Текст книги "Фантомное чувство (Повести. Рассказы)"

Автор книги: Ричард Ловетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Ты донесла на него?

– Нет. Я знала нескольких женщин, пытавшихся таким способом выслужиться перед Уравниванием, но ведь этим ничего не добьешься. Сколь ты ни полезна Уравниванию, это уменьшает твою ценность как временной жены. – Она помолчала и внезапно продолжила: – До этого прыгуна меня прикрепляли ко всяким университетским типам. Странная штука: молодые ученые, по крайней мере те, кто заслужил право иметь временных подруг, очень быстро поднимаются по лестнице – с каждым ежегодным уравниванием они получают все лучшие и лучшие мозги. Старшие профессора уравниваются приблизительно раз в пять лет. Однажды я досталась важной шишке, химику-органику. Тот, похоже, пустил в ход все свои связи в Уравнивании, чтобы выбрать именно меня, и удерживал при себе целую вечность.

– Каким он был?

– Старым. Гениальным. Эгоистом. Таким же чванливым, как Старший Уравниватель.

– К счастью, с подобными персонажами я встречался нечасто.

– Считай, тебе повезло. Ты больше похож на молодых исследователей, только гораздо лучше.

– Чем же?

– Ты интересуешься не только разумом, но и телом. Можно подумать, что после нескольких уравниваний людям безразлично, какое тело им достанется… но это не так. А ты милый. Странный, но милый.

Она улыбнулась.

– И, что же подняло тебя с постели так рано? Мне придется терпеть это целый год?

– Успокойся, – ответил я. – Просто просматривал характеристики старта разных спортсменов.

Она подняла глаза и внимательно посмотрела на меня. Неужели что-то подозревает?

– Ты всегда так нервничаешь перед забегом?

– Нет, но сейчас особый случай, – осторожно ответил я, пытаясь найти правдоподобное, но достаточно уклончивое объяснение. Она не побоялась открыться мне, и после ее исповеди я жаждал ответить тем же, но риск был слишком велик. Все же… будь я проклят, если отделаюсь бессовестным враньем. – Видишь ли, результат настолько непредсказуем, особенно с новым телом…

От дальнейших объяснений меня спас писк терминала.

– Запрос, – объявил компьютер.

– Принимаю.

Экран снова ожил, высветив вчерашнего уравнивателя.

Время остановилось.

«Пойман! – вопил разум. – Беги! Скройся!»

Должно быть, паника изменила мое лицо, потому что я ощутил пристальный взгляд временной жены, хотя пилка для ногтей продолжала свое гипнотическое шурх-шурх-шурх. Но уравниватель выглядел таким же неудачником. Интересно, это игра или Уравнивание старается, чтобы мелкие служащие имели вид столь же безобидный, насколько первые уравниватели – устрашающий. Если бы меня собирались поместить под домашний арест, уж, наверное, подобную новость сообщил бы кто-то рангом повыше. Этот же тип – простой техник.

– Я рад, что застал вас, Андру, – сообщил он по-приятельски. – Вы, спортсмены, привыкли рано вставать, не так ли? Я всего лишь хотел сказать, что забыл дать официальную гарантию на ваше тело. Высылаю вам копию…

Пока он говорил, в углу экрана замигала иконка.

– …но вам понадобится экземпляр на бумаге, удостоверенный отпечатком большого пальца. Его я перешлю почтой, в понедельник, с утра.

Только сейчас я сообразил, что все это время сидел не дыша, и сейчас постарался выдохнуть как можно медленнее и незаметнее. Сердце бухало кузнечным молотом, и казалось, любой мог заметить, как пульсирует сонная артерия. Может, видеосвязь на том конце оказалась паршивой, но, скорее всего, он действительно был просто техником. Наверное, встань я на голову и начни распевать на суахили, он и это сопроводил бы наблюдением: «Вы, спортсмены…»

Его голос все дребезжал и дребезжал:

– Счастливы сообщить, что вы здоровый тридцатичетырехлетний мужчина в первоклассном состоянии. У вас есть десять дней… простите, осталось девять… чтобы отметить возможные дефекты. Если же таковых не обнаружится, вы обязаны вернуть тело в его теперешнем состоянии, минус обычный износ. Плюс коэффициент на использование тела в качестве бегуна на длинные дистанции. Кстати, между нами: я сам не раз наблюдал, как Уравнивание игнорировало серьезные ортопедические проблемы. А вот не любят они значительных изменений массы тела, избыточного холестерина, повышенного артериального давления, патологии печени и тому подобных вещей, указывающих на издевательства над телом путем неумеренного потребления еды, спиртного и наркотиков.

Я приглушил звук, и уравниватель стал еще больше похож на старомодную надувную игрушку. «Гарантией» звался медицинский отчет о состоянии тела перед очередным уравниванием. Без него даже нельзя было выйти за дверь. Мало того, что существовал риск отвечать за все недомогания и дефекты тела, всегда необходимо было знать историю болезни, чтобы правильно планировать тренировки.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Жду с нетерпением. Но теперь мне пора. Сегодня состязания.

– О, конечно, – кивнул он. – Рад быть полезным.

Я нажал кнопку. Его лицо застыло, сморщилось и исчезло.

Моя временная супруга перестала притворяться, будто занята подпиливанием ногтей.

– Значит, ты так рвался на старт, что забыл гарантию.

Очевидные вопросы повисли в воздухе. Ни упрека, ни осуждения… ничего. Тишину прервал писк очередного звонка.

Мое тело, похоже, обладало неистощимыми запасами адреналина. Пульсация чистейшего безрассудного страха угрожала расслабить кишечник, а сердце снова заколотилось со скоростью ста восьмидесяти ударов в минуту. Старик был прав в одном. Если я решусь, это должно произойти сегодня. Тянуть опасно.

Игнорировать звонок тоже нет смысла: этим ничего не выиграешь. Поэтому я снова оживил экран, правда, с десятисекундной задержкой, чтобы немного прийти в себя. И тут рядом возникло какое-то движение, затем под столешницу прокралась рука, чтобы лечь на колено поверх моей собственной, плотно прижатой к бедру, словно массировавшей готовые к рывку мышцы. И снова связь между нами была безмолвной, но на этот раз близость добавила некую новую нервную дрожь…

Тут на экране высветилось изображение загорелого до черноты молодого блондина с глазами поразительной синевы. Я не узнал тела, но это, разумеется, ничего не значило.

– Простите, что беспокою вас в утро состязаний, – извинился он, – но я плохо перенес уравнивание и не смог позвонить вчера вечером. Меня зовут Арон, я ваш новый тренер.

Пьянящая мешанина страха, адреналина и женского прикосновения трансформировалась в облегчение: не нужно никуда бежать.

– Рад знакомству, – прохрипел я, чувствуя поднимавшуюся в душе потребность поболтать, тем более, что телу было необходимо сжечь бесполезный адреналин.

– Но, простите…

Я поколебался, сообразив, что человек мне абсолютно «незнаком, однако рефлекс болтливости оказался сильнее здравого смысла.

– Ваше имя, – выпалил я, – довольно необычное. Вы Этнический Возрожденец.

К счастью, Арон оказался не из тех, кого легко оскорбить.

– Что-то вроде. Меня воспитывали в еврейском интернате. Таких, как я, не слишком много, но поскольку мы не настаиваем на кошерных телах, то и не привлекаем особого внимания.

– Но вы сохранили имя.

– Разумеется. Я к нему привык. Все имена имеют этнические корни. Возьмите хоть ваше: это фонетическая форма от Э-Н-Д-Р-Ю, имени, достаточно часто встречающегося в христианских интернатах.

Адреналин неуклонно снижался, вытесняемый любопытством.

– Я этого не знал, – признался я. – Это только показывает, насколько я невежествен в религии.

Или до чего мне на все это наплевать.

На самом деле мне было известно одно: наиболее влиятельные группы могли иметь собственные интернаты и ограничивать уравнивание членами своего круга.

Занятый собственными мыслями, я едва не прослушал слова Арона.

– …позвонил, чтобы предупредить: не слишком усердствуйте сегодня. Болельщики ничего особенного не ждут. Действуйте спокойнее, попытайтесь понять, чем обладаете, и постарайтесь не покалечиться. Вопросы есть?

Я покачал головой.

– О'кей. У выхода ровно в десять вас будет ждать такси.

– Спасибо, – кивнул я, отключаясь.

25,48. Мой результат никогда не превышал двадцати восьми, и я еще не встречал человека, который смог бы закончить забег меньше, чем за 27,30. В отборочных состязаниях невозможно преодолеть и 28.

Десять часов спустя я разминался на стадионе: короткие пятидесятиметровые пробежки, придающие мышцам упругость. У меня уже преимущество: некоторым моим соперникам пришлось лететь ночью, и последствия уравнивания накладывались на смену часовых поясов. Кстати, подобный способ передвижения не слишком эгалитарен, но это часть комедии ошибок, которая делает отборочные соревнования такими популярными. На стадионе собралось почти двести тысяч человек, а камеры Инфосети служили безмолвным свидетельством того, что еще несколько миллионов следят за результатами в своих домах и пабах.

Как раз в тот момент, когда я вознамерился сделать передышку, мое внимание привлекли седая борода и знакомый голос. Старик занял место в переднем ряду, метрах в пятидесяти от стартовой черты, и, превосходно играя роль болельщика-ветерана, с энтузиазмом приветствовал каждого бегуна, который имел несчастье подойти ближе. Адресованные мне слова ничем, не отличались от тех, которыми он напутствовал остальных.

– Ты можешь! – вопил он. – Мы знаем, что у тебя получится!

– Кто ты? – прошипел я.

Он опасливо оглянулся на соседей, но тут же пожал плечами:

– Поймешь через несколько минут, – пояснил он. – А пока это останется нашим маленьким секретом.

Он соскользнул с места и ступил в ближайший проход. Я последовал за ним со своей стороны барьера.

– Ну вот, – объявил он, отыскав наконец более или менее спокойное местечко, – так-то лучше.

Он с видимой небрежностью оперся о барьер, хотя руки его трепетали, как раненые бабочки.

– Не знаю, с чего и начать… я ведь годами старался вообще не говорить.

Он уставился на свои руки с таким видом, словно не мог понять, откуда они появились. Я украдкой глянул на часы, пытаясь определить, сколько времени осталось до забега, а когда снова поднял глаза, оказалось, что старик пристально смотрит на меня.

– Пять минут, – предупредил я.

Он кивнул, глубоко вздохнул – и разразился речью.

– Я член маленького дружеского сообщества, – объяснил он. Слова лились потоком, как паводковые воды сквозь прорванную дамбу. – Мы следили за вами с той поры, когда вам исполнилось двенадцать… никогда еще не видел лучших природных способностей… вы истинный спортсмен, и никто, кроме вас, не способен поставить рекорд. Я в этом уверен. – И со смешком добавил: – Подумать только, а ведь я собирался послать вас на медицинские курсы.

Сначала до меня не дошло.

Узрев, как на моей физиономии медленно проступает нечто вроде озарения, он улыбнулся.

– Вижу, вы сообразили.

– Но почему? Почему именно вы, уравниватель?

– Возможно, потому, что я уравниватель.

Он подался вперед, понизив голос так, что я едва его слышал, хотя слова вылетали еще быстрее и с большим пылом.

– Каждый день я вижу сотни случаев бессмысленного расточительства. Может, все началось с целью помочь не слишком талантливым людям, но получилось, что Уравнивание уничтожило индивидуальность. И поэтому расслоение в обществе стало еще заметнее…

– Но при чем тут я и этот забег?!

– Все очень просто. Как бы хорошо ни справлялась со своей работой система Уравнивания, всегда найдутся индивидуальные различия. А поскольку люди есть люди, каждый хочет быть лучше соседа. В уравненной профессии эти различия ничтожно малы. Если идешь к дантисту класса 3, то получишь протез класса 3, независимо от того, кого выберешь. В спорте Уравнивание имеет противоположный эффект. Оно увеличивает небольшие различия, превращая их в победу или поражение. И зрители верят, что их собственные крохотные отличия способны возвысить их над толпой. Не слишком, в меру, но все же… То есть спорт выполняет функцию предохранительного клапана. Но все это верно до той минуты, пока не появляется по-настоящему талантливый спортсмен… Словом, отборочные соревнования идеально подходят для наших целей, потому что неожиданный рекорд становится сюрпризом. Что же до тебя… ты был выбран единогласно. С первой встречи я распознал в тебе сердце индивидуалиста и способности великого бегуна. Сегодня твой день.

Старик показал на беговую дорожку:

– Иди, Андру. Покажи болельщикам то, что они не смогут забыть. Лети, как ветер!

Если он думал, что этим напутствием можно от меня отделаться, то сильно ошибся, хотя времени и вправду оставалось мало. Каждый раз, открывая рот, старик вызывал очередной залп вопросов. Почему никто не поговорил со мной с самого начала? Я бы мог уничтожить весь их план, потребовав повторного уравнивания. Неужели меня проверяли, желая посмотреть, сохраню ли я тело? Или знали ответ с самого начала?

Я молчал.

Старик понял мое смятение по-своему.

– Хочешь пример бессмысленного расточительства? Ты уже успел заметить, как умна твоя временная жена? В другом мире она стала бы выдающейся личностью. Здесь же просто не вмещается ни в один стандарт – и вот ее судьба. Быть временной подругой – это единственная профессия, которую ей могут предложить.

Меня словно ударили в живот.

– Хотите сказать, что она тоже с вами?

Я вспомнил прикосновение ее губ к мочке уха, восторг, вызванный ее тихими увещеваниями. Неужели все это было продумано заранее?

– Господи, конечно, нет, – рассмеялся старик. – На такой риск мы бы не отважились. Некоторые из моих друзей даже тебя не хотели посвящать в суть дела… Нет, когда компьютер выбрал ее в качестве твоего потенциального партнера, мы изучили ее биографию и немного подправили систему, чтобы эта женщина наверняка попала к тебе. У вас, похоже, немало общего, хотя сомневаюсь, хватит ли времени, чтобы это обнаружить.

– Ты использовал меня! – заорал я. – И ее тоже! Ты ничем не лучше их!

Я метнулся к дорожке. Меня предали! Пусть старик соловьем разливается насчет индивидуализма, для него я только пешка. Но больше этому не бывать. Я последую совету Арона, не стану корчить из себя рекордсмена, и если Уравнивание все же поймает меня, что же, до сих пор я не сделал со своим телом ничего антиэгалитарного. Мне это зачтется.

Распорядители соревнований начали вызывать на старт. Я оглядел соперников. Многие тела я узнал. Какие-то были незнакомы. Этим утром здесь собралась почти вся команда североамериканских профессионалов.

И сегодня… сегодня я могу побить всех…

Нет! Этого не будет!

Моя стартовая позиция была в заднем ряду, ближе к внешней стороне беговой дорожки. Я всегда любил это место, потому что здесь никто не собьет тебя с ног, когда все участники разом сорвутся с места, пытаясь обойти друг друга на первом же повороте. В свои хорошие дни я находил ни с чем не сравнимое удовольствие, опережая соперников по одному. До сих пор я не понимал всю чудовищною антиэгалитарность подобного метода…

Динамики разнесли по всему стадиону:

– Сейчас будут отданы три команды: «На старт», «Приготовиться», затем выстрел. Всем ясно?

Среди собравшихся на старте прокатилось утвердительное бормотание, хотя большинство, явно нервничая, отмолчалось. Стартовый ритуал был данью традициям и не менялся десятилетиями. Я снова оглядел соперников и, глубоко вздохнув, попытался успокоить разбушевавшийся желудок.

– В таком случае, – продолжал стартер, – бегуны, на старт!

Сорок тел напряглись. Вот оно! Стук сердца колокольным звоном прозвучал в ушах. И неожиданно все, кроме забега, ушло на задний план. Сейчас важна только скорость. Я понял, что принял решение; на этот раз – самостоятельно. Единственный поступок, за который отвечу сам. Я отдам этому состязанию все, что у меня есть.

– Приготовиться.

Стартер поднял пистолет. БУМ! Все ринулись вперед, стараясь в безумном рывке достичь внутренней дорожки до первого поворота.

Следует найти темп и держаться его, приказал я себе.

Я неуклонно догонял ближайшего соперника, одновременно уголком мозга изучая его технику бега.

Чересчур перенапрягается. Зря тратит кучу энергии.

К концу круга я был на шестом месте и почти поравнялся с лидерами.

«Если сохранять этот темп, пожалуй, я скоро останусь в одиночестве. Не стоит обгонять сразу всех».

Ко второму кругу я был четвертым.

– Шестьдесят семь секунд, – выкрикнул кто-то, когда я пробегал мимо. На больших часах высветилась цифра 1:07.

Я пришел в ужас, потому что отставал на пять секунд. И хотя бег мне давался легко, почти невозможно было представить, что удастся сохранить существующий темп, не говоря уже о том, чтобы постепенно увеличивать скорость на протяжении остальных двадцати пяти кругов.

«Сдавайся, – уговаривал я себя. – Вполне достаточно выиграть забег. Кому вообще нужны эти рекорды? Как-нибудь в другой раз».

Но в глубине души было понятно, что другого раза не выпадет.

Собравшись с духом, я увеличил темп, усилил толчки и попытался обойти лидеров.

«Не спеши. По одному», – то и дело напоминал себе я, оставив позади еще двух соперников. Оставался только один. Почуяв опасность, он резко рванул вперед, сохраняя между нами расстояние метра в два.

Вот и хорошо. Теперь мне есть за кем гнаться.

Два круга я пробежал за две одиннадцать. Уже лучше, но все еще недостаточно. Для того, чтобы поставить рекорд, нужно преодолевать каждый этап за шестьдесят две секунды. Я наддал еще немного.

К концу третьего этапа лидер начал уставать. Когда я обгонял его, толпа взревела, и мне не удалось отметить время. Кроме того, я не был уверен, кого приветствуют зрители: меня или другого победителя – на самом поле стадиона шли финальные соревнования по прыжкам в высоту.

«Не сбавляй темпа, – твердил я себе. – Не важно, что творится где-то в другом месте. Лучше у тебя все равно не выйдет. Так что и этого должно хватить».

Хватило, но едва-едва. На четвертом этапе я наконец набрал нужную скорость, пробежав два круга за 2:04. Но при этом не компенсировал прежнее отставание. А я уже начал выдыхаться. Болело все, что только может болеть.

На шестом этапе меня немного подбодрил вид трех отставших соперников. Двое просто осторожничали, боясь искалечить свои новые тела, но третий вызывал сочувствие. Его наградили еще не сформировавшимся телом неуклюжего юнца, и он явно не привык к чересчур длинным ногам, поскольку спотыкался каждый раз, когда ступня ударялась о землю раньше его ожиданий. Мне хотелось крикнуть что-то ободряющее, но в голову ничего не лезло. К тому же ровное дыхание было необходимо для других целей.

В очередной раз миновав стартовую черту, я заметил мимолетное смущение на лицах судей и сообразил, что они никак не могут решить, сколько я сделал кругов: одиннадцать или двенадцать.

– Одиннадцать, – попытался крикнуть я, но из горла вырвался хрип.

На следующем этапе судьи поняли, что к чему, но еще через два стали путаться уже мои мысли. Забег казался бесконечным, и каждый шаг давался с усилием. Пройдена всего половина дистанции, почему же мне так больно?!

Я знал, что потерял еще несколько секунд, но даже восстановив в памяти, на каком этапе нахожусь, никак не мог поймать правильный темп.

Сосредоточиться! Забеги выигрывают только те, кто умеет концентрировать внимание.

Я стал «прозванивать» себя. Большой палец!

Пришлось повторить привычное заклинание, которое я использую, едва замечаю, что начинаю терять форму: «Весь смысл в том, чтобы правильно отталкиваться большим пальцем».

К двадцать первому кругу я был на восемьсот метров впереди ближайшего соперника, но все же потерял десять секунд. Придется делать рывок. Но пока еще рано, иначе собьюсь перед самым финишем.

И без того все ждут, пока я скисну.

«Представь, что соперник опережает тебя на десять секунд, – сказал я себе. – Это семьдесят метров. Вперед! Догони его!»

Осталось всего два круга. Я набрал две секунды. Недостаточно. Восемьсот метров – чересчур длинное расстояние для финального броска, но ждать уже нельзя. Зрители сидели неестественно тихо. Напряжение было таким ощутимым, что, казалось, перехватило петлей глотки болельщиков.

В начале последнего круга я отставал на пять секунд. Воздух со свистом вырывался из легких. Я стремительно терял форму. Меня охватило отчаяние.

«Упаду перед финишем…»

И тут неожиданно меня поддержала толпа. Двести тысяч голосов гнали меня к финишу, и хотя никто не подозревал о моей истинной цели, я не мог подвести их. И ощутив небывалый, ранее не испытанный прилив энергии, словно в бреду, я пошел на заключительный круг. Впереди уже виднелся финиш, но ноги подгибались, будто резиновые, легкие горели, а своего тела я не чувствовал вовсе. Только воля и крики толпы несли меня вперед. Отрешившись от всего мира, словно со стороны я наблюдал, как преодолеваю последние сто метров и падаю в объятия кого-то, стоявшего сбоку.

«Кто-то» оказался Ароном. Я ухитрился благодарно кивнуть, но прошло не меньше минуты, прежде чем восстановилось дыхание и удалось задать единственно важный вопрос.

– Арон, – простонал я, – мое время… вы не видели… какое время…

– Пока не знаю. Я наблюдал за вами, а не за часами. В жизни не видел, чтобы так бежали.

Синие глаза сияли.

– Великолепно! Поразительно!

Откуда-то материализовалась моя подруга, но выражение ее лица было сдержанным.

– Так вот оно в чем дело, – проговорила она своим излюбленным тоном, бесстрастным, ничего не выражающим.

Мне хотелось отвести ее в сторону, поговорить подробно и откровенно, извиниться, объяснить, что я слишком поздно понял, чем она отличается от обычных заурядных подружек: ведь необходимо время, чтобы разглядеть в людях индивидуальность, поглощенную уравниванием…

Но сказал я только одно:

– Прошлой ночью до меня дошло, что я не хочу возвращаться к прежней жизни, когда никто не называл меня странным… или милым.

Я запнулся, не зная, что за этим последует, и попробовал было потянуться к ее руке, но отстранился.

– Если решишь уйти, чтобы не запачкаться всем этим, я пойму. Уверен, Уравнивание захочет потолковать с тобой.

Несколько секунд она молчала – почти вечность. В ее движениях скользила неуверенность, хотя к этой неуверенности примешивалось что-то еще, поблескивавшее под самой поверхностью. Но стоило ей заговорить, как верх мгновенно взяли твердо заученные приемы «школы обаяния» и приобретенный с годами лоск.

– Ты именно этого хочешь?

Я покачал головой.

– Нет. Но я не знаю, какой будет наша жизнь. Просто я хочу чего-то большего, чем партнера в постели и горничную. Как бы то ни было, мы сможем многому научить друг друга.

Я помедлил, наблюдая, как она потихоньку расслабляется.

– Видишь ли, возможно, быть рядом со мной опасно.

Она ответила тенью своей знаменитой кривой ухмылки.

– Я уже поняла. Зато не придется скучать.

Потом взяла меня под руку и придвинулась поближе, оттащив заодно на пару шагов от Арона, который, правда, и без того ничего не слышал в окружающем бедламе.

– Теперь моя очередь, – сообщила она. Я буквально видел, как в голове у нее крутятся шестеренки: так бегун, идущий на старт, мысленно пытается отсечь все, кроме предстоящего забега. Мы, спортсмены, называем это «входить в зону».

Она либо нашла эту зону, либо сдалась, но все равно бросилась вперед, очертя голову.

– Прошлой ночью я была не до конца честной.

Ее рука напряглась, а взгляд скользнул к ярким цветовым пятнам и движениям – финалу соревнований по прыжкам в высоту.

– Учредители моего интерната действительно не признавали имен. Многие из нас, и мальчики тоже, готовились стать временными мужьями и женами, и считалось, что без имен будет проще. Личность начинается с имени. Но формального запрещения не было.

Ее глаза блеснули, и на какое-то мгновение показалось, что сейчас с ресниц сорвутся слезы. Но она тут же выпрямилась, глубоко вздохнула и наконец-то взглянула мне в глаза.

– Зови меня Эми. Когда мне было двенадцать, некоторые девчонки втайне выбирали себе имена, мне понравилось это. Я ни разу не произнесла его вслух, даже тогда. Настоящая Эми была учительницей музыки. Она была слишком хороша для своего класса уравнивания, но все мы не обращали на это внимания, потому что… ну, потому что она учила нас гораздо большему, чем просто музыка. Словом, это достойное имя.

Слеза все-таки упала, и она, выпустив мою руку, принялась яростно тереть глаза, смазав тушь.

– Прекрасное имя, – похвалил я и снова был вознагражден улыбкой. Эми почти привычным жестом взяла меня под руку, слегка прижалась и уже хотела что-то сказать, когда на поле началась свалка. Трое мужчин, одним из которых был бородатый старик, схватились с кем-то из судей. Не успел я опомниться, как старик сорвал микрофон с шеи судьи и обернулся к ближайшему сектору:

– Леди и джентльмены! – объявил он, легко перекрыв говор толпы. – Леди и джентльмены! Наш победитель Андру прошел дистанцию за двадцать пять минут пятьдесят одну секунду!

Мои внутренности словно стиснуло ледяными пальцами страха. Эми, ощутив мое напряжение, вопросительно посмотрела на меня, но я не мог найти слов, чтобы признаться: как быстро я ни бежал, но все же отстал от рекордного времени на три секунды. А ведь я мог побить рекорд, но упустил возможность, промедлив первые три круга…

Однако старик еще не закончил.

– Это минутой меньше, чем результат любого спортсмена, бежавшего эту дистанцию за последние двадцать лет! – завопил он. – Сегодня Андру едва не установил рекорд всех времен и народов. Андру…

Его голос вдруг замер: видимо, кто-то отключил питание. Но было слишком поздно. На стадионе царило настоящее безумие. Болельщики посыпались на поле. Рев стоял невероятный. Медленно-медленно до меня дошло: рекорд – это ложная цель. Главное, что я участвовал в забеге всей своей жизни. Постепенно рев толпы вошел в русло:

– Анд-ру! Анд-ру! – скандировали болельщики, и волны обожания докатывались до меня, омывая снова и снова.

Старик каким-то образом нашел возможность пробиться ко мне.

– Поклонись, Андру! Ты первый настоящий герой, которого увидел мир за долгое-долгое время, – хмыкнул он. – Я рад, что ты был на нашей стороне. В какой-то момент я опасался потерять тебя.

Я равнодушно посмотрел на него, пытаясь разглядеть за внешним добродушием лицо фанатика.

– Я не на вашей стороне. Могу согласиться с вашими целями, но не с вами.

– Но именно мы сделали тебя тем, кто ты есть, – умоляюще забормотал он, и я неожиданно понял, что он чувствует себя преданным.

– Нет, вы просто позволили мне стать тем, кем мне предназначено быть, – поправил я, хотя гнев уже остывал.

Передо мной стоял уравниватель моего детства, мягко упрекающий меня за совместные грехи.

– Вы совершили ошибку, – объяснил я, – хотя и не сегодня. Вам нужно было давным-давно довериться мне.

– Возможно, – пожал он плечами. – И что же нам делать дальше?

Хороший вопрос. Какая-то часть меня жаждала признаться ему, что я хочу лишь одного: никого не видеть и ни о чем не знать. Чтобы меня оставили в покое. Но, обдумывая ответ, я вдруг заметил на краю беговой дорожки маленького мальчугана, таращившего на меня широко раскрытые глаза. Совсем ребенок, лет восьми – десяти, и пока еще далекий от проблем уравнивания. Вероятно, прибежал из ближайшего интерната поглазеть на состязания. Целых десять секунд мы смотрели друг на друга, пока очередной людской водоворот не загородил от меня мальчишку. Уже поворачиваясь к старику, я знал, что мне остается одно: простить его.

– Пойдем дальше, – сказал я. – Теперь обратной дороги нет. Но что, по-вашему, предпримет Уравнивание?

Старику пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гомон болельщиков.

– Пока можно не беспокоиться насчет Уравнивания. Сегодня они побоятся мстить: просто не выстоят против общественного мнения.

Я согласно кивнул.

– В таком случае – отпразднуем. Заодно обсудим следующий забег. – Я перевел взгляд сначала на Арона, потом на Эми, отпустившую мой локоть, но крепко сжавшую ладонь. – Все четверо.

– Звучит неплохо, – откликнулся старик. – До сегодняшнего дня я не позволял себе верить в лучшее, но у меня все же появились некоторые идеи…

План старика оказался крайне простым.

– Продолжай бегать, – советовал он, – и на следующий год откажись от уравнивания. Думаю, болельщики поддержат тебя, не желая видеть, как их герой превращается в посредственность, а как только ты создашь подобный прецедент…

Но он все же промахнулся. С тех пор я успел усвоить, что делает мир со своими героями, и модель слишком часто оказывалась весьма однообразной. Люди забывают. Они ожидают чуда при каждой встрече с вами, а на следующий день им уже нужно что-то новое. А вот Уравнивание обладает долгой памятью. Оно не торопится, выжидает, зная, что притянуть тебя к суду не имеет права. Да и зачем суд?

В моем случае все было проще простого. Через две недели после отборочных я установил рекорд в очередном забеге, а месяц спустя побил и его. За этим последовала целая вереница новых побед, но прошло полгода, и я вывихнул ненадежную щиколотку, столкнувшись с другим бегуном. Наверное, я никогда не узнаю, было ли это подстроено, хотя подозрения есть: бесконечные победы отнюдь не прибавили мне популярности среди спортсменов. Но мотив не играл роли. Главное, что за следующие несколько месяцев я участвовал всего в двух состязаниях и не добился особых успехов, так что к концу года никто не возмутился, когда меня наряду с остальными подвергли уравниванию.

Понятия не имею, где они отыскали то тело, в котором я теперь существую. Должно быть, предыдущий владелец перенес либо инсульт, либо серьезную аварию, а может, и то, и другое разом. Как бы то ни было, Уравнивание спасло его разум, одновременно заточив мой. Обе ноги и рука парализованы. Я не способен говорить связно, и даже приходящая сиделка меня почти не понимает.

Зато я могу печатать. И хотя на это ушло немало времени, я научился выходить прямо в Сеть. Я пишу эти строки по ночам, когда все спят. Печатаю одной рукой на том терминале, что стоит у моей постели. Правда, дело продвигается медленно, уж очень трудно дотягиваться до клавиатуры, но я по крайней мере вижу экран. И чего-чего, а времени у меня хоть отбавляй.

Не печальтесь обо мне. Даже если я никогда не встану с этой кровати, все равно не пожалею о тех двадцати пяти минутах – единственном, чего никогда не сумеет отобрать у меня Уравнивание. Плохо только, что я так ничего и не узнал о судьбе Арона, Эми, старика и его друзей-заговорщиков. Но заговорщики, по крайней мере, сознавали всю степень риска. А Эми… дорогая Эми, нашего с тобой года оказалось недостаточно… впрочем, как и целой вечности.

И все же мы знаем: когда-нибудь Уравнивание потерпит поражение. Я видел это в глазах мальчугана. Обязательно появится новый герой. И тогда, о читатель, не пропусти! Подбадривай его криками, веди к победе и не забывай, что он в тебе нуждается! И кто знает: вдруг этим героем будешь ты?

В конце концов, если вы читаете это, значит, отыскали одну из моих тайных связей, запрятанных среди мировых рекордов. Бороздя стоячие воды Сети, вы уже доказали, что почти столь же антиэгалитарны, как и я. Поэтому, когда подвернется возможность сделать что-то поистине великое, хватайтесь за нее непременно. Лучше один год быть по-настоящему живым, чем всю жизнь существовать под снисходительным оком Уравнивания.