Текст книги "Фантомное чувство (Повести. Рассказы)"

Автор книги: Ричард Ловетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

1. Флойд

Бывает, я не продумываю все как следует. Только Бритни в этом не признаюсь. Когда она за что-то берется, то размышляет исключительно о деле. За фемтосекунды, когда захочет.

А не подумал я на этот раз как следует о нептунской экономике. Отчасти из-за того, что впервые в жизни экономика не была для меня на первом месте. Благодаря Бритни я стал богат или, как минимум, вполне обеспечен. Мы получили три процента от самой богатой алмазной шахты в системе и, хотя она начнет добычу только года через два-три, могли очень неплохо жить на аванс.

Есть люди, которым денег всегда мало. Именно подобному типу мы с Бритни обязаны своим богатством. Но мне, в отличие от него, хотелось лишь получить небольшой дополнительный доход, пока шахта не начнет выдавать алмазы. К тому же я полагал, что подзаработать окажется нетрудно: будучи владельцем единственного приличного буксира в системе Нептуна, я рассчитывал, как минимум, на умеренный спрос на свои услуги.

Я только одно не принял в расчет. Хотя с энергетической точки зрения Нептун ненамного дальше Сатурна, с точки зрения времени это так. Если взять ЭМК – электромагнитную рельсовую катапульту – и запустить к Нептуну контейнер с достаточно высокой скоростью, чтобы он прилетел туда прежде, чем доставка груза потеряет смысл, то контейнер будет нелегко гравитационно затормозить, а еще труднее догнать и перехватить раньше, чем он умчится на половину расстояния до Альфы Центавра. Кроме того, на Нептуне есть лишь одна, самая примитивная ЭМК, поэтому доставка грузов во внутреннюю систему ограничена медленными выстрелами к точкам назначения, которые могут оказаться на расстоянии нескольких лет полета контейнера. А когда нет экспорта, то нет и дохода. Нет дохода – нет импорта. Если не считать шахты по добыче редкоземельных металлов на Наяде, у нас здесь всего два типа соседей: разорившиеся геологоразведчики, надеющиеся на чудо, и привыкшие выживать в любых условиях личности, посланные сюда каким-нибудь трастовым фондом, которым чудеса не очень-то и нужны. И те, и другие привыкли рассчитывать только на себя.

Если честно, не очень-то мне была и нужна эта дополнительная работа: я могу продержаться на свежих овощах, соевом твороге и подобной нехитрой еде, зарабатывая ее перевозкой грузов для гидропонных ферм. Но отшельник, подписавший контракт с трастовым фондом, из меня получился бы плохой. Мне хотя бы иногда необходимо заняться делом более серьезным, нежели разглядывание собственного пупка – или чем там эти парни занимаются, лишь бы убить время. Ладно, может быть, все они мысленно пишут великие романы. В любом случае для меня в этом слишком много самоанализа.

Бритни, разумеется, давно научилась справляться с такими проблемами. Благодаря процессорам с фемтосекундной скоростью работы время для нее течет иначе, поэтому ей всегда приходилось творчески изобретать способы отвлечься в реальном мире, где события могут разворачиваться немного тягуче или тяжеловесно.

Если долго ее слушать, то и говорить начинаешь примерно как она. Я бы просто сказал «медленно». Или «очень медленно». Когда мы сюда летели, запущенные с помощью ЭМК от Сатурна, то полет занял почти целый год, и он продлился бы еще дольше, если бы я не потратил немалую часть наших алмазных денег на высокоэнергетический разгон.

В каком-то смысле подобное путешествие не очень отличается от впечатлений первопроходцев, шагавших по тропам Орегона или Калифорнии. Разница лишь в том, что при ходьбе можно измерять продвижение шаг за шагом. В космосе же ты просто дрейфуешь. Поэтому я подключил корабельное освещение к аккумулятору, который мог подзаряжать от «бегового кольца» или велосипеда. Нет упражнений – нет света. Хороший стимул поддерживать себя в форме, а заодно у меня появлялось ощущение, будто я путешествую пешком на манер первопроходцев. Так я путешествовал сам, когда был моложе.

Бритни я об этом почти не рассказывал. Она, наверное, запомнила целую библиотеку по психологии и готова пересказать тысячу и одну вещь из того, что там написано про особенности моей личности, которых я предпочел бы не знать. Одним из ее способов проводить время стало отщипывание кусочков от нашего алмазного аванса на оплату широкополосного канала связи с Землей, где она постепенно собрала коллекцию из дюжины дипломов доктора философии[15] 15
  Ученая степень, примерно соответствующая кандидату наук.


[Закрыть] примерно в таком же количестве университетов. Вряд ли в любом из них догадались, с кем имеют дело. Разумеется, она проявляла осторожность и не заканчивала университетский курс быстрее, чем самый башковитый студент-рекордсмен. И регистрировалась она всякий раз под иной версией своего имени: Бриттани, Бриттени, Бритт… Эшман, Асман, Асбой. А потом училась всему подряд: от английской литературы до кварковой механики.

Я уже давно отпахал свое в колледже и, хотя никогда не сожалел о годах учебы, до сих пор не скажу точно, какую пользу она мне принесла. Бритни же говорит, что для нее получение очередной ученой степени – нечто вроде упражнения по созданию интеллектуального обруча и проверки, сможет ли она сквозь него прыгнуть. Она точно единственное существо во всей системе, которое считает такое развлечением.

* * *

Кажется, именно Бритни предложила слетать на Наяду, хотя через какое-то время я и сам бы туда отправился. Шахтерам пока ничего не требовалось, но они, пожалуй, были единственными нашими клиентами, которые не стали бы расплачиваться овощами, поэтому имело смысл заглянуть к ним и познакомиться.

Во внешней системе не очень-то много товаров, которые можно с прибылью оттуда экспортировать, даже имея хорошую ЭМК. Во-первых, это алмазы. Во-вторых, самые редкие из редкоземельных металлов. Пусть даже диспрозий и скандий подешевле алмазов, зато они почти столь же полезны. Попробуйте-ка построить без них электромагнитную катапульту.

Фактически, если бы на Наяде не отыскалась жила редкоземельных металлов, на Нептуне, возможно, даже не построили бы ЭМК.[16] 16
  Редкоземельные металлы используются в производстве сверхпроводящих сплавов, из которых делают обмотки мощных электромагнитов.


[Закрыть] Материалы для основного каркаса катапульты можно найти где угодно, зато те, что нужны для работы электродвижущей системы с высокой напряженностью поля, еще надо как следует поискать. И хотя некоторым из местных отшельников было по карману заказывать и доставлять сюда нужные материалы, к чему им было утруждаться? Эти парни не намеревались когда-либо возвращаться.

Оказавшись на Наяде, первым делом смотришь вверх. Так делают все, как сказал мне Джон Пилкин, здешний бригадир и главный инженер, едва я посадил корабль и закрепил его подпорками, чтобы тот не опрокинулся. Местная сила тяжести всего 0,2 процента от земной, но этого как раз достаточно, чтобы попасть в серьезную беду, если забудешь об этом.

Вторым, третьим, четвертым и пятым делом ты опять-таки смотришь вверх. Наверное, делать это не устанешь никогда. Может показаться, что это не отличается от разглядывания Нептуна из космоса, но каким-то образом из-за силы тяжести, пусть и ничтожной, большая голубая планета над тобой кажется еще больше.

И еще эта планетка непрерывно меняется, проносясь по орбите настолько быстро, что можно даже увидеть штормовые вихри, скользящие по выпуклости Нептуна, когда планета проходит весь цикл: полная, полумесяц, затмение и снова до полной.

– У нас есть внутренний холл с окнами, – сказал Пилкин, – но впечатление оттуда уже другое.

Позже я увидел, что он средних лет, с ежиком седеющих волос, кустистыми бровями, а на горле у него вытатуирован коптский крест.[17] 17
  Крест, используемый Коптской православной церковью и Коптской католической церковью в Египте. Представляет собой две пересеченные линии под прямым углом с размноженными концами.


[Закрыть] Но в тот момент я мог лишь сказать, что он высокий, худощавый и щеголяет в шокирующе красном скафандре-«шкуре».

– Это чтобы вы смогли найти меня, где угодно, – пояснил он.

До жилища шахтеров была всего миля, но, стоя возле корабля и созерцая голубизну, я вдруг понял, что совсем туда не тороплюсь. Я вспоминал одно место в западном Техасе под названием «южный обрыв гор Чисос».

Понятия не имею, что значит слово «Чисос». Насколько мне известно, оно способно означать «большой холм» на языке какого-нибудь индейского племени. Можно попросить Бритни поискать перевод, но некоторые тайны лучше оставлять нераскрытыми. Мне тогда было двенадцать, и я фантазировал, что на языке апачей название означает «насест грабителей». Зато слово «обрыв» было совершенно недвусмысленным. Сидя на том обрыве и болтая ногами над бездной, я находился на границе двух миров. Вершина горы позади меня казалась заросшим соснами небесным островом, возвышающимся на милю над серебристой ниточкой Рио-Гранде. А впереди эти сосны переходили в свет, воздух и простор.

В тысяче футов подо мной охотились соколы, а вместе с ними парил и мой разум – кружа и охотясь над складчатой пустыней, словно где-то там затаился ответ на все вопросы: почему существуем я, мир, жизнь. И ответ этот только и ждал, когда я спикирую и схвачу его когтями моих мыслей.

Только, конечно, не было там никакого ответа – во всяком случае, настолько конкретного, как мыши и тушканчики, за которыми гонялись соколы. А был там, в сорока милях за рекой, огромный известняковый утес, еще больше того, на котором я сидел: белая дуга на южном горизонте. Приближался закат, и утес заливали косые лучи – розовые, красные, цвета ржавчины. Эти далекие пики назывались Сьерра-дель-Кармен. Некоторые названия не нуждаются в объяснении.

Я смотрел, пока вершины даже самых высоких пиков не стали пурпурно-голубыми. Смотрел бы и дольше, но я уже опаздывал, а возвращаться мне предстояло семь миль. Если бы не полная луна, я вполне мог бы и не дойти – свалился бы с обрыва и пронесся мимо соколиных гнезд на пути к забвению.

Здесь, на Наяде, меня точно так же манил Нептун. Мне хотелось взлететь и парить, парить…

Понятия не имею, сколько бы я пялился, задрав голову, если бы меня не прервала Бритни.

– Ух, ты, – сказала она. – Я и не ожидала, что увижу такую красотищу.

Всякий раз, когда я начинаю думать, что понимаю ее, она находит очередной способ меня удивить.

– О чем это ты? У тебя же есть все исходные данные. Почему же ты просто-напросто не создала симуляцию?

– А какая в этом радость? – Я почти увидел, как она морщит несуществующий нос. – Смысл исследования в том, чтобы наблюдать за явлениями, а не выдумывать их.

Пилкин увидел, что я вернулся к реальности, хотя, конечно, не знал из-за чего.

– Красиво, правда? – спросил он. – Я много где побывал, но отсюда мне никогда не хотелось улететь. Бог даст, здесь я и умру.

* * *

Пару часов спустя мы сидели в холле у шахтеров, потягивая пиво. Для продукта гидропоники оно оказалось неплохим – намного лучше, чем водка из пищевых отходов, которую гонят у Сатурна.

Пилкин, как я узнал, прилетел сюда лет семь назад, когда одному из старателей повезло и он наткнулся на жилу. Пока другие занимались шахтными машинами и плавильней, Пилкин увлекся своим детищем – электромагнитной катапультой.

Когда я назвал ее примитивной, то имел в виду ее разгонную мощность. С инженерной же точки зрения эта конструкция была почти чудом. Начнем с того, что, используя практически только местные материалы, он сконструировал бур с питанием от солнечных панелей – что само по себе нелегко в условиях ограниченной солнечной освещенности – и пробурил туннель длиной в шестьдесят миль, от самой шахты.

Но этого ему показалось мало. У большинства ЭМК туннели прямые, но их не устанавливали на быстро несущейся по орбите луне да еще настолько близко к глубокому гравитационному колодцу. Туннель Пилкина разделялся на три выхода, наподобие лепестков огромной геральдической лилии, и это позволяло ему направлять каждый выстрел под одним из трех пусковых углов.

– Так мы получаем больше пусковых окон, – пояснил он.

– И как часто вы можете запускать грузы? – спросила Бритни. Обычно она задает вопросы через меня, но сейчас говорила через ближайший экран связи.

Главным источником света в холле было сияние Нептуна за окном, и в этом свете улыбка Пилкина показалась клоунской.

– Это и есть твой имплантат? – уточнил он. – Рад познакомиться. Я о вас наслышан.

Это меня удивило. Мы с Бритни привлекли много внимания после наших приключений на Титане, но инцидент с алмазной шахтой замалчивался. Только Бритни и я знали, что она спасла меня, когда Т. Р. Ван Делп покушался на мою жизнь, и даже я не знаю всех подробностей. Это одна из немногих тем, на которые она не хочет разговаривать.

Ван Делп ей никогда не нравился, зато Пилкин пришелся по душе.

– Я тоже рада с вами познакомиться, – сказала она. – Вы здесь здорово поработали. Вам бы не помешало получить за это диплом инженера.

– Тише, – еле слышно прошептал я. – Или ты хочешь, чтобы тебя застукали?

Но Пилкин лишь удивился.

– Да зачем мне диплом? – вопросил он и, прежде чем она успела ляпнуть глупость насчет радости прыжков сквозь обручи, вернулся к исходной теме: – Короче говоря, окна запуска появляются неравномерно, но в среднем примерно одно за сотню оборотов вокруг Нептуна. Могло быть и хуже, но мы пожертвовали частью полезной нагрузки ради более мощных тяговых двигателей, и это позволяет запускать грузы немного мимо цели, а затем корректировать траекторию уже в полете. Но и в этом случае мы редко получаем окно длительностью более нескольких секунд, поэтому трудно перезарядить катапульту достаточно быстро, чтобы запустить второй контейнер. Мы пробовали, но примерно в половине случаев второй падал на Нептун.

Все это время он говорил, повернувшись ко мне, но не со мной. Такого странного чувства я не испытывал с тех пор, когда впервые осознал: Бритни живая и контролирует все, что я слышу и вижу. Пилкин думал, что ведет себя вежливо, но уж лучше бы он разговаривал с экраном.

Я едва не упустил момент, когда он переключил внимание на меня:

– …поэтому одно из приятных последствий вашего пребывания здесь – мы можем попробовать это снова. Интересует? Это будет означать, что вы должны быть наготове, когда у нас появляется стартовое окно.

– Конечно.

Я быстро подсчитал: один запуск на каждую сотню оборотов Наяды означает примерно раз в месяц. Половину времени мы просто будем ждать, а в остальное перехватывать запущенные капсулы – и готов поспорить, что большинство из них удастся подтолкнуть на подходящие орбиты. Теоретически, для запуска капсулы можно воспользоваться буксиром, но эти капсулы огромны. По этой причине, разумеется, и строят катапульты. А можно ли разогнать капсулу буксиром до скорости, достаточной для преодоления гравитации Нептуна и прибытия во внутреннюю систему быстрее, чем за десятки лет? Можно, но для этого понадобятся топливные баки размером с небольшие астероиды.

В любом случае у меня, похоже, неожиданно появился реальный клиент, пусть даже половину времени я буду ожидать его вызова.

– А между запусками живите здесь, где хотите, – добавил Пилкин. – У нас много свободных комнат.

– Не говоря уже о лучшем виде в Солнечной системе, – вставила Бритни.

* * *

Само собой, она хотела не только любоваться видами. «О, тщеславие, имя твое Женщина», – сказал однажды кто-то. Но тут надо заменить «тщеславие» на «любопытство». Если считать Бритни женщиной. У меня с этим всегда были проблемы. Что-то женское в ней есть, это я готов признать. Но хотя она может отображать себя любым аватаром, для меня аватар всегда останется лишь пикселями.

Сейчас ее заинтересовала шахта редкоземельных металлов. Конкретно: почему таковая существует? Очевидно, этот вопрос никто не удосужился задать. В такой далекой глухомани, как здесь, есть только два реально важных вопроса относительно большинства вещей: «Где это?» (вопрос не всегда тривиальный, потому что иногда даже астероиды не отыскивались там, где им следовало находиться) и «Есть ли от этого польза?». Вопрос же «Почему это существует?» практически никогда не входит в тройку самым популярных. Но попробуйте объяснить это Бритни.

Не удивительно, что никто на Наяде понятия не имел, откуда здесь взялась эта жила. Сама планетка, судя по всему, возникла как скопище небольших каменных обломков, склеенных прослойками льда – наподобие больших глыб из Колец. В одном из таких обломков и нашлась жила.

Ну и что с того, сказал бы я. Но Бритни решила, что для обычной жилы она слишком богатая.

– Да откуда ты можешь это знать, черт побери? – вспылил я. – У тебя что, один из докторских дипломов по планетарной астрофизике?

– Гм-м… да, – призналась она после паузы. – Но ближе к геофизике. – Она помолчала еще дольше. – Но, пожалуй, тебе нужно кое-что узнать…

Так-так…

– Что именно?

– Это… это не мой диплом.

– И чей же?

Очередная пауза оказалась еще длиннее.

– Твой.

Теперь настала моя очередь утратить дар речи.

– Поздравляю, доктор Эшман, – добавила она. – Вы успешно защитили диссертацию под названием «Слияние первобытных обломков возле Сатурна с образованием спутников с гладкой поверхностью».

– Другими словами, это были твои симуляции по возникновению Дафниса.

– И еще парочки планет.

Я все еще не мог решить: то ли я разгневан, то ли польщен, то ли попросту озадачен.

– Но на фига?

– Я решила, что ученая степень может тебе пригодиться.

– Зачем? – выдавил я единственный логичный вопрос.

А она многое способна передать этими паузами.

– Потому что из нас двоих руки есть у тебя.

Я не сразу сообразил.

– Так ты все это спланировала?

– Да, но без конкретности, – ответила она на сей раз мгновенно. – Мне показалось логичным, что ты сочтешь это место… скучноватым. Я подумала, что мы сможем в свободное время заняться какой-нибудь наукой, вот и решила: было бы неплохо обзавестись ученой степенью.

Другими словами, я мог бы и не задуматься об экономике Нептуна, но она обратила на нее внимание. Это же цифры. Да, Бритни трудно переоценить.

С точки зрения Бритни, я никогда не смог бы подняться выше лаборанта. Хотя на Сатурне наука пользовалась спросом. Это самый дешевый из всех экспортных товаров – и даже более выгодный, чем алмазы, – а кроме Бритни (и, очевидно, меня) других ученых здесь не имелось.

Я порадовался тому, что она все обдумывает тщательно и заранее. Но при этом гадал, не такие ли чувства испытывают марионетки? Наверное, глупо было так думать – она ведь не заставляла меня что-то делать. Кроме того, у марионеток нет чувств. Тогда почему они должны быть у фальшивого доктора Флойда?

2. Бритни

Люди не созданы для того, чтобы жить маленькими изолированными группами. Это подтверждают и психологические тесты, и классическая литература, и даже не столь классические фильмы. И это странно, потому что во внутренней системе многие прекрасно существуют в условиях еще большей тесноты. Один из моих профессоров психодинамики считает, что такова особенность обитания на окраине цивилизации, но сам он живет в Кембридже, и для него все, что расположено севернее Эдинбурга, почти неотличимо от понятия «нигде», так что его идея насчет окраин цивилизации немного подозрительна. Сама я считаю, что это больше относится к типу «анонимности пространства», предлагаемого большим группам: наверное, это нечто вроде разницы между разбивкой лагеря возле бурной реки или капающего крана. Хотя у меня не очень-то большой опыт в области кранов. В космосе любая утечка – это плохая новость. Но однажды я записала фрагмент с капающим краном из какого-то старого фильма и слушала его пару дней. В конце концов я так и не разобралась, что тут такого ужасного. Если знаешь, что услышишь «кап» каждые несколько тысяч миллисекунд, то в чем проблема, когда это происходит? На мой взгляд, куда большей проблемой стало бы, если бы «кап» не послышалось.

Одним из первых фильмов, что мне довелось посмотреть, был «Пиноккио». Его я тоже так и не поняла. Если стать настоящим мальчиком означает, что тебя начнут сводить с ума всякие штуковины вроде капающих кранов, то зачем этого желать?

Флойд никогда не любил большие группы. Но сейчас он стал частью маленькой изолированной группы, и его реакция оказалась предсказуемой. Ему захотелось уйти. Не с работы уйти, боже упаси, а подальше от людей.

В первый день мы отправились прогуляться. На второй прокатились. Затем совершили кругопланетное путешествие, сперва вокруг короткой оси, потом вокруг длинной, прихватив надувную палатку, чтобы растянуть путешествие на неделю. При нормальных обстоятельствах я бы только получала от этого удовольствие. В принципе, мы с Флойдом прежде не занимались пешим туризмом, во всяком случае в смысле отдыха (в противоположность смыслу «отчаянной борьбы за выживание»), но мы бродили по Впадине на Япете и провели вместе месяц на песчаных санях на Титане. Вот я и ожидала примерно того же. Флойд будет идти. Я займусь навигацией. Мы начнем общаться. И возможно, смотреть фильмы.

Но говорить он не захотел. Даже когда я пыталась предупредить его в первый же вечер – насчет палатки.

– Я знаю, что делаю, – заявил он. – Я таких палаток сотню поставил.

В принципе, так оно и было, но только не при такой низкой гравитации, когда палатку нужно сперва привязать, а уже потом надувать. Я прогнала симуляцию и решила, что смерть нам не грозит, поэтому предоставила ему на собственном опыте обнаружить, почему стоило ко мне прислушаться. Палатка надулась так быстро, что взлетела на сотню метров вверх и отпрыгнула метров на четыреста в сторону. Поймать ее Флойд смог лишь после того, как она упала и срикошетила в третий раз, а потом ему пришлось тащить палатку обратно к месту, где он намеревался ее поставить.

– Ничего не говори, – буркнул он. Хотя, конечно, проблема была в том, что он в самом начале не дал мне и слова сказать.

* * *

Два дня спустя он нашел высокую точку и теперь уже гораздо осторожнее поставил там палатку. Наяда не совсем круглая, потому наша высокая точка больше напоминала выступ, нежели вершину горы – нечто вроде локтя, торчащего в пространство, откуда открывались виды на горизонт, уходящий вдаль под сбивающими с толку углами.

А виды эти были воистину впечатляющими. С этой точки Нептун просматривался в небе очень низко. Солнце вращалось над головой, перемещая тени с почти видимой скоростью. Первый оборот Наяды вокруг Нептуна был восхитительным. Второй – красивым. Но когда начался третий… я все это уже видела – дважды.

Возможно, это еще одна из причин, почему я не поняла смысла «Пиноккио». Флойд может разглядывать подобные виды бесконечно. Мне они тоже нравятся, однако наступает момент, когда я получаю от них столько вдохновения, что больше уже не лезет.

Мы провели там три стандартных дня. На третий, пока Флойд спал, я воспользовалась рацией в его скафандре, чтобы связаться с Джоном.

– Помоги, – взмолилась я. – Флойд сводит меня с ума.

Возле Нептуна пока нет полностью разработанной системы спутников-ретрансляторов, и его ответ добирался до меня почти четыре тысячи миллисекунд, пересланный из какой-то точки, которую я, наверное, смогла бы вычислить, если бы хотела. Сигнал преодолел миллион километров, чтобы попасть из одной точки луны диаметром шестьдесят километров в другую. Тогда я впервые осознала, насколько далеко к окраинам системы я позволила. Флойду себя утащить.

– Как так? – пришел его ответ.

– Он хочет просто сидеть здесь и смотреть. Говорит, что болтает ногами…

У Джона приятный смех. Он хорошо смотрелся бы в каком-нибудь фильме. И не потому, что он такой уж красавец, насколько я могу о таких вещах судить, но из него вышел бы хороший типажный актер.

– С Флойдом все в порядке, – сказал он. – Просто дай ему время. Прежде чем прилететь сюда, я провел девять лет в поясе астероидов возле Юпитера. И там всегда находились один или два вроде него – одиночки, которые вообще-то не хотели быть одиночками, но просто не знали, как жить иначе. – Наступила пауза, никак не связанная со скоростью света. – А ты – лучшее из того, что когда-либо с ним случалось. Он может никогда этого не признать, но в глубине души понимает.

Я просчитала десяток симуляций оптимального ответа, но так ничего и не придумала.

– Почему ты так думаешь?

– Сколько еще таких существ, как ты?

Об этом я сама много раз задумывалась. Имплантаты с искусственным интеллектом не очень-то распространены. Разумные искины – еще реже. Насколько реже, сказать трудно. В Сети гуляют разные слухи, но я не смогла подтвердить хотя бы один. Так и не знаю, в чем тут причина: или такие искины прячутся, или люди противоречат друг другу, обсуждая их. Скорее всего, и в том, и в другом.

– Немного.

– Так что если ты подсчитаешь вероятности, то каковы шансы, что существо вроде тебя окажется связано с парнем вроде него?

Теперь настала моя очередь задуматься на несколько тысяч миллисекунд.

– Шансы невысокие. Но каковы шансы на что угодно? Например, на то, что ты окажешься здесь одновременно с нами?

Джон снова усмехнулся.

– Да, в эту игру можно играть бесконечно. – Его голос стал серьезным: – Но или у Вселенной есть цель, или… – он помолчал, и я вспомнила его татуировку-крест, – или все случайно. В одном варианте у вас с Флойдом есть роль, которую вы играете. В другом – вам еще предстоит найти свою роль. – Его тон стал более легкомысленным: – А пока мне нужно поспать хоть немного. Счастливо побездельничать.

* * *

На луне размером с Наяду прогулочные тропы можно пересчитать по пальцам. Вернувшись на базу, мы с Флойдом догнали парочку сбившихся с курса капсул, потом сбросили контейнеры с припасами на Лариссу и Нереиду,[18] 18
  Ларисса – внутренний спутник Нептуна. Открыт в 1981-м, назван в 1991 году. Имеет неправильную (несферическую) форму (210 х 180 км) с множеством ударных кратеров на поверхности. Ларисса обращается ниже синхронной околонептуновой орбиты, вследствие чего орбита этом спутника (и четырех других) постепенно снижается из-за воздействия приливных сил. Со временем он может быть поглощен Нептуном или разрушиться из-за приливного растяжения и образовать кольцо. Нереида – третий по величине (диаметр около 340 км) и самый удаленный спутник Нептуна. Открыт в 1949 году американским астрономом Дж. П.Койпером (вторым после Тритона, открытого в 1846-м). Имеет самую высокоэксцентричную орбиту из всех планет и спутников Солнечной системы. Его расстояние от Нептуна изменяется от 1353 600 до 9 623 700 км.


[Закрыть] которые по какой-то причине оказались в фаворе у старателей отшельнического типа.

В случае Лариссы их внимание привлекло то, что это была увеличенная копия Наяды. Старатели похожи на кинопродюсеров: если один разбогатеет, сделав что-то, другие наперебой повторяют его действия. Нереида же совсем иная. Ее орбита представляет собой вытянутый эллипс, а расстояние до Нептуна может меняться почти в десять раз. Орбиты подобного типа должны со временем становиться более круговыми из-за приливного трения, но какой-то резонанс с другими лунами Нептуна, наверное, не давал ей изменяться. Может быть, я когда-нибудь просчитаю, в чем тут причина, но это не очень интересный вопрос. Во внешней системе любое малое тело, не находящееся в резонансе, обычно рано или поздно получает пинок и входит в резонанс. А у системы хватает времени, чтобы раздавать такие пинки.

Интереснее то, что обе луны – реликты какого-то древнего события, встряхнувшего всю систему Нептуна, очень давнего и нетривиального. И на каждой может отыскаться сокровищница геологических диковин. Но я бы не сказала, что большинство старателей так уж заинтересовано в систематических поисках. Насколько я могу судить, они просто-напросто копаются в этих космических навозных кучах.

У Флойда нашлось немало, что сказать (по его стандартам болтливости) о бесполезности такого образа жизни – и это странно, потому что он сам не очень-то от них отличается. По сути, ему требуется не столько занятие чем-то полезным, сколько иллюзия такой деятельности. Он не может просто читать книгу, смотреть фильм или слушать Бетховена. Нет, он обязан делать вид, будто помогает снабжать корабль энергией. И чем это, по сути, отличается от шатания по Лариссе в надежде, что здесь отыщется что-нибудь, кроме льда, но при этом не заниматься поисками всерьез?

Вернувшись на базу, он отыскал Джона. «Посидеть за пивом», – сказал он, но для Флойда это занятие часа на два, нечто вроде расслабухи. Клянусь, иногда пиво у него испаряется быстрее, чем он его пьет. Впрочем, на Наяде пиво подают в пластиковых «грушах», поэтому испарение невозможно.

Мы опять уселись в холле, разглядывая Нептун, и Джон продемонстрировал, что тоже умеет играть в игру «как будто пью».

– Знаешь, – сказал он после очередной затянувшейся паузы Флойда, – мне всегда хотелось смастерить космический велосипед.

Флойд открыл было рот, но я его опередила:

– Что смастерить?

Джон блеснул улыбкой.

– Космический велосипед. – Он глотнул пива. В одном смысле он похож на Флойда: иногда любой из них бывает лаконичен. Разница в том, что для Джона быть таинственным – это игра.

Джон поставил грушу с пивом в держатель.

– Я вырос в поселении на плато Тарсис. Мы с младшим братом одно время увлекались ездой на горных велосипедах.

– Я и не знал, что такое можно проделать на Марсе, – сказал Флойд.

– Удовольствие ниже среднего. Когда едешь вверх, трудно добиться сцепления колес с грунтом. Под гору ехать легче – до тех пор, пока не потребуется остановиться. – Он снова усмехнулся. – Наверное, стать инженером я был обречен судьбой: я постоянно искал способы, как увеличить сцепление. Кончилось это тем, что мы въехали на гору Олимп. А было это в те времена, когда еще не появились костюмы-«шкуры». До сих пор изумляюсь, как мы ухитрились не погибнуть.

Он потянулся к пиву, но передумал. Движение его руки было сознательно медленным: при очень низкой силе тяжести любое резкое движение заставляет людей жалеть, что у кресел нет ремней, чтобы пристегнуться. Впрочем, у кресел в холле они имелись, но среди местных, похоже, было делом чести ими не пользоваться. Хорошая практика, сказал бы Флойд, но вся его практика не помешала ему облажаться с надувной палаткой.

– Когда мы вернулись, – продолжил Джон, – отец выкинул наши велосипеды на свалку, а мать на целый месяц запретила нам выходить наружу. – Он пристально наблюдал за нами, и мне очень хотелось узнать, что же он видит. В любом случае, между ним и Флойдом произошел некий безмолвный обмен, и я ощутила укол чего-то странного. Ревность? Зависть? Джон стал моим другом. А Флойд был… Флойдом. Но они только что разделили то, чего не сумела разделить с ними я. Может быть, у Пиноккио получилось бы лучше, чем у меня.

– Понимаю: ты там побывал, ты это смог, – сказал Флойд. – А дальше – скука.

Джон отсалютовал ему пивом.

– Так завершилась моя карьера велосипедиста-экстремала. Но все оказалось не так уж и плохо: делать велосипеды и доказывать, что очередная идея сработала, было куда приятнее, чем просто на них ездить. И я всегда думал, что здесь можно смастерить нечто похожее.

– Как? – на сей раз спросил Флойд. – Если ты сумеешь добиться хоть какого-то сцепления колес с грунтом, то ездить все равно сможешь только большими прыжками, пока не разобьешься. – Но идея его заинтриговала. Пиво стояло нетронутым, а пульс и дыхание слегка участились.

Джон понял, что подцепил Флойда на крючок:

– Я говорю не про велосипед для Наяды. А про космический велосипед.

Я представила Флойда на корабельном велотренажере, подсоединенном к электрогенератору. Как можно его приспособить?

– Какая-нибудь разновидность электромагнитной пушки? – спросила я.

– Да, такая идея сработала бы, – подтвердил Джон, – но я думал о чем-то более механическом, что ближе к реальному велосипеду. По сути, о хитром способе бросать камни. Может быть, о большом маховике, раскручиваемом педалями, гироскопах для контроля пространственной ориентации и большей емкости с дробинками, которые будут подаваться в маховик.