Текст книги "Данте"

Автор книги: Рихард Вейфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

ПОЧТЕННЫЕ НЕГОЦИАНТЫ

Семейство сера Камбио да Сесто обедало сегодня ранее обычного, поскольку хозяину дома предстояла еще поездка в свое загородное имение в Фьезоле, чтобы обсудить, как он объяснил своей жене, важные дела с одним человеком, с которым его связывали общие политические интересы.

Богато сервированный стол предлагал различные деликатесы, которые мог позволить себе богатый флорентийский купец: жаркое из журавлей, отборную морскую рыбу, дичь, а на десерт медовые коврижки и выдержанные в масле шишечки пиний. Дополняло обед изысканное кипрское вино, которое пили из серебряных бокалов, украшенных чеканкой. Хозяйка дома незаметно следила за тем, чтобы ее четырнадцати летняя дочь Лючия как следует ела. Супруг в подобной опеке явно не нуждался, ибо отличался прекрасным аппетитом, а вот тоненькая, не по годам вытянувшаяся девочка, к сожалению, витала где-то в облаках и, предаваясь каким-то своим сокровенным детским мечтаниям, частенько забывала отдать должное кулинарному мастерству повара. И это она-то – дочь одного из самых преуспевающих и уважаемых купцов Флоренции!

Вся обстановка столовой, где проходил обед, свидетельствовала о достатке и хорошем вкусе хозяев. Высокие стены были завешены дорогими узорчатыми коврами, а утреннее солнце, преломляясь в разноцветных стеклах окон, освещало белые свечи в люстре из оленьих рогов, высокие зеркала и великолепные шкафы, словно кичившиеся своей роскошью.

Одежда членов семейства также недвусмысленно говорила о том, что денег здесь не жалеют. Ярко-алый кафтан хозяина дома выглядел, правда, довольно скромно, зато небесно-голубое платье его дочери было украшено дорогим серебряным шитьем, а на те деньги, что были потрачены на облегающий наряд из пурпурно-красного бархата, в котором щеголяла хозяйка дома, и на цепь из арабского золота, сверкавшую на ее высокой груди, иной бедняк мог бы до сыта набивать себе брюхо в течение целого года.

Вошедший слуга доложил о приходе сера Арнольфо Альберти. Молодой человек явился засвидетельствовать свое почтение мессеру Камбио, но, узнав, что семья уже приступила к обеду, просил разрешения перенести свой визит на более позднее время.

– Ничего, пусть войдет! – приказал глава семьи, довольный тем, что сможет разузнать у молодого купца последние новости.

Альберти низко поклонился членам сидевшей за столом семьи и просил тысячу раз простить его за несвоевременный визит.

– Что за церемонии, садись обедать с нами!

Однако молодой человек решительно отклонил приглашение и ограничился тем, что согласился выпить вина, подняв бокал за здоровье хозяйки дома.

– Ведь вы совсем недавно побывали по делам в других городах, дорогой Арнольфо, – начал мессер Камбио, – и там наверняка насмотрелись и наслушались немало интересного…

– О да, разумеется; в святой год в Рим направляется множество паломников, и многие из тех, которые уже побывали там, возвращаются утешенными, полными новых сил. Все знают, мессер Камбио, что я – добрый христианин-католик, но наряду с этим я стремлюсь стать преуспевающим купцом, поэтому во время путешествия мне в голову пришли кое-какие мысли. Стоило бы гораздо лучше использовать людей и наемные экипажи, которые снуют взад-вперед по большим дорогам. Я хочу сказать, что ремесло флорентийского купца могло бы стать еще прибыльнее, если бы ему удалось завоевать новые рынки для сбыта своих товаров…

Арнольфо сделал паузу, словно опасаясь, что изложение его собственных планов не вызовет ни малейшего энтузиазма у такого опытного купца, как Камбио да Сесто. Но тот, напротив, проявил к соображениям Арнольфо живейший интерес:

– Каким же путем, по вашему мнению, можно этого добиться?

Ободренный уже тем, что его с самого начала не подняли на смех, хотя это был довольно скромный успех, визитер с жаром объяснил:

– В Германии очень хорошим спросом пользуется наш, итальянский шелк-сырец. Его охотно перерабатывают на немецких ткацких мануфактурах. С радостью покупают там и наш нестриженый черный и цветной бархат, и нашу легкую шелковую тафту, которые немки используют для головных повязок. Чтобы не гнать из Германии наемные экипажи полупустыми, нам следовало бы кроме полотна и шерсти перевозить в них больше нужных товаров, к примеру меха, воск и мед.

Мессер Камбио одобрительно кивнул:

– Эти предложения мне понятны. Однако у нас нет ни одного подходящего рынка для такого обмена товарами.

– Напротив, мессер Камбио! Я рассказал о своих предложениях отцу, и он в конце концов их одобрил. Только он считает, что брать на себя такой риск какому-нибудь одному купцу опасно – нужно объединиться с товарищами по цеху, которые не испугаются трудностей.

– Поэтому вы и пришли ко мне? А в чем состоит ваше предложение по улучшению торговли с другими странами?

– Нам нужно доставлять наш шелк до района Кьявенны и с тамошнего склада переправлять его на вьючных животных через альпийский перевал Шлюпген в долину Рейна, а оттуда в немецкий город Франкфурт, который славится своими ярмарками.

Стараясь скрыть внутреннее волнение, Камбио да Сесто поднялся со своего места и принялся расхаживать по комнате. То, что рассказал этот молодой человек, стоило того, чтобы быть всесторонне обдуманным. Купец, особенно флорентиец, не должен останавливаться на достигнутом: нужно думать о поисках новых путей, чтобы расширять свое дело.

– Вы обнаруживаете неплохое коммерческое чутье, мой молодой друг, и я готов вас поздравить. А теперь давайте подробно обсудим все достоинства и недостатки вашего плана!

В этот момент хозяйка дома умоляюще подняла руки:

– Не сейчас, дорогой Камбио! Теперь ты знаешь, о каких предложениях идет речь, и вы можете продолжить свое обсуждение в твоей конторе, но только позже, позже… А пока дай возможность мне и Лючии поговорить с нашим гостем.

Молодой предприимчивый коммерсант учтиво поклонился хозяйке дома:

– Я целиком и полностью к вашим услугам, высокочтимая донна!

Потом он перевел взгляд на хозяйскую дочь и пришел в смущение от мечтательного взгляда девушки и жаркого румянца, украсившего тонкие черты ее лица.

В последние месяцы с Лючией происходило нечто пугающе новое, нечто чудесное, чего она сама не могла понять. Потоки счастья, пробудившегося под влиянием весны, пронизывали ее юное тело, и ее мечтательный дух воспарял в неземные выси.

Когда молодой Альберти появился в столовой, она впилась в него широко раскрытыми глазами, словно это был посланец богов.

Родители не придали значения странному поведению дочери, целиком занятые рассказом Арнольфо Альберти.

Донна Джудитта была рада такому предприимчивому и в то же время скромному молодому человеку.

– Ваша мать наверняка не находит себе места от беспокойства во время ваших деловых поездок, которые так долго удерживают вас вдали от родины.

Арнольфо рассмеялся:

– Она успела привыкнуть к этому, живя с моим отцом. Жена купца вынуждена мириться с тем, что ее муж находится в отлучке.

– И в такое опасное время! – вздохнула хозяйка дома.

– Ничего не поделаешь. Если я и сам когда-нибудь создам семью, моей жене придется не лучше.

Как и любая другая женщина на ее месте, донна Джудитта с радостью ухватилась за свою излюбленную тему:

– Во время своих поездок вы наверняка свели знакомство со многими молодыми девушками. Уж не завоевала ли одна из них ваше сердце?

Лючия не сводила глаз с гостя, ожидая, что он ответит.

– Нет, высокочтимая донна, я бы этого не сказал. Да у меня и не оставалось времени ни на что, за исключением торговли.

– Ну, ну, кто в это поверит]

– Можете не сомневаться!

Молодой человек был избавлен от необходимости продолжать оправдываться, потому что вошедший слуга сообщил, что явился Федерико Герарди, который хочет сообщить нечто важное. Хозяин дома незамедлительно поднялся со своего места и извинился перед Арнольфо за то, что ему придется его ненадолго покинуть.

Донна Джудитта тоже не смогла усидеть на месте, с трудом сдерживая внутреннее волнение. Когда ее муж уже вышел из комнаты, она неожиданно решилась последовать его примеру:

– То, что намерен сообщить нам мессер Герарди, очень интересует и меня. Поэтому не сердитесь, что я оставлю вас с Лючией наедине.

– Об этом не может быть и речи, досточтимая донна! – заверил ее Арнольфо, и когда она, уходя, добавила, что скоро вернется, он в глубине души надеялся, что она не будет спешить исполнять свое обещание.

Едва молодые люди остались одни, как Лючия, взяв Арнольфо за руку, прошептала:

– Это очень кстати, мессер Арнольфо. Я хочу что-то рассказать вам, хотя, боюсь, вы станете над этим смеяться.

– А что произошло, маленькая синьорина?

– Представьте себе, вчера ночью мне приснился сон, будто я гуляю на небесных лугах. Там было удивительно хорошо, а кроме меня там прогуливалось еще много молодых девушек, но каждая из них шла под руку с женихом, и только мне пришлось идти совершенно одной. На глазах у меня выступили слезы. Это заметил какой-то ангелочек и спросил меня: «Почему ты плачешь, Лючия?» «Потому что я так одинока и никто меня не любит», – призналась я. «Не стоит плакать, – утешил ангелочек, – я подведу тебя к прекрасному юноше, который признается тебе в любви». И он проводил меня к золотой небесной двери, которая распахнулась сама собой, и я увидела юношу: он смотрел на меня с такой любовью и выглядел точно так же, как вы!

– Лючия!

– И он точно так же сжимал мне руку, как вы сейчас, а потом он… нет, не могу сказать…

Жаркий румянец залил мечтательное лицо девочки.

– Так что же сделал мой двойник, Лючия?

– Ах нет, оставьте, не спрашивайте меня!

– Может быть, он сделал так?

И, обняв смущенную девочку, Арнольфо запечатлел на ее пылающей щеке горячий поцелуй…

– Да, он сделал именно так! Да, Арнольфо, это замечательно! Но откуда вам все это известно?

Молодой купец снисходительно улыбнулся:

– Мой небесный двойник не хуже меня знал, что нужно было сделать.

Лючия принужденно засмеялась:

– Вы все шутите со мной, Арнольфо!

– И не думаю, Лючия! – Юноша и в самом деле совершенно серьезно смотрел в большие мечтательные глаза девочки. – Ты должна видеть во мне того, о ком твой ангел сказал, что он признается тебе в чистой любви.

– О, как я счастлива, Арнольфо!

В этот момент открылась дверь в комнату: вернулись родители Лючии. Оба выглядели бледными и взволнованными.

– Простите нас за неучтивый уход – мы получили очень дурные вести. На меня донесли, я попал под подозрение.

– Мне искренне жаль, мессер Камбио. Но вы сумеете опровергнуть любую клевету!

– Эти негодяи! За деньги они наняли шпионов, чтобы заманить в ловушку честного человека!

Жена прервала его:

– Тебе нужно спешить, Камбио, ты должен немедленно бежать!

Лючия с криком бросилась на шею своему отцу.

– Вы, я уверен, слишком сгущаете краски, мадонна! – попытался утешить Арнольфо.

Хозяин дома пребывал в нерешительности.

– Если бы знать! Бегство будет расценено как признание вины, а если я останусь здесь и они потащат меня на эшафот?

– Перестань!

– Никто не вправе причинить вам вред, отец!

Арнольфо пытался скрыть охвативший его страх.

Если Камбио да Сесто сам опасается, что дело может кончиться казнью, разве это не доказательство его вины?

Но можно ли обвинить отца Лючии в совершении преступления?

За дверью послышались торопливые шаги. Они неумолимо приближались…

– Мне уже не успеть! – промолвил мессер Камбио. – Слишком поздно!

На пороге появился посланец синьории с белым жезлом в руке.

– Высокочтимые приоры города Флоренции требуют, чтобы я, официальный герольд города, незамедлительно доставил вас к ним!

Камбио да Сесто уже успел полностью взять себя в руки, сейчас это опять был всеми уважаемый флорентийский купец.

– Это невозможно, – возразил он. – Я уже договорился об одной чрезвычайно важной встрече.

– Как же, как же, знаем… в Фьезоле… с посланцем Папы!

Торговец шелком с удивлением и испугом посмотрел на жезлоносца. Тот самодовольно кивнул, подтверждая свои слова.

– Видите, нам все известно о ваших планах, а уж верховные власти Флоренции найдут пути и средства, чтобы в корне пресечь государственную измену, откуда бы она ни исходила!

Теперь мессер Камбио почувствовал досаду, что опустился до объяснений со столь незначительным представителем городских властей; он высокомерно взглянул поверх головы жезлоносца и сказал:

– Что ж, будь по-твоему… Я иду с тобой!

Лючия заплакала навзрыд. Донна Джудитта, тоже вся в слезах, обняла мужа. Он шепнул ей на ухо:

– Пошли к Корсо Донати, он позаботится о моем освобождении!

– Всякие секретные переговоры запрещены! – предупредил городской герольд.

Мессер Камбио принялся оправдываться:

– Могу же я проститься со своей женой!

Арнольфо безмолвно смотрел на семейство, которое постигло огромное несчастье. На мгновение у него мелькнула мысль, что его случайное присутствие в доме человека, которому предъявлено тяжкое обвинение, бросает тень и на него самого. Но он тут же устыдился своей слабости. Виновен Камбио да Сесто или невиновен – в любом случае он, Арнольфо, в меру своих сил будет помогать его жене и их бедной невинной дочери.

Шагая рядом с городским герольдом, Камбио да Сесто ловил на себе не один косой взгляд, и до его слуха нередко долетали обидные слова «изменник», «негодяй», «проклятый черный» и тому подобные оскорбления. Он же внимательно вглядывался в каждого обидчика, размышляя уже над тем, что, когда придет время, он воздаст за каждую обиду сторицей.

Очутившись во дворе приоров, Камбио ничуть не удивился, обнаружив там еще двух человек, которым тоже вменялось в вину тяжкое преступление перед государством.

Когда писец огласил обвинительный акт, лица приоров, гонфалоньера справедливости[24]24
  Гонфалоньер справедливости – должность, введенная в 1293 г. Он возглавлял правительство Флорентийской республики, вооруженные отряды были приданы ему в том же году, а численности 4000 человек они достигли только к 1306 г.


[Закрыть] и судьи, мессера Лапо Сальтерелли, сделались суровыми. Дело было нешуточное. Как следовало из зачитанного документа, городским властям стало известно, что трое приверженцев папской власти, а именно Симоне Герарди, Ноффо Квинтавалле и Камбио да Сесто, совместно с Папой Бонифацием VIII готовили акцию против республики Флоренция с целью отдать ее в руки Папы, который уже давно стремился присоединить всю Тоскану к самой Папской области как часть наследства, завещанного в свое время святому престолу маркграфиней Матильдой[25]25
  Маркграфиня Матильда – тосканская маркграфиня, которая поддерживала папство, помогая ему деньгами, войском и, наконец, уступив Тоскану. Тоскана в то время составляла почти четверть всей территории Италии. Эти владения отец Матильды получил как вассальные от императора.


[Закрыть]. Поскольку, как говорилось в акте, долг приоров заботиться о безопасности республики, учитывая сказанное выше, против перечисленных членов папской партии выдвигается обвинение в государственной измене.

«Слава Богу! – подумал Камбио да Сесто, – подробности им, похоже, неизвестны». И он, подобно своим соучастникам, придал лицу уверенное и высокомерное выражение. Правда, с обвинением в государственной измене шутки плохи: было известно, что город Флоренция обезглавил не одного злоумышленника, который покушался на его безопасность. Но на этот раз все могло закончиться не столь трагично – Бонифаций VIII был могущественным союзником, который просто так не оставит в беде своих единомышленников!

– Как вы решились вступить в переговоры с папским посланником и повести вместе с ним борьбу против целостности нашего государства?

На этот вопрос судьи Сальтерелли Камбио да Сесто ответил так:

– Мы стремились к той же цели, что и приоры Флоренции, которые сами обратились к Папе с просьбой о посредничестве, поскольку в условиях всеобщей сумятицы и партийных раздоров не видели иного выхода!

– Это просто наглость – так говорить! Одно дело, когда власти города обращаются за посредничеством к Папе как главе Церкви, и совсем другое, когда простой горожанин собирается поступиться свободой родного города в интересах того же самого Папы, но уже в роли мирского сюзерена!

– Простой горожанин, говорите вы? Да мы – уважаемые негоцианты!

Все расхохотались. Конечно, власть в республике принадлежала цехам, а среди цехов купцы пользовались наибольшим влиянием. Но как посмели эти предатели прикрываться честью своего сословия! Мнение приоров выразил гонфалоньер справедливости, мессер Гвидо Убальдини, сказавший:

– Почтенные негоцианты не прибегают к недостойным средствам, чтобы достичь той или иной политической цели, прежде всего они заботятся о благе государства, а не о его упадке!

А когда все трое обвиняемых попытались решительно возразить против подобных заявлений, слово взял глава приоров:

– Я полагаю, что эти трое почтенных негоциантов пока еще не в состоянии дать правильную оценку своему преступлению, и самое лучшее, пожалуй, если мы дадим им время поразмыслить над своим поступком.

Остальные члены правительства города сочли это предложение весьма разумным, и троим подозреваемым, которые даже не были арестованы согласно действующим законам, пришлось ожидать своего неопределенного будущего в одиночных камерах.

РАЗБИТАЯ СВЯТЫНЯ

Страстная суббота пожаловала с голубым небом и ярким солнцем, напомнив людям о приближающемся празднике Пасхи.

Лючия, дочь сера Камбио, надела поверх ярко-красного одеяния другое, немного короче и без рукавов, зеленого цвета, украшенное золотым шитьем, а голову с уложенными венчиком косами покрыла косынкой, источавшей тонкий аромат. Поцеловав на прощание мать, она прихватила несколько живущих по соседству подружек и отправилась с ними на площадь перед великолепным флорентийским баптистерием[26]26
  Баптистерий – собор, где осуществлялось крещение новорожденных.


[Закрыть] Сан Джованни, восьмиугольным купольным сооружением, украшенным колоннами. Там, в ожидании возгорания пасхального огня и последующего массового крещения новорожденных, уже скопилась масса людей, искренне верующих и просто любопытных.

Хотя юное сердце Лючии и тревожила судьба сидевшего в тюрьме отца, но великолепная весенняя погода, которая придавала приближающимся пасхальным дням особое радостное настроение – настроение, какое испытывают все христиане, особенно молодежь, – великолепные ковры и гобелены, свисавшие из окон украшенных флагами домов, окружавших баптистерий, и не в последнюю очередь надежда увидеть сегодня своего тайного возлюбленного, Арнольфо Альберти, а может быть, даже поговорить с ним – все это, вместе взятое, притупило на время обуревавшее душу девушки чувство тревоги и обеспокоенности, и она не могла не поддаться праздничному возбуждению, царившему вокруг.

Всеобщее любопытство заставило смолкнуть разговоры, которые вполголоса велись в толпе. Толпа сделалась еще теснее. Через низкую арку в глубине собора поспешными шагами проследовали несколько опоздавших, потом послышались удары кремня о кремень. Искры летели снопом – священный пасхальный огонь был зажжен! И пока возбужденная молодежь с громкими криками разбредалась по улицам, вооружившись палкой, которой надлежало «убить Иуду», взрослые, в число которых в этот раз впервые входила Лючия да Сесто, направились в прекрасно украшенный храм.

Число новорожденных, которым благодаря таинству крещения предстояло приобщиться к Католической Церкви, было велико. А на всю Флоренцию существовал один-единственный храм, в котором совершался этот обряд, – церковь Сан Джованни, названная в честь предвестника Христа. На этот раз наплыв нуждавшихся в крещении был особенно велик, поскольку во время поста крестить запрещалось. За каждого ребенка, которого протягивали для принятия таинства, священник, производивший обряд крещения, бросал в одну из серебряных тарелок, стоящих на алтаре, семя боба: черные символизировали количество принявших крещение мальчиков, а белые – девочек.

Взволнованные и гордые матери и кормилицы с заботливо запеленутыми младенцами на руках окружали воздвигнутую перед алтарем роскошную восьмиугольную крестильницу. Благородством мрамора, из которого она была изваяна, она напоминала великолепный фонтан, перенесенный из залитого солнцем парка в мрачную церковь по прихоти какого-нибудь князя. Красоту сооружения несколько умаляли лишь четыре круглых углубления внутри стенки, опоясывающей крестильницу. Правда, они служили одной-единственной практической цели – они призваны были защищать стоявших в них священников, производивших обряд крещения, от напора окружающей толпы. Три из этих углубления были уже заняты – в каждом из них находилось по одному духовному лицу, – четвертое же оставалось пустым.

Трудно представить, как неразумно вел себя собравшийся в церкви народ! Несмотря на увещевания старшего священника, призывавшего людей проявлять терпение, поскольку все дети должны были пройти таинство крещения, толпа толкалась и напирала, словно дело происходило на рынке. Одна из присутствовавших женщин даже лишилась чувств, и чьи-то услужливые руки вынесли ее на свежий воздух. Торжественные слова священнослужителей заглушались криками и плачем младенцев, а спертый воздух, насыщенный благовониями, оказывал неблагоприятное действие на легкие людей и их настроение.

Внезапно пространство церкви огласилось протяжным воплем страха.

Это был далеко не крик младенца!

– Святая Матерь Божия, мой мальчик!

Мужчины повскакали со своих мест и устремились к крестильне. Женщины, чьи дети только что приняли обряд крещения, в страхе закрыли глаза – они боялись, что с их любимцами произошло что-то ужасное. Ведь во время обряда крещения младенцев погружают в воду… а вдруг кто-то из них лишился жизни?

Беспокойство охватило уже всех присутствующих.

– Что произошло? Что случилось? – спрашивали друг друга, в том числе и Лючия. Говорили многие, но толком никто ничего не знал. Наконец все прояснилось. Какой-то мальчуган лет шести – восьми, расшалившись, начал бегать по верху опоясывающей крестильницу мраморной стенки и, поскользнувшись, упал в углубление, которое оставалось незанятым. Причем бедняге особенно не повезло – он упал так неудачно, что застрял вниз головой и уже стал задыхаться. Он, не переставая, звал на помощь.

Но помощь не приходила. Прихожане с надеждой смотрели на старшего священника, ожидая от него каких-нибудь решительных действий, но тот растерялся и только поминутно заглядывал в отверстие с застрявшим ребенком – ничего подобного в его многолетней практике никогда не было.

Попавший в беду мальчуган перестал кричать, но наступившая тишина подействовала на людей еще более угнетающе.

Вдруг сквозь толпу, энергично расталкивая ее руками, стал пробираться какой-то человек. Все с ужасом увидели, что в руке он сжимает топор, – вероятно, он добыл его в одном из близлежащих домов.

Флорентийцы провожали неизвестного грозными взглядами и отпускали в его адрес возмущенные реплики:

– Что вам взбрело в голову?! Что вы вздумали?!

– Разбить стенку крестильницы, чтобы спасти ребенка от удушья! – объяснил он.

– Вы в своем уме?!

Незнакомец, пропустив эти слова мимо ушей, энергично принялся за дело, и вскоре под ударами его топора на пол посыпались куски отбитого мрамора. Неизвестный вытащил спасенного ребенка и, качая на руках из стороны в сторону, быстро привел его в чувство.

Возбужденные происшедшим матери забыли, что находятся в святом месте, и принялись бурно проявлять свой восторг в адрес решительного незнакомца (который тем временем тихо и незаметно исчез), как восторгаются в театре, вызывая полюбившегося актера. Старику священнику с немалым трудом удалось восстановить порядок, и так неожиданно прерванный обряд был продолжен…

Когда прихожане уже расходились по домам, Лючия спросила у соседских девушек:

– Что это был за человек, который спас от смерти бедного ребенка?

Одна из подружек оказалась в курсе дела:

– Как? Ты не знаешь? Его зовут Данте Алигьери!

Остальные подруги удивились:

– Тот самый Данте, что женат на Джемме Донати?

– О, я знаю, – призналась одна, – он сочиняет такие чудесные стихи о любви!

– Какой смелый человек!

Однако их чувства разделяли далеко не все.

Девушки услышали, как кто-то у них за спиной громко возмущался поступком Данте:

– Разбить святыню?! Да это же неслыханное преступление! Надеюсь, святотатца ожидает примерное наказание!

– Неправда! Ваши слова – просто издевательство над справедливостью, – возразил ему другой, молодой голос. – Как же можно наказывать того, кто совершил доброе дело?!

Лючия обернулась: голос заступившегося за Данте показался ей знакомым. И она не ошиблась. Защитником Данте оказался, к ее радости, ее друг Арнольфо Альберти. Он невольно почувствовал на себе чей-то взгляд и, посмотрев, узнал в молодой девушке Лючию да Сесто. Он тут же подошел к ней.

– Добрый день, Лючия! Как твои дела? Можно мне немного проводить тебя?

– Ну конечно, Арнольфо!

Подружки Лючии тактично отстали и двинулись вслед за молодой парой, которой, по-видимому, было о чем поговорить друг с другом.

Первым делом Арнольфо поинтересовался, не отпустили ли мессера да Сесто домой. Лючия печально покачала головой и, немного помедлив, неуверенно спросила своего спутника:

– Ты тоже считаешь моего отца плохим человеком, Арнольфо?

– С чего ты это взяла, Лючия?! Как ты могла подумать такое?!

– Что же тут удивительного? Я прекрасно вижу, как люди сторонятся нас, не желают признавать!

– Но ведь таких единицы!

– Увы, Арнольфо! У нас теперь больше тайных врагов, чем прежде было друзей!

– И ты, и твоя матушка, вы обе сделались теперь недоверчивыми, подозрительными.

Девушка вздохнула:

– Но ведь на то есть причины! Если то один, то другой демонстрирует тебе свое презрение…

От обиды Лючия едва не разрыдалась, и ее спутник испугался, что она может в любой момент прямо у всех на глазах потерять самообладание. Он схватил ее за руку и участливо сказал:

– Не принимай все это так близко к сердцу, дорогая Лючия!

Однако девушка отдернула руку и взволнованно спросила Арнольфо:

– Скажи мне откровенно, положа руку на сердце, считаешь ли ты моего отца преступником?!

Под ее взглядом, требовавшим правдивого ответа, юноша не опустил глаз.

– Но ведь я уже сказал тебе, Лючия, что совсем так не думаю! Можно быть не в ладах с законом, но при этом оставаться честнейшим, благороднейшим человеком! Ведь ты наверняка только что слышала, как один из рода Пацци заявил, будто Данте Алигьери должен быть непременно наказан, потому что совершил преступление, разбив святыню? Он на этом не остановится и, скорее всего, пожалуется епископу, и кто знает, не ждет ли человека, который спас от смерти ребенка, еще и кара за свой героический поступок?

Этот пример немного успокоил Лючию, однако ее охватили новые сомнения, и она спросила:

– А если кого-то отправляют в тюрьму?..

– Ну ты же знаешь, что и невиновным приходилось сидеть за решеткой. Главное, чтобы человек не стыдился своих поступков, чтобы совесть у него была чиста. А ты, я думаю, уверена, что твой отец именно таков!

– О да, конечно!

– Так что успокойся, моя милая глупышка! Тебе нужно лишь набраться немного терпения и подождать, пока твой отец вернется домой! Кстати, утешь свою матушку! Передай ей мой привет и скажи, что завтра я непременно навещу ее.

– Она будет этому очень рада, Арнольфо… и я тоже!

Радостно взволнованная, полная новых сил, Лючия отправилась домой. Ее доверие к собственному отцу еще недавно готово было рухнуть подобно тому, как рухнула сегодня под ударами топора стенка крестильни в соборе Сан Джованни, однако доверительные, убедительные слова, сказанные старшим другом, помогли ей сохранить веру в невиновность отца, которая была на волосок от гибели…

Спустя несколько дней после пасхальных праздников Данте было велено явиться в епископский дворец и дать ответ на выдвинутые против него обвинения.

– Заранее знаю, что мне поставят в упрек, – сказал Данте жене. – Никто и не вспомнит, что я спас от смертельной угрозы ребенка, а вот то, что во имя его спасения мне пришлось разбить священный сосуд, мне непременно поставят в вину и признают преступником!

– Не может епископ так поступить! – пыталась утешить мужа Джемма. – Вот увидишь, он еще поблагодарит тебя!

Данте улыбнулся:

– По отношению ко мне это было бы нечто совершенно неслыханное! Нет, на справедливость я больше не надеюсь! Не могу избавиться от предчувствия, что против меня любой ценой пытаются возбудить дело.

– Это твоя политика сделала тебя таким недоверчивым, таким подозрительным!

– Ну что ж, увидим…

Епископ, благодушный пожилой человек из рода Тозинги, встретил Данте Алигьери весьма приветливо. Он пригласил его сесть, поинтересовался делами его жены и спросил, поддерживает ли она родственные и дружественные отношения со своим двоюродным братом Корсо Донати.

– И Джемма и я, – ответил Данте, – находили гораздо больше общего с его покойными братом и сестрой – Форезе и Пиккардой.

– Да, – согласился духовный глава Флоренции, – оба были достойными людьми. Форезе, правда, слыл немного легкомысленным, ну да тебе это известно лучше меня. Вы вместе с ним осушили не один бокал, если мне будет позволено так выразиться! А вот Пиккарда действительно была славная, благочестивая девушка. Хваля их, я не хочу сказать ничего дурного против их брата Корсо – просто это человек совсем иного склада. Во всяком случае, цели, к которым он стремится, вполне заслуживают одобрения.

Столь лестный отзыв о Корсо Донати из уст епископа Флоренции ничуть не удивил Данте. Стремление черных гвельфов поддерживать добрые отношения с Церковью не могло не понравиться ее иерарху.

– А теперь поговорим о том, что вынудило меня пригласить тебя сюда, дорогой Данте. Видишь ли, против тебя выдвинуты некоторые обвинения. Одно из них я и сам склонен считать малозначительным. Ради спасения ребенка ты разбил в церкви Сан Джованни святыню. Нет, нет, тебе не нужно оправдываться. Я, твой епископ, уже сделал это сам, встав на твою защиту перед твоими обвинителями.

– Могу я узнать у вашего преосвященства имена этих людей?

– Ах, Данте, к чему все это? Главное, что человек может с чистой совестью оправдаться при любом обвинении. А тебе это ничего не стоит, не так ли?

– Разумеется, ваше преосвященство! Все мои помыслы были только о том, как спасти несчастного ребенка, который почти задохнулся. Я стал действовать, не думая о последствиях.

– И правильно поступил. Спасение человека, созданного по образу и подобию Божию, – богоугодное деяние. А теперь поговорим о другом. Люди заметили – и ставят это тебе в вину как доказательство твоего безбожия, – что ты, слушая святую мессу, забываешь в соответствующих местах преклонить колени. Как было дело? Чем ты был занят, когда священник восхвалял святое причастие?

– Моя душа, ваше преосвященство, до такой степени пребывает в Боге, что я не ведаю, что происходило с моей плотью. Грешники, которые и душой и плотью обратились не столько к Всевышнему, сколько к моей персоне, наверняка знают это лучше меня. Если бы они помышляли о Боге, то не обращали бы внимания на меня.

Епископ удовлетворенно закивал головой:

– Прекрасно, прекрасно, сын мой, я целиком и полностью принимаю твое оправдание. Я только хотел бы дать тебе добрый совет: не наживай себе по легкомыслию больше врагов, чем это необходимо! Только пойми меня правильно! Мне ли не знать, что всякого, кто заботится о благе людей, очень легко смешать с грязью. Но ты вспыльчив как порох, Данте Алигьери! Нужно уметь уступать людям! Не всегда нужно стремиться идти напролом! Мне, кстати, сказали, будто ты обвинил Папу Бонифация в покушении на независимость Флоренции и Тосканы в целом.