Текст книги "Раскаяние Бабника"

Автор книги: Рэйчел Ван Дайкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Рэйчел Ван Дайкен
Раскаяние Бабника

Пролог

Дождь стекал с подбородка, пока я барабанила кулаками по двери квартиры Тэтча.

Снова и снова.

Я молотила по ней как сумасшедшая. Слезы смешивались с водой и текли по щекам.

Я была из «тех девушек».

Которые в полном эмоциональном раздрае поздно ночью оказываются у квартиры парня.

– Тэтч! – я долбанула дверь третий раз, ладонь засаднило от удара. Наконец, она открылась.

Тэтч был без футболки и босиком.

Джинсы облегали его так, что подобное стоило признать вне закона. Хотя он же пластический хирург, идеал свойственен его вещам.

Меня обуял гнев, но потом... быстро сменился неуверенностью. Брук, девушка, целовавшая его, была выше и стройнее меня. Ее волосы, как у стриптизерши, буквально кричали, что они наращенные, а лицо было безупречно. Вероятно, Тэтч приложил к этому руку. А ее тело? Давайте скажем, что оно было создано для греха.

И поглядите-ка сюда.

Грешник.

За всю жизнь я еще никогда так остро не ощущала свою мокрую черную футболку или дырявые пацанские джинсы.

Я переминалась с ноги на ногу, а мои темно-синие конверсы скрипели.

– Что? – он склонил голову набок. – Уже поздно.

Я нахмурилась. Серьезно? Почему он ведет себя так, словно это я только что была застукана за изменой?

– Я... – голос хрипел от слез. – Мне жаль, что я сбежала. Просто я... Я расстроилась. – Его лицо было каменным. Ни улыбки, ни злости, лишь холодное безразличие, от которого захотелось обнять свое внезапно замерзшее тело. – Я хочу попытаться, Тэтч. Я... – мой голос был едва слышен. – Я люблю тебя.

Дыхание остановилось.

Он не ответил.

Несколько секунд просто молчал. Секунды, показавшиеся часами.

Наконец, он прижал пальцы к виску и пожал плечами.

– Все кончено, Остин.

– Но...

Дверь хлопнула у меня перед лицом, как выстрел из пистолета.

Глава 1

ОСТИН

– Огонь!

Кто-то так громко выкрикнул это слово, что я в панике проснулась. В грудной клетке колотилось сердце, я оглядела спальню в поисках огня или дыма.

Розовые стены. Я ненавидела розовый. Розовые стены олицетворяли все, что вам нужно знать обо мне. А именно, что моя жизнь мне не принадлежала. Стены были розовыми, потому что мама любила нежные цвета и хотела, чтобы моя комната выглядела женственной.

А старый постер One Direction с засранцем Зейном на фоне всего этого? Что ж, такое висит в комнатах у нормальных подростков, верно? По крайней мере, так сказал папа, а мы обязаны нравиться избирателям. И репортаж местных новостей из нашего дома имел огромный успех. Взгляните на обычную комнату американской студентки! Ура, мне. Так что стены были розовыми, а я уставилась на One Direction.

Черт бы тебя подрал, Зейн, гори в аду!

Я погрозила кулаком в воздухе. Частично потому что я все еще злилась на его уход из группы, но в основном бесилась на себя, что позволяла остальным контролировать свою жизнь.

Я поморгала, глядя на белый потолок, глаза, наконец, высохли после стольких рыданий.

Слез больше не осталось, я вздохнула.

Ни огня. Ни тепла.

Просто. Ничего.

Я снова моргнула. Может, кто-то кричал «Огонь!» в моем воображении? Неужели я настолько измучена?

– Посмотрите, кто проснулся. – Лучшая подруга Эвери проскользнула в комнату моего детства с тарелкой шоколадного печенья в одной руке и бокалом вина в другой. – Я боялась, что ты умерла.

– Что? – Я зевнула, потянув затекшие руки над головой. Разжала пальцы, и мне на лицо выпали кусочки шоколада. Да, представьте, у меня еще что-то осталось. – Почему я должна была умереть?

– Судя по запаху. – Она поморщила нос. – А еще поговаривают, что ты отказалась от душа и решила прекратить брить ноги. – Девушка подняла руку.

– Что? Что ты делаешь? – Я прищурилась и попыталась сосредоточиться. – Зачем ты подняла руку?

– Девичья сила. Дай пять. – Она сжала ладонь в кулак. – Или стукнемся кулачками?

– Почему ты здесь? В моей комнате? Разве сегодня не понедельник? Ты не должна работать?

После того, как Эвери в буквальном смысле слова соблазнила своего босса и устроила свое «жили долго и счастливо» с другом детства-заклятым врагом, ее перевели в другой отдел, требующий стольких сил и времени, что мне становилось даже жалко ее за столько потраченных часов времени. С нашими графиками мы едва виделись последнюю неделю.

– Суббота, – Эвери закатила зеленые глаза. – Сегодня суббота, Остин. Выходной. – Она подняла наполовину съеденный злаковый батончик и скорчила гримасу. – Это все, что ты сегодня ела?

Я выхватила у нее батончик и практически зарычала.

– Мое.

– Вау, полное перевоплощение. Ты превратилась в волосатого зверя с вонючей шерстью и... – Она прищурилась. – Господи боже, у тебя «Читос» в волосах.

– Серьезно? – Я оживилась.

– Нет! – Она хлопнула меня по плечу. – Видишь! Именно этого я и боялась! Вот что ты делаешь, когда расстроена. Ты снова становишься, как школьница. – Она окинула меня понимающим взглядом. Таким, который присутствовал на протяжении всех бурных школьных лет, когда мой бывший бойфренд Брэйден на выпускном буквально выбивал кусок хлеба у меня из рук, говоря, что это сделает меня толстой. От мыслей о нем я покрывалась сыпью.

Эвери вздохнула.

– Ты поглощаешь в постели нездоровую пищу? – она откинула одеяло, раскрывая мой позор. – У тебя в тумбочке «МунПайс»! – Она была слишком быстрой.

– Нет, не надо!

Поздно. Она едва приоткрыла дверцу, как на пол посыпались шоколадные «МунПайс».

– Остин, – Эвери медленно покачала головой и протянула руку. – Отдай мне «Маунтин Дью».

Брэйден ненавидел «Маунтин Дью».

Поэтому я и купила акции «Пепсико», когда мы расстались.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – фыркнула я, пытаясь запихнуть закрытую банку газировки подальше под подушку.

– Один! – Подруга подняла палец. – Два!

– Прекрати считать! Не надо мне угрожать в моей собственной комнате! – Комнате, в которой я продолжала жить, пока заканчивала аспирантуру.

Комнате, которая напоминала обо всем, что заставляло желать в первую очередь учиться в аспирантуре.

– Три! – Эвери перегнулась через меня, царапая ногтями руку и ныряя под подушку, чтобы сбросить банку на пол. – Ох, Остин, они добавляют в эту дрянь формальдегид!

Я зажмурилась.

– Просто уйди.

– Нет. Я не уйду. И не только потому, что ты пытаешься нашпиговать свой организм этим... Слушай, уже месяц прошел, – она ткнула пальцем в мою банку газировки. – Тебе нужно покончить с ним.

С ним.

Потому что я отказывалась произносить его имя.

Поскольку звуку его имени сопутствовали чувства, ощущения шершавых рук на всем теле, того, как он целовал меня словно сокровище, или того, как перед уходом всегда сжимал руку и целовал в губы так нежно, словно говоря: «Эй, я просто хочу касаться тебя».

Сны были и так достаточно плохими. Воспоминания?

Еще хуже.

Я отказывалась думать о нем в течение дня, потому что это придавало ему еще больше сил, но по ночам у моего тела были другие планы, когда темнота накрывала меня в тихом одиночестве, грозя задушить до смерти.

Все было идеально. А потом просто. Перестало. К черту все.

Снова появились слезы. Ну, естественно.

Грудь болела. Как идиотка я хваталась за нее, но душевную боль ничего не может изгнать. Добавьте стресс на учебе, и вот уже я превратилась в измученное создание, едва способное к существованию без промокания глаз и поглощения кофе в больших количествах, чтобы окончательно не провалить жизнь... или учебу.

Я знаю, что могла справиться с нервами по учебе. Как и всегда. Нервы из-за семьи – они присутствовали постоянно.

Изнеможение? Что ж, для студентов это обычное состояние.

Но вся эта ситуация с Тэтчем? Вот что доводило меня до ручки. Что не давало спать по ночам. И что привело к тому, что когда я сдавала последний проект, профессор дал мне номер горячей линии университета.

Тэтч.

Почему? Почему мне так не везет с парнями?

Он предполагался для одной крайне горячей ночи. У нас было соглашение, но потом все изменилось. Нужно быть больной на голову, чтобы не захотеть этого мужчину больше, чем на одну ночь. И когда одна ночь перешла к другой, а потом к третьей, и с моей стороны все стало серьезно, когда я призналась в своих истинных чувствах, он должен был сбежать! Именно так поступали гребаные бабники! Они произносили слабые извинения, типа как все было «мило», а потом бежали в другую сторону со своим отростком между ног. А что сделал он вместо этого? Сказал: «Давай попробуем».

Давай. Попробуем.

То есть будем больше, чем просто партнеры в постели по субботам, когда я не утопала по уши в исследованиях, а он не копался с чьими-то отстойными сиськами на хирургическом столе.

Попробуем.

Этим мы и занимались. И все получалось.

Все шло замечательно. Пока не закончилось.

Пока леопард внимательно не посмотрел в зеркало и не подумал про себя: «Эй, слушай, а я реально скучаю по этим пятнам! Черт побери! Меня нельзя приручить». Вставьте здесь песню Майли Сайрус.

Конец истории.

Счастливой развязки не будет.

Потому что леопард позволил девушке, не мне, чуть ли не облизывать себя у меня на глазах, хотя несколько часов ранее признался, что испытывает опасения по поводу нашего соглашения.

Что? Как будто мы подписали контракт или нечто подобное? Это должно было стать первым тревожным звоночком.

Но я его проигнорировала, и в итоге наткнулась на Тэтча, целующего сестру моей лучшей подруги.

А потом, после всех рыданий, я пришла на следующий день к его квартире и сказала, что хочу попробовать все исправить.

Он ответил «нет». И порвал со мной. Со мной.

Словно это я что-то сделала неправильно! Когда я была готова простить и забыть, готова двигаться дальше, черт возьми! Потому что он мне нравился. Назойливый голос в грудной клетке, – другими словами, мое сердце, – говорил о других чувствах, гораздо более сильных, которые напоминали мне, каким нежным он был, каким любящим и заботливым. И как он злился, когда я рассказала ему об отсутствии родительской ласки, как понимающе отнесся к признанию, что учеба сильно раздражает меня.

Ладно. Я любила его.

Любила.

В прошлом.

Я до сих пор не могу даже взглянуть на свои темно-синие кеды и любимые джинсы, не расплакавшись. Я была в них в ту ночь, когда он порвал со мной и молча захлопнул дверь перед носом.

Звук захлопнувшейся двери был похож на выстрел из ружья. Боль, вероятно, была такой же.

Я стучала. Снова и снова.

В итоге кто-то из соседей пригрозил вызвать полицию. Я даже не осознавала, что ревела, пока не села в машину и не посмотрела в зеркало.

Он меня бросил.

И даже не выглядел виноватым.

Громко вздохнув, Эвери отбросила обертки от «Сникерс» и села на кровать, кладя руки мне на колени.

– Тебе станет лучше, я обещаю.

– Нет, – всхлипнула я.

– Тебе станет лучше, если я скажу, что взяла баллончик с краской и на нескольких его плакатах в центре города пририсовала сиськи?

Я начала смеяться.

– Да.

– Не могу этого сделать. Более чем уверена, что они отправят тебя в тюрьму за подобное дерьмо, но я сделала кое-что получше.

Я оживилась.

– О, вижу огонек мести в твоих глазах, и мне это нравится. Я могу совладать с местью. С кем я не могу справиться, так это с Грустной Остин. Ненавижу Грустную Остин, она не интересная, и – я говорю это, потому что люблю тебя – Грустная Остин когда-нибудь доведет Прекрасную Остин до диабета. – Эвери вытащила пакетик «Скитлс» из кровати и бросила его на пол.

– Это не мое, – защищаясь, произнесла я, пока рот истекал слюной от жажды сладких липких конфет.

– Забыла, что у тебя до сих пор есть воображаемый друг, который пробирается к тебе в комнату и подбрасывает нездоровую пищу.

– Эй, эта отмазка работала, когда мне было восемь! Мои родители безоговорочно мне верили.

Вероятно, потому что, по большей части, игнорировали меня. Меня видели, но не слышали, а когда приходило время исполнять роль для моего отца и его избирательных кампаний, я учила маленькие милые речи и обязательно носила платья лишь на дюйм выше колена. Родители любили меня, просто у них был странный способ показывать это.

– Это называется «позволяли», дорогуша, – Эвери похлопала меня по руке и поднялась. – А я отказываюсь это делать. Так что Грустной Остин пора идти. Первый шаг – это признать, что у тебя есть проблема, а у тебя, – она указала в сторону смежной ванной, – есть проблема. От тебя пахнет сыром.

– Но я люблю сыр, – протянула я шепотом. – Могу прямо сейчас сходить за сыром. Где, черт побери, мой гауда, когда он мне так нужен!

– Не в хорошем смысле, Остин. – Эвери наморщила нос. У меня опустились плечи.

– Остин, – начала Эвери, используя серьезный тон, который говорил, что с сюсюканьем покончено, и она готова применить тяжелую артиллерию. – Ты умная, целеустремленная, классная подруга, и ты всего в нескольких месяцах от защиты диплома! – Я кивнула. Она права. Она знала мои слабые точки. Именно ради этого я старалась изо всех сил и надрывала задницу. – И потом, ты, правда, хочешь быть похожей на свою мать?

Ну вот. Нож повернулся. Я отшатнулась.

С губ сорвался громкий вздох. Эвери совершенно не восприняла это как знак заткнуться, пока я не разревелась или не двинула ее подушкой.

– Она все бросила ради твоего отца. Свое образование. Интересы. Посмотри теперь на нее.

Да, моя мать была первоклассной Степфордской женой с натянутой улыбкой. Идеальной женой, поддерживающей статус мужа. Идеальная во всем.

Все в согласии с представлением отца об идеале. Я вздрогнула.

Это не может стать моим будущим.

– Ты этого не хочешь, правда?

– С Тэтчем подобного не случилось бы, – защищаясь, ответила я. Хотя малая часть меня знала, что если я была готова закрыть глаза на его измену в самом начале отношений, то значит, я уже потеряла частицу себя, очень важную часть. Я нахмурилась. – Какого черта!

Эвери отскочила.

Я сжала кулаки.

– Я собиралась вернуть его!

Ее глаза округлились.

Я потрясла головой, очищая мысли. Этого ублюдка! Я переступила через гордость ради него! А он хлопнул дверью перед моим лицом!

Перед. Моим. Лицом.

– О какой мести ты говорила? – спросила я, чувствуя себя лучше, чем за все эти недели.

Вероятно, потому, что мне хотелось злиться на него, а не грустить. Мне хотелось отрезать ему яйца и скормить их пираньям у него на глазах.

– Первое, – Эвери отвела мою руку. Похоже, я стиснула пальцами ей кожу. – Моя рука – не его лицо. Второе, – она улыбнулась. – Я напоила Лукаса и достала компромат на Тэтча, так много грязи, что превратилась в маленькую грязную девчонку...

Я закрыла уши.

– Уверена, что ты слушаешь, – девушка подмигнула. – Дай объяснить. Когда парни бросают тебя, изменяют, а ты в постели в одиночестве поглощаешь калории и ненавидишь жизнь? Так вот, мы не должны грустить, мы должны сильно рассердиться.

– Бешенство – это безумие. Это – не настоящая злость, Эвери.

– Злость не рифмуется с печалью, поработаем над этим вместе. – Она хлопнула в ладоши перед моим лицом. – Ладно, мне надоело дышать через рот. Иди, вымойся, пока они не вызвали бригаду по дезинфекции.

Я закатила глаза.

– Прекрати драматизировать.

– Твоя мать вчера обнаружила мышь.

Я фыркнула. Мама заходила ко мне в комнату только, чтобы украсть мою одежду, в которую изо всех сил старалась влезть. Велотренажеры были ее зависимостью, учитывая, что она тоже была сладкоежкой, у нее не оставалось выбора, кроме как ежедневно заниматься, чтобы оставаться безупречной.

Ради моего идеального отца. Ради нашей идеальной семьи. Я прикусила язык.

– И что?

– В твоей комнате. Уверена, она сдохла, переев «Читос».

– Ты врешь.

– У нее был надутый живот. Мы устроили похороны и все такое.

Я закатила глаза в ответ на ее явное преувеличение и медленно поплелась в ванную, повернувшись в дверях и прошептав:

– Спасибо, Эвери.

– За что?

– За то, что даешь мне под зад.

– О, эта часть еще впереди. – Она подмигнула. – Просто помни... месть может быть слаще чем, – почесав лицо, она обвела рукой комнату, – чем та хрень, которой ты занимаешься здесь.

Я кивнула и закрыла дверь. Она права.

Я собираюсь разрушить его. А когда закончу?

Его сердце будет разбито на осколки, как и мое. Каким оно оставалось до сих пор.

Глава 2

ТЭТЧ

– Прости, что, черт побери, ты только что сказал? Ты бормотал под нос.

Лукас, прикрыв рот ладонью, прошептал что-то о пьянстве и индейке.

– Что ты сделал с индейкой? – Я потряс головой. – Потому что тебе не стоит знать, о чем я только что подумал.

Со вздохом Лукас опустил руку и сделал длинный глоток кофе. Мы сидели в «Старбакс», и на протяжении последних пяти минут он бормотал о том, что ему нужно рассказать мне что-то важное.

Я посмотрел на часы.

– Слушай, у меня через час операция, поэтому если можешь, – я поднял ладони в воздух, – быть нормальным хотя бы секунду, было бы здорово.

Он был моим лучшим другом на протяжении четырех лет, и лучшим напарником на двойных свиданиях. Пока не надел на свой член ошейник и не отдал поводок своей подружке Эвери.

Грудь пронзила боль. Я проигнорировал ее.

Изжога. Сожаление.

На самом деле это одно и то же.

– Я, должно быть, напился, – наконец, произнес Лукас. Его темные глаза метались между мной и чашкой кофе. – И... наболтал ерунды.

– Лукас Торн. – К нам подошла женщина, вероятно, одна из его многочисленных бывших.

– Не сейчас, – скучающим тоном ответил он. – У меня больше нет списка, – мужчина имел в виду список женщин, которых он использовал и которым изменял, говоря при этом, что если они в курсе происходящего, то изменой это не считается.

Таким образом, по шкале от одного до десяти у Сатаны будет десять, а у Лукаса – девять с половиной, спросите любую брошенную им женщину.

Одна из них зашипела на нас, и я ждал, что она сейчас плеснет ему в лицо святой воды и отправит гореть в ад.

Женщина посмотрела на нас, пробормотала: «Все такой же придурок» – и затопала прочь.

– Ты напился, – совершенно невозмутимо повторил я, потому что перед этим мужчиной всегда стелились красотки. Это его фишка. Так всегда было. – И наговорил ерунды.

– Важной ерунды, – Лукас поморщился. – Дерьмо, мне просто нужно собраться и сказать это.

– Хвала Господу.

– Я рассказал Эвери о тебе.

Я замер, открыл рот и снова застыл.

– Когда ты говоришь, что рассказал ей обо мне, предполагаю, не имеешь в виду, что сказал ей про моих пони и рыбку Спайка?

– Спайк – это твоя собака?

– Спайк умер. Ты имел в виду Маглса.

– А-а! – Лукас щелкнул пальцами. – И, да, вот это признание, она все знает. – Его нервное выражение говорило до чертиков многое, но у меня не было времени спрашивать о том, что за наркотик он принял, чтобы признаться о рассказе Эвери про моих домашних животных в детстве.

Во всяком случае, если мое прошлое раскрыто, значит, любому станет понятно, что я не полный осел. Раз я умел ухаживать за животными, будучи ребенком, значит, я был способен позаботиться о людях.

Но не значит, что хотел.

– Мне не очень нравится, когда ты так понижаешь голос и тычешь в меня пальцем, словно Гарри Поттер, накладывающий непростительное заклятье, – пробормотал я своему смущенному другу.

– Я никогда не буду Гарри Поттером, – тихо ответил тот. Мы оба крайне серьезно воспринимали Гарри Поттера.

– Спасибо, мужик. Хорошо пообщались. – Я встал и зевнул. Я бы все сделал, даже незаконное, чтобы больше спать, но последнее время одна девушка преследовала мои сны, и работа мне нравилась. Не то чтобы я жаловался, но это выматывало меня. – Боже, почему каждая женщина хочет имплантаты, которые могут вызвать проблемы со спиной?

– Ты серьезно жалуешься на то, что весь день трогаешь грудь? – Лукас одарил меня совершенно шокированным взглядом, который заставлял сомневаться в собственном здравомыслии.

– Ага. – Я шлепнул свободной ладонью себя по лицу, приказывая проснуться. – Это ужасно скучно, я бы лучше занимался ринопластикой.

– Нос, – Лукас закатил глаза. – Ты бы лучше делал носы, а не сиськи. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо, – рявкнул я. Я редко срывался. – Это все? Тебе было плохо от того, что ты про меня рассказал Эвери?

– Ага. Это все, – Он качнулся на каблуках. Его бегающие глаза оставляли нехорошее ощущение от нашего разговора, но у меня не было другого выбора, кроме как игнорировать скребущее чувство в душе, предупреждавшее, что вселенная каким-то образом сдвинулась.

Тревожные звоночки не утихали всю дорогу до работы.

И зазвучали снова, когда я нажал кнопку третьего этажа в лифте и стал ждать подъема.

Когда индикатор надо мной сообщил, что мы на месте, я пробормотал:

– Дерьмо все это.

Я отказывался быть суеверным только потому, что у моего лучшего друга случился плохой день, и он решил со мной поделиться. Я переступил через трещину на каменном полу и направился через кабинет в операционную. Прежде чем вымыть руки, я поцеловал амулет в виде молотка, висящий на шее, и спрятал его под халат.

Все нормально.

Все будет совершенно и полностью нормально.

Святое дерьмо.

Ничего хорошего.

Все далеко от хорошего.

Нет, пациент не умер, хвала Богу. Но процедура, которая должна занимать девяносто минут, заняла три часа. Было бы лучше, если бы пациентка сообщила, что принимает антикоагулянты.

Она могла истечь кровью. Ради груди.

Обычно мы никогда не рисковали осуществлять хирургическое вмешательство, если в истории присутствовали тромбы или антикоагулянты, но, по-видимому, она хотела рискнуть жизнью просто ради того, чтобы лучше выглядеть. Я суров. Но, не сообщив мне свою медицинскую историю, пациент поставил под угрозу собственную жизнь.

Я стянул халат, открыл дверь, бросил его в корзину для стирки рядом с кабинетом и снова закрыл дверь.

Что-то было не так, странно. Я до сих пор не отошел от разговора с Лукасом, не знаю почему, хотя и подозревал вероятную причину.

Жалость к себе. Я был несчастлив. И знал, что сам во всем виноват.

От этого менее больно не становилось.

Я выругался и слепо потянулся в шкаф за одеждой, пошарив там рукой.

Потом еще раз, потому что последние два года после переезда моя одежда всегда была в одном месте.

Всегда.

Я повернулся и заглянул в шкаф. Деревянная вешалка пуста. Совершенно.

– Вашу ж мать! – вскричал я. Где моя одежда? Перед операцией я, как обычно, переоделся в кабинете и повесил ее сюда. Оглянулся в поисках, что бы на себя накинуть.

И ничего не обнаружил.

Ладно. Просто снова надену халат.

Но когда открыл дверь и высунул голову в коридор, корзина исчезла. Они никогда не забирали ее до конца рабочего дня.

Дерьмо, я сходил с ума.

Ладно, Тэтч, думай.

Измученно проведя ладонями по лицу, я пытался придумать план, в котором мне бы не пришлось идти по коридору совершенно голым.

Потому что я был. Голым.

Я отказывался надевать нижнее белье во время операций. Это был один из моих ритуалов.

Мне нравилось чувствовать себя максимально комфортно. Я слушал рэп и был без нижнего белья, пока делал людям носы и грудь.

– Дерьмо.

Я позвонил администратору. Кто-то мог бы, по крайней мере, принести мне новый комплект халатов.

Звонок переключился на автоответчик.

Когда я снова выглянул в коридор, он был пуст. Словно вся организация вступила в секту и внезапно улетела на другую планету.

Я тихо прикрыл дверь и начал молиться, что оставил в туалете свою спортивную сумку. Открыл дверь и обнаружил, что сумки там не было. Но на полу лежали аккуратно сложенные велосипедные шорты из спандекса и желтая майка велосипедиста.

Они определенно не были моими, но какой еще выбор у меня оставался?

Чертыхнувшись, я натянул шорты и поморщился, – они так сильно обтягивали бедра, что не удивлюсь, если мой член падет жертвой от потери крови. Ха, Остин бы это понравилось! Бабник, – ее слова, не мои, – больше не сможет им пользоваться, потому что надел велосипедные шорты неподходящего размера. Потому что кто-то украл его чертову одежду!

Может, одежда исчезла, потому что я был новеньким в клинике. До сих пор, в отличие от другого нового хирурга, начавшего работать одновременно со мной, я не подвергался ритуалу дедовщины. Моя репутация – лучше всех в городе проводить увеличение груди – делала меня крайне востребованным. Я перебрал множество предложений, прежде чем выбрать эту клинику, предлагавшую хорошее продвижение. К тому же я был молод, и потому, по словам других сотрудников, мое лицо красовалось на всех скамейках и автобусах Большого Сиэтла с лозунгом нашей компании «Легко продаваться».

К черту все! Я еле влез в шорты, спандекс облегал член, как вторая кожа – выглядело это ужасно.

Затем я через голову натянул футболку и скривился, глядя в зеркало. Что ж, по крайней мере, я больше не голый. Хотя, если подумать, нагишом, возможно, было бы лучше, чем в обтягивающем спортивном наряде. Мне понадобится хренова туча времени, чтобы стянуть это дерьмо.

Я раздраженно дернул себя за длинные светлые волосы. Мне определенно нужно подстричься, особенно теперь, когда Остин исчезла с горизонта. Она была без ума от моих волос. Просто еще одно напоминание о том, что я потерял. Хотя, можно ли действительно говорить, что ты что-то потерял, когда сам отказался это найти? Пригладив волосы, я открыл дверь и высунул голову, чтобы убедиться, что никто не будет свидетелем моего позора.

Я быстро вышел из кабинета, молясь, чтобы шкафчик в раздевалке оказался открытым.

Заперто.

Другой напротив тоже. Прошло десять минут.

И я перепробовал все чертовы шкафы.

И все еще был одет как гребаный Лэнс Армстронг. Отдельные мои части явно пытались освободиться.

В подтверждение пенис болезненно сжался.

Люди носят это дерьмо? Серьезно? И потом делают детей?

Я со злостью впечатал кулак в стену. Изможденный после операции, все еще переживавший, что что-то могло пойти не так, мне всего лишь хотелось поскорее закончить рабочий день и уйти. Я быстро схватил ближайший планшет, чтобы прикрыть промежность и продолжил проверять двери в коридоре. Где все, черт побери?

Наконец, дверь конференц-зала оказалась открытой. Я знал, там должен быть кто-то, кто сможет намекнуть, где один из сотрудников спрятал мою одежду. Ублюдок.

– СЮРПРИЗ! – Комната наполнилась смехом и улыбками, пугавшими меня до чертиков и заставлявшими зайти внутрь в моем обтягивающем костюме Лэнса Армстронга. Только я был в пару раз больше этого парня, а потому больше походил на сосиску, засунутую в маленькие булочки для хот-дога.

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не выругаться. Дело усугубляли взгляды, направленные мне между ног, которые я поймал от двух медсестер – обе не раз уже давали понять, что не против переспать.

– Ну, похоже, кое-кто не нуждается в увеличении пениса, – со смехом раздался знакомый голос.

И тогда толпа расступилась.

– Остин, – Я произнес ее имя ядовито, без капли желания. Отказывался показывать слабость, когда дело касалось девушки с бледной кожей и темно-каштановыми волосами с золотистым отливом.

Девушки, которой разбил сердце. Девушки, которую до сих пор хотел.

Которая обладала стальными яйцами, чтобы попытаться превратить меня в того человека, которым я никогда не смогу быть.

Девушка, которая ушла.

Она была пугающе прекрасной в дорогой одежде и выглядела невинной, хотя таковой не являлась.

Но и я тоже таким не был.

Остин стояла с тортом в руках.

– Мы подумали, что было бы забавно устроить тебе сюрприз в такой особенный день.

Какого черта?

– Мой особенный день, – повторил я растерянно. Почему она в моем офисном здании?

– Город Сиэтл выражает тебе благодарность за исключительный вклад в пластическую хирургию. – Она улыбнулась, размахивая перед моим носом почетной грамотой. – Я приехала собственноручно доставить это. – Она подмигнула. – Папа тоже хотел, но, ты же знаешь, он очень занят.

Хотя девушка улыбалась, ее глаза были пустыми. Я знал эту улыбку. Но никогда не предполагал, что она будет адресована мне. Но я ли стал причиной? Или это отсвет грусти, что отец снова слишком занят для нее, но никогда для общественности? Подождите. Это не имеет значения. Какого черта не он вручил мне награду, а его дочь, девушка, о которой я не мог перестать думать?

– Итак, от лица главы Сиэтла, вручаю тебе... – Черт, повключались телефоны, фотографируя меня с грамотой. В спандексе. – Награду «Лучшего врача 2016 года». Поздравляю тебя и твоих сотрудников! И как круто, что в газету попадет фото, на котором ты в костюме для больших гонок! – громко произнесла она под вспышками камер.

Я отошел от нее, пока сотрудники начали обсуждать награду и как круто получить ее в таком молодом возрасте, только закончив ординатуру. Как бы сильно я ни был возбужден награждением, я знал, что это так же поставит меня под прицел.

Что означало больше стресса.

– Больших гонок? – Очевидно, все, на что я был способен, это повторить ее слова. – Каких больших гонок?

Остин указала на мою футболку.

– Классические гонки от Сиэтла до Портленда, разумеется. По крайней мере, именно это написано на твоем рукаве вот тут. – Ее пальчик скользнул по футболке и коснулся кожи, прежде чем исчезнуть. Девушка улыбнулась. – Уверена, тебе не терпится забраться на велосипед. – Она растянула слово «велосипед», тогда как у меня начал стекать холодный пот по шее и дальше, под синтетические шорты, что означало в скорости мою смерть в этом же одеянии, ибо от влаги они стали еще более обтягивающими, и чтобы их снять мне, вероятно, придется отрубить ноги.

Я посмотрел на девушку, надеясь, что мой взгляд заставит ее заткнуться по поводу моей одежды или комментариев о «велосипеде».

– Классику ты тоже делаешь? – Трой, один из врачей, с которыми я работаю, вошел в зал и усмехнулся. – Эй, мы можем вместе тренироваться!

Дерьмо.

– Я, ох... – Тут, и правда, жарко?

Пытаясь придумать оправдание, я одернул тугую футболку, издавшую раздражающий звук, и снова скользнула вверх по груди.

– О, какая прекрасная идея! Мой папа тоже собирался покататься.

– Быть может, вы, ребята, могли бы провести пару тренировок вместе, – Остин мне подмигнула. – Иногда эти гонки могут быть опасными. Я даже слышала, как велосипедистов сбивали машины.

Трой расхохотался.

Я почувствовал, как бледнею, когда от картинки расчлененки страх сковал своими удушающими щупальцами горло.

– Это редко случается. – Произнес он, успокаивающе похлопав по спине. – Если бы я знал, что ты катаешься на велосипеде, мы бы могли вместе ездить на этой неделе. Эх, в следующий раз, хорошо?

– Ага, – прохрипел я, посылая ему фальшивую улыбку. – Звучит заманчиво.

Смерть? Быть сбитым машиной? Запишите меня.

Он оставил нас с Остин.

Ее брови изогнулись, губ коснулась насмешливая улыбка.

– Эй, Тэтч, думаешь, они позволят тебе забыть про тренировки?

Она продолжала смотреть и улыбаться. А потом меня осенило. То странное чувство.

Признание Лукаса. Твою ж мать!

Лукас ей рассказал!

Она издала смешок.

– Не переживай, Тэтч, просто надень шлем!

– Знаешь, что? – я схватил ее за локоть и утащил с праздника.