Текст книги "Кодекс Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

– Но он больше не хочет подвешивать Ското за яйца! – вскричал его собеседник.

– Нет?

– Нет, он хочет увидеть один из его колдовских трюков. Верховный судья молчал целую вечность, прежде чем протянуть:

– Что-о-о?!

– Его императорское величество простили алхимика, – простонал Розмберка. – И поскольку его императорское величество из-за своих гневных высказываний впали в еще большую меланхолию, нежели прежде, они желают, чтобы алхимик развеселил их своими кунштюками.

– А что на это говорит доктор Гваринони? – спросил совершенно сбитый с толку Лобкович.

– Лейб-медик кайзера говорит: «Тащите сюда этого алхимика, вы, проклятые идиоты, или я ничего не могу гарантировать».

Двое придворных уставились друг на друга. Затем перевели взгляд на Андрея. И если бы Андрей за последние три дня питался не только водой, он бы непременно наделал в штаны.

4

– Ни единого заклинания для вызова самого крошечного демона?

– Ни единого размытого изображения будущего в зеркале?

Розмберка и Лобкович тащили Андрея через коридоры Градчан, увидеть которые Андрей никогда и не надеялся. Стражи вытягивались, когда они спешили мимо них; слуги подобострастно кланялись и прижимались к домам; их отражения скользили по поверхностям зеркальных залов, гладко отполированных пилястров и дорогих застекленных витрин по бокам и, казалось, двигались с их скоростью. Раненая голова Андрея пульсировала в такт его торопливым шагам.

– Нет, – простонал он.

– Ни одного фокуса?

– Вовсе не обязательно устраивать настоящее волшебство.

У Андрея возникло чувство, что реальность иногда уплывает от него и остается в облицованных керамикой, мрамором, деревом или позолоченных комнатах, которые они проходили. Розмберка и Лобкович с удивительной скоростью ввергали его в пучину безумия. Он был слишком напуган, чтобы помешать этому.

– Ну, я знаю «Три дырки на один болт», – запинаясь, произнес он.

Лобкович так резко затормозил, что Розмберка и Андрей едва устояли на ногах. Старичок протянул руку вверх и схватил Андрея за воротник.

– Ты что же это, хочешь устроить оргию перед глазами кайзера, маленький засранец? – прошипел он.

– Нет-нет, – испуганно забормотал Андрей, – мы просто ее так назвали. Если сказать «Три колпачка для одной кегли», никому не будет интересно.

– Кто такие «мы»?

– Мы. Рыцари улицы. Я хотел сказать – уличные крысы…

– Он говорит о том сброде, который живет на улице, и у которого нет ни родителей, ни дома, ни хлеба, ни приличных манер, и который промышляет тем, что обворовывает и обманывает почтенных бюргеров, – объяснил Розмберка.

Лобкович моргнул.

– А, так ты об этой игре, – понял он. – Мне она известна под названием «Три монашки и отец настоятель». – Он неожиданно захлопнул рот и покраснел.

– Лично мне эта игра неизвестна, – заявил Розмберка.

Лобкович снова куда-то потащил Андрея.

– Вперед, вперед! – пыхтел он. – С кайзером нельзя играть в азартные игры.

– Особенно связанные с мошенничеством, – добавил барон.

– Так вы же вроде бы не знаете эту игру, мой дорогой Розмберка?

– Ну, я о ней слышал, – ответил тот и бросил убийственный взгляд на Лобковича поверх головы Андрея.

– Ну что еще? Что еще? Не напрасно же ты столько лет был ассистентом мастера Ското!

– Столько лет? – пронзительно вскричал Андрей. – Да он подобрал меня уже здесь, в Праге! И я ничего не делал, кроме как убирал за ним грязь!

Лобкович ударил себя ладонью по лбу и выругался, почти не замедлив движения вперед. Они как раз вошли в зал, чья ширина казалась больше, чем длина улицы перед домом Ското, и который протянулся так далеко, что звук их шагов отдавался сильным эхом, а потолок был таким высоким, что не уступал небу на улице. Они промчались через него галопом – с левой стороны показалась дверь на улицу. Барон и верховный судья провели Андрея через нее на лестницу, одна-единственная ступенька которой была больше, чем вся гостиная в доме на берегу Влтавы. Оба старых придворных, ни секунды не колеблясь, пошли в атаку на лестницу. Толстенький Розмберка свистел в ухо Андрею, как протекающий чайник.

– Может, стоит попробовать выпотрошить его прямо на глазах у кайзера? – предложил Розмберка, к которому дыхание вернулось только в конце лестницы. – Потому что он, похоже, ничего не умеет.

– Нет, – рявкнул Лобкович. – Не то чтобы мне было жаль этого каналью, но вид спутанных кишок лично меня не избавил бы от меланхолии.

Слова обоих стариков о пытке звучали в ушах Андрея набатом. Он, спотыкаясь, шел рядом с ними и был слишком охвачен паникой, чтобы ему пришла на ум мысль о побеге. Ему казалось, что на этом этаже они прошли точно такое же расстояние назад, что и на предыдущем – вперед. Будь ужас, овладевший Андреем, не таким всеобъемлющим, он бы, наверное, мог рассчитывать на неплохую возможность скрываться годами, если бы сейчас рванул прочь и углубился в покои дворца. Однако даже его инстинкты уличной крысы оказались замороженными; перед его мысленным взором выросла настоящая стена, к которой неслась и грозила расшибиться в лепешку его жизнь, и уличная крыса окоченела от страха.

– Кайзер будет требовать крови, если мы просто объявим ему о своей неудаче, – охал Розмберка. – Пожалуйста, не так быстро, Лобкович, у меня сейчас жила лопнет.

– Пусть лучше требует его крови, а не нашей, верно? – ответил Лобкович; из-за одышки голос его звучал сдавленно.

Андрея круто развернуло, мимо него промелькнули двойные створки парадных дверей, двое стражей вытянулись во фрунт, распахнули створки следующей двери с такой силой, что они стукнули о стену, и снова закрыли их, как только троица вошла в помещение. Неожиданно оба старика встали как вкопанные. Андрей попытался удержать равновесие. Розмберка рухнул на какой-то сундук и стал хватать ртом воздух, одновременно обеими руками обмахивая побагровевшее лицо.

– Все из-за дурацкого ореха! Я слишком стар для таких глупостей!

В комнате находились еще четыре человека. Один из них был высоким, худым и одетым во все черное, как испанцы, хотя и без свойственной им устрашающей элегантности. Вокруг его лысой головы был обернут кожаный ремень, с которого что только не свисало: длинная и тонкая кирка, металлические шпатели, ножницы с крошечными лезвиями и гораздо большими кольцами. Прямо перед его носом болтался отполированный металлический диск, на который он косил глаза. Длинная эспаньолка выглядела, как еще одна неестественная подвеска с непонятной медицинской функцией. Двое других были внешне ничем не примечательны, если не обращать внимания на неприкрытую ненависть, проступавшую сквозь изумление, с которым они разглядывали Андрея. Эти двое были знакомы Андрею – не так давно они позаботились о том, чтобы его хозяин, прибывший в Прагу с тремя обитыми бархатом каретами, уже через несколько месяцев покинул город, спасаясь от кучи долгов. Эдвард Келли и Джон Ди были любимыми алхимиками кайзера, и за короткое время им удалось дискредитировать и разорить прибывшего из Италии соперника. Андрей знал, что Ското тайно отомстил за себя, осчастливив сначала жен, а затем и любовниц обоих мужчин («Сделать кровать чисто, Андреа!»). Четвертый присутствовавший был карликом в шутовском колпаке и забавных туфлях с длинными загнутыми носами; он сидел на полу у единственной двери в задней части комнаты и рассматривал вновь прибывших во всем разуверившимися жабьими глазками.

– Это алхимик? – спросил мужчина в черном.

– Я решительно возражаю, – злобно заявил Эдвард Келли. – Того достойного дворянина из Италии никак нельзя называть алхимиком. Алхимия – это наука! И как бы там ни было, этот мужчина определенно…

– Нет, доктор Гваринони, – пропыхтел Лобкович и с трудом приподнялся. – Это тот, кого мы привели вместо него. Алхимик дал деру.

Келли и Ди обменялись быстрыми взглядами. Императорский лейб-медик покосился на Андрея из-за своего отполированного металлического диска.

–  Merda [22]22
  Дерьмо (итал.).


[Закрыть],– вот и все, что он сказал.

– И что? – спросил Лобкович.

Врач пожал плечами.

– Пусть заходит.

Лобкович подтолкнул Андрея к двери. Врач торопливо шел рядом с ними, чтобы открыть ее, однако лишь слегка отодвинул ее. Карлик следил за ними своими вытаращенными глазами. Андрей вернул ему взгляд. Гном поднял толстый палец и постучал себя по носу.

– Удачи, приятель, – сказал он.

Неожиданно Андрей оказался в комнате, в которой ночь не то уже началась, не то вообще никогда не заканчивалась и где стоял тяжелый запах немытого тела, испражнений, заплесневелых продуктов и затхлых желаний. Восковые свечи устало коптили в темноте, прибавляя неприятных запахов; если бы кто-нибудь зажег заправленную рыбьим жиром лампу, то комната, наверное, взлетела бы на воздух. Дверь за спиной Андрея, мягко щелкнув, неумолимо закрылась.

– Мастер Ското? – раздался глухой, как из могилы, голос.

Андрей едва сдержался, чтобы не заорать.

– Э… э… э… – только и смог произнести он.

– Мастер Ското?

Андрей упал на одно колено.

– Нет, ваше величество, – начал он. «Нет, ваше величество, я только лакей человека, который облегчил казну вашего величества на целый ларь золота и серебра, не говоря уже о чрезвычайно ценном… э… орехе. Человек, которого ваше величество желает видеть, дал деру, но я здесь, и ваше величество может приказать вспороть мне живот и выпустить наружу кишки, поскольку у меня нет ничего, что могло бы развеселить вас, кроме игры "Три дырки на один болт", но это мошенничество, и ваше величество вряд ли найдет забавным обман сначала со стороны господина, а потом и его слуги». Мысли Андрея со скрежетом остановились. Он дрожал всем телом. – Нет, ваше величество, – повторил он.

Среди теней под балдахином над стоящей в центре комнаты кроватью зашевелилась еще более темная тень. Кожаные ремни, на которых висела кровать, заскрипели. Нечто массивное выкатилось из-под покрывал и, охая, встало. Андрей заметил, как просел паркет, когда тень перенесла свой вес на ноги. Одна из свечей стала двигаться вместе с кайзером, когда он, тяжело ступая, направился к Андрею, а перед ним стеной двигался запах человека, много дней лежавшего в выделениях собственного тела и не беспокоившегося по этому поводу. Андрей услышал металлический скрежет, а затем свеча неожиданно оказалась прямо у него перед глазами, и одновременно к его горлу прикоснулось что-то ледяное. Андрей пискнул, как котенок, и почувствовал, как нижняя часть его живота превращается в месиво.

– Чего ты хочешь? – спросил его кайзер.

Слова донеслись тремя волнами невыносимого смрада. Давление клинка меча на горло было для Андрея подобно прикосновению косы великого Жнеца. Он уставился в придвинувшееся к нему лицо, наполовину ослепленный пламенем свечи, и увидел мутные глаза, чьи нижние веки так сильно отвисли, что была видна их внутренняя сторона; тестообразные, обвислые жирные щеки, на которых пробивалась белесая, как плесень, щетина; длинный крючковатый нос и тяжелую нижнюю губу, свешивавшуюся в мелкие заросли бороды и влажно поблескивавшую. Андрей снова ощутил пустоту внутри, как в тот день, когда застреленный монах упал на землю прямо перед ним, и рефлексы взяли власть над его телом, поскольку его дух временно отключился от происходящего.

– Я хочу рассказать вашему величеству одну историю, – услышал Андрей свой шепот. – Меня зовут Андрей фон Лангенфель, я никто и ничто, и я не умею ни вызывать демонов, ни показывать картинки в зеркалах. Но я могу рассказать вашему величеству одну историю, историю с загадкой, и, если вашему величеству удастся ее разгадать, вы также спасете мою душу.

– Даже священники не могут спасти душу, – возразил кайзер Рудольф. – Все, что они предлагают, – обман.

– Я предлагаю историю, – сказал Андрей. – И предлагаю спасение моей души. – Его руки шевелились в камзоле сами по себе, давление клинка усилилось, но Андрей уже вытащил медальон и держал его в свете свечи. – Вот этим моя история заканчивается, – продолжил он, – однако я убежден, что начинается она этим же. Это и есть загадка. Хочет ли ваше величество послушать мою историю?

Лицо кайзера отодвинулось от пламени свечи. Клинок по-прежнему прижимался к шее Андрея. Пустота у него внутри снова начала наполняться жизнью, и юноше показалось, что только сейчас он осознал, что сделал. Его вытянутая рука, сжимающая медальон, висела в темноте и начинала дрожать.

Неожиданно давление лезвия исчезло. Паркетный пол затрещал и захрустел. Огонь свечи снова переместился к кровати. Что-то с грохотом упало на пол; судя по звуку, это был небрежно оброненный меч. Кровать заскрипела.

– Подойди ко мне, сын мой, – донесся голос из тени под балдахином. – Я хочу послушать твою историю.

Час спустя Андрей открыл дверь, ведущую из спальни кайзера в переднюю. На него уставились пять пар глаз. Он опустил взгляд и обнаружил последнюю пару глаз навыкате. Карлик кивнул, и Андрей кивнул ему в ответ. Он предусмотрительно закрыл за собой дверь.

– Его величество спит, – сказал он и удивился, как сильно охрип его голос. – Его величество желает, чтобы его разбудили через два часа. К этому времени к его услугам должны быть горячая ванна и императорский купальщик, а горничным следует снять занавеси и постельное белье и сжечь их. После этого его величество желает кушать.

Лобкович покачал головой. Остальные молча, по-рыбьи, шевелили губами.

– Я не знаю, что ты сделал, мой мальчик, но мы все тебе благодарны, – заявил Лобкович.

– Я тоже этого не знаю, – ответил Андрей. Он посмотрел Лобковичу в глаза и попытался широко улыбнуться, но мышцы отказались подчиниться ему. – Однако ко мне теперь следует обращаться не «мой мальчик», a tabulator principaux [23]23
  Главный рассказчик (лат.).


[Закрыть].

Верховный судья вытаращил на него глаза. Андрей вспомнил, как они с бароном на лестнице совершенно хладнокровно советовались о том, стоит ли предать Андрея смерти, чтобы развеселить императора. Неожиданно лицевые мускулы проснулись; он заулыбался и повернулся к Розмберке.

– После еды его величество желает получить готовую дырочку. А пожалуй, лучше три дырочки, не правда ли, мой дорогой Розмберка?

Сказав это, он бросил Лобковичу какой-то предмет черного цвета размером с голубиное яйцо, которое все время держал в руке. Верховный судья неохотно подхватил его.

– Ой, – сказал Андрей. – Орех нашелся. Он лежал под подушкой его величества. Вы ведь позаботитесь о нем, мой дорогой Лобкович?

5

Киприан, шатаясь, поднялся на ноги.

– Не волнуйся, – задыхаясь, бросил он через плечо. Он тащил Агнесс за собой, бредя по полю из камней и уничтоженной католической гордости. – Не волнуйся. – Он снова закашлял.

Агнесс шла за ним на непослушных ногах. То мгновение, в котором Киприан неожиданно согнулся пополам, снова и снова прокручивалось у нее перед глазами. Шок от увиденного едва не бросил на землю ее саму. В мозгу у нее забилась мысль: «Если он болен, то не сможет защитить меня от тех парней!» Ее сразу сменила другая, куда более тревожная: «Если он болен, чем я смогу ему помочь?» Тут у нее возникла третья мысль, заставившая ее забыть первые две: «Он не может быть болен, я еще ни разу его больным не видела, ему просто пыль в горло попала, и это вместе с холодным ветром, наверное, просто…»

Бандиты смотрели на них, широко разинув рты. Они уже перестали поигрывать камнями. Они не проронили ни слова, и это подсказало Агнесс, что они не уверены в себе. Киприан поднес руку ко рту и снова закашлялся. Взгляды разбойников, как один, обратились к нему. Агнесс и Киприан уже почти подошли к ним. Агнесс с ужасом поняла, что Киприан пошел бы прямо на них, если бы она его не удержала. Она слышала его тяжелое дыхание и стоны и видела, как он пытается выпрямиться.

– А что это вы тут делаете? – спросил главарь банды, растягивая слова.

В его голосе Агнесс уловила нотку сомнения. Он и большинство его товарищей были одеты в короткие куртки с плетеным шнуром на плече, как это было принято у студентов. У остальных одежда была более поношенной. Студенты, наверное, были всего на год-два старше Киприана и Агнесс, остальные – даже моложе.

Киприан молчал. Судя по его виду, ему не хватало воздуха. Взгляд Агнесс метался от одного студента к другому. Ее сердце, пожалуй, колотилось еще сильнее, чем до этого, у моста.

– Вы опоздали к началу процессии? – с издевкой спросил один из них. – Грязные католические свиньи!

– Пропустите нас, – попросила Агнесс и услышала, как дрожит ее голос.

– Да, пропустите нас, – хрипло прошептал Киприан. Главарь банды повернулся к нему.

– О-о-о, пропусти-и-ите нас, пожалста-пожа-а-алста! – пропел он и ухмыльнулся. – Сначала вам придется выполнить пару условий.

– Кто вы такие, чтобы диктовать мне условия? – возмущенно спросила Агнесс, с отчаяния решив следовать известному принципу: волкам нельзя показывать свою слабость, сколько бы у них ни было ног – четыре или две.

Киприан одновременно с ней спросил, задыхаясь:

– Какие еще условия?

Большая часть того, что сказал главарь банды, потонула в новом приступе кашля, заставившего Киприана так сильно наклониться вперед, что он чуть не упал на землю. Агнесс разобрала только отдельные слова:

– …проклясть Папу… окрестить так называемую Деву Марию шлюхой… назвать так называемую святую католическую церковь кучей помета… а эту твою грязнулю…

Последнюю фразу она вообще не поняла, но жест в ее сторону, сделанный говорившим, был таким неприличным, что до нее дошло, что под ним подразумевалось. Холод сковал ее тело.

Киприан с трудом выпрямился. Он протянул к ним правую руку.

– Нам неприятности не нужны, – прошептал он.

Разбойники уставились на его руку. Некоторые из них невольно сделали шаг назад. Киприан перехватил их взгляды и посмотрел на свою ладонь. Агнесс будто ударили, когда она увидела кровь на его руке. Киприан тут же спрятал руку за спину, но все ее уже увидели. Он начал что-то говорить, но не смог произнести ни звука.

– И это все, на что вы способны? – презрительно спросила Агнесс и обнаружила, что заслонила собой Киприана. – Это же каким мужеством надо обладать, чтобы угрожать женщине и больному? Да что ж вы за мужчины?

Главарь банды выкатил глаза.

– О, она защищает своего любовничка, – воскликнул он. – Смотри, чтобы он не облевал тебя, когда будет вылизывать твою щелку!

Он засмеялся, но смех остальных был не очень-то радостным.

– О черт, Фердль, ты видел кровь у него на руке? – спросил один из парней и переступил с ноги на ногу. – То есть…

– Дай я поговорю с ними, Агнесс, – попросил Киприан.

Девушка подняла руку, не вполне осознавая, что делает, и потянула его назад. Ее страх больше не мог расти, и она почувствовала, что он превращается в ярость.

– Исчезните, – бросила она. – Сматывайте удочки, подонки!

Она слышала, как эти слова произносила ее мать, когда слуги нарушали одно из правил дома Вигантов, и ни разу не видела, чтобы обруганный таким образом слуга хотя бы попытался возмутиться.

– Я вспомнил, откуда знаю эту шалаву! – неожиданно вскричал один из бедновато одетых молодчиков. – То-то У меня все время было такое чувство, что…

– На что это ты намекаешь, идиот? – спросил его главарь.

– Моя мама работала в ее доме, когда я был маленьким, – посыпал словами парень. – То есть в доме ее родителей. Ее мать выкинула мою маму на улицу! Это же проклятые католические свиньи, Фердль, худшие из всех! Они выгнали мою маму только за то, что ее чертова мать, – он с ненавистью показал на Агнесс, – пронюхала, что моя мама сходила послушать протестантскую проповедь.

– Так ты что, был католическим ублюдком? – спросил один из бандитов и ухмыльнулся говорившему.

– Мы с мамой перешли в протестантство, так что не нервируй меня, дурак! И вообще займись этой шалавой, а от меня отстань!

Главарь бандитов пристально рассматривал Агнесс. Сцепив зубы, она ответила на его взгляд и непроизвольно сглотнула, когда его глаза стали бесцеремонно шарить ниже ее талии. У нее возникло ощущение, что по ее животу прополз широкий липкий язык.

– Тут, похоже, запахло компенсацией, – заявил главарь. – Мой друг очень беден, из-за того что твоя мамочка выгнала его мамочку. А у бедных нет никаких шансов с бабами. Я предлагаю, чтобы ты кое-что ему позволила, чтобы все исправить.

– А разве не все мы бедные? – спросил какой-то бандит.

Остальные засмеялись. Казалось, они совсем позабыли о Киприане.

– К этому я и вел с самого начала, – заявил главарь и повернулся, чтобы подмигнуть своим соратникам.

Агнесс почувствовала, что кто-то оттолкнул ее в сторону. Киприан, спотыкаясь, вышел вперед.

– Довольно! – выдавил он из себя. – Быстро бегите прочь, иначе… – Он неожиданно завопил, упал на колено и засунул ладонь под мышку. – А, черт, больно-то как! – закричал он. Он свалился на бок и, к полному ужасу Агнесс, начал качаться из стороны в сторону и стонать: – Бубон лопнул, идиоты несчастные! Господи, как больно! Приведите врача, черт бы вас побрал, приведите врача, я этого не вынесу! Бубон, проклятый бубон!

Главарь банды раскинул руки и начал оттеснять своих людей назад. Он побледнел.

– Вот дерьмо, у этого козла чума! – прошептал кто-то.

Один из бандитов развернулся и, ни слова не говоря, бросился бежать. У главаря шевелились губы. Перед внутренним взором Агнесс возник образ умирающего Киприана, мечущегося на одре и вопящего от боли; образ мертвого, покрытого известью Киприана на дрогах; образ трупа, скатывающегося в общую могилу умерших от чумы; образ ее самой, выглядывающей из окна комнаты дома ее родителей на Кэрнтнерштрассе и знающей, что она больше никогда не увидит, как крупная фигура ее друга меряет шагами улицу, а его лицо выражает обычную смесь любопытства, легкой иронии и внимательности; знающей, что никогда больше она не почувствует легкого прикосновения к своему плечу, когда он неожиданно оказывается прямо позади нее в толпе и делает какое-то замечание, от которого ей хочется смеяться; знающей, что никогда больше она не почувствует это редкое вибрирующее ощущение, когда она замечает, что он искоса посматривает на нее и на какое-то мгновение забывает сдерживать блеск в глазах; понимающей, что все это время она совершенно неверно оценивала свои чувства к нему и сильно недооценивала его чувства к ней.

«Беги!» – закричал ее инстинкт самосохранения.

«Останься», – мягко попросило ее сердце.

Это внутреннее противоречие заставило ее тело замереть. В ее ушах звенел выкрик главаря банды: «Чума! Чума! Чума!»

«Ему уже не поможешь! Беги, беги как можно быстрее!»

«Останься!»

Два голоса в ее голове были одинаково могучими. Она посмотрела на стонущую фигуру на земле: никогда она не думала, что увидит Киприана в таком состоянии.

– Бегите, идиоты! – закричал главарь банды и резко развернулся.

Парни начали удирать.

Неожиданно верх взяло ее сердце. Она упала на колени рядом с Киприаном, перевернувшимся на живот и съежившимся.

– Стойте! – закричал молодчик, чью мать в свое время прогнали из дома Вигантов. – Это же уловка!

– Черта с два уловка! – проревел главарь банды, уже успевший отдалиться на безопасное расстояние.

Киприан застонал. Агнесс бессильно положила руку ему на плечо. Оставшийся в одиночестве бандит рванул с места, в два прыжка покрыл расстояние, отделявшее его от Агнесс, схватил ее за волосы и оторвал от Киприана. Агнесс закричала и упала на землю. От боли из глаз брызнули слезы. Разбойник попытался оттащить ее подальше.

– Это все неправда! – закричал он. – Я и этого типа тоже знаю. Он живет рядом с нами! – Несмотря на головную боль, Агнесс уловила ярость и удивление своего истязателя. Создавалось впечатление, что его соратников тут никогда и не бывало. Лишь вдалеке слышались торопливые шаги. – Этот козел очень изобретателен!

– А ведь ты прав, дружище, – мелодично произнес голос Киприана.

Агнесс вытаращила глаза от изумления. Киприан стоял прямо перед ней, и на его губах играла привычная полуулыбка. Но он смотрел не на нее, а прямо в глаза тому, кто схватил ее за волосы.

– Я так и знал! – закричал бандит. – Но на этот раз ты просчитался, я таких, как ты, на завтрак ем!

Кулак Киприана пролетел рядом с лицом Агнесс и врезался во что-то, что затрещало и сломалось. Пальцы, державшие ее волосы, разжались. Парень за спиной взвыл. Киприан нанес еще один удар, и послышался странный чавкающий звук. Агнесс рывком отодвинули в сторону. Бандит взвыл еще громче прежнего. Киприан сделал шаг мимо Агнесс. Она обернулась.

Парень, шатаясь, отошел назад, закрывая ладонями лицо. Из-под его пальцев бежала кровь и капала на землю. Голос его звучал глухо: «Ты, грязная свинья», – пробормотал он; его горло издавало булькающие звуки. Он высоко поднял руки – нижняя половина его лица была вся в крови, расплющенный нос приобрел багровый оттенок – и совершил удивительный прыжок, в конце которого его нога рванулась вверх. Киприан остановил рывок обеими руками, схватил противника за ногу, нанес ему очередной удар по подбородку и резко повернул его ногу вокруг оси. Парень тяжело рухнул на землю. Он закричал от боли и ярости, перевернулся, подняв тучу пыли, и снова вскочил на ноги. Его рука нырнула за пазуху и вытащила нож. Киприан ударил его кулаком по запястью, нож отлетел в сторону, а второй кулак юноши исчез под ложечкой противника. Тот снова упал на землю и согнулся от боли.

– Я… тебя… сделаю… – простонал он и нащупал камень размером с кулак, одновременно пытаясь подняться на ноги. Дыхание с присвистом вырывалось из его сломанного носа.

– Нет, хватит, – ответил Киприан.

Он крепко сцепил ладони и нанес сильный рубящий удар в висок противника. Тот свалился на землю, как мешок, перевернулся на спину и застонал, впав в полубессознательное состояние. У него подергивались ноги, но он больше не пытался продолжить битву. Киприан постоял рядом с ним и покачал головой. Затем повернулся к Агнесс.

– С тобой все нормально? – спросил он. – К сожалению, я недостаточно быстро соображал, иначе догадался бы, что он схватит тебя за…

– Я думала, ты умираешь от чумы, – перебила его Агнесс. Это было первое, что пришло ей в голову.

– Прости меня, – ответил он. – Нужно было, чтобы они в это поверили. Поэтому я не мог тебя предупредить. Прости.

– Я думала, – продолжила она и безрезультатно попыталась проглотить ком, стоявший в её горле, – что вижу, как ты умираешь.

– Прости меня, – попросил он в третий раз.

Она расплакалась.

– Я думала, – запинаясь, пробормотала она, – а потом я неожиданно поняла – и мне стало так больно!

– Ш-ш-ш, – проговорил он, шагнул к ней, но затем остановился. – Я вовсе не хотел напугать тебя. Но с ними со всеми одновременно я бы ни за что не справился.

– Твоя рука… ты харкал кровью…

Киприан посмотрел на свою руку. Костяшки пальцев были разбиты. Он перевернул руку ладонью вверх.

– Когда я в первый раз упал на колено, то вытер ладонью кровь с одного из камней. Когда я кашлял, мне нужно было просто сплюнуть в руку, и получилось правдоподобно. – Он вытер ладонь о брюки и снова посмотрел на костяшки. – А вот это уже по-настоящему. – И стал посасывать поврежденное место.

– Черт тебя возьми, Киприан, ты идиот, – неожиданно вырвалось у нее. – Как ты мог позволить мне думать, что ты умираешь?! Разве так поступают с друзьями?!

Он пожал плечами и опустил руку. Агнесс покрыла расстояние между ними одним прыжком. Ею овладело смешанное чувство: облегчение, радость, ярость и преодоленный страх ураганом пронеслись в ее сердце. Она понимала, что выдержать это смятение можно лишь одним способом – прикоснуться к Киприану.

– О боже, как это ужасно! – всхлипнула она и упала Киприану на грудь.

Юноша обнял ее, прижал к себе, и покачивал из стороны в сторону, дав ей вволю поплакать в его камзол, и гладил по голове, пока она не успокоилась. Наконец она оторвала лицо от его груди, и посмотрела на него снизу вверх – на сверкающие глаза, широкое лицо под коротко остриженными волосами, небольшие ямочки в уголках рта, и почувствовала, что все будет хорошо, пока это лицо склоняется к ней, а эти руки так крепко ее держат.

– Зачем ты прибежала сюда? – спросил Киприан.

На ее сердце, только что открывшееся, легла тень при воспоминании о холодных словах чужака и ответе ее отца. Она чувствовала нежные прикосновения Киприана, исходящий от него запах дорожной пыли и пота и попыталась сказать ему, что на самом деле она незаконнорожденная, что ее жизнь – сплошная ложь, что она сбежала, узнав то, о чем втайне всегда подозревала, и что к побегу ее склонила не столько неожиданность известия, сколько подтверждение того, чего она в глубине души так боялась. Однако ее сердце оттеснило все эти мысли, и вместо них она произнесла:

– Боже мой, Киприан, мой отец хочет выдать меня замуж!