Текст книги "Чужой"

Автор книги: Рэймонд Джоунс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

2

Андервуд и Терри поручили своей команде рутинную задачу – взвешивание, измерение и фотографирование объекта. Пока все это происходило Андервуд обдумывал, что еще можно сделать:

– Знаешь, эта штука загнала меня в тупик, Терри. Поскольку она не реагирует на «Поток Атомов», это означает, что нет ни одной процедуры, на которую она будет реагировать. В ваших знаниях о Строидах есть ли какое-либо упоминание о таком изделии?

Терри покачал головой, стоя у иллюминатора лабораторного корабля и наблюдая за работой экипажа снаружи:

– Ничего нет. Мы знаем, очень немного о Строидах. И почти все, что мы находим, имеет назначение нам совершенно непонятное. И таких объектов с совершенно неизвестными функциями мы нашли очень много. Я тут подумал – а что, если это окажется просто природным драгоценным камнем из недр планеты, возможно, образовавшимся во время ее разрушения. Что если это полностью природный объект, а не артефакт?

– Это было бы самое большое кристаллическое образование, когда-либо встречавшееся, и самое совершенное. Я бы сказал, что шансы на его естественное образование ничтожно малы. Но если это действительно драгоценный камень, то его стоимость равна всему земному бюджету. Я все же убежден, что это должен быть артефакт, хотя его материал и назначение находятся за пределами моего понимания. Начнем с анализа радиации и будем надеяться, что нам повезет и он отреагирует каким-то образом, который даст нам ключ к разгадке.

Когда экипаж закончил обычную проверку, Андервуд приказал своим людям смонтировать генераторы волн, чтобы можно было генерировать излучение полного спектра от длинных звуковых волн до жестких космических лучей.

Работа была кропотливой, детальной и длительной. Объект облучался определенной длиной волны и тщательно фотографировался. Затем длину волны увеличивали, выбрав очень малый шаг, и процедура повторялась.

Понаблюдав за работой в течение двух дней, Терри устал от, казалось бы, непроизводительного труда.

– Я полагаю, ты знаешь, что делаешь, Дел, – сказал он. – Но это хоть что-нибудь тебе дало?

Андервуд покачал головой:

– Пока есть только вот эта пачка фотографий. Вероятно, ты захочешь, чтобы они проиллюстрировали твой отчет. Еще могу привести цифры, описывающие отклонения этой конструкции от правильной геометрической формы. Эти цифры доказывают, что создатели построившие это, были гениями механики.

– А что говорит радиоактивный анализ о возрасте изделия?

– Судя по всему, около полумиллиона лет.

– Это согласуется с тем, что мы знаем о Строидах. – Подтвердил Терри

– И еще, на мой взгляд, их культура находилась примерно на одном уровне с нашей собственной.

– Лично я думаю, что они опередили нас, – сказал Терри. – И ты понимаешь, что это значит для нас, археологов? Это первый случай в истории науки, когда нам пришлось иметь дело с остатками цивилизации, равной или превосходящей нашу собственную. Проблемы умножаются в тысячу раз, когда пытаешься сделать шаг вверх, а не шаг вниз.

– Есть идеи о том, как Строиды выглядели?

– Не найдено никаких скелетов ни даже изображений, но считается, что они были, приблизительно антропоморфны. Они были дальше от Солнца, чем мы, но тогда оно было моложе и, вероятно, давало им примерно такое же количество тепла. Их планета была больше, и Строиды, по-видимому, были несколько крупнее, чем мы, судя по обнаруженным нами артефактам. У них, похоже, была подходящая атмосфера – кислород, разбавленный соответствующими инертными газами.

Разговор был прерван приходом лаборанта, который положил на стол перед Андервудом  фотографию:

– Я подумал, что это может вас заинтересовать.

На снимке был изображен огромный, похожий на драгоценный камень артефакт, некоторые грани его были покрыты замысловатыми отметинами из коротких волнистых линий.

Андервуд пристальнее вгляделся в эту штуку:

– Что это, черт возьми, такое? Ранее мы фотографировали каждую грань и ничего подобного не было. Сделай мне их увеличенное изображение.

– Вот, пожалуйста. – Ассистент протянул еще одну фотографию, на которой отметины были отчетливо различимы.

– Что ты об этом думаешь? – обратился Андервуд к Терри.

– Я бы сказал, что это похоже на письмо, – сказал Терри. – Но это не похоже ни на одну из надписей Строидов ранее мной виденных – что, конечно, мало что значит, потому что могут быть тысячи других, которых я никогда не видел. Только как получилось, что эти надписи появились сейчас, как мы раньше их не заметили?

– Давайте выйдем и посмотрим, – сказал Андервуд. Он схватил фотографию и запомнил номера граней, на которых появились символы.

Через несколько мгновений Андервуд и Терри мчались верхом на скутерах над нужными им гранями, тщательно но тщетно всматриваясь.

– Что такое, – удивлялся Терри. – Я здесь ничего не вижу.

– Давай осмотрим все грани. Эти ребята, возможно, напортачили с нумерацией.

Они начали медленный облет, внимательно вглядываясь с высоты всего трех метров, но ничего не нашли.

– Давай поговорим с командой, которая делала снимки. – предложил Андервуд.

Они направились к платформе с оборудованием, плавающей в свободном пространстве, с которой производилось облучение артефакта и делались снимки. Сейчас, когда Андервуд и Терри крутились вокруг артефакта, облучение естественно было отключено и народ отдыхал.  Мейсон, один из старших физиков, который руководил этими операциями, спросил у Андервуда:

 – Нашли какие-нибудь зацепки, шеф?  Мы сделали все возможное, чтобы поджарить это яблоко, но ничего не происходит.

– Нет, кое-что произошло. Ты это видел? – Андервуд протянул фотографию механическими пальцами скафандра. Мейсон поднес ее к свету и уставился на нее:

– Мы ничего подобного не видели. И мы не могли пропустить это.

Он обратился  к членам экипажа:

– Кто-нибудь видел эту надпись на этой штуке?

Они посмотрели на фотографию и покачали головами.

– Какая была длина волны, при которой была сделана эта фотография? – спросил Мейсона Андервуд.

Мейсон взглянул в свои записи:

– Ста пятьдесят ангстрем.[3]3
  Ангстрем – единица длины. Использовалась в атомной физике и спектроскопии как единица длины волны. Это приблизительный диаметр орбиты электрона в невозбуждённом атоме водорода. Тот же порядок имеет шаг атомной решётки в большинстве кристаллов.


[Закрыть]

– Значит, это должно быть что-то, что становится видимым только в поле излучения примерно такой длины волны, – сказал Андервуд. – Продолжайте работать, может появится что-нибудь еще на какой-нибудь частоте.

Вернувшись в лабораторию, они сели за стол и просмотрели папку с сотнями фотографий.

– Ничего, кроме этого, – сказал Терри. – Это похоже на сообщение, предназначенное только для того, кто знал, какая частота сделает его видимым.

Андервуд покачал головой:

– Для меня это звучит слишком мелодраматично. Тем не менее, возможно, что этот артефакт является своего рода хранилищем, и мы нашли ключ к нему. Но какой ключ! Похоже, нам придется расшифровать язык строидов, чтобы использовать ключ.

– Лучшие специалисты в этой области пытаются расшифровать язык строидов уже около семидесяти пяти лет.  И если это все, что нам нужно, мы можем забыть об этих надписях прямо сейчас.

– Ты сказал, что надпись не похожа ни на одну из надписей Строидов, которые ты видел. Может быть, она относится к другому культурному слою, который проще взломать. Кто лучший специалист в этой области?

– Дрейер из лаборатории семантики. Но он заявил, что потратил пятнадцать лет своей жизни на  расшифровку письменности Строидов и с него хватит, что больше он не прикоснется к этому.

– Держу пари, он займется нашей надписью, если это она так необычна как ты говоришь. Так и будет, я хорошо знаю этих любителей древностей. Мы попросим Файфа передать ему несколько копий этого письма. Кто следующий из лучших специалистов?

– Вероятно, сам Файф.

– Держу пари, будет нетрудно заставить его начать это делать.

Старый ученый был в восторге от открытия надписей на огромном Драгоценном Камне. Он взял копии фотографий в свой кабинет и провел целых два дня, сравнивая их с известными записями.

– Это совершенно новый набор символов, – сказал он после завершения предварительного осмотра. – У нас уже есть три набора иероглифов, которые, похоже, никоим образом не связаны между собой. Это уже четвертый. Вы послали копии Дрейеру?

– Да, но Дрейер давно признал, что потерпел поражение.

В течение недели Файф более внимательно знакомился с надписями. За это время  работа по анализу облучения артефакта различными длинами волн была завершена. Результат оказался полностью отрицательным, за единственным исключением – излучение 150 ангстрем делало видимыми символы на Драгоценном Камне. Никаких других эффектов, имеющих какое-либо значение, отмечено не было. Материал полностью отражал каждую наложенную на него частоту.

Таким образом, Андервуд снова оказался на исходных позициях. Невозможно было проанализировать материал, который отказывался реагировать на любую приложенную частоту. Андервуд сказал Терри по завершении серии химических тестов:

– Если ты хочешь, чтобы  артефакт оставался здесь и в дальнейшем, боюсь, тебе придется придумать какой-нибудь более эффективный способ для его изучения, а я сделал все, что мог. С физической точки зрения этот артефакт такая же загадка, что и язык строидов. Я, по крайней мере, умываю руки.

– Ну, того что артефакт отправят в музей, теперь я не боюсь. – Папа Файф вцепился в него зубами и не отпустит, пока не найдет ключ к этому  жаргону.

Андервуд не верил, что язык Строидов когда-нибудь будет понят, если только по какой-то счастливой случайности они наткнутся на своего рода Розеттский камень.[4]4
  Розеттский камень – стела, найденная в 1799 году в Египте возле небольшого города Розетта (теперь Рашид), недалеко от Александрии, с выбитыми на ней тремя идентичными по смыслу текстами, в том числе двумя на древнеегипетском языке – начертанными древнеегипетскими иероглифами и египетским демотическим письмом, и одним на древнегреческом языке. Древнегреческий был хорошо известен лингвистам, и сопоставление трёх текстов послужило отправной точкой для расшифровки египетских иероглифов.


[Закрыть] Даже если бы Строиды были несколько внешне похожи на человека, как полагали археологи, могло оказаться так, что их разум был настолько чуждым, что человек по своей природе не мог их понять.

Андервуд почувствовал серьезное желание отказаться от этой проблемы. Будучи бесспорно захватывающей, она была также неразрешимой, как проблема состава звезд в те дни, когда еще не был изобретен спектроскоп. Ни у археологов, ни у семантиков, ни у физиков еще не было инструментов, чтобы решить проблему Строидов. До тех пор, пока инструменты не будут изобретены, проблему нужно просто отложить в сторону. Его желание отказаться окрепло, когда пришло известие от Дрейера, который вернул посланные ему копии  с короткой запиской, в которой утверждалось, что проблема в принципе не может быть решена.

Файф был встревожен ответом Дрейера:

– Этот человек просто пытается поддержать свою падающую репутацию, утверждая, что проблема не может иметь решения. Отправьте копии в музей, и пусть они начнут над ними работать. Я буду уделять этому все свое время. Вы поможете мне, если захотите, Доктор Бернард.

Сам Терри был очень встревожен масштабом тайны, которую следовало раскрыть. Он знал бульдожье упорство Файфа, когда тот за что-то брался, и не хотел быть привязанным к семантику до конца своих дней.

Андервуд занялся рентгеновскими снимками, пытаясь определить молекулярную структуру артефакта с кристаллографической точки зрения, чтобы выяснить, можно ли каким-то образом нарушить структуру. Он занимался этим уже неделю, когда Терри пришел к нему в лабораторию. Глянув на него Андервуд поинтересовался:

– Почему такое подавленное настроение? Ты выглядишь так, как будто Папа Файф тебя отшлепал.

– Я думаю, что подам в отставку и вернусь в музей. Бесполезно больше работать над этой головоломкой.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что написанное не соответствует законам семантики.

– Может быть, законы можно изменить.

– Ты же знаешь, что это не так. Послушай, ты так же хорошо знаком с Законом Карнована, как и я. В нем говорится, что в любом языке существует, обязательно должна быть определенная постоянная частота семантических концепций. Это похоже на старые частотные законы, которые раньше использовались в криптографическом анализе, только, это в тысячу раз сложнее. Мы сделали тысячи замен в частотной шкале Карнована, и ничего не вышло. Ничего. Не появляется никакой концепции эго, идентичности, совершенства, регресса или общения. Это выглядит так, как если бы это был даже не язык

– Может быть, это и не язык.

– Чем еще это может быть?

– Ну, может быть, эта вещь, которую мы нашли, – памятник какой-то эпохи, а надписи – ритуальная дань уважения погибшим героям или что-то в этом роде. И эти надписи могут не нести какого-то конкретного смысла. Может быть надпись была сделана так, чтобы появляться только ночью. Проблема с вами, строгими семантиками, в том, что вы не включаете свое воображение.

– Хочешь попробовать свои силы в нескольких занятиях с Папой Файфом?

– Нет, спасибо, но я действительно думаю, что есть и другие возможности, которые вы упускаете из виду. Я не претендую ни на что, но предположим, например, что надписи вообще не являются языком в обычном смысле.

– Но они должны представлять передачу мысли в той или иной форме.

– Верно, но посмотри на различные формы мышления. Вы привязаны к концепции языка, которой придерживался еще Коржибский.[5]5
   Альфред Коржибски (1879 – 1950) – Польский и американский исследователь, ученый, основатель общей семантики.


[Закрыть] Вы не рассматривали концепцию музыки. Это очень реальная возможность, но она будет бессмысленной без указаний на конкретный музыкальный инструмент. Подумай также… Подожди минутку… Терри! Мы все просто кучка чистокровных придурков!

– За что ты нас так?

– Посмотри на геометрическое и механическое совершенство артефакта. Это подразумевает математические знания высокого порядка. Надписи могут быть какими-то математическими записями. Это объяснило бы нарушение принципов Карнована. Они не применимы к математике.

– Но какая математика может быть написана на такой вещи?

– Кто знает? Мы можем попробовать выяснить.

По внутреннему распорядку пора было отправляться спать, но Терри воспламенился внезапным энтузиазмом Андервуда. Он принес полную копию всех надписей, найденных на гранях черного Драгоценного Камня. Андервуд разложил их на большом столе в том порядке, как они находились на артефакте.

– Для меня сплошная абракадабра, – сказал Терри. – Я худший математик в мире.

– Смотри! – воскликнул Андервуд. – Вот и начало всего этого. – Он внезапно передвинул листы так, чтобы один, бывший ранее в середине, образовал начало последовательности. – На что это похоже для тебя?

– Спроси что-нибудь полегче

– Да, неудивительно, что Файф обнаружил здесь высокую частоту. Это не что иное, как объяснение строгой концепции дифференциала. Этот знак здесь должен быть знаком производной, соответствующий нашему dy/dx.

Андервуд поспешно нацарапал несколько символов на блокноте, используя комбинации «x» и «y» и странные, неизвестные символы Строидов:

– Так проверим. Они показывают нам, как различать! Но только это значит, что у нас есть ключ к их числовой системе в экспонентах, потому что они дали нам дифференцирование целого ряда выражений. Теперь где-то мы должны найти интегральное выражение, которое мы могли бы проверить с помощью дифференциации. Вот оно!

Терри, оставшийся без дела, пошел на камбуз, сварил кофе. Вернувшись с дымящимся кофейником обратно, он нашел Андервуда невидящим взглядом уставившегося перед собой в темные, пустые углы лаборатории.

– Что с тобой? – воскликнул Терри. – Что ты нашел?

– Я не уверен. Но ты знаешь, каков конечный результат всей этой математики?

– Какой?

– Набор волновых уравнений, но таких волновых уравнений, которые любой физик счел бы безумием выдумывать. Тем не менее, в свете некоторых новых манипуляций, введенных Строидами, они кажутся осуществимыми.

– Что мы можем с ними сделать?

– Мы можем построить генератор и посмотреть, что получится, когда мы будем управлять им в соответствии с этой математикой. Строиды, очевидно, намеревались, чтобы кто-то нашел это и научился производить описанное излучение. С какой целью, мы можем только догадываться, но мы могли бы выяснить.

– У нас на борту достаточно оборудования, чтобы построить такой генератор?

– Я думаю достаточно. А кроме того недостающие элементы мы можем извлечь из нашего работающего оборудования. Так что давай за работу.

Терри колебался:

– Я не совсем уверен, но… ну, эта штука вызывает у меня то, что обычно называют мурашками. Почему-то эти строиды кажутся слишком… слишком тревожащими. Это звучит безумно, я знаю, но здесь такая чуждость.

– Чушь. Давай построим их генератор и посмотрим, что они пытаются нам сказать.

3

Файф был в восторге. Он не только дал разрешение на строительство генератора, но и потребовал, чтобы все работы на борту лабораторного корабля отдавали приоритет новому проекту.

Проектирование машины было нелегкой задачей, поскольку Андервуд был физиком, а не инженером. Но в его штате было два первоклассных инженера – Муди и Хансен. На них легло главное бремя проектирования, Андервуд разрабатывал лишь грубые технические характеристики. Для проекта была расчищена одна из главных лабораторий площадью почти девятьсот квадратных метров.  Спецификации передавались со стола Андервуда к Муди и Хансену, а оттуда в лабораторию, где была собрана масса оборудования со всех судов флота.

Медленно росла масса импровизированного оборудования. Это было бы трудной задачей и на Земле со всеми ее возможностями, но в этих условиях, с этими самодельными приспособлениями было чудом, что генератор продолжал развиваться. Десятки раз Андервуду приходилось идти на компромиссы, которые, как он надеялся, не изменят характеристик волны, которую две недели назад он объявил бы невозможной для генерации.

И вот создание генератора закончено, можно было приступать к пробной проверке, – огромная лаборатория превратилась в сплошную мешанину проводов куда никто, кроме Муди и Хансена, не осмеливался заходить. После бурой деятельности наступил резкий спад. Великий проект, который почти остановил все остальные полевые работы, был завершен – и никто не знал, чего ожидать.

Хансен включил переключатель, который подавал энергию от преобразователей в гигантские трубки, и ничего не произошло, – лишь слабый вой преобразователей и раскачивающиеся стрелки счетчиков, развешанных по всей комнате, показывали, что луч работает.

На носу «Лавуазье» находился неуклюжий, самодельный излучатель диаметром в тридцать метров, который распылял в неведомые глубины космоса вновь созданную энергиею. Андервуд и Терри находились снаружи корабля, за этим излучателем, наблюдая за воздействием луча, при помощи специальных приборов. В космосе луч был совершенно невидим, не создавая заметного поля, и казался просто ультрафиолетовым лучом, пронзающим звездную тьму.

Андервуд поднял трубку интерфона, который соединял их с внутренней частью корабля:

– Капитан Доусон. Развернитесь, пожалуйста, на сто восемьдесят градусов.

Капитан отдал приказ и «Лавуазье» начал разворот вокруг своей оси – но это было не направление нужное Андервуду, он просто забыл его уточнить, считая, что это и так понятно. А Доусон предположил, что направление не имеет значения. И, прежде чем Андервуд успел выкрикнуть уточнение, луч попал прямо в таинственный Драгоценный Камень, который они нашли в сердце астероида. В тот же миг небеса наполнились невыносимым светом. Терри и Андервуд бросились ничком на корпус корабля, прячась за оборудование, Андервуд кричал в телефон, чтобы Доусон отвернул в сторону. Но крики его были напрасны – все находящиеся в рубке корабля были ослеплены яркой вспышкой света. И «Лавуазье» продолжал поливать артефакт своим таинственным излучением.

Затем небеса приняли свой обычный вид. Андервуд, спотыкаясь, поднялся на ноги, за ним последовал Терри. Двое мужчин стояли с открытыми ртами, не веря в зрелище, которое предстало их глазам. – Там, где Драгоценный Камень дрейфовал в пространстве, теперь была покрытая пузырями кипящая масса аморфной материи, которая вздымалась и испарялась в пустоте. Все сходство с блестящим, ограненным, черным драгоценным камнем исчезло.

– Он уничтожен! – хрипло воскликнул Терри. – Величайшая археологическая находка всех времен, и мы уничтожаем ее, и ни чего не узнаем об этом…

– Заткнись! – резко скомандовал Андервуд. Он попытался сосредоточиться на происходящем перед ним, но не мог найти в этом никакого смысла. Он оплакивал тот факт, что у него не было камеры, чтобы заснять все это, и молился, чтобы у кого-нибудь внутри хватило ума включить ее.

Пока корабль продолжал медленно раскачиваться, как бесчувственное животное, пульсация аморфной массы, которая ранее была артефактом, постепенно прекратилась. И в серой мгле космоса появилось новое чудо. – Тот же Драгоценный Камень, но полупрозрачный!

Андервуд ахнул. На границах граней были видны ребра и вся эта усиленная структура образовывала скелет. Каждая ячейка между ребрами была заполнена густым веществом, поверхность была прозрачной и частично раскрывала неизвестный мир внутри. Между одной парой ребер он увидел то, что, как ему показалось, было пустотой, дверью внутрь!

– Пошли, – позвал он Терри. – Посмотрим на это отверстие!

Они вскочили верхом на скутеры, которые стояли рядом прикрепленные к кораблю, и помчались к артефакту. Подведя скутеры поближе к отверстию, прижались к поверхности артефакта. Андервуд решил, что этот Драгоценный Камень является кораблем из далекой Вселенной, потому что были видны механизмы незнакомого вида и непонятного назначения. Он был настолько заполнен ими, что невозможно было заглянуть далеко внутрь даже с помощью мощных ламп на скутерах. И, что самое удивительное, на этом объекте возникла сила тяжести, она была чуть меньше земной, так что в это отверстие можно было просто спрыгнуть

– Луч был ключом, чтобы проникнуть в эту штуку, – сказал Терри. – С самого начала было задумано, чтобы луч был направлен на него. Луч должен был быть каким-то образом связан с Драгоценным Камнем. Восхитительная выдумка!

Треугольное отверстие было достаточно большим, чтобы в него мог войти человек. Андервуд и Терри опустились на колени у его края, вглядываясь вниз, освещая фонарями открывшийся интерьер. Отверстие, казалось, выходило в центр маленькой пустой комнаты.

– «Ты заглянешь ко мне в гости? – Муху спрашивал Паук» [6]6
  Паук и Муха (The Spider and the Fly) – Стихотворение Мэри Хауитт, опубликованное в 1829 году. Сказка-нравоучение.


[Закрыть], – процитировал Терри. – Я там ничего не вижу, а ты?

– И я ничего. К чему этот стишок?

– Знаешь, все как-то слишком гладко. Я чувствую, как будто кто-то наблюдает за нами сзади, практически дышит нам в затылок и подталкивает нас идти тем путем, которым он хочет, чтобы мы шли. И когда мы туда доберемся, нам это не понравится.

– Я полагаю, что это строго научное предположение, которое нам, невежественным физикам, ни за что не понять.

Но Терри рассуждал серьезно. Вся задумка Строидов пугала его тем, что получалось так, что людей шаг за шагом невидимые силы направляли в нужную этим силам сторону, а сопротивляться люди не могли из-за своего любопытства.

Андервуд в последний раз хмыкнул и спрыгнул в яму, быстро посветив фонариком. Терри немедленно последовал за ним. Они оказались в центре круглой комнаты шести метров в диаметре, высота помещения была около трех метров. Стены и пол, буквально покрытые от пола до потолка надписями, слабо светящимися в темноте, были из того же эбеново-черного материала, из которого состояла внешняя оболочка артефакта до его превращения,

– Узнаешь иероглифы? – спросил Андервуд.

– Строид III, – сказал Терри с благоговением. – Самая красивая коллекция гравюр, которая когда-либо была найдена. Мы никогда раньше не находили и сотой части такого. Понадобится помощь Дрейера.

– У меня есть предчувствие на этот счет, – медленно сказал Андервуд. – Я ничего не знаю о процедурах, используемых при расшифровке неизвестного языка, но держу пари, вы обнаружите, что это учебник по их языку, точно так же, как надписи снаружи дали ключ к их математике, описывая волновые уравнения.

– Возможно, ты прав! – Глаза Терри загорелись энтузиазмом, когда он оглядел полированные стены со слабо светящимися иероглифами, инкрустированными в них. – Если это так, то мы с Папой Файфом справимся с этой работой без Дрейера.

Они вернулись на корабль за фотооборудованием и сообщили о своей находке Файфу, который был  немного не в себе. Зрелище этой кипящей, аморфной массы буквально шокировало его, он чувствовал себя так, будто он  стоит на берегу ручья и беспомощно смотрит, как тонет любимый человек. Но отчет Терри о произошедших изменениях и найденных надписях буквально излечил Файфа.

Андервуд был просто сторонним наблюдателем, когда он, Терри и Файф  вновь направились к Драгоценному Камню. Два фотографа, Карсон и Энрайт, сопровождали их вместе с Николсом, помощником семантика.

Андервуд стоял рядом, погруженный в размышления, пока фотографы устанавливали свое оборудование, а Файф наклонился, чтобы рассмотреть иероглифы с близкого расстояния. Терри по-прежнему преследовало ощущение, что их водят за нос и все это закончится нехорошо, почему нехорошо  он не знал, но факт огромной и тщательной подготовки его тревожил. Какова конечная цель всего этого? – задавался он вопросом.

Файф сказал Андервуду:

– Доктор Бернард сказал мне, что, по твоему мнению, эта комната является ключом к языку Строидов. Возможно, ты прав, но в настоящее время я не нахожу никаких признаков этого. Что навело тебя на эту мысль?

– Я предположил, что создатели этого чуда поставили перед собой цель, чтобы в далеком будущем какие-нибудь представители разума обязательно проникли внутрь, в центр этого… скажем, корабля. На вопрос «зачем» у меня естественно ответа нет. Впрочем, я не совсем точно выразился, не «какие-нибудь», о стоящие на соответствующем этапе развития, способные построить генератор излучения  150 ангстрем, способные понять их математику и построить генератор на основе их волновых уравнений. И они должны были учесть, что их письменность будет для представителей той цивилизации будет трудна для перевода, поэтому конечно оставили соответствующую подсказку. Я думаю эта подсказка перед вами.

– Возможно, ты прав, – сказал Файф, – но мы, археологи, работаем с фактами, а не с догадками. Скоро мы узнаем, правда ли это.

Андервуду было приятно размышлять, пока остальные работали. Ему больше ничего не оставалось делать. Двери из прихожей не было видно, но он был уверен, что путь внутрь будет найден, когда надписи будут расшифрованы. Он вышел на поверхность и медленно прошелся, вглядываясь в прозрачные глубины.

Что лежало в этом хранилище, оставленном древней расой, которая, очевидно, сравнялась или превзошла человека в научных достижениях? Будет ли это огромный запас знаний благом для человечества? Или это будет новый ящик Пандоры, откуда на мир хлынут новые беды, которые добавятся к их и без того ошеломляющему количеству? В мире сейчас бед было максимум того, что он мог выдержать, размышлял Андервуд.

В течение столетий научное производство Земли переживало бум. Ее заводы гудели от непрерывного производства, и Утопия всех планировщиков истории постепенно воплощалась в жизнь. Производственные возможности человека неуклонно увеличивались в течение пятисот лет, и также неуклонно росли возможности потребления, все меньше времени затрачивалось на производство и все больше времени тратилось на потребление.

Но Утопия не осуществилась так, как об этом мечтали утописты. Вездесущее проклятие вынужденного досуга правило бал на Земле. Мораль не соблюдалась, ее просто не было. Мужчины буквально сходили с ума от чрезмерного изобилия роскоши.

Год назад так называемая «Мания Крика» охватила все города и страны. Это была волна истерии, которая разразилась в масштабах эпидемии. Тысячи людей в городах были поражены бессмысленным плачем и отчаянием. Один член семьи подхватывал где-то эту болезнь и заболевала вся семья, а от этой семьи Мания распространялась  по всей улице, далее по всему городу, – и один общий громкий крик, как у раненого животного, поражал небеса.

Андервуд видел только один случай «Мании Крика», и он бежал от него, как будто его преследовали. Невозможно было описать его воздействие на нервную систему – целый город в агонии истерии.

Жизнь стала такой же дешевой, как и другие предметы роскоши на Земле. Убийства тысячами каждый месяц почти не замечались, а владение оружием для защиты стало признаком новой эпохи, ибо никто не знал, когда он может не понравиться своему соседу.

Правительства быстро поднимались и падали. Правительство становилось не более чем инструментом для выполнения безумных требований народа, пресыщенного излишествами жизни. Однако хуже всего было то, что любого ранга лидер мог удерживать своих последователей лишь на очень короткое время.

Из всех жителей Земли было всего несколько сотен тысяч ученых, которые были не подвержены «Мании Крика», и большинство из них теперь бежали с Земли.

Андервуд подумал, что Терри тоже волнуется о том, что будет означать для человечества открытие этого хранилища секретов, запечатанного полмиллиона лет назад.

 Около трех часов Андервуд оставался снаружи артефакта, позволяя своему разуму бездельничать под сиянием звезд. Внезапно телефоны в его шлеме ожили. Это был голос Терри Бернарда:

– Мы справились, Дел, – тихо сказал он. – Мы можем читать эту чушь, как детские стишки. Спускайся вниз. Мы знаем, как проникнуть в эту штуку.

Андервуд не торопился. Он еще немного посидел, посмотрел на звезды, на те же самые звезды, которые смотрели когда-то на существ, запечатывающих вот это самое хранилище. Медленно поднялся и направился к отверстию. Вот оно, думал он, – с этого момента у Человечества пути назад не будет.

Доктор Файф был странно спокоен, несмотря на быстрый успех в расшифровке языка Строидов. Андервод гадал, что творится в голове у старика. Чувствовал ли он тоже величие этого момента?

Файф сказал:

– Они тоже были семантиками. Они знали частоту Карнована. Вот они прямо здесь указывают на нее, это ключ, который они использовали, чтобы раскрыть свой язык. Никто, менее продвинутый в семантике, чем наша собственная цивилизация, не смог бы расшифровать язык, но со знанием частоты Карнована это просто.

– Практически они сами выбрали нас для этой работы, –  сказал Терри.

Острые глаза Файфа внезапно повернулись и уставились на него через очки и прозрачный шлем скафандра:

– Возможно. Возможно, так и есть. В любом случае, необходимо выполнить определенные манипуляции, которые откроют дверь и обеспечат проход внутрь.

– Где дверь? – спросил Андервуд.

Следуя сделанным им заметкам, Терри прошелся по комнате, обращая внимание Андервуда на особенности конструкции. Изящно вырезанные подвижные рычаги образовали сложную комбинацию, – участок пола точно в центре комнаты медленно опустился, затем отодвинулся в сторону. Какое-то мгновение никто не произносил ни слова. Затем Файф подошел к отверстию и заглянул вниз. Лестница из того же блестящего материала, что и стены вокруг них, вела вниз, в глубины хранилища. Файф начал спускаться и чуть не свалился в проем.