Текст книги "Кодекс Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

3

Киприан приблизился к Староместским воротам Карлова моста, ведущим от Малой страны, где находилась резиденция епископа Мельхиора, предоставленная к его услугам. Скорее по привычке он бросил взгляд на посыпанную гравием набережную, идущую вдоль городских стен вокруг Старого места по берегу Влтавы. С последнего серьезного наводнения прошло достаточно времени, чтобы убрать с нее мусор, ветви деревьев и никуда не годные обломки плотов и лодок – во все времена излюбленный строительный материал тех, кто жил у городских стен и использовал то, от чего отказывался город. Перед кучами мусора горели огни и двигались неясные тени. Дым от сырых дров смешивался с запахом рыбы, которую уже не следовало жарить, и шел к Пражскому мосту и Киприану.

Через несколько минут городские ворота будут закрыты, а вместе с ними и внутри города: таким образом, пройти от Малой страны к Старому месту через ворота станет невозможно. На улицах уже почти не осталось людей; лишь в арках стояли небольшие группки стражей. Киприан мог заглянуть через открытые створки Староместских ворот Карлова моста на Королевскую дорогу. И хотя карман ему жгло сообщение от дяди, он не двигался с места: одинокая фигура пробравшаяся через поселение бездомных и сейчас медленно приближавшаяся к свету моста, показалась ему знакомой, и что-то в ее походке заставило его задержаться. Во время своего заточения в тюрьме он видел людей, ходивших точно так же: они возвращались с допросов, где вопреки ожиданиям никто не подвергал их пыткам, и потому в их запинающейся походке отражалось как неверие в удачу, так и безумная надежда на то, что все еще может наладиться. Когда фигура приблизилась к освещению Староместских ворот Карлова моста, Киприан увидел, что лента, державшая ее длинные волосы, распустилась и они теперь казались растрепанной гривой. Киприан почувствовал резкий укол боли. У него возникло ощущение, что он уже когда-то был знаком с этим человеком. Тут свет упал под другим углом, и гнетущее чувство узнавания исчезло.

Андрей фон Лангенфель – а это был он – отвернулся и полез вверх по склону, ведущему к Староместской площади. Он исчез под укреплениями перед воротами, несколько секунд спустя снова появился, уже перед аркой ворот, освещенный масляными светильниками в проходе и сопровождаемый подозрительными взглядами стражей. Киприан заметил, что Андрей прижимает к себе какой-то сверток. Они встретились на отрезке дороги перед проходом ворот.

– А что это вы здесь делаете? – поинтересовался было Киприан, но взглянул в глаза Андрею и осекся.

По лицу юноши пробежала какая-то тень, и его взгляд сфокусировался.

– Ах, – глухо произнес он. – Это вы, Киприан.

– Вам нехорошо?

– Да нет… э-э… нет.

Андрей смотрел куда-то через плечо Киприана, и тот уловил неприкрытое желание собеседника остаться в одиночестве. Он уже почти отошел в сторону, но Андрей породил на оживший труп, и Киприан просто не смог заставить себя дать ему пройти.

– С чем это вы тут гуляете? Ворота сейчас закроют. Если у вас есть еще какие-то дела, вам надо бы поторопиться.

– Да… э… я знаю. Э… всего доброго.

«Оставь меня в покое», – говорил жест, с которым Андрей хотел прошмыгнуть мимо Киприана. «Да спроси же меня!» – умоляли огромные глаза на бледном лице. Но Киприан не успел задать вопрос.

– Эй, вы там! Убирайтесь с моста! Мы запираем ворота! – Начальник стражи Староместских ворот Карлова моста, широко расставив ноги, стоял на мосту и махал им рукой. – Поторопитесь, если не хотите провести ночь на улице!

Андрей помчался назад. Хлопок за спиной Киприана сказал ему, что ворота в Малую страну уже закрыты. Андрей снова резко обернулся.

– Нет, черт побери! – пропыхтел он.

Сверток в его руках приглушенно пискнул. Андрей уставился на него, а затем поспешно дернул за край ткани. Резкие звуки усилились.

– И чей это ребенок? – спросил Киприан.

– Убирайтесь с моста, черт побери!

– Идемте со мной, – заявил Киприан и схватил Андрея за руку.

Он потащил его к проходу ворот. Одна створка уже была закрыта, а вторая со скрипом зашевелилась.

Начальник стражи окинул их сердитым взглядом.

– Поторопись, поторопись!

Он махнул рукой своим коллегам на той стороне моста показывая, что все в порядке.

– Отпустите меня! – стонал Андрей. – Мне нужно…

– Да вы уже не сможете попасть на ту сторону!

Андрей вырвался, развернулся и наскочил на начальника стражи, шедшего сразу за ним. Сверток в руках Андрея захныкал.

– Если ты хочешь отнести его к мамочке, то тебе не повезло, – почти сочувственно произнес начальник стражи. – Там уже все заперли. Что, мы немного похвастались наследником в пивнушке и потеряли время?

– Мне нужно…

– Да-да, – согласился начальник стражи. – Завтра пойдешь. Твои старики устроят тебе головомойку, но ты сам в этом виноват, приятель!

Казалось, Андрей был близок к панике. Даже когда они находились среди больных лепрой в Подлажице, Киприан ни разу не видел его в таком состоянии. Он подтянул его за рукав поближе к себе, толкнул вперед и протащил через узкую калитку, идя за ним следом и слегка подталкивая, заставил пройти через кольцо несущих факелы стражей, уже запиравших обе тяжелые створки ворот.

– Вам что, идти некуда, что ли? – проворчал один из них. – Нам вообще-то тоже домой охота.

Киприан бросил взгляд через плечо. Начальник стражи стоял рядом с другим мужчиной, одетым, как и он сам, протягивал ему один из только что зажженных факелов и кричал:

– Староместские ворота заперты! Мост охраняется! Задача стражи выполнена!

– Происшествия были?

– Два идиота на мосту! Идиоты успешно удалены!

Начальник стражи ударил себя в грудь. Начальник ночной стражи последовал его примеру. Они скорчили серьезные мины. Затем оба мужчины неожиданно широко улыбались, пожали друг другу руки согласно ритуалу и дружески ткнули друг друга под ребра, одновременно посылая вслед Киприану и Андрею презрительные взгляды.

Андрей шарахнулся от Киприана, все еще глядя на уже запертые ворота. Киприан нагнул его голову, провел через калитку на другом конце прохода, услышал за спиной скрежет засова и потащил своего тощего напарника дальше по Королевской дороге, пока они не завернули за угол и не оказались скрытыми от взглядов стражей.

– Мне нужно к Иоланте! – прошипел Андрей.

– Чей это ребенок? Ярки?

Младенец пищал и плакал. Глаза Андрея бегали. Он подбросил сверток, как мешок с картошкой, и снова приоткрыл покрывало, скрывавшее маленькое личико, чтобы дать ребенку подышать ночным воздухом. Киприан вытянул палец и отодвинул материю, чтобы погладить младенца по щеке. Но, увидев крошечное сморщенное личико с посиневшими губами и еле шевелящимися веками, он вздрогнул.

– Святые небеса, – потрясенно прошептал он.

– Я его только что забрал из приюта, – пояснил Андрей.

Это прозвучало, как всхлип. Ничего не понимая, Киприан вопросительно уставился на него.

– Это ребенок Ярки, – невнятно пробормотал Андрей. – Я не могу называть ее иначе, как Ярка. Собственно, это вовсе не ее младенец. Но она поверит, что он ее… надеюсь…

Киприан по-прежнему вопросительно смотрел на него.

– Вы все равно ничего не понимаете, – заметил Андрей.

– Абсолютно, – согласился Киприан.

– Я должен отнести его к Иоланте… Мы должны накормить его… Я найму кормилицу… Да где же мне здесь взять кормилицу?! – Перекладывая ребенка в другую руку, Андрей уронил какой-то пергамент с печатью. Из маленького свертка вместе со слабыми звуками донеслась вонь влажных пеленок и сырой, покрытой струпьями кожи и смешалась с неожиданно подкравшимся запахом горелого дерева. Киприан склонился над документом.

– Кормилица должна объяснить нам, как о нем заботиться. Вацлав, его зовут Вацлав. Господи, вы бы видели, на что похож бедный малыш!

– Да успокойтесь же! – проворчал Киприан и пробежал глазами документ.

Он не понимал ни единого слова, да и печать была ему незнакома. Когда он захотел отдать его Андрею, тот никак не отреагировал. Киприан снова уронил пергамент.

– Мне нужно к Иоланте!

– Кто такая Иоланта? Кормилица?

– Нет; Иоланта – это Ярка.

Пару секунд Киприан молчал. Андрей, казалось, прислушивался к эху собственных слов и постепенно успокаивался.

– Послушать, так ваша жизнь – чрезвычайно запутанная штука, – наконец сказал Киприан.

Андрей набрал в легкие побольше воздуха.

– Погодите, вы ведь все-таки доверенное лицо епископа. Не могли бы вы помочь мне добраться до Малой страны? Нам… как туда добраться? Вацлаву и мне?

– Вацлаву, – с нажимом заявил Киприан, – необходимо попить молока и получить теплую ванну и постель. Именно в данной последовательности. И как можно быстрее.

– Именно по этой причине мне нужно немедленно добраться до Иоланты! – закричал Андрей.

– Говорите потише, дружище!

– Сами говорите тише! Речь идет о жизни ребенка!

Киприан оттащил Андрея еще на пару шагов за угол.

– Я доверенное лицо епископа Нового города Вены, – терпеливо объяснил он. – Здесь это звание гроша ломаного не стоит. Так что в Малую страну вы сможете попасть только завтра утром. Но у меня тут появилась одна мысль… идемте со мной.

Глаза Андрея слепо шарили по лицу Киприана.

– К вам?

– Нет, я тоже проживаю в Малой стране.

– А куда тогда?

Киприан сунул руку в карман и потрогал крохотную капсулу с посланием от епископа Мельхиора.

– Я собирался сегодня нести стражу у одного дома, – свирепо заявил он. – Если со мной будете вы – и Вацлав, – то мои шансы попасть внутрь довольно велики.

Вацлав булькнул, поперхнулся и слабо закашлял, а затем расплакался. Киприан с каменным выражением лица смотрел на сморщившееся личико. Под кожей ребенка проступали кости. Воспоминание о матери и младшей сестре всплыло само собой, и Киприан осторожно сунул палец ребенку в рот. Малыш тут же принялся сосать. В горле у Киприана возник ком. Когда он осторожно высвободил палец, плач возобновился.

– Идемте же, – решительно заявил он. – До места всего пара десятков шагов. Так что постарайтесь уложить свой рассказ в двадцать предложений.

Андрей устало вздохнул.

– Мне этого не хватит, – пробормотал он. – Я ведь Даже не знаю, с чего начать.

– Начните с этого: «Я идиот», – предложил ему Киприан. – А теперь помчались, черт побери.

– Я идиот, – послушно повторил Андрей. – Но это не страшно. Вы ведь тоже…

Киприан позволил себе улыбнуться. Андрей улыбнулся в ответ одними губами.

Именно в этот момент крыша торгового дома «Вигант amp; Вилфинг» в двух десятках шагов от них подскочила вверх, и в ночное небо вырвался язык пламени.

4

Молодая женщина хватала ртом воздух, пытаясь закричать но правая рука Павла рванулась вперед и зажала ей рот. Будучи зажатой между столом и стулом, девушка не могла уклониться от него и попыталась оторвать его руку от своего рта. Тогда левая рука Павла схватила жертву за горло – и тут же мучительная боль пронзила руку. Последствия падения в колючки! Он ослабил хватку и понял, что тактику придется менять.

Девушка отчаянно махала руками. Одна из них с силой врезалась в исцарапанное лицо Павла, но не было такой боли, которая бы могла превзойти боль в руке. Ей удалось-таки оторвать его руку ото рта, но, прежде чем ей удалось позвать на помощь, Павел бросился на нее всем телом. Стул перевернулся и швырнул их обоих на пол.

Павел тяжело упал на молодую женщину и почувствовал, как краешек сиденья стула врезался ему в бедро. Шум, производимый их борьбой, пронесся через весь дом и заставил задрожать пол. Павел понял, что еще немного – и он запаникует.

Его рука снова зажала ей рот, но на этот раз удар о пол выбил из легких женщины весь воздух. Она забилась в его руках и одновременно попыталась выползти из-под него и выцарапать ему глаза. Она тяжело дышала и судорожно втягивала носом воздух. Павел потянулся к ней, ничего не видя перед собой, схватил длинный локон и резко дернул; она застонала.

Он протянул вторую руку и схватил еще один локон. Боль, бушующая в руке, стала почти нестерпимой. Правой рукой он обхватил ее за горло и сжал пальцы. Она вытаращила глаза и открыла рот, но теперь из него вырывалось лишь тихое бульканье. Лицо ее налилось кровью, взгляд сфокусировался на нем. Он видел, как смертельный ужас в них превращается в ненависть, и с трудом сдержался, что6ы не отпрянуть. Она забилась, но теперь он прижимал ее к полу всем своим телом. Слезы выступили у нее на глазах, а тело стало выгибаться. Он ослабил хватку поврежденной левой руки и, дрожа, прижал девушку к себе. у нее начались конвульсии. Он посмотрел ей в глаза, увидел, как в одном из них неожиданно лопнула жилка и белок вокруг зрачка окрасился в красный цвет, и его губы зашевелились и зашептали молитву, моля о прощении, моля Бога принять к себе эту бедную душу, моля о снисхождении к жизни, уходящей в невинности, дабы не успеть совершить наитягчайший грех – предать Господа Бога…

Ее руки метались во все стороны и били, царапали его, впивались в кожаную ленту вокруг его шеи и срывали ее, но он не чувствовал ни ударов, ни царапин, ни рубцов, оставляемых раскаленной лентой на его затылке, и лишь пытался защитить свою левую руку. Ее глаза едва не вылезали из орбит, взгляд мутнел. Приближался конец, и это было хорошо, поскольку силы Павла тоже подходили к концу, а в любой момент в дверь мог ворваться кто-нибудь из обитателей дома, разбуженный грохотом падения. Откуда ему было знать, что ужин в главном зале здания превратился в буйную пирушку; жених дал волю своей надежде на то, что невеста наконец-то покорилась ему.

Зрачки девушки метались в разные стороны и вдруг неожиданно замерли. Павел невольно проследил за ее взглядом. Она пристально смотрела на его левую руку, которую он прижимал к груди…

Прежде чем он успел что-то предпринять, обе ее руки рванулись вперед подобно змеям, ловкие пальцы сорвали кое-как наложенную повязку, острые ногти вонзились в глубокие, только что начавшие подживать раны на тыльной стороне его ладони и принялись рвать их.

Павел отскочил в сторону и скатился с девушки на пол, даже если бы эту руку ему оторвали, боль не была бы такой сильной. В глазах у него помутилось. Он сильно ударился спиной о пол, но не заметил этого. Кисть горела, вся рука была охвачена огнем. Он прилагал невероятные усилия чтобы не заорать от боли, катался по полу, обхватив поврежденную руку здоровой. Кровь бежала у него между пальцев и пачкала кожу, делая ее скользкой. Он даже не чувствовал, что прокусил губу и что по подбородку у него тоже бежала кровь. Хриплый стон вырвался из его глотки. Слабеющим зрением Павел увидел, как девушка, кашляя и задыхаясь, поднялась на ноги, растрепанная, с багровым лицом, как она давилась и корчилась от рвотных позывов. Рот ее то открывался, то закрывался; но вместо вопля о помощи она смогла издать лишь стон. Спотыкаясь, она подошла к нему. Вот сейчас она обойдет его, выбежит в коридор и переполошит весь дом. Силы оставили Павла: он убил, втянул в убийство своего единственного друга на этом свете, а в результате ничего не смог сделать. Он понял, что теряет сознание…

…Но сознание быстро вернулось, когда ему заехали ногой в бок. Павел открыл глаза. Девушка не убежала, стояла, выпрямившись во весь рост, покачиваясь рядом с ним, не в состоянии произнести ни слова, ни звука, прижав одну руку к горлу, а второй слепо шаря в воздухе, чтобы найти опору. Она снова ударила его ногой в бок. Ненависть лилась из ее глаз с покрасневшими белками, лицо было расцарапано – она походила на одну из фурий. [61]61
  В древнегреческой мифологии: богини мщения.


[Закрыть]Каждый удар вонзался в него, как кинжал, отдаваясь кричащим узлом боли в руке, хотя ни один из них не был нанесен по его ранам.

Наконец инстинкт самосохранения заставил его засучить ногами, чтобы упереться пятками в пол и отодвинуться в сторону. Спотыкаясь, она пошла за ним, и очередной удар пришелся в пустоту. Какой абсурд: она была так близка к тому, чтобы умереть от его руки и, будучи невинной жертвой, попасть прямо в рай, а теперь она совершала грех убийства и обрекала себя на вечное проклятие…

Как ни мало он видел, ему удалось заметить, что полуприкрытая дверь снова распахнулась: пришли спасители, и если она сейчас не убьет его, то лишь затем, чтобы некоторое время спустя его могли повесить…

Распахнувшись, дверь ударила в висок и швырнула его туда, где не было никакой реальности, никакого имени и никакой миссии и где, вопреки общепринятому мнению, царствовала боль. И именно в боли растворилось сознание Павла.

Он пришел в сознание, с облегчением понимая, что все происшедшее было всего лишь сном. Перед глазами у него плавало словно высеченное из камня лицо Буки, который обеспокоенно смотрел на него; начался очередной период бодрствования в вечном мраке ада, и поэтому Бука разбудил его. Затем Павел начал ощущать детали происходящего: тепло и тишину комнаты, запах дома, вид обшитых деревом стен, твердость деревянного пола под спиной и боль собачьего укуса, при котором зубы остаются в ране, в его левой руке. Облегчения как не бывало. Он пролепетал что-то, что должно было означать: «Что здесь произошло?»

Бука наморщил лоб, и взгляд Павла скользнул дальше. В одном из углов комнаты просматривался неясный силуэт неподвижного скрюченного тела с длинными волосами, в элегантном платье. Павел поднял руку, в которой пульсировала боль. Она вся была в крови, а рана теперь окончательно приобрела вид стигмы. [62]62
  Стигмы, или стигматы – сквозные раны, проявляющиеся у ревностных Христиан там, где они были у Христа, то есть в центре ладоней и/или ступней.


[Закрыть]Должно быть, он пробыл без сознания не больше минуты. Во рту у него стоял привкус железа, и у него так сильно кружилась голова, что он бы с радостью снова уронил ее на пол.

Бука попытался что-то произнести и ткнул пальцем в сторону двери. Он закрыл ее за собой. Если их возня до сих пор никого не встревожила во всем доме, то они выиграли еще несколько секунд и оградили себя от возможности быть случайно обнаруженными; все же не было никаких причин зря терять время.

– Да, – простонал Павел. – Да, я знаю. Не волнуйся.

Он с трудом перекатился по полу, рывком приподнялся и, опираясь на колени и уцелевшую руку, медленно пополз к неподвижной фигуре в углу. Охая от боли, он перевернул ее на спину.

Кожа на одной щеке была содрана, лицо покрыто кровоподтеками. Веки девушки трепетали, но она была без сознания. Павел догадался, чтопроизошло: вмешался его личный ангел-хранитель. Он не решился просчитать, каким будет наказание за этот новый грех, который Бука был вынужден совершить. Должно быть, он услышал шум, доносящийся из комнаты, взбежал вверх по лестнице и распахнул дверь в тот момент, когда Павел придвинул к ней голову. Затем он понял, чтопроизошло, и захлопнул ее. Павел согнул пальцы, чтобы завершить начатое, но неожиданно убрал руку с горла девушки. Чтобы совершить убийство, ему нужны были обе руки, а левая его совсем не слушалась. Однако втягивать в это Буку…

Юноша пополз обратно к Буке, молча стоявшему на том же месте и наблюдавшему за ним. Когда Павел беспомощно поднял голову, великан подхватил его и поставил на ноги. Мысли монаха с трудом пробивались сквозь туман в голове. Перед ним лежала его жертва, из-за которой они и пришли сюда, совершенно беззащитная, – она даже не почувствует смерти. И все же у него нет ни малейшего шанса убить ее. Колени у него подогнулись, и Буке пришлось поддержать его, иначе он опять свалился бы на пол. Осознание окончательного провала не вызвало никаких эмоций – он был слишком ужасен, чтобы испытывать что-то еще помимо полного отупения.

– П… п… п…

– Пойдем домой, – прошептал Павел. – Да. Пойдем домой.

Внутренний голос сказал: «Это убийство я все-таки не совершил. Благодарю Тебя, Господи».

Даже этот голос не вызвал у него никаких эмоций. Он стоял, покачиваясь, а Бука открыл дверь, выглянул наружу и мотнул ему головой. Павел попытался поставить одну ногу перед другой, но ничего не получилось. Бука взял его под руку и поднял легко, как ребенка; он пошире раскрыл дверь ногой и быстро вышел. Павел почувствовал, как к нему возвращается присутствие духа. Практически без участия разума его рука пошарила в рясе, ища медальон, который всегда существовал только в семи экземплярах. Медальона не было. Девушка сорвала его. Эта утрата была лишь внешним признаком того, что он и так уже чувствовал в глубине души, – он больше не был Хранителем. Он больше не достоин быть Хранителем. Павел мог описать аббату Мартину внешность девушки и как до нее добраться, и аббат Мартин сумел бы послать двух других Хранителей, чтобы они довели до конца задание. Но его, Павла, уже взвесили и нашли чересчур легковесным.

Бука осторожно прикрыл за собой дверь, прижал ее поплотнее и стал спускаться по лестнице в коридоре для прислуги. Голова Павла безвольно качалась, коридор казался ему раскачивающейся дырой с двоящимися контурами предметов. Неожиданно его взгляд наткнулся на нечто, заставившее его мозг сфокусироваться.

Лампа, которую он захватил с собой и оставил возле входа в комнату Агнесс Вигант, упала и откатилась в сторону, остановившись только у того места, где коридор заворачивал. Там она и осталась лежать, жир из нее вытек а огонь перекинулся с фитиля на образовавшуюся лужу. Маленькие голубые язычки пламени уже облизывали обшивку стен. Если бы в комнате Агнесс Вигант во время драки не потухли почти все свечи, а задымленный воздух не выходил бы наружу, то сейчас уже, наверное, можно было бы уловить запах горящего дерева.

Несмотря ни на что, Господь не оставил его и дал ему еще один шанс.

Бука завернул за угол, совершенно ничего вокруг не замечая. Когда он открыл дверь черного хода и вышел в уже почти окончательно сгустившиеся сумерки, Павел жадно вдохнул свежий ночной воздух. Затем он попросил Буку остановиться и опустить его на землю. Он бы с радостью заснул от усталости, но у него еще оставались дела. Он наклонил голову Буки поближе к своему лицу, приготовился к тому, чтобы в очередной раз соврать своему другу, и прошептал свою просьбу ему на ухо.