Текст книги "Раскаяние Бабника"

Автор книги: Рэйчел Ван Дайкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Эвери с Лукасом замыкали наше шествие, и когда мы, наконец, зашли внутрь, с моих плеч словно сняли пятисотфунтовый кирпич.

Мама Остин уже ждала нас с шампанским в руках. Она красива, но она – не Остин. Улыбнулась нам обоим, подошла и взяла Остин за руку, словно говоря «мы команда».

Я боялся, что Остин заплачет. Вместо этого она с высоко поднятой головой направилась к нашему столику.

Где, чудо из чудес, папа Остин вел деловую беседу.

Он выглядел так, словно его вот-вот стошнит, когда его взгляд остановился на жене и нас с Остин вместе.

Но, думаю, самое лучшее за этот вечер произошло тогда, когда миссис Роджерс громко воскликнула:

– Дорогой! Это доктор Холлоуэй. Помнишь, к которому ты меня отправил, чтобы я сделала ту операцию, которую ты хотел? – Она так громко говорила, что было нереально не слышать ее на фоне тихо игравшей музыки. Она повернулась ко мне. – Так мило с твоей стороны было встретиться со мной вне работы, а то столько личных дел навалилось.

– В любое время, – я кивнул. – И я тоже должен вас поблагодарить.

– Оу? – она изогнула брови. – За что, милый?

– За разрешение встречаться с вашей дочерью.

Выражение лица мэра Роджерса было просто непередаваемым, сменившись с яростного вынужденной улыбкой, когда он кивнул жене и выдавил:

– Да?

– Ну... – миссис Роджерс подмигнула нам обоим. – Когда ты сказал, что любишь ее, я была так рада, что она наконец-то нашла такого, как ты.

У нас была аудитория.

Которая жадно глотала каждое слово.

И чертов мэр Роджерс ничего не мог с этим сделать. Лукас кашлянул рядом со мной.

– Ох, простите, мы пойдем за шампанским, – я наклонился и поцеловал маму Остин в щеку. – Спасибо. Мэр, – кивнул ему и притянул Остин как можно ближе. – Хорошего вечера.

– Надеюсь, – его фальшивая улыбка была идеальной, мэр выглядел совершенно готовым для очередного снимка камер.

– Будь я вами, я бы насладился моментом, – я наклонил голову. – Никогда не знаешь, что может случиться завтра, верно? – я выдавил сухой смешок, на что улыбка отца Остин едва дрогнула, приняв несколько обиженный вид.

Честно говоря, в этот момент мне стало его жалко.

Что хорошего в деньгах и известности, когда тебе не с кем пойти домой? Когда репутация, над которой работал всю жизнь, исчезла за один вечер? Когда потерял работу, ради которой пожертвовал семьей и остался ни с чем?

У него скоро будут внуки. А он даже не знал об этом.

И я предполагаю, даже если мы ему расскажем, он использует это, чтобы отвлечь внимание от надвигавшегося скандала.

Мэр что-то шепнул на ухо помощнику.

Неважно, если он сегодня узнает, что будет в завтрашних газетах. Они уже печатались.

Оказавшись вне зоны слышимости, Остин наконец произнесла:

– Ты этого не сделал.

– Что? – мы остановились, а Лукас и Эвери проскользнули вперед, чтобы взять что-нибудь выпить. – О чем ты?

Остин вперила в меня взгляд своих голубых глаз. Она была так красива, что щемило в груди.

– Ты всех заставляешь есть с твоих рук, к тому же, у тебя есть фотографии и диктофон в кармане, и ты можешь уничтожить моего отца, – она стукнула меня по груди и нахмурилась. – Ну, или было там, потому что ты проверял свой карман как параноик, а потом...

Я упал на одно колено. Остин ахнула.

Эвери вытащила телефон, чтобы все записывать, как ей велели, пока Лукас держал наготове шампанское для нашего маленького праздника. Правда, для Остин была газированная вода.

Много, много воды.

И если скажет «да», то, возможно, глоток «Маунтин Дью». Упаси меня бог от ребенка, так же помешанного на сладком, как его мать.

– Остин... – я полез в карман пиджака, мимо флешки с информацией о всех грязных делишках мэра для завтрашних газет, и схватил маленькую бархатную коробочку. – Я хочу тебе кое-что сказать.

Вокруг нас медленно собралась толпа.

Краем глаза я увидел поднятые телефоны, люди улыбались до ушей, а Эвери словно готова была описаться от волнения, она не могла устоять на месте.

– Правда? – глаза Остин сверкнули слезами.

– Да, – я держал коробочку в ладони. – Но я немного боюсь, что ты скажешь, что это ужасная идея, что ты знаешь меня всего три месяца, и мы торопим события. Поэтому я решил назвать тебе все причины, почему тебе не стоит соглашаться.

Она нахмурилась.

– Когда я напиваюсь, то пою Энрике Иглесиаса. Это не очень симпатично. Но клянусь, я правда хочу быть твоим героем каждый день моей жизни. – Она смахнула слезу. – Я терпеть не могу газировку, каждый раз, когда ты покупаешь «Маунтин Дью», клянусь, в моем теле сдается и умирает одна здоровая клетка. – Остин спрятала лицо в ладонях и захихикала. – До тебя я даже не подозревал о существовании «МунПайз», но теперь, каждый раз глядя на луну, я думаю лишь о тебе. Ужасная идея, потому что я так сильно одержим тобой, что все вокруг напоминает о тебе. – Это не настоящая причина, но я должен был ее назвать. – Мы знаем друг друга три месяца, три полных месяца, но часть этого времени мы провели врозь, и это были худшие четыре недели в моей жизни. Думаю, я умру, если придется снова такое пережить, – я вздохнул и поцеловал ее руку. – Я работаю. Много. Люблю поспорить. Ненавижу беспорядок. И застрял в своем холостяцком образе жизни. – Она кивнула. – Я не умею ездить на велосипеде. – Кто-то ахнул. – И да, я действительно ненавижу мороженое.

Еще вздох. Люди, серьезно?

– Если захочешь завести питомца, то лучше установить на мой телефон напоминания, иначе животное, скорее всего, сдохнет, так как я буду забывать его кормить.

– Это правда, – прошептала она.

– Но самое главное. Я разбил тебе сердце. Заставил поверить, что не люблю тебя, хотя на самом деле совершенно наоборот. Сердце разрывалось без тебя, и я представить не могу жизнь, в которой не смогу держать эту руку и гадать, будет ли рука нашего сына или дочери точно такой же. – Из ее глаз потоком потекли слезы. – Я надеюсь, что моя любовь к тебе превзойдет все причины для отказа, и когда ты скажешь «да», ты будешь уверена в ответе и не станешь потом анализировать все «нет», потому что я уже сделал это за тебя.

– Да.

– Я не закончил.

– Ты закончил, – она заставила меня подняться и страстно поцеловала. Раздались аплодисменты, а я даже не показал еще кольцо. – Я люблю тебя, Тэтч Холлоуэй.

– Я тоже тебя люблю, Остин Роджерс, – я проглотил ком в горле, когда нам в лицо ткнули бокалами: мне с шампанским, а Остин с водой.

– Кольцо, – Эвери сделала большой глоток из своего бокала. – Покажи ей кольцо. – Она вздохнула. – Оно прекрасно.

Я протянул правую руку и раскрыл коробочку, показывая простое колечко из белого золота с бриллиантом в два карата, обрамленным сапфирами.

У Остин чуть глаза из орбит не вылезли.

– Это... – она прикрыла рот ладонями, тогда я взял ее левую руку и надел кольцо.

– Идеально подходит, – прошептал я.

Она кивнула и крепко обняла меня.

– Когда ты все это спланировал?

– Когда ты рыдала в своей спальне из-за придурка-отца, я решил, что лучше начать нашу совместную жизнь сейчас правильно. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Нет никаких причин против. К тому же, это отличный способ досадить твоему отцу, не опускаясь до его уровня, а противопоставляя его грязи... нашу любовь.

– Знаешь, ты просто шикарный мужчина, – Остин рассмеялась.

Я вскинул бровь.

– Тебе действительно лучше выйти за меня замуж, чтобы у нас получились умные дети, и они смогли позаботиться о нас в старости.

– Потому что именно поэтому ты и женишься, – отозвался Лукас.

Я ткнул его локтем в бок.

Я знал, что лишь вопрос времени, когда и Лукас задаст свой вопрос, потому что я украл его время для покупки колец, попросив найти что-нибудь для Остин.

Но чем меньше Эвери знает, тем лучше спит.

– Это прекрасно, – вздохнула Остин. – Все это.

И это правда.

Глава 42

ТЭТЧ

Я был слишком возбужден, чтобы спать.

В восемь утра Остин все еще спала, а я встал и попытался сделать кофе, не уронив чашки и не вписавшись в стены. Я еле стоял на ногах и был так рад, что взял выходной.

Зевнув, уже хотел заварить кофе, когда раздался сильный стук в дверь.

Я знал этот стук.

Так же, как и того, кто стоял по ту сторону.

И внезапно напряжение вернулось. Я хмуро направился к двери и открыл ее, ожидая увидеть обычную картину: отца с красными глазами, неуверенно державшегося на ногах, пахнущего виски и кричащего о том, как я и моя мать испортили ему жизнь.

Вместо этого я обнаружил своего папу. Абсолютно трезвым. Серьезным.

Вымытым. Одетым.

Он выглядел как тот папа, которого я помнил. Его руки дрожали, когда он протянул газету и ткнул в нее.

– Ты это сделал?

Дерьмо.

– Да, – я сглотнул, но тут же прогнал чувство вины. – Это было необходимо.

– Конец, – произнес он через несколько минут. – Теперь я чувствую, что мы пришли к завершению. Я так думаю, – его глаза увлажнились. – Я очень долго злился. Я настаивал на разводе и разделе имущества, думая, что это заставит ее понять, как сильно она во мне нуждается, в нас. Потом я подумал, если защищу ее, она вернется, увидит, что я не выдал ее, что я лучше, и что он просто ее использовал, – он закашлялся от рыданий, а потом покачал головой. – Это неважно. Уже все сделано.

– Да, – прошептал я. – Все, наконец, вышло наружу.

– Я не должен был изменять ей. Я любил ее. Я был... – Он поймал мой взгляд. – Тэтч, я слабый человек. Я не могу обещать, что стану лучше, но попытаюсь.

– Хотите начать прямо сейчас? – раздался за спиной тихий голос.

Остин выглядела прелестно в белом шелковом халате и шортах в тонкую полоску, в одной из моих старых футболок с V-образным вырезом, едва прикрывавшей грудь.

Отец кивнул и ответил простым:

– Да.

– Мы ждем ребенка, – тут же ответила она. – Вы... – ее глаза светились. – Вы станете дедушкой.

Я никогда не видел отца плачущим. Но старик сломался, другого объяснения не было, когда он упал на колени и зарыдал.

Может, потому что ситуация была так близка ему. Семья.

Не та, которая развалилась, а та, которая только создавалась.

И я, его точная копия, так близок к тому, кем он мог быть. Отец, которым он мог бы стать в свое время.

Вытерев слезы и поднявшись, он спросил:

– Если... если я стану лучше, можно мне помочь при родах?

– Конечно, – ответил я, не спрашивая Остин. Я знал, что она не захочет по-другому.

– Думаю, нам стоит спросить в больнице, на всякий случай. – Остин широко улыбнулась.

Отец тихонько засмеялся. Я тоже.

А потом мы оба расхохотались.

Я забыл, в каком секрете держал свою жизнь. Ото всех и, в особенности, от нее.

– Малышка, ты смотришь на бывшего главу хирургического отделения неонатальных исследований в Вашингтонском университете. В больнице университета даже есть крыло,

названное его именем. Он ушел в отставку в прошлом году.

У Остин отвисла челюсть.

– Вы, но Вы...

– Это был жестокий год, – наконец произнес отец, а потом пробормотал: – Черт, это были тяжкие десять лет. Но я могу помочь ребенку родиться с закрытыми глазами. – Он взглянул на меня. – И потом, Тэтч тоже может. Единственной причиной, почему он выбрал пластическую хирургию, было досадить мне.

– Частичная правда, – поправил я. – Мне нравится пластика. Это всегда интересно, и я не раб собственной работы, которым был ты в какой-то мере.

– И тебе нравится выводить меня из себя. – Старик обнял Остин. – В университете он был самым лучшим на своем курсе, готовый так же посвятить себя неонатологии, как его старик, но однажды Тэтч пришел домой и, наверное, увиденное и подтолкнуло его к подобному решению... – голос отца смягчился. – Что ж, в том, что он не хотел иметь с нами ничего общего, была и моя вина, не только его матери.

Остин слушала, пока я отправился доделывать кофе, который уже начал варить, когда меня прервали.

Я даже не знаю, как долго они разговаривали.

Но когда папа, наконец, ушел, сказав, что ему нужно подумать, уже практически наступил полдень.

– Ну? – Брови Остин взлетели вверх. – С чего хочешь начать?

Я вздохнул и откинулся на диване.

– Я не хочу брать его деньги. Это похоже на взятку вместо любви, потому что так проще. А это ужасно, согласна? Ему было легче выписать мне чек, чем дать то, что я всегда хотел: обнять, дать пять, что-нибудь, что сказало бы, как он мною гордится, заботится обо мне. Но он так погряз в собственных страданиях, а мне не хотелось следовать по его стопам, потому что его измена уничтожила мою маму и нашу семью. Я просто... хотел что-нибудь другое.

– Ты хотел сиськи, – серьезным тоном произнесла Остин. – Признайся.

Я расхохотался.

– Да, Остин, я хотел сиськи. Но, если подумать, за все время я был удовлетворен только твоими! Они сохранили мне кучу денег.

– Уверена, с тобой все будет в порядке, – она подмигнула.

Я потянул ее за ногу и притянул к себе на диване.

– Возможно, но, наверное, мне стоит взглянуть на них, на всякий случай. Знаешь, соски могут быть очень чувствительны во время беременности. Мне невыносимо, что ты... страдаешь, а я даже не в курсе.

– Я не страдаю.

– Думаю, я вижу слезу, – я проигнорировал ее. – Малышка, позволь мне позаботиться о тебе.

– В тебе полно дерьма.

– Дурачиться – еще один симптом чувствительности сосков. Так в учебнике написано.

– Хм-м, хранишь его вместе с фотографией Энрике Иглесиаса?

– Удар ниже пояса! – Я принялся щекотать ее.

А она начала петь во все горло, пока я не заглушил ее страстным поцелуем.

– Ты поцелуями заберешь мою боль? – выпалила она, как только я отстранился.

Я ладонью зажал ей рот.

– Хватит. – Но она продолжала петь под моими пальцами. – Хочешь «МунПай»?

Она прекратила петь, прищурилась и показала большим пальцем вниз, когда я убрал руку.

– Молодец, жених, молодец.

Жених.

Я так широко ухмыльнулся, что наверно выглядел пугающе.

Остин забралась ко мне на колени, согнув ноги по бокам от меня.

– Ты определенно выглядишь довольным собой.

– Я доволен на восемьдесят процентов.

Она нахмурилась.

– Почему только восемьдесят?

Я погладил ее по бокам, а потом начал очень медленно стаскивать ее короткие шортики, пока пальцами не коснулся бедер. – Думаю, ты знаешь, почему.

– Не-а. Без понятия.

– Ты меня убиваешь, – я скользнул ладонями под ее футболку и застонал, когда дотронулся до груди. Идеально. Чертовски идеально.

Ее стон вторил моему, когда она опустилась на мою эрекцию.

– Ладно, ты выиграл. – Она стащила футболку через голову, а потом встала и сдернула шорты.

– Вау. – Я тоже поднялся, стаскивая с себя одежду. – Это было легко.

– Что ж, ладно, – она повела плечиком. – Я знаю, как сильно ты любишь смотреть на сиськи, помнишь? Я решила, что если ты будешь всегда видеть перед глазами мои, когда трогаешь чужие, то по ощущениям это будет словно добрая старая бабушка.

– Давай оставим разговоры о бабушке, не когда мы раздеты, ладно?

Она кивнула и погрозила мне пальчиком.

– Знаешь, я думаю, с твоим папой все будет в порядке.

– Ага, – согласился я, глядя на ее живот. – Я тоже так думаю.

Глава 43

ОСТИН

Его рот.

Зачем мне вообще работать?

Секс с Тэтчем. Это моя новая профессия.

Вероятно, он просто старался отвлечь меня от новостей, потому что фотографии отца и мамы Тэтча мелькали по всем каналам.

Каждый раз, когда я пыталась дотянуться до пульта, Тэтч шлепал меня по руке и начинал целовать.

– Думай о нас. Думай о нас, – повторял он снова и снова, покрывая меня поцелуями, сжимая в объятиях и касаясь моего живота. И я слушалась.

Но время пришло.

И мы оба понимали, что нужно смотреть проблеме в лицо, следить за новостями и быть в курсе, что произойдет дальше.

Я схватила Тэтча за руку, встала с кровати и повела его в гостиную, указав на пульт.

– Они все еще наши родители, – прошептала я.

– Ага, родители, – отозвался он и включил телевизор. Шли последние новости.

Но все было не так плохо, как я думала.

Точнее, отец не выглядел виноватым. По предположениям, отношения длились несколько лет.

Я знала правду, как и Тэтч, но мы не вправе кого-то поправлять.

Были несколько фотографий его матери и моего отца вместе.

И мне становилось дурно от одной из фото, на которой он целовал ее в губы и смеялся.

На ее месте должна быть мама.

Это нашей семье полагалось быть счастливой.

Он все испортил. И ради чего?

Я до сих пор не понимала.

– Почему?

Не думала, что произнесла это вслух, но Тэтч выключил звук и взял меня за руки.

– Иногда люди делают глупости и ошибаются из-за скуки, мести или гордости, – он пожал плечами. – Ты можешь никогда не узнать причину, я знаю, тебе больно это слышать, но когда я порвал с тобой... – Я открыла рот исправить его, но он покачал головой. – Когда я порвал с тобой, я не назвал тебе причину. Я думал, что защищал тебя, но теперь знаю правду. Ты можешь никогда не узнать правду о моей маме и своем отце, но знай – тебя больше никогда не предадут.

На глаза навернулись слезы.

– Я знаю.

– Я серьезно, Остин, – он крепко держал меня. – Я никогда не изменю тебе. Я хочу, чтобы эти отношения строились на тесной связи, хочу настоящую семью. Я хочу любви.

– Я тоже, – кивнула я. – И обещаю, что тоже никогда не предам тебя.

Он вздохнул.

– Если конечно предательством не будет считаться мой выигрыш в настольных играх, или если обгоню тебя в гонках, или смухлюю с калориями в разгрузочный день, или...

Он поцеловал меня.

Я захихикала на его широкой груди.

– Люблю тебя, – пробормотал он. – И всегда буду.

– Хорошо, ведь ты с нами застрял.

– Слава Богу, – благоговейно прошептал мужчина, прежде чем снова поцеловать меня. И потом, напомните мне снова, почему нам так хорошо вместе? Потому что наша любовь взаимна, потому что она основывалась не на одержимости или похоти, а на реальных чувствах между двумя людьми. Которые понимают, что принесут любую жертву ради любви.

Нас предали.

Но сами мы не были предателями. И мне приятно говорить об этом.

Эпилог

ОСТИН

– Ты отлично справляешься, – мой свекр подмигнул мне и обошел вокруг кровати, чтобы взять меня за руку. – Как себя чувствуешь?

– Ох, вы знаете, – я стиснула зубы. – Словно рожаю десятифунтовую гориллу, но в остальном – отлично. Эй, где мое обезболивающее?

Он улыбнулся, его выражение лица очень сильно напомнило Тэтча.

За последние месяцы отношения отца и сына так сильно изменились, что у нас даже проходили семейные ужины, и он выплатил все кредиты Тэтча, чтобы мы смогли начать все сначала. Бракоразводный процесс закончился, и первым делом его отец захотел полученные деньги отдать нам.

Тэтч отказался.

Но отец сказал, что это необходимо, что нам не придется брать деньги, он просто создаст трастовый фонд для маленького мальчика, которого мы ждали.

Поэтому Тэтч принял их, а позже ночью плакал у меня на руках. Кредит на триста пятьдесят тысяч долларов. Исчез. Забыт.

Забавно, как в ту минуту, когда он смог простить обоих родителей, его отец смог простить себя.

– А-а-а! – я вскрикнула, когда живот напрягся, и гигантские невидимые тиски сжали меня словно тюбик зубной пасты. – Это неестественно!

Тэтч был спокоен. Он должен быть спокойным.

Разве папе не полагалось падать в обморок?

– ПРЕКРАТИ ВЕСТИ СЕБЯ КАК ВРАЧ! – рявкнула я ему, когда он нырнул под простыню и принялся обсуждать о бог весть каких местах, которые никогда не должны обсуждаться или разглядываться зятьями или сексуальными мужьями!

– Лекарство прибыло! – Провозгласила Эвери.

Лукас решил подождать в приемной. Умный мужик.

Эвери протянула «МунПай».

– Ты получишь его после того, как очень хорошо потужишься.

– Я ненавижу тебя, очень сильно ненавижу.

Она помахала передо мной «МунПаем».

– Никакой еды! – старший доктор Холлоуэй погрозил мне пальцем. В ответ я показала ему средний палец.

Тэтч рассмеялся.

– Ты в порядке, малышка?

– Больше никогда ко мне не прикасайся. Я уйду в женский монастырь, как тебе такое?

– Тебе просто очень больно.

Он кивнул на вошедшего мужчину в халате и спросил:

– Кто тут хотел эпидуралку?

– Я! Да! Я хочу! – выкрикнула я, а Эвери поморщилась, увидев очередную схватку.

Я потянулась к ее руке и случайно схватила «МунПай», раздавив его и уронив на пол.

– Нет! Мой «МунПай»!

– У меня есть еще, – Эвери похлопала меня по плечу. – Ну, тебе здесь хорошо? Думаю, я тогда пойду... к мужу и... помолюсь... за тебя! Не за меня. Я в порядке.

Не в порядке. Она на двенадцатой недели беременности.

– Это твое будущее! – крикнула я ей вслед.

– Остин, – рявкнул Тэтч. – Это правда так необходимо?

– Ох, не знаю, необходимо ли ЭТО! – Я указала на живот.

Он усмехнулся.

– Люблю, когда ты злишься.

– Вытащи это! – прорычала я. – Это больно.

– Лекарство, – Тэтч поцеловал меня в лоб, моя слабость, и потом кивнул врачу,

который выглядел слишком молодо, чтобы держать такую большую иглу.

– Привет, Остин. Меня зовут Бен. Сейчас я сделаю так, что все это станет похожим на чаепитие с пончиками, хорошо?

Я фыркнула.

– Я сама, как пончик.

– Прекрасно, – он подмигнул. – А теперь повернись на бок, обхвати колени и не двигайся. Как только начнется следующая схватка, ты должна сделать несколько глубоких вдохов, а когда она пройдет, я введу анестезию. Хорошо? Ты почувствуешь легкий укол, потом небольшое давление и все. Но ты не сможешь двигаться.

Я кивнула. Я вся вспотела и сходила с ума. Я ненавидела уколы.

Тэтч немедленно оказался на другой стороне кровати:

– Просто давай пройдем через это вместе, хорошо?

Я не могла говорить, схватки становились все хуже. Я зажмурилась и принялась ждать, пока пытка закончится.

А потом услышала голос Бена.

– Какая сильная. Ладно, поехали.

Я старалась расслабиться, но иголка такая большая, она проткнула мне позвоночник, в конце концов. Одурманенная, я подождала, пока ноги онемеют, и приятно удивилась, когда боль начала рассеиваться и через пять минут совсем исчезла.

– Это чудо! – я могла говорить и функционировать как нормальный человек. – Что это за штука?

– Фентанил, – с ухмылкой ответил Тэтч. – Ни единого шанса теперь, что тебе будет больно, но если вдруг, то просто нажми на эту маленькую кнопку, но не злоупотребляй, хорошо?

Он протянул мен волшебную кнопку.

И я вдруг снова почувствовала себя сильной. Самой собой.

– Я сделаю это, – кивнула я.

Тэтч закатил глаза.

– М-да, думаю, уже можно сказать, что лекарство подействовало, учитывая, что несколько минут назад она всех посылала.

Его отец улыбнулся, и они принялись болтать о футболе, пока я гадала, почему мелкий все еще не решал появиться на свет.

Прошло полчаса. А потом и час.

Я беспокойно листала журнал, когда папа Тэтча осмотрел меня снова и улыбнулся.

– Ты готова?

Я знала, что все нервничали и хотели увидеть малыша. Моя мама была в приемной вместе со всеми, и, скорее всего, мерила шагами ковер.

– ДА! – я бросила журнал на пол и стала ждать. – Мне тужиться или...

– Терпение, – он усмехнулся. – Мы не хотим сильно беспокоить ребенка. – Он взглянул на монитор. – В разгар каждой схватки я хочу, чтобы ты хваталась под коленями и помогала себе тужиться, ясно?

Я кивнула.

И во время следующих схваток я тужилась так сильно, как могла.

Тэтч стоял справа, держал меня за руку и сжимал при каждой схватке.

– Еще пару раз и, думаю, все закончится. Ты рождена, чтобы это делать, Остин.

– Да, – ответила я, больше убеждая себя. – Да. Я справлюсь.

– Люблю тебя, – Тэтч сжал мою руку сильнее, а я снова начала тужиться.

– Вижу головку, – хрипло проговорил Доктор Холлоуэй. – Еще разок, милая.

Я снова напряглась.

А потом давление исчезло.

И мне на грудь положили теплый, крошечный сморщенный комочек. Я расплакалась.

Тэтч тут же принялся помогать медсестре обмывать мальчика, пока отец делал все необходимое.

– Сейчас будет немного больно, – он взглянул на меня. – Нужно извлечь плаценту и

удалить всю оставшуюся жидкость. Ты готова?

Я кивнула, крепче прижав ребенка, когда свекр надавил мне на живот. Я серьезно была готова потерять сознание, если он вскоре не прекратит.

Тэтч смотрел на сверток на моей груди, и из его глаз текли слезы.

– Это прекрасно, – произнес доктор Холлоуэй. – Как организм создает другого человека. – Он поднял что-то большое и синюшное, я чуть не упала в обморок.

– Спасибо, – шепнул Тэтч мне на ухо. – Ты прекрасно справилась.

– На самом деле, я тебя не ненавижу, – пробормотала я, внезапно почувствовав изнеможение.

– Знаю, малышка.

– И не хочу, чтобы ты сбросился со скалы.

– Я в курсе.

– И я действительно хочу, чтобы ты снова ко мне прикасался, – всхлипнула я. – Может, просто не сегодня.

Он усмехнулся.

– Остин?

– Да?

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. – Я поцеловала его в губы и почувствовала такую наполненность, что готова была взорваться от чувств.

Семья.

Кто бы мог подумать, что сказанное «да» сексуальному доктору в баре приведет к такому?

Точно не я.

Это был идеальный конец.