Текст книги "Фантомное чувство (Повести. Рассказы)"

Автор книги: Ричард Ловетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Ух ты, – отозвалась я. – Тогда можно…

– Погоди. – Джон поднял руку настолько быстро, что отдача едва не приподняла его с кресла. – Ничего мне не говори. Это задачка для Флойда. – Он понизил голос, и я поняла, что теперь он обращается не ко мне: – Мы даже постараемся устроить гонки. Победит тот, кто сумеет завершить маневр в кратчайшее время или потратив минимум рабочего тела.[19] 19
  Любое вещество, выбрасываемое реактивным двигателем для создания тяги.


[Закрыть]

– Ты в команде, – сказал Флойд. – Как думаешь, когда мы сможем это сделать?

* * *

Как выяснилось, ответ был: никогда.

– Извини, что заставил тебя замолчать, Брит, – сказал мне позднее Джон, когда Флойд заснул и мы общались по радио. – Половина удовольствия в таких делах – самому придумать, как это сделать. Да и помогать в этом Флойду будет нечестно.

На эту тему мы уже говорили, хотя предыдущий разговор прошел не столь дружески. Джон рассчитывал частоту подачи импульсов в обмотки электромагнитной катапульты, и я предложила свою помощь. Окажись у меня голова, которую можно было бы откусить, я могла бы оказаться в беде.

– Если мне понадобится твоя помощь, я сам о ней попрошу, – рявкнул он.

Но потом связался со мной, чтобы извиниться:

– Вы с Флойдом хорошая пара, потому что дополняете друг друга. И с тобой мы тоже во многом похожи. Я всегда бросаюсь состязаться… и нередко проигрываю. Друзья – лучше.

Потом я часами размышляла над его словами. Мы с Джоном будем меньше подходить друг другу, чем я и Флойд, потому что мы похожи? И я предположила, что именно по этой причине всяческие римейки «Странной парочки» до сих пор остаются среди лучших когда-либо снятых фильмов о приятелях.

Но ведь и Флойд не всегда нуждался в моей помощи. Я поняла это интуитивно после нашей стычки с Рудольфом возле Сатурна. Раненой голове Флойда для регенерации моторных участков коры мозга требовалось воссоздание нейронной пространственной сетки, и я обнаружила, что могу ускорить этот процесс, взаимодействуя с ее транспондерами. Но я никогда ему об этом не скажу. Он скорее поверит, что в состоянии помочь себе сам.

В другом ночном разговоре Джон сказал, что дошел до предела, потому что ему нравилось изобретать «по наитию, когда задницей чуешь». Мне пришлось искать смысл этого выражения – сперва оно вызвало у меня довольно странные образы, – но именно тогда я и поняла, как много общего у них с Флойдом. Обоим было интересно мастерить что-то руками, пусть даже для Джона «мастерить» принимало форму чертежей на экране конструкторской программы.

* * *

Велосипедный проект начался неплохо, но, похоже, Флойда и Джона больше интересовали разговоры о нем, чем само изготовление велосипеда. А я тем временем спроектировала штук двадцать пять разных моделей и прогнала их через симуляции гонок, используя Флойда в роли велосипедиста, потому что его упражнения на велотренажере предоставили много данных о его физических возможностях. Как выяснилось, тактика здесь столь же важна, сколь и конструкция. Можно потратить большую часть рабочего тела вначале, снизив массу и облегчив маневрирование, а можно и приберечь. Еще интереснее будет, если снабдить маховик демпфером, чтобы для его вращения педали пришлось крутить постоянно. Так в игру вводится и фактор выносливости. К сожалению, вся конструкция склонна к вращению, для контроля которого требуются все более сложные приспособления.

А потом идею пришлось забросить, когда шахтеры наткнулись на огромную жилу диспрозия, и Джон плотно занялся своей настоящей работой.

2. Флойд

Возможно, когда-нибудь Бритни поймет, для чего нужен сон. Сейчас для нее часы, пока я сплю, – это время для прочесывания Сети, обработки данных, просмотра фильмов и всего прочего, чем она занимается без меня. Но было бы здорово, если бы она с утра пораньше не приветствовала меня подробным отчетом о полученных результатах. Были времена, лет тридцать назад, когда я утром открывал глаза, готовый к подвигам. Нынче я предпочитаю выходить из сна медленно.

Мы только что вернулись из очередного полета к Лариссе и Нереиде, где она не давала мне покоя вопросами по геологии.

– Просто поразительно, что никто до сих пор не провел тщательного исследования этих лун, – сказала она на обратном пути. – Даже на Наяде редкоземельные металлы были обнаружены случайно – из-за тех причудливых фокусов, которые они вытворяли с магнитным полем Нептуна.

– Может быть, там и обнаруживать-то нечего.

– Ага, как же. Даже ты в это не веришь.

Что было правдой, зато удерживало меня от стремления узнать о магнитных полях и редкоземельных металлах больше, чем того хотелось.

Но как только Бритни овладевала очередная идея, отвлечь мою подругу было уже невозможно.

– Пошли, – заявила она с утра пораньше, не дав мне даже почистить зубы. – Мне нужны руки.

Я сплюнул зубную пасту в раковину с отсосом. Выдавил в рот воды, прополоскал его и снова плюнул. Низкая сила тяжести лучше невесомости, но если не проявлять осторожность, пузыри зубной пасты оказываются в самых неожиданных местах.

– Чего?

– Руки. Это такие штучки с пальцами.

– Не сейчас, Бритни. – Я еще раз прополоскал рот. Не был ли я похож на нее, когда жил у приемных родителей? Наверное, нет. Обычно мне лишь хотелось смыться из дома, а болтливостью я никогда не страдал. – Просто скажи, чего хочешь.

– Образцы породы. Горняки за несколько лет навалили ее возле шахт целые горы. Давай проверим, из чего они состоят.

– Диспрозий. Скандий. – А также неодим, празеодим, прометий, самарий и еще куча прочих редкоземельных металлов, названия которых я забыл. – Вот почему шахта находится здесь.

– Нет, ты говоришь про руду. А меня интересует матрица. Те скалы и породы, в которых залегает руда.

– Почему?

– Потому что мы можем это сделать, вместо болтовни о дурацком велосипеде, который ты никогда не соберешься изготовить! К тому же этот велосипед не будет работать, если ты всерьез не займешься его конструкцией. Для начала ты никогда не сможешь компенсировать противовращение с помощью какой-нибудь механической штуковины. Уж поверь мне. Я прогнала около тысячи симуляций и поняла, что ты просто-напросто не успеешь отреагировать. Тебе для этого понадобится компьютер или маневровый двигатель малой тяги – иначе вся конструкция начнет вращаться как… как воздушный шарик, из которого выпускают воздух.

Она смолкла, как тот самый шарик, из которого вышел воздух, а я задумался: действительно ли она потеряла терпение или же начиталась статей про мотивационные речи. Когда я еще был марафонцем на Земле, тренер как-то раз объяснила мне разницу между мотивацией женщин и мужчин. У женщин, пояснила она, наилучшие результаты достигаются с помощью положительного усиления. Они готовы упасть на меч, лишь бы услышать: «Хорошо сделано». А мужчины лучше всего реагируют на брошенный вызов. И готовы загнать себя до смерти, лишь бы доказать, что они не слабаки. Она признала, что это, разумеется, стереотип, но меня он точно описывает. И в одном Бритни была права: Пилкин выдавал все новые идеи, как контролировать противовращение, но даже я понимал, что они непрактичны.

– Кстати, – сказала Бритни, переключаясь с кнута на пряник, – эта луна какая-то странная. Она состоит из больших кусков чего-то, может быть, и нескольких «чего-то», что развалилось давным-давно. И в одном из таких кусков самая высокая во всей системе концентрация редкоземельных элементов. Тебе не хочется узнать почему?

В чем-то моя тренерша оказалось права. Сознательно или случайно – Бритни меня заинтриговала. К тому же в тот момент дел у меня действительно почти не было.

Я выбрался из туалетной кабинки и спросил: – И ты полагаешь, что можешь ответить на этот вопрос?

– Понятия не имею. Но геология – наука полевая, так что давай отправимся «в поле».

* * *

Образцы пород были рассеяны на поверхности безо всякой системы – там, где шахтеры их свалили. Бритни заставила меня с утра пораньше несколько часов бродить по окрестностям, более или менее случайно, пока я не ощутил себя наподобие Рудольфа, занимавшегося тем же на Япете. Хотя, конечно, он обнаружил следы, которые потом вывели нас к алмазу размером с астероид – так что кто я такой, чтобы спорить?

Затем я принес образцы на корабль, где Бритни велела загрузить их в портативный анализатор «Спектр 12000», который мы унаследовали от Рудольфа, когда тот улетел с Сатурна.

– Вот и чудненько, – сообщила она. – Дальше я сама справлюсь.

Я уселся на кушетку (в той степени, в какой «сидеть» описывает движение при низкой гравитации).

– Не соизволишь ли поделиться своими планами?

– Конечно. Я велела анализатору размолоть образцы и смешать их с плавиковой кислотой. – Она включила дисплей, чтобы мы смогли наблюдать за процессом под увеличением. – Кислота растворяет большинство минералов, но не все. – Минеральный порошок растворялся у меня на глазах, оставляя набор крупинок с острыми краями. – Есть! Мы нашли в образцах цирконы.

– Что? Эту имитацию алмазов? А тебе не кажется, что нам и настоящих алмазов более чем достаточно?

– Нет, это минерал циркон, с кубической кристаллической решеткой. Классная штука, потому что при кристаллизации он захватывает атомы урана, но избавляется от атомов свинца.

Терпеть не могу, когда она косит под профессора.

– И что это значит?

– А то, что они прекрасно подходят для датировки. Весь имеющийся в них свинец образовался при распаде ядер урана, а в «Спектре» есть двойной лазерный ионный ГХ/МС.[20] 20
  Это прибор, объединяющий газовый хроматограф (прибор для разделения смеси газов на компоненты) и масс-спектрометр (прибор для определения массы атомов, ионов или молекул). В данном случае минерал химическим или термическим способом переводится в смесь летучих молекул, которая разделяется в хроматографе на отдельные компоненты. Выходящие из хроматографа молекулы ионизируются (за счет нагрева мощным лазером) и попадают в масс-спектрометр, который с высокой точностью определяет их молекулярную массу. За счет этого можно выполнять и изотопный анализ смеси. Например, можно определить процентное содержание, «тяжелой воды» в обычной воде. У водорода есть три изотопа: обычный водород (обозначение Н, ядро из одного протона, атомная масса 1), дейтерий (обозначение D, ядро из одного протона и одного нейтрона, атомная масса 2) и тритий (обозначение Т, ядро из одного протона и двух нейтронов, атомная масса 2). В природной воде (H₂O) содержится очень небольшой процент «тяжелой воды» (D₂O), которая отличается по молекулярной массе от обычной и на масс-спектре воды проявится в виде маленького пика с чуть большей молекулярной массой.


[Закрыть]

– Черт побери, Бритни, говори по-английски! – Так и знал, что не нужна мне та ученая степень, которую она мне сосватала. Теперь все станут думать, будто я понимаю, что означает эта научная абракадабра.

– Мы можем провести изотопный анализ с чрезвычайно высоким разрешением. Мы даже сумеем просверлить дырочки и выяснить индивидуальную историю каждого кристалла.

Я уставился на экран:

– Да их там миллионы!

– Совсем не обязательно анализировать все. Кстати, тебе вообще ничего не надо делать – до тех пор, пока ты будешь находиться поблизости от «Спектра», чтобы я могла с ним общаться.

На экране все еще виднелись крошечные точки.

– Гм-м… Разбуди меня, если что-нибудь найдешь.

* * *

Если она и пыталась меня разбудить, то я этого не заметил. Но возможно, до нее дошло сказанное утром, и она прикусила… ну, языка у нее нет… пока я сам не проснулся. Или она попросту не закончила работу. Когда я проснулся, на экране по-прежнему мельтешили маленькие точки, а «Спектр» деловито гудел.

Впрочем, она обрадовалась моему возвращению:

– Посмотри на это!

Экран мигнул и выдал график, похожий на занятых сексом улиток.

– Два пика, – пояснила она. Наверное, это стало более научным описанием того, что я увидел.

– Ну и что?

– Мы проводим анализ практически на атомном уровне, поэтому в сигнале много статических помех, но означает это то, что циркон образовывался двумя волнами. Возраст первой около четырех с половиной миллиардов лет – примерно такой можно ожидать от любого взятого наугад куска астероида. Зато вторая намного моложе. Девятьсот двадцать пять миллионов лет или около того. Примерно такой точности я смогла пока добиться на основе уже проанализированных образцов.

– И что это означает? Два вида породы?

– Это одна из возможностей. Но у некоторых цирконов есть два слоя, один возрастом четыре с половиной миллиарда лет, а второй – девятьсот двадцать пять миллионов. Как будто они частично расплавились, а потом снова закристаллизовались.

– И что? – Сейчас я не возражал, что Бритни изображает профессора.

– А то, что этот конкретный кусок Наяды образовался, когда по нему сильно шарахнул астероид из диспрозия и скандия. Настолько сильно, что при ударе цирконы расплавились. И произошло это примерно девятьсот двадцать пять миллионов лет назад.

– И какова польза от этой информации?

– Кто знает? Возможно, это лишь новый кусочек знаний в истории Солнечной системы. В системе Нептуна полно мусора. И всегда было очевидно, что здесь когда-то произошло крупное событие – скорее всего, когда на сцене появился Тритон. – Тритон – это самая большая луна Нептуна, которую, как знал даже я, он, скорее всего, где-то подхватил. – Теперь нам известно, когда это случилось.

– И это все?

– Нет. Мы еще много чего можем сделать. Давай наберем еще мешок образцов, только на этот раз будем собирать их систематичнее. Может быть, нам удастся расположить их в стратиграфической последовательности. А это многое нам расскажет…

3. Бритни

Я прочитала много мифов. И тоскливых стихов тоже. Несмотря на всю свою красоту, Наяда производит впечатление места, где хорошо умереть. Возможно, поэтому Флойд и сидит здесь подолгу, уставившись куда-то вдаль: все его детство было сформировано смертью, а люди – странные существа. Отмахать половину Солнечной системы, лишь бы забыть то, чего они в действительности забывать не хотят – это кажущееся противоречие.

Даже названия здесь навевают тоску. Нептун был одним из угрюмых богов, ассоциируемых не только с морем, но и с землетрясениями. Древние иногда пытались его умиротворить, принося в дар лошадей – для чего, поскольку он обитал на дне морском, лошадей приходилось загонять в море, где они тонули.

Наяды были немногим лучше. Иногда игривые, иногда ревнивые – нимфы воды, прекрасные, но капризные. Люди им тоже приносили в жертву животных.

Впрочем, не так-то легко утонуть, когда снаружи температура порядка сорока пяти градусов по Кельвину.[21] 21
  Примерно -230° по Цельсию.


[Закрыть] В таком холоде даже баллонам с кислородом требуются обогреватели, чтобы газ оставался газом. Но все же нам, возможно, не помешали бы несколько лошадей.

Несчастье случилось во время нашего 1128-го витка. Приближалось окно запуска, и мы с Флойдом находились снаружи, чтобы наблюдать, как грузовые капсулы отправляются в долгий полет к центру системы. Подобно разглядыванию Нептуна, этот процесс кажется более реальным, если наблюдаешь его собственными глазами.

Еще до того, как Джон стал тратить слишком много времени на велосипед, он хорошо освоил двойные запуски. Он даже ухитрился сделать парочку тройных. Как-то раз он отправил в путь серию из трех капсул всего за десять секунд. К сожалению, окно запуска у него тогда было длительностью всего в девять секунд, поэтому нам с Флойдом пришлось порядком погоняться за одной из них.

Но по сравнению со стоимостью накопившейся руды мы с Флойдом ценились совсем дешево, поэтому в тот раз Джон решил запустить сразу пять. Кстати, накануне вечером он сказал: «Есть только один способ стать более умелым – раздвигать пределы».

Я снова предложила помощь – теперь уже осторожнее, – но Джон опять отказался:

– Я этим занимаюсь половину жизни. И тут все или работает, или нет.

То были фактически последние слова, которыми мы обменялись.

Могу понять, почему он захотел рискнуть, втискивая в окно столько запусков. Те, кто вложил в шахты свой рисковый капитал, наверняка давили на него, требуя отдачи, и стоимость их акций с каждым запуском повышалась. Но из-за этого отказываться от дополнительных запусков Джону становилось еще труднее. Когда он возился с велосипедом, это было лишь хобби. А смысл хобби наполовину заключается в том, чтобы убить время. Но с капсулами все было всерьез.

Есть один предмет, в который у меня никогда не хватало духу углубляться дальше студенческого уровня, – психология. Может, потом, когда я лучше узнаю побольше людей… Но пока я как следует узнала только троих: Флойда, Рудольфа и Джона. Рудольф был… словом, надеюсь, что таких, как он, немного. Флойд намного сложнее. Иногда я гадаю, почему он позволяет своим фобиям загонять его настолько далеко, где типы приключений, к которым он упорно стремится, по количеству пота, выматывающей усталости и необходимой решимости намного труднее тех приключений в пустынях, что когда-то были ему знакомы. Джон тоже оказался сложным. С более аналитическим складом ума, но, подобно Флойду, его больше интересовало не почему что-то работает, а как заставить это работать на него.

Единственное, что объединяло всех троих: движущей силой их поступков были внешние причины. Для Рудольфа – деньги, для Флойда – бегство от событий молодости. Для Джона… наверное, просто желание оставить след. Свой след.

Я понимаю, что у каждого есть сильные и слабые стороны. Не такое уж это великое озарение. Джон был очень хорошим инженером, да и Флойд может делать потрясающие вещи, когда занимается чем-то всерьез. Рудольф… ну, он, вероятно, хорошо умел делать деньги. Но, может быть, сила и слабость взаимосвязаны – как две стороны одной монеты, если хотите.

Не знаю, обнаружила бы я ошибку, если бы Джон позволил мне проверить данные. Этих данных могло и не хватить. И у меня, вероятно, тоже есть слабости, хотя над этим мне придется еще поразмышлять. Я вот не знаю, является ли мое образование более разносторонним, чем у любого человека. Не говоря уже о том, что для меня создавать и запускать симуляции – примерно то же, что для Джона и Флойда потягивать пиво и тешиться разными конструкциями велосипеда. Но Джон был решительно настроен делать все сам. Хотелось бы мне сказать, мол, это его и погубило, но я никогда не буду знать точно, что убила его не я.

* * *

Самое трудное в последовательном запуске капсул – быстро подавать их в пусковой туннель. При низкой гравитации нельзя воспользоваться краном, чтобы сбрасывать их одну за другой: падать они будут настолько медленно, что к моменту, когда первая вылетит, окно запуска уже закроется.

Джон обошел эту проблему, поместив вход в туннель на дне самого крупного из ближайших кратеров. На его краю он соорудил нечто среднее между бобслейной трассой и катапультой. Используя это устройство для сталкивания капсул по желобу с последовательно нарастающей скоростью, он мог давать ЭМК время для перезарядки, рассчитывая всю операцию таким образом, чтобы капсулы влетали в туннель с нужной ему периодичностью.

Он ждал нас на наблюдательном пункте, расположенном на середине склона кратера, откуда мог видеть и пусковое устройство, и желоб, по которому капсулы, подвешенные в отталкивающем электростатическом поле, без трения влетали в туннель.

Возле пусковою устройства рядком выстроились капсулы, похожие на блестящие гусиные яйца: точечные отражения солнечного света на одном боку и мазки нептунской синевы на другом. Закрытые люками порты скрывали маневровые двигатели и транспондеры, которые появятся снаружи, только когда капсулы будут уже в пути. Они совсем не походили на привычные для нас с Флойдом контейнеры. По сути, это были всего-навсего обмотки из сверхпроводящей проволоки над сердцевиной из руды, сплавленной в солнечной печи и обогащенной почти до трех девяток.[22] 22
  Чистота 99,9 %.


[Закрыть] Нет смысла зря тратить полезную нагрузку, гоняя пустую породу. Не говоря уже о том, что имелся предел сложности в конструкции капсул, которые Джон и его команда могли изготовлять, не дожидаясь особых компонентов, доставляемых с помощью ЭМК из внутренней системы. У его капсул не было даже тепловых экранов. Кто-то возле Земли неплохо заработает, отлавливая капсулы и переупаковывая их содержимое для сброса в атмосферу.

Я насчитала тринадцать капсул, хотя в этой партии будут запущены только пять. Каждая из оставшихся означала миллионы неполученного дохода, ждущие следующего окна запуска. Неудивительно, что Джону захотелось перепрыгнуть от трех запускаемых капсул сразу к пяти.

– Тридцать секунд, – сказал он. – Удачи.

Я увидела его улыбку за щитком шлема, несмотря на отраженный свет Нептуна.

– Такая помощь мне всегда пригодится.

Затем с рокотом, который, по словам Флойда, он всегда мог не только услышать, но и ощутить, первая капсула мелькнула вдоль желоба и отправилась в путь. За ней вторая, громче. И третья, еще громче.

При запуске четвертой Джон заметил нечто такое, что ему не понравилось. А может быть, почувствовал. Флойд позднее сказал, что вибрация ощущалась иначе.

– Что это было? – спросил Флойд.

– Не знаю, – напряженно ответил Джон. Пора было прекращать запуск, но я не сомневалась: он смотрит на восемь капсул, которые сегодня в любом случае не будут запущены. Если прекратить запуск сейчас, их станет девять.

Я отчаянно прогоняла симуляции, но без данных они мало чем могли помочь. По худшему сценарию выходило, что нам с Флойдом придется помахать рукой старателям на Лариссе или Нереиде, когда мы будем пролетать мимо, догоняя пятую капсулу, улетевшую в никуда.

Не принять решение – тоже решение. Катапульта выстрелила снова, на максимальной мощности. На этот раз даже я могла сказать, что не все прошло гладко, хотя на выяснение причины ушли бесконечные миллисекунды.

И тут весь склон вокруг нас пришел в движение. Поначалу оползень двигался медленно, но, подобно капсулам, стал ускоряться.

Нас с Флойдом спасло только то, что у меня нет рефлексов. Я ощутила его напряжение и поняла, что миллионы лет земной эволюции вот-вот заставят его поступить неправильно – хотя у меня ушло полных 100 миллисекунд, почти половина времени срабатывания его рефлекса, чтобы понять, откуда я это знаю. Потом я осознала, что подключилась к нейронной сетке моторного участка коры его мозга. Не знаю, что удивило меня больше: то, что у меня, очевидно, есть нечто вроде подсознания, способного проделывать такое независимо от меня, или что транспондеры в его мозге все еще работают.

В тревожных ситуациях я автоматически перехожу в кризисный режим, это позволяет рассчитывать варианты действий очень и очень быстро. А потом мне приходится ждать миллионы фемтосекунд, чтобы воплотить единственный выбранный вариант.

У людей все наоборот. Они предпочитают действовать – в данном случае бежать. Но земные рефлексы Флойда собирались бросить его вверх по склону, как ту надувную палатку. И он окажется беспомощным на то время, которое ему понадобится, чтобы опуститься на грунт после такого опрометчивого прыжка.

Отговорить его от этого я никак не могла. Пока он меня поймет, будет уже поздно. Зато я могла вмешаться. Я воспользовалась нейронной сеткой с целью отменить импульсивный прыжок, затем превратила его в низкое скольжение, радуясь тому, что у Флойда с собой «ходильные палки», наподобие лыжных, и что он часто ими пользовался.

Оторвавшись от грунта при низкой силе тяжести, вы отдаете себя на милость баллистики. Зато на грунте каждый толчок палкой – это возможность переместиться. После второго толчка Флойд действовал уже самостоятельно.

События все еще разворачивались с мучительной неторопливостью, но и оползень пока только разгонялся. Однако подгоняемый миллионами килограммов своей массы он скоро наберет смертельный импульс. Если тебя раздавило – значит, раздавило, и не важно, быстро это произошло или медленно.

А потом, к моему изумлению, мы уже стояли на стабильном грунте.

Несколько секунд мне казалось, что Джон тоже успеет спастись. Даже когда склон под ним стал набирать скорость, он еще на несколько прыжков мог оставаться наверху. Но никто не способен бежать вечно по катящимся и скользящим валунам. Особенно если они с каждым твоим скачком увеличивают скорость. Какой-то камень выскользнул из-под ноги, и Джон отлетел вбок, приземлившись на руки и колени. Он попытался встать, но было уже поздно. Оползень победил его и – все еще с той же мучительной неторопливостью – перевернул, навалился и проглотил столь же неумолимо, как если бы его схватила и увлекла под воду нимфа.

И все это время туннель катапульты проглатывал его капсулы одну за другой и запускал их, как потом выяснилось, по идеальным траекториям.