Донати. Если мы осуждаем преступления черных, мы не вправе закрывать глаза и на бесчинства белых.

– Единое право, одни и те же штрафы для всех, кто преступает законы! – воскликнул один из четверых оставшихся приоров, а остальные энергично закивали в знак согласия.

Данте заметил:

– Я прошу не забывать, что есть разница между поступками Корсо Донати и Гвидо Кавальканти, на которого недавно совершил покушение Симоне Донати, естественно, по наущению своего отца, Корсо.

– Почему же Кавальканти не подал жалобу? Здесь властвует закон, а не сила!

Данте пришлось согласиться: конечно, следовало подать жалобу!

Ноффо ди Гвидо, который терпеть не мог Алигьери, выпустил-таки отравленную стрелу своего красноречия:

– Меня удивляет, что коллега Данте так ревностно вступается за Гвидо Кавальканти. Если они и дружат, для нас, приоров, подобные отношения не должны иметь никакого значения.

У Данте кровь бросилась в лицо. Ответ его был резок:

– Приору Ноффо ди Гвидо должно быть известно, что через жену я довожусь родственником и Корсо Донати. И тем не менее я требую его изгнания.

– Зачем ссылаться на родственные отношения благодаря женитьбе! – ухмыльнулся Ноффо. – Ведь не секрет, что несколько лет назад по настоянию властей были заключены политические браки между гвельфами и гибеллинами. Кто самый главный враг Корсо Донати? Его шурин Виери Черки! Поэтому реплика Данте меня не убеждает. Пусть он докажет свою беспристрастность. Я вношу предложение, чтобы во имя восстановления мира и спокойствия из Флоренции был изгнан Гвидо Кавальканти вместе с Франческо Адимари и Пьетро Пацци, которые тоже приняли участие в стычке, и надеюсь, что мессер Данте одобрит это решение.

Остальные приоры напряженно смотрели на своего председателя. Обратится ли его любовь к справедливости и против собственного друга?

– Чтобы вы убедились, что мои речи о праве и справедливости не пустые слова, я дам согласие, чтобы и Гвидо Кавальканти, и прочие лидеры белых были изгнаны на непродолжительное время. Правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир![37]37
  Percat mundus et fiat justitia (лат.).


[Закрыть]

Слово взял другой приор, Биндо ди Донато Биленчи:

– Нельзя отправлять белых и черных в одно и то же место. Это означает просто подливать масло в огонь – зло многократно возрастет. Поэтому я предлагаю сослать Кавальканти и его приверженцев в Сарцану, что в Маремме-Вольтурна.

– В эту нездоровую местность? – возмутился Данте. – Тогда белые окажутся наказанными суровее, нежели черные, на которых все же лежит большая мера вины.

Но Данте не смог провести в жизнь свой протест. Теперь его единственная надежда состояла в том, чтобы добиться скорейшего возвращения Кавальканти из ссылки.

Он попросил у своего друга разрешения посетить его тем же вечером, поскольку он должен сообщить ему нечто важное. Правда, когда он задумывался над тем, как он объяснит Гвидо свое согласие на его изгнание, он чувствовал себя охотником, попавшим в собственный капкан.

– Как тебе это государственное управление и что вам всем приходится там делать? – с любопытством спросил Кавальканти.

Данте начал осторожно рассказывать, что непрерывные вызовы черных потребовали энергичного вмешательства городских властей.

– Правда, – продолжал он, – нам прежде всего приходится соблюдать справедливость. Мы не можем оставить безнаказанными и те промахи, которые допущены нашей партией белых. К сожалению, дорогой Гвидо, ты тогда не прислушался к моему совету и не подал жалобу на покушение со стороны Симоне Донати, а принялся искать удобный случай для мести. И наконец нашел его. Поэтому не удивляйся, что и тебе придется отправиться в изгнание вместе с некоторыми единомышленниками.

Кавальканти сделал большие глаза:

– Я должен отправиться в изгнание, и ты… тоже голосовал за это?

– Я сопротивлялся, как мог, но когда остальные приоры намекнули, что я соблюдаю справедливость только в отношении своих врагов, мне не оставалось ничего другого, как поддержать их предложение в отношении белых.

– Что ж, неплохая дружеская услуга!

– Ты должен войти в мое положение, Гвидо!

Но тот лишь иронически засмеялся:

– Мне давно следовало бы понять, что твой престиж среди этих могущественных господ из правительства не должен пострадать, чего бы это ни стоило! А можно мне полюбопытствовать у господина приора, куда решила выслать меня синьория Флоренции?

– Против места изгнания – Сарцаны – я тут же заявил решительный протест.

Теперь насмешливость Кавальканти уступила место ярости.

– Выслать меня в Сарцану, в Маремме-Вольтурна?! В таком нездоровом климате я быстро отдам концы! И ты явился, чтобы лично сказать мне об этом! На черта мне такой друг! Я пригрел у себя на груди змею!

Данте с трудом сохранял самообладание.

– Могу ли я представить тебе более убедительное доказательство своей правоты, чем то, что, придя к тебе, откровенно сказал о наказании?

– Чтобы защитить себя своими адвокатскими уловками! Только из-за того, что совесть мучает тебя за твое предательство!

Данте поднялся со стула и направился к двери.

– Вижу, сейчас ты не способен рассуждать здраво!

– А я хочу прямо сказать тебе: мне не нужна дружба, которая приносит подобные сюрпризы!

Данте помедлил… Неужели дело зашло так далеко? Просто невозможно, чтобы такая долгая дружба на этом оборвалась!

– Уходи, я ненавижу тебя! Ты обманул меня!

Расстроенный случившимся разрывом, Данте вернулся во Дворец приоров…

Вскоре пожаловал высокий гость: кардинал Маттео д’Акваспарта, португалец по происхождению. Накануне флорентийцы устроили ему торжественную встречу, при этом кардинал, являвшийся одновременно епископом Порто и генералом ордена францисканцев, важно вышагивал под большим балдахином. Теперь он появился перед приорами в менее роскошном облачении, собираясь вести переговоры непосредственно с властями Флоренции по поручению святого отца. Требовалось призвать на помощь всю мудрость и осторожность, чтобы оказать влиятельному князю Церкви подобающий почет и проявить должную учтивость, хотя все шестеро приоров не доверяли ему и решили ни в коем случае не поступаться правами города.

Кардинал, человек плотного телосложения, расположился в высоком, искусно украшенном кресле для почетных гостей, за спинкой которого словно почетный караул тотчас же выросли два молодых капеллана. У кардинала были резко выраженные черты лица. Пронзительным взглядом своих больших глаз он обвел замерших в ожидании приоров.

– Я прибыл по поручению и от лица самого святого отца, уважаемые приоры Флоренции! – раздался его низкий, привыкший повелевать голос. – Из вашего города до слуха Папы дошел сигнал бедствия, и он, в своем апостольском милосердии, не мог отказать в просьбе о помощи. Верные слуги Церкви справедливо указывают на серьезную опасность. Дело в том, что партия белых грозит обратиться за поддержкой к трижды проклятым гибеллинским городам. В результате в вашей коммуне может вспыхнуть братоубийственная война со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому святой отец счел за благо, чтобы вы протянули руку черным в знак примирения, а также допустили гвельфское дворянство, незаслуженно отстраненное вами от власти, к участию в правительстве. Вы должны доверить мне улаживание всех спорных отношений. И наконец, святой престол ожидает, что во избежание дальнейших недоразумений и неприятностей вы отойдете под его милосердную власть и признаете святого отца своим сюзереном. Вот и все, что я имел сообщить вам по поручению моего и вашего повелителя, господа правители Флоренции, и ожидаю, что вы изъявите покорность!

Воцарилось ледяное молчание.

Приоры удивленно переглядывались. «Изъявите покорность»? Как только такое могло прийти в голову этому священнику?!

Кардинал воспринял молчание приоров как знак согласия. Он привык, что его воле слепо повиновались.

– А теперь поторопитесь письменно подтвердить свое согласие с требованиями его святейшества!

Слово взял приор Данте Алигьери:

– Простите, ваше высокопреосвященство! У нас во Флоренции принято, чтобы важные дела обстоятельно обсуждались перед тем, как будет вынесено решение.

Португалец начал терять терпение:

– Что тут еще обсуждать?! Если вы безусловно покоритесь воле главы христианского мира, это пойдет только на благо городу! Или вы намерены противиться святому престолу? Попробуйте только, и ваше упрямство будет наказано, и наказано сурово!

Это было уже слишком. Приоры хмуро глядели на папского посланника, а гонфалоньер справедливости, Фацио да Миччиоле, воскликнул:

– Уж не считаете ли вы, ваше высокопреосвященство, что перед вами францисканские послушники!

Данте опять не сдержался и заявил:

– Вы выбрали неверный тон, ваше высокопреосвященство! Было бы лучше, чтобы вы не затемняли ясный и недвусмысленный правовой вопрос внесением неуместной путаницы. Сегодня мы имеем дело не со святым престолом и с верховным главой христианского мира, потому что речь идет не о вопросах нашей святой религии, а с господином Бонифацием, главой государства, который намерен это государство увеличить… за наш счет! Нас, свободных граждан Флоренции, он хочет сделать своими подданными! Если бы не это, ваше высокопреосвященство, мы отнеслись бы к вашей миротворческой миссии с гораздо большим доверием!

– Вы толкуете про какое-то доверие! Вы должны просто повиноваться!

– Нет, в нашем случае это исключено! Если бы было так, как вы говорите, зачем бы Папе посылать вас, чтобы вести с нами переговоры?

– Потому что по своей великой милости он стремится помочь вам.

– Мы не желаем такой милости!

– Вы хотите лишиться благосклонности святого отца?

– Наша свобода нам важнее его благосклонности!

– Остальные приоры разделяют ваше мнение?

– Разумеется, ваше высокопреосвященство! – в один голос подтвердили те, а Риччо Фальконетти добавил:

– Данте Алигьери высказал именно то, что мы сами хотели сказать вам!

– В таком случае мне не о чем больше с вами говорить!

Кипя от возмущения, д’Акваспарта поднялся со своего кресла и медленно вышел, сопровождаемый обоими капелланами. Он, вероятно, надеялся, что приоры еще одумаются, но те проводили его лишь глубоким поклоном, а когда двери за красной сутаной закрылись, члены высшего городского управления с облегчением вздохнули.

Слава Богу, они остались непреклонными и, верные своему долгу, оказали энергичное противодействие попыткам ущемить свободу города. Флоренция наверняка еще не раз с благодарностью вспомнит про них!

Пока же отношения с Римом оказались подпорченными, ибо когда кардинал убедился, что и большая часть населения города отвергла его как посредника в восстановлении мира, он в сердцах отлучил все правительство Флоренции от Церкви и, рассерженный, покинул город.