Текст книги "Искусство бегать на каблуках (ЛП)"
Автор книги: Рейчел Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Шон взял салфетку со скамьи и вытер рот.
– Почему?
– Хоккейные команды часто в разъездах. – Не было ли и тут чего-то от дьявольской тренировки.
– Да?
– Да. – Лекси залезла в карман рубашки и вытащила гигиеническую помаду, чтобы увлажнить внезапно пересохшие губы. Она уже долгое время не являлась прихожанкой баптистской церкви, но была совершенно уверена, что ее предупреждали держаться подальше и от того и от другого. – Он становится ворчливым и устает от смены часовых поясов, и мама думает, что он слишком стар, чтобы жить в таком ритме. Она хочет, чтобы он оставался дома и помогал клеить обои, но я сомневаюсь, что такое когда-нибудь случится.
Уголок рта Шона приподнялся в уже знакомой кривой улыбке, за которой последовал неожиданный смешок.
– Каждый раз, когда отец возвращается домой из поездки, он все сильнее и сильнее жалуется на старые травмы. – Лекси понравился его смех. Он был глубоким и честным, и приятно скользил вниз по ее позвоночнику. – Но я лучше буду слушать его жалобы на старые травмы, чем ворчание по поводу некоторых игроков. – Она сняла колпачок с помады и мазнула ей по губам. Не было ли там чего-нибудь о дьявольских инструментах? – Эти монологи могут длиться очень долго.
– Из-за чего же он ворчит? – Шон встал и направился к Лекси.
– Из-за всего.
Он обхватил рукой тренажер и посмотрел ей в глаза. Он стоял так близко и был полуобнажен, и против своей воли Лекси откликнулась на феромоны, атакующие ее чувства. Она должна двигаться. Бежать прочь. – Если он считает, что парень намеренно поддается.
Змеиный язык прошептал: «Может, позже».
Шон поднял руку с тренажера и убрал прядь волос с виска Лекси.
– Что еще?
От легкого прикосновения толпа мурашек пробежала по ее шее и груди. Раньше он заставлял ее чувствовать себя в безопасности, а теперь заставлял ее трепетать. Может, все дело в стрессе. Вот только она чувствовала себя расслабленной. Может быть, у нее в голове поселился дьявол? Вот только этот голос был очень похож на ее собственный.
– Что еще? – Палец Шоне скользнул по ее щеке и подбородку.
Может быть, это стокгольмский синдром? Вот только ее никто не похищал.
– Что?
– Из-за чего еще ворчит твой отец?
– О. – Лекси глубоко вдохнула, выдохнула, надеясь прочистить голову, но это не сильно помогало, пока рука Шона касалась ее щеки. – Он очень сильно ворчит, если думает, что некоторые парни больше заботятся о своей прическе, чем о забивании голов.
Шон убрал руку.
– Отец думает, что их волосы не должны торчать из-под шлема, – объяснила Лекси, делая шаг назад. – Когда я разговаривала с ним вчера, он был не очень-то доволен новым снайпером команды. Полагаю, этому парню требуется много времени, чтобы привести в порядок свою шевелюру. – Легкий трепет начал утихать, и Лекси сказала со вздохом облегчения: – Папа говорит, он хлюпик.
– Кто? – Темная бровь приподнялась. – Это что еще такое?
– Хлюпик – это… это… – Лекси попыталась придумать слово, непохожее на то, что использовал один парень из команды.
– Слабак?
Да, вот оно.
– Твой отец считает этого парня слабаком?
Возможно, Лекси не стоило заходить так далеко.
На лбу Шона появилась глубокая морщина, и он прошел через комнату к вешалке, на которой висела его белая футболка.
– Из-за его волос?
– Может, есть и другие причины. – Лекси почувствовала легкое облегчение, когда он натянул футболку через голову. – Может, парень не стоит своей большой зарплаты? Или не командный игрок и неуважительно ведет себя с ветеранами. Отец говорит, что он выпендрежник и ездит по льду на своей клюшке.
– Может, твой отец не знает, о чем говорит.
Это прозвучало странно враждебно.
– Ты фанат «Чинуков»? – Но в этом не было ничего, с чем она не сталкивалась раньше. Хоккейные фанаты могли быть яростно лояльны к своим любимым игрокам.
– Присяжные все еще не вынесли решения на этот счет. – Нахмурившись, Шон подошел к скамейке и взял свой спортивный напиток.
– Ты злишься на меня?
– На тебя? – Он покачал головой и бросил ей бутылку. – Хотя твой отец не прав.
Лекси поймала бутылку одной рукой и направилась к Шону.
– Мой отец хорошо умеет судить о характере людей. У этого парня, вероятно, есть и другие проблемы.
– Вероятно. – Шон скользнул взглядом по ее лицу и приподнял уголки рта в легкой улыбке. – Вероятно, у него есть проблемы, а один из этих снежных комов, о которых ты говорила, создает ему еще большую проблему.
– Какую?
Он коснулся пальцами ее лица, и Лекси пришлось бороться с желанием вжаться щекой в его ладонь.
– Вот эту. – Шон наклонился и сказал ей прямо в губы: – Тебя.
У Лекси возникло подозрение, что они говорили уже не о хоккеисте. Она скользнула руками вверх по футболке Шона и поднялась на носочки. Под ее ладонями даже сквозь ткань кожа Шона казалась горячей, а сердце глухо стучало в груди.
– Я не твоя проблема. – Лекси коснулась кончиком языка его верхней губы, и Шон со свистом выдохнул.
Засмеялся и скользнул рукой к затылку Лекси, запутываясь пальцами в ее волосах, прежде чем сказать:
– Ты – хаос.
Он заставил Лекси откинуть голову и легко втянул ее верхнюю губу в рот. И Лекси это почувствовала. Поцелуй был полной противоположностью горячему потоку, струившемуся у нее в груди, который распространял по всему телу огонь и приносил хаос. Лекси сделала шаг назад, прежде чем поддалась ему. Еще немного беспорядка в жизни – последнее, что ей было нужно. Даже если этот беспорядок был украшен твердыми мышцами и сексуальными зелеными глазами.
***
Шон остановил «субару» около «Харбор Инн» и проводил Лекси в ее номер. Они шли через островки света, пока холодный океанский бриз шевелил волосы Лекси и бросал их ей в лицо.
– Полагаю, увидимся завтра утром, – сказала Лекси, по какой-то причине чувствуя небольшую панику. Что, конечно же, было глупо. Она знала Шона только два дня. – Ясным и ранним. – Остановилась перед номером семь и посмотрела Шону в лицо. Она его не знала. И после завтрашнего дня, вероятно, никогда больше не увидит. – Очень хочу вернуться домой, но не во все это сумасшествие с «Давай поженимся!».
Их освещал свет от лампочки над дверью. Ресницы Шона отбрасывали легкую тень на его лицо, когда он смотрел на Лекси.
– Ты крепкая. Пережила встречу с моей матерью. – Он коснулся кончиками пальцев ее шеи, потянув за концы воротника куртки Джимми. – Я думаю, ты, возможно, даже понравилась ей.
– А что насчет тебя?
– Нравишься ли ты мне?
Уголок его рта приподнялся, и тот же ветер, который растрепал волосы Лекси, принес запах Шона. Она вдохнула его. Смешно: Лекси знала Шона так недолго, но уже узнавала запах его кожи. И еще смешнее, что этот запах ее успокаивал, когда она даже не понимала, что нервничает.
– Ты заноза в заднице. – От уголков его зеленых глаз разбежались морщинки, демонстрирующие беззвучный смех и очевидное веселье.
Шон облокотился спиной на дверь. Он успокаивал Лекси. Все в нем внушало безопасность, приносило стабильность в мир, который стал таким нестабильным.
– Что ж, ты больше не увидишь меня после завтрашнего дня. – Шон не поправил Лекси, и она отвела взгляд, глядя в темноту парковки: – И я больше не буду большой занозой в твоей заднице.
Он коснулся пальцами ее щеки, заставляя посмотреть на себя.
– Я не говорил, что ты большая заноза в заднице. – Он скользнул пальцами к ее подбородку, приподняв лицо. – Полагаю, ты нормальная.
– Рада, что ты считаешь меня нормальной. – Лекси хотела, чтобы это вышло немного саркастично, но вместо этого получилось немного с придыханием.
– Для сбежавшей невесты.
– А я думаю, ты нормальный для парня, который два дня нянчится со своей матерью.
Он провел большим пальцем по ее нижней губе и улыбнулся.
– Тебе нужно быть где-то в другом месте?
Она поцеловала подушечку его пальца и положила ладони на его большие руки.
– В Акапулько. – Лекси качнулась к Шону, и ее грудь прижалась к его. Она положила ладони ему на плечи и приподнялась на носочки. – У меня должен быть медовый месяц в Акапулько.
Шон поцеловал ее в губы так же нежно, как и вчера.
– С парнем, которого ты не знаешь.
Лекси не знала и Шона. Только два коротких дня, но после того, как его губы подарили ей третий поцелуй, Лекси перестала считать.
Шон коснулся языком ее языка и скользнул в ее рот, жаркий и настойчивый. Такой, что Лекси от удовольствия поджала пальцы на ногах. Глубокое удовлетворенное «а-а-ах» вырвалось у него из груди, и она запустила пальцы ему в волосы. Шону это понравилось, и «а-а-ах» превратилось в низкий стон. Поцелуй разжигал пожар. Лекси ухватилась за Шона – единственную опору в этом вышедшем из-под контроля мире. Она скользила руками вниз по его бокам и спине, пока он не схватил ее за запястья. Не прерывая поцелуя, Шон прижал ей руки к двери над ее головой, и что-то глубокое и первобытное внутри Лекси откликнулось на силу его хватки. Она низко застонала, когда желание скрутило узлом ее живот.
– Теперь самое время сказать, чтобы я ушел.
– А ты хочешь уйти? – Лекси облизала губы.
– Нет.
Она тоже этого не хотела.
1. Она не хотела оставаться наедине со своими мыслями.
2. С ним она чувствовала себя в безопасности.
3. Ей нравилось, как он ее целовал.
– Хочешь зайти и выпить? – спросила она.
– А что у тебя есть?
– Имбирный эль.
Повисла пауза, и Лекси подумал, что он может отказаться от соблазна попробовать имбирный эль и ее. Они оба знали, что если Шон зайдет в комнату, они в итоге окажутся обнаженными. И это было плохой идеей.
1. Лекси не знала его.
1. а. Он мог оказаться наемным убийцей.
2. Это было импульсивно, а следовать минутным желаниям – плохо.
2. а. Стоять в Сэндспите с мужчиной, которого она не знала.
3. В некотором роде это было распутством.
3. а. Лекси нравилось сначала ощутить к мужчине какие-то чувства.
– Где карта-ключ? – спросил Шон.
– Рядом с моим телефоном.
Хотя оказаться обнаженными могло бы быть неплохим вариантом.
1. Она не знала его.
1. а. И никогда больше его не увидит.
2. Импульсивно.
2. а. И никогда больше его не увидит.
3. Распутно.
3. а. Да кому какое дело!
– Сейчас я ее тебе достану. – Желание в глазах Шона стало еще жарче. Он хотел быть с ней так же сильно, как Лекси хотела быть с ним. Это было сумасшествие, но казалось совершенно разумным. – Я услужливый парень. – Перехватив ее запястья одной рукой, он запустил другую вглубь кожаной куртки. Легко расстегнул рубашку. Развел полы и холодный воздух скользнул по груди Лекси, заставляя соски затвердеть.
Веки Шона чуть опустились, и он втянул воздух в легкие.
– Где же она может быть? – спросил он, касаясь ее кожи над самой кромкой корсета.
– Хочешь подсказку?
– Нет. – Он вытащил телефон из ложбинки меж ее грудей и засунул его в свой задний карман.
– Я найду ее для тебя.
– Потому что ты услужливый парень?
Шон покачал головой и скользнул пальцами меж грудей Лекси.
– Потому что я парень, который до смерти хочет избавить тебя от лифчика. – Он вытащил пластиковую карту и отпустил запястья Лекси, чтобы отпереть дверь. – И именно это я и сделаю, если ты пригласишь меня войти.
Вот и пришло время сказать «нет». Себе и ему. Это будет мудро, но Лекси не хотела быть мудрой. Она не хотела заходить в маленький номер, где ее не ожидало ничего, кроме мыслей о последних днях.
– У тебя есть презерватив?
– Да.
Лекси открыла дверь и зашла внутрь.
– Заходи, Шон, – сказала она, когда он прошел за ней в номер. Если не считать света с парковки, проникавшего сквозь щель в шторах, комната была совершенно темной.
– Иди сюда, Лекси.
– Я подумала, ты захочешь имбирного эля.
– Ненавижу имбирный эль.
Она сделала шаг вперед на звук его голоса, когда бомбер выпал у нее из рук. В темноте Шон запустил пальцы ей в волосы и потянул голову назад. Поцеловал раскрытые губы, как человек, который знает, чего хочет, и намерен это получить. Его язык скользил внутрь и наружу жаркими настойчивыми движениями. Шон посасывал ее губы, а его рука двигалась по волосам Лекси и вниз по спине, притягивая ближе к твердой выпуклости напряженного члена, вжатой ей в живот, и щекочущие клубочки скользили между ее бедер. Лекси с Шоном стягивали друг с друга одежду, пока не оказались обнаженными. Шон положил руки на грудь Лекси, нажав на твердые соски ладонями.
– О-о-о… детка, – сказал он низким голосом, прежде чем снова нашел губами ее губы.
Это было сумасшедше и горячо, и непохоже на все, что она испытывала прежде. Два человека, поддавшиеся чисто физической потребности. Непреодолимая жажда секса и только его. Здесь не было желания поговорить об этом. Не было желания давать этому определения.
Шон провел рукой вниз по бедру Лекси, заставляя ее закинуть ногу ему на талию. Длинная твердая плоть скользнула меж ее бедер, и когда Шон заговорил, его слова повисли в темноте:
– С тобой так хорошо, Лекси.
Маленькие осколки удовольствия щекотали ее нервные окончания, смешивались с кровью, текущей в венах. Шон вжался в нее, двумя руками обхватив ягодицы. Он был прав. Это было очень хорошо, но не так хорошо, как могло бы быть. Лекси обнял его за шею и прошептала.
– Отведи меня в постель. – И убрала ногу с его талии.
Шон нажал выключатель на стене. Слепящий свет ударил по глазам Лекси, и она вжалась лицом в шею Шона.
– Прости, – сказал он, подталкивая ее спиной вперед. – Я не знаю, где здесь кровать. – Шон уложил ее на постель и опустился следом. – И я хочу видеть тебя. – Он скользнул взглядом следом за своей рукой к талии Лекси, бедру и обратно к груди. Коснулся ее соска кончиком пальца, потом опустил голову и взял в рот. Втянул щеки и провел рукой по животу Лекси и меж ее бедер. Она застонала и пробежала пальцами по его волосам. Удовольствие было таким восхитительным, жар его рта таким изысканным, что Лекси выгнула спину под его рукой и влажным ртом. Шон целовал ей грудь, и короткие выдохи воспламеняли и так уже пылавшую кожу. Затем он опустился на колени между ее бедер. Холодный воздух коснулся сосков Лекси. Шон залез в задний карман брюк и вытащил из бумажника презерватив.
В жизни Лекси было время, когда она считала, что мужчина с презервативом в бумажнике слишком самоуверен. Теперь же ей почти тридцать, и она чертовски рада, что Шон подготовился. Он ухватил зубами кончик черного пакетика и разорвал его. Затем нашел взглядом глаза Лекси, обхватывая рукой твердый ствол и раскатывая кондом по налитой плоти.
– Ты прекрасная женщина, Лекси. – Полуприкрыв глаза от желания, он опустился на колени меж ее бедер и уперся одной рукой в кровать рядом с ее головой. – Все в тебе чертовски сексуально. – И когда вошел в нее, Лекси не смогла сдержать глубокий выдох удовольствия.
Удерживая свой вес на одной руке, Шон взялся другой за бедро Лекси. Она чувствовала Шона везде. Его тело покрывало ее, пока он двигался внутри нее, трогая и лаская то самое место, где было сосредоточено наслаждение. Внутрь и наружу, сводя с ума. Медленно выходя и глубоко толкаясь обратно. И каждым движением подталкивал к оргазму. Лекси скользила руками по его спине и твердым ягодицам. Под ее ладонями мышцы сжимались от медленных движений его бедер.
– Да. Да, прямо тут. Да-а-а, – шептала Лекси в губы Шону, двигаясь вместе с ним, пока он толкался в нее все сильнее, глубже, быстрее. Жар и желание воспламеняли ее кожу, затягивали нервы в горячие, запутанные узлы. – Шон? О, Боже.
– Говори со мной. – Его горячее дыхание коснулось ее лица, и Лекси вдохнула его как кислород. Она открыла рот, но слова, крутившиеся у нее в голове, были нескромными, неженственными, и лучше оставить их несказанными.
– Ты такая горячая вокруг меня. – Шон, казалось, не имел проблем с выражением своих чувств, пока двигался внутри Лекси, толкаясь все сильнее. – Узкая, и мокрая, и такая классная.
Оргазм сжал внутренности Лекси удовольствием. Он проносился по ней снова и снова, а оргазм Шона вырвался низким, первобытным звуком прямо из его груди.
– Лекси, – сказал он, резко выдохнув, пока ее тело сжималось вокруг него. Его глубокие, беспорядочные толчки вызывали еще большее удовольствие. – Ты хочешь больше, Лекси?
– Да. – Она не могла думать, потому что в ее теле разгорался второй оргазм.
И потом она сделала это. Открыла рот и выругалась как хоккеист. Естественная способность, которую Лекси унаследовала от отца.
ГЛАВА 7
Любовь и желание #никогданепутайтеих
Шон поднес к губам бумажный стаканчик и проглотил последние капли холодного кофе. Посмотрел на часы, затем бросил спортивную сумку на кровать в двухместной каюте парома «Северное приключение». Чуть раньше он с трудом сумел купить билет на паром и едва не надорвал пупок, пытаясь успеть на борт до того, как судно отправится в свое ежедневное плавание по проливу Хекате.
В последний раз он видел Лекси, когда та, с сонными глазами и удовлетворенной улыбкой, лежала, запутавшись в отельных простынях. В последний раз, когда он разговаривал с ней, пообещал забрать ее утром по пути на причал. Где их будут ждать Джимми и «Кузнечик», чтобы отвезти домой. В каюте было холодно, но не настолько, чтобы изо рта шел пар. Шон поставил стакан на тумбочку между двумя кроватями, вытащил бейсболку «Ойлерс» и бросил ее рядом со стаканом. Восемь чертовых часов. Ему нужно убить восемь часов, прежде чем паром пришвартуется в гавани Принс-Руперта. Если паром придет вовремя и все пойдет по плану, у Шона будет достаточно времени, чтобы успеть на самолет до Ванкувера. В Ванкувере у него будет четырехчасовое ожидание финального перелета в Сиэтл. Четырнадцать чертовых часов. Вместо трехчасового полета на «Кузнечике». Понадобится целый чертов день, чтобы добраться до дома. И поблагодарить за эту внезапную смену планов стоило Джимми Паньотту. Пилот позвонил Шону как раз, когда тот зашел в душ в доме матери.
– Я на причале в Сиэтле. Готовлюсь взлетать. Здесь расположилась группа репортеров, – предупредил он. – Просто для твоего сведения.
Ага, толпа репортеров – именно то, о чем Шон хотел услышать. Особенно когда это затрагивало одну конкретную сбежавшую невесту с фамилией Ковальски. Джимми не стал отпираться и признал, что имеет кое-какое отношение к информированию прессы, но только несколько человек знали, где прячется Лекси и когда она вернется. И одним из этих людей была сама невеста из «Давай поженимся!».
Конечно же, знали ее родители, но они никогда бы не выдали информацию о том, где находится их дочь. Кроме того, был еще сумасшедший водитель «мини», но Шон сомневался, что кто-то стал бы с таким трудом помогать Лекси, только чтобы сдать ее. Шон тоже никому ничего не говорил и хотя не мог полностью поручиться за свою мать, мог почти гарантировать, что она не позвонит никому, пока Шон не уедет с острова.
Он бросил пальто на кровать и присел. На нем был тот же пуловер и термоштаны, что и за день до этого, и Шон наклонился, чтобы расшнуровать кроссовки. Ему не нужна была шумиха, которая поднимется, когда мир узнает, что он провел два последних дня с невестой из «Давай поженимся!». Он всегда избегал такого рода внимания и был чертовски уверен, что не хочет, чтобы в него летели вопросы, подобно шайбам в центральной зоне. Особенно запущенные ее отцом.
Шон и его тренер терпели друг друга. Шон уважал легендарную карьеру Джона Ковальски. А тот уважал легендарный талант Шона. Пока Лекси не сказала, что Джон считает Шона нытиком с девчачьей прической, Шон думал, что они пришли к какому-то взаимопониманию. Нашли точки соприкосновения и стали… Шон не знал. «Друзья» было бы все же слишком притянуто за уши.
Шон включил термостат и забрался под простыни, на которых лежала его одежда. В последние несколько дней он очень мало спал, а прошлой ночью не спал вообще. Встречи с матерью всегда воскрешали воспоминания, которые Шон чертовски хотел бы забыть, но они одолевали его ночью, когда остальной мир замолкал. Не было никакого способа прекратить их, заставить утихнуть. Только случайные воспоминания, возникающие в голове одно за другим, вызывающие ту же тревогу, которую он чувствовал ребенком.
До десяти лет, когда они с матерью переехали в Сэндспит, чтобы жить с дядей Эйбом, Шон не знал, как живут другие люди. Конечно, у него были некоторые мысли о том, что матери других детей не болели все время. Когда он пошел в школу и завел друзей, то заметил, как их жизни отличались от его: их матери не говорили, что «их дни сочтены», только чтобы потом испытать чудесное исцеление. Джеральдина испытала на себе столько чудес, что Шон потерял им счет.
До десяти лет Шон жил в постоянном страхе, что может проснуться и обнаружить, что его мать мертва. Он лежал ночью без сна, думая, что случится с ним и где он будет жить, когда она умрет. Но это было не самым худшим. Самым худшим было время, когда с матерью все было в порядке. Когда сумасшедшая гонка по американским горкам останавливалась. Те периоды, когда мать готовила еду, стирала одежду и подолгу гуляла с Шоном. Когда они говорили об отце Шона или о школе, или о том, сколько лет ему понадобится, чтобы дойти пешком до Луны. В эти периоды он любил мать так сильно, что его сердце болело от радости. В эти периоды он чувствовал себя защищенным и в безопасности. В эти периоды он ненавидел мать за то, что она снова его дразнит. Это время давало ему надежду. В это время все было по-другому. А затем мать неизбежно отнимала у него это хорошее время, разрушая надежды и затягивая в сумасшедшую гонку снова.
Все изменилось, когда они переехали в Эдмонтон и Шон смог быть просто ребенком. Дядя дал ему стабильность, которой у Шона никогда не было прежде, и познакомил с хоккеем. Когда Шон в первый раз надел старые коньки дяди, он попался на крючок. Как множество канадских мальчишек, он играл в детский хоккей на маленьких катках и замерзших прудах. Он играл в детской лиге и в юниорской, а в шестнадцать лет стал достаточно взрослым и искусным, чтобы играть в главной юниорской лиге. Где он и провел три года перед тем, как его выбрали в «Калгари» во втором раунде драфта НХЛ. Он жил в Калгари, Детройте, Питсбурге и вот теперь в Сиэтле. Он провел большую часть последних девяти лет в номерах отелей и на аренах. Его жизнь была бурной и энергозатратной, но никогда не была хаотичной.
И это ему нравилось. Он держал хаос и драму на расстоянии тысячи миль от себя.
До нынешнего момента.
Шон перекатился на спину и засунул руку под подушку. В этот раз драма опередила его на несколько часов. Драма в виде высокой блондинки с манящей улыбкой и жарким телом. Лекси была ожившей фантазией. Высокой стройной фантазией с нежными частями тела, которые подпрыгивали, когда она ходила. Или бегала. Или двигалась на Шоне, как королева Калгарийского Стампида.
Шон забрался свободной рукой под одеяло и поправил член в штанах. Секс с Лекси не был частью плана. Конечно же, ее появление на борту «Кузнечика» также не было частью плана. Ворох белого сатина, сверкающие туфли и хаос. В планы Шона не входило раздевать Лекси или касаться ее нежной кожи кончиками пальцев. Шон привык менять план на ходу. Он мог просчитать игру за секунды до того, как все случится, и подготовиться. Он подмечал шаблоны поведения и оставался на шаг впереди, предвидя свое следующее движение.
Но он не заметил наступления Лекси. Он не ошибся: в ее голубых глазах были страх и опасение. Он видел легкую дрожь в уголках ее полных губ, но не смог предвидеть или подготовиться к прикосновению ее рук и вкусу ее рта. Он не был на шаг впереди ее драмы, и его следующее движение стало ошибкой. Большой ошибкой, в результате которой он оказался в постели в «Харбор Инн». Ужасной ошибкой, которая доставила такое удовольствие. Такое удовольствие, что если бы у Шона было больше кондомов, он бы повторил эту ошибку еще несколько раз. Он пытался растянуть это удовольствие настолько, насколько возможно, проводя руками по мягкой коже живота Лекси и между ее бедер. Она была такая отзывчивая, что ему не приходилось догадываться, где потрогать, чтобы услышать стон, или куда поцеловать, чтобы она выгнула спину или жадно дыша прошептала его имя. Ему не нужно было спрашивать, что она чувствовала, когда он скользнул в ее тело. Она стонала и двигалась, и кончила столько раз, что Шон потерял счет.
Затягивая его еще сильнее с каждой пульсацией и с каждым сжатием своего тела. И как раз когда он, наконец, решил присоединиться к ней, она закричала, чтобы он продолжал ласкать ее сладкое местечко, и Шон был более чем счастлив подчиниться.
Лекси говорила ему, что он очень хорош, прекрасен, великолепен, а затем, как ни странно, назвала его цементировочной головкой.
Шон нахмурился. Он не был цементировочной головкой. Он играл в умный хоккей. И все это знали. Он знал правильную позицию и правильный момент и знал, что делать с шайбой в любой ситуации. И не был цементировочной головкой, но похоже, что Лекси ударила его кирпичом. И хотя ему нравилось винить Лекси в прошлой ночи, Шон не был таким уж ослом. Он зашел в этот номер вчера вечером, зная, что это неправильно. Совсем. И прежде чем они разделись, должен был сказать, что это он тот нытик, по поводу которого ворчал ее отец. Лекси нужно было дать информацию до того, как она приняла решение.
Шон все еще толком не понимал, как этот секрет – который скорее был недомолвкой – превратился из безобидного снежка в снежную лавину. Каждый раз, когда Шон собирался рассказать Лекси, ему казалось, что сейчас не то время. Ни в первую ночь, ни во вторую, ни в третью. Когда Шон оставил Лекси спящей в номере отеля этим утром, он решил, что расскажет ей во время длинного перелета обратно в Сиэтл.
А теперь он плыл на пароме по проливу Хекате, а Лекси направлялась домой на «Морском кузнечике». Этим утром Шон не вернулся в номер отеля, как собирался, и чувствовал себя из-за этого не очень хорошо. Лекси заслуживала лучшего, и когда он доберется домой, то найдет ее и извинится. Никаких оправданий. Никаких отвлекающих факторов. Никакого откладывания до того, как наступит правильный момент. Лекси – милая женщина. Когда Шон заглянул за ее красивое личико, большие буфера и фиаско с шоу «Давай поженимся!», он обнаружил, что она умная девочка. Не только потому, что у нее, очевидно, имелся успешный бизнес по пошиву собачьей одежды, но потому, что у нее обнаружилась способность зайти в комнату, посмотреть на женщину под афганским пледом и в глупой охлаждающей шапочке и совершенно точно определить, как справиться с ней. Лекси сказала, что унаследовала этот талант. У дяди Эйба такой тоже имелся. Если это действительно передавалось по наследству, оно, очевидно, пропустило поколение Шона.
Шон подумал о Лекси и Джимми, болтавших по радиосвязи. И спросил себя, сколько времени пройдет, прежде чем его имя всплывет в разговоре и Лекси узнает, кто он на самом деле. Шон представил, как Лекси разозлится. Возможно, возненавидит его. И не винил ее в этом.
Он был чертовым ослом. Шон заложил руки за голову и посмотрел на пятно от воды на белом потолке. И задумался, что подумает Джон Ковальски, когда узнает, что Шон провел с Лекси время в Сэндспите. Тренер узнает об этом от Лекси или от самого Шона. Не то чтобы Шон действительно похитил Лекси со свадьбы. Они просто оказались в одном самолете. Джон, вероятно, поблагодарит его за помощь своей маленькой девочке. Шон просто чертовски надеялся, что тренер никогда не узнает, как Шон помог Лекси выбраться из одежды – дважды.
У Джона найдется много чего сказать, когда он обнаружит, что Шон раздел его маленькую девочку догола. Если бы все зависело от него, тренер никогда не узнал бы об этом. Но здесь не все зависело от Шона. Когда, где и как всплывут новости, зависело от Лекси, и Шон ненавидел, что не контролирует ситуацию. Все, что он мог делать – просто ждать, пока топор опустится на его шею.
Через десять миль после отплытия мягкое покачивание убаюкало Шона, и он проснулся, когда паром причалил в порту Принс-Руперта. Дождь барабанил по палубе и стеклам иллюминатора, пока Шон надевал ботинки и завязывал шнурки, потом взял пальто, сумку и бейсболку и прошел по коридору к выходу. Он родился в Принс-Руперте, но не помнил жизни тут, потому как маленьким ребенком с матерью и Эдом Брауном переехал в Сэндспит. Он и Эда Брауна помнил не слишком хорошо. Разве что после того, как мать развелась с Эдом, она тут же подхватила птичий грипп.
Крупные капли дождя упали на лицо Шона, и пришлось натянуть капюшон куртки на голову. С открытой палубы съезжали машины, пока он спускался по трапу к терминалу. Перед отъездом из Сэндспита он дал свой номер службе такси, поэтому сейчас вытащил телефон и через пятнадцать минут уже был на пути в аэропорт на острове Дигби. Сорок минут спустя Шон расслабился в кресле двухмоторного самолета. Ну, «расслабился» могло бы значить вытянулся. Но в маленьком кресле не было возможности расслабиться. Так что Шон вытянул длинную ногу в проход перед собой. Здесь скорее бы подошло «отпустил себя». Чем больше миль становилось между ним и матерью, тем больше он чувствовал себя отдохнувшим. Шон мог честно сказать, что любит свою мать. Да, но он не мог находиться с ней долго, потому что она высасывала его энергию, как дешевый фонарик. И казалось, не замечает, как энергия Шона истощается. Или если и замечала, это ее нисколько не беспокоило. Она никогда не брала на себя ответственность за что-либо, и чем старше становился Шон, тем сильнее охладевали и его чувства. Стюардесса поставила маленькую бутылочку воды и положила крошечную упаковку орехов на столик перед Шоном. Он умирал от голода и решил, что засядет в спортбаре в аэропорту Ванкувера.
Прежние подружки звали Шона холодным и отстраненным – помимо других определений. И это было более чем правда. В тридцать семь Шон становился теплым и пушистым с женщинами только в постели. Вне ее он не хотел брать на себя ответственность за кого-либо. Только за себя самого… и свою мать. Он удостоверился, что у нее будет куча денег. Приобрел дом в том месте, куда она хотела переехать. Купил ей «субару» и организовал доставку машины из Принц Альберт. Он навещал мать, когда она была на смертном одре. Делал для нее все, что мог, но не сближался с ней.
Шон открыл пакетик орехов и высыпал их в рот. Он был близок только к одному человеку – своему дяде. Эйб стал для Шона авторитетом и изменил его жизнь. Если бы не дядя, он не знал, где был бы сегодня. Если бы не хоккей, вероятно, оказался в какой-нибудь психушке и бился бы головой о стены, чтобы притупить боль. Шон открыл бутылку воды и выпил ее. У него были хорошие отношения с друзьями. По крайней мере, он сам так считал, но эти отношения не были семейными. В его жизни был лишь один человек, которого он считал семьей. Один человек, который приглядывал за Шоном. Один человек, с которым он мог разговаривать о чем угодно, и когда дядя умер, Шон рыдал как девчонка. С уходом этого мужчины ушло и ощущение семьи.
