Текст книги "А может, это любовь?"
Автор книги: Рэйчел Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Глава 16
Габриэль сидела на корточках возле дедушкиного старого кожаного кресла и втирала теплое имбирное масло в его больные кисти. Костяшки пальцев Франклина Бридлава пылали огнем, а сами пальцы были узловатыми из-за артрита. Легкий ежедневный массаж приносил ему явное облегчение.
– Ну как, дедушка? – спросила она, подняв взгляд к его морщинистому лицу со светло-зелеными глазами и кустистыми седыми бровями.
Старик медленно, насколько мог, согнул пальцы.
– Получше, – объявил он и потрепал Габриэль по голове, как будто это была его старая кривоногая гончая Молли. – Умница. – Его рука скользнула по ее плечу вниз, к подлокотнику кресла, а глаза медленно закрылись. Это случалось с ним все чаще. Вчера вечером он заснул посреди ужина, с вилкой, поднесенной ко рту. В свои семьдесят восемь он уже не расставался с пижамой. Переодевшись с утра в свежую, он шел по коридору к себе в кабинет. Единственная уступка наступившему дню заключалась в тапочках, которые он обувал.
Сколько помнила Габриэль, дедушка работал в своем кабинете до полудня, а потом поздно вечером. До последнего времени она не знала, чем он занимается. В детстве ей внушали, что ее дед – свободный предприниматель. Но пока она жила у него в гостях, ей пришлось пару раз отвечать на звонки мужчин, которые желали поставить пятьсот и две тысячи долларов на фаворитов Эдди Шарки и Гризи Дэн Малдун. Габриэль догадалась, что ее дед – букмекер. Встав на колени, она осторожно сжала его костлявую руку. Почти всю жизнь Франклин заменял ей отца. Резкий и придирчивый, он не заботился о других людях, чужих детях и домашних животных, но для родного существа готов был достать луну с неба, лишь бы сделать его счастливым. Габриэль встала и вышла из комнаты, в которой всегда пахло книгами, кожей и трубочным табаком – эти знакомые, успокаивающие запахи несли исцеление в ее систему «разум – тело – дух», начиная с той ночи месяц назад, когда мама и тетя Иоланда появились на заднем крыльце ее дома и повезли ее на север, к деду. Дорога заняла долгих четыре часа. Сейчас та ночь казалась очень далекой, и в то же время Габриэль помнила все подробности, как будто это случилось вчера. Помнила цвет футболки Джо и его растерянное лицо. Помнила, как пахло розами на ее заднем дворике и как прохладный ветерок обдувал ее мокрые щеки, когда она сидела на пассажирском месте в маминой «тойоте». Помнила, как гладила пушистую Бизер, лежавшую у нее на коленях. Кошка непрерывно мурлыкала, а мама говорила, что все будет хорошо, что ее душевная рана заживет и жизнь наладится.
Девушка шагала по длинному коридору к гостиной, которую превратила в свою студию. У стен, загораживая утреннее сентябрьское солнце, громоздились коробки и ящики с эфирными маслами. Она привезла сюда одну-единственную сумку с одеждой и свои масла. С самого дня приезда Габриэль погрузилась в работу, стараясь занять свои мысли и хотя бы на время забыть о постигшем ее разочаровании.
За это время она только один раз ездила в Бойсе, чтобы подписать бумаги, связанные с продажей «Аномалии». Она зашла к Фрэнсис и позаботилась о том, чтобы на ее лужайке скосили траву. Автоматическая система опрыскивания срабатывала каждое утро в четыре часа, так что Габриэль не волновалась, что трава засохнет, но надо было обратиться в службу по благоустройству газонов и нанять косильщика. Побывав в городе, она забрала почту, стерла пыль с мебели и прослушала сообщения на автоответчике.
Человек, который был ей нужен больше всего, не звонил. В один момент ей показалось, что она услышала пронзительный крик попугая, но потом на пленке прозвучал отдаленный телефонный звонок, и она решила, что это проделки какой-то рекламной фирмы.
Она не говорила с Джо и не видела его с того самого вечера, когда он пришел на ее крыльцо и сказал, что она спутала секс с любовью. С того самого вечера, когда она призналась ему в любви, а он попятился от нее как от прокаженной. Боль не отпускала ее сердце ни на секунду. С этой болью она вставала утром и ложилась спать вечером. Даже во сне воспоминания не давали ей покоя. Джо снился ей, как и раньше. Только теперь, просыпаясь, она чувствовала пустоту и одиночество и не испытывала желания его нарисовать. Она не брала в руки кисть с тех пор, как он ворвался в ее дом в поисках картины Моне мистера Хилларда.
Войдя в гостиную, Габриэль направилась к рабочему столу, на котором стояли все ее пузырьки с эфирными маслами. Шторы на окнах были задернуты, защищая препараты от губительных солнечных лучей, но Габриэль и в темноте отыскала масло сандалового дерева. Она открыла крышечку, поднесла пузырек к носу, и в то же мгновение перед ее мысленным взором возник образ Джо: его лицо, пылкий взгляд из-под полуопущенных век и губы, влажные от поцелуев..
Как и вчера, и позавчера, сердце ее охватила острая тоска. Она закрутила крышку и поставила масло на стол. Нет, еще не прошло! Еще болит. Но, может быть, завтра станет лучше. Может быть, завтра она не почувствует ничего и сможет вернуться к себе домой, в Бойсе, и зажить прежней жизнью.
– Тебе письмо, – объявила мать, стремительно влетев в гостиную. В одной руке Клер Бридлав держала корзину со свежими травами и цветами, а в другой – большой конверт. На ней было ярко расшитое мексиканское платье.
Наброшенная сверху шаль защищала от утренней прохлады, а ожерелье из маленьких фигурок-куколок оберегало от несчастий. В какой-то момент своего путешествия по Мексике она почувствовала себя туземкой и до сих пор не вышла из этого состояния. Длинные светло-каштановые с проседью волосы были заплетены в косу, свисавшую до колен.
– Сегодня утром мне был сильный знак. Случится что-то хорошее, – предрекла Клер. – Иоланда нашла на лилиях «монарха», а ты знаешь, что это значит!
Нет, Габриэль не знала, что значит увидеть в саду бабочку. Насекомое летало в поисках пищи – только и всего. С тех пор как мама предсказала ей темноволосого страстного любовника, она старалась не слушать ее пророчеств и сейчас не хотела спрашивать насчет бабочки.
Но Клер все же объяснила, протягивая дочери конверт:
– Сегодня у тебя будут хорошие новости. «Монархи» всегда приносят хорошие новости.
Габриэль взяла конверт и узнала почерк Фрэнсис. Открыв его, она обнаружила ежемесячные счета за ее дом в Бойсе и разную ненужную корреспонденцию. Внимание ее тут же привлекли два письма. Первое было в конверте из тисненой бумаги с обратным адресом супругов Хиллард. Второе – из исправительного учреждения штата Айдахо. Даже не глядя на адрес, девушка поняла, кто прислал ей это письмо. Она узнала почерк Кевина.
В первые несколько секунд ее охватила радость, как будто она получила весточку от старого друга. Но очень скоро радость сменилась гневом, смешанным с печалью.
Она не разговаривала с Кевином с тех пор, как его арестовали, но знала через своего адвоката, что через три дня после ареста Кевин «раскололся» и запел соловьем. Он давал информацию и называл имена в обмен на снижение срока тюремного заключения. Он выдал всех коллекционеров и дилеров, с которыми когда-либо заключал сделки, и назвал фамилии воров, руками которых осуществил кражу картины Хилларда. По словам Рональда Аоумена, Кевин нанял двоих братьев Тонган, которые были выпущены под залог и ожидали суда за кражи со взломом. Впоследствии они были признаны виновными.
Кевина приговорили к пяти годам тюрьмы, но за содействие следственным органам он будет выпущен досрочно – через два года.
Габриэль протянула маме тисненый конверт от Хиллардов.
– Прочти, если хочешь, – сказала она, потом взяла письмо Кевина и пересекла коридор, направляясь в утреннюю комнату.
Она села в шезлонг и дрожащими руками открыла толстый конверт, из которого выпали четыре листка. При свете, лившемся из окна, девушка пробежала глазами строчки, написанные скошенным почерком.
«Дорогая Гейб!
Если ты читаешь это письмо, значит, есть надежда, что ты позволишь мне объясниться. Прежде всего мне очень жаль, что я заставил тебя страдать. Это не входило в мои намерения. Я никогда не думал о том, что мой бизнес может тебе повредить».
Бизнес? Так-то он называет укрывание краденых картин и антиквариата? Она покачала головой и снова обратилась к письму. Он говорил об их дружбе, и как много она для него значит, и о тех хороших временах, которые у них были. В душе ее уже проклюнулись ростки жалости, но тон письма вдруг резко сменился:
«Я знаю, многие расценивают мои действия как преступные, и, наверное, они правы. Покупать и продавать краденое противозаконно, но мое единственное истинное преступление состоит в том, что я желал слишком многого. Мне хотелось иметь хорошие вещи. И за это я отбываю наказание более суровое, чем человек, совершивший насилие. Те, кто избивал жен и обижал детей, приговорены к меньшему сроку. Если смотреть в перспективе, то в сравнении с их деяниями мое преступление – сущий пустяк. Кому я сделал плохо? Богачам, застраховавшим свое имущество?»
Габриэль уронила письмо на колени. Кому он сделал плохо? Ничего себе! Она пробежала глазами остальные строчки, полные дальнейших умозаключений и оправданий. Кевин называл Джо разными словами, надеясь, что ей хватило ума понять его коварство: мол, Джо использовал ее, чтобы добраться до него, Кевина. Он надеялся также, что она его уже бросила. Габриэль удивилась, что он не знает о ее роли во всей этой истории. В конце письма он просил ее писать ему, как будто они остались друзьями. Эта идея ее не вдохновила, и с письмом в руке она вернулась в гостиную.
– Что было в твоем конверте? – спросила Клер. Она стояла у стола и толкла пестиком в ступке свежие лепестки лаванды и розы.
– Письмо от Кевина. Он просит у меня прощения и говорит, что не чувствует за собой большой вины. К тому же он крал только у богачей. – Габриэль бросила письмо в мусорную корзину. – Наверное, это и есть те самые хорошие новости, которые пророчила мне твоя бабочка.
Мама посмотрела на нее своим обычным спокойным взглядом, и у Габриэль возникло такое чувство, как будто она только что обидела невинного, простодушного ребенка.
В последнее время она не могла себя сдерживать. Стоило ей открыть рот, и весь гнев, что копился у нее в душе, выливался на окружающих.
На прошлой неделе ее тетя Иоланда восторгалась своим кумиром Фрэнком Синатрой, и Габриэль прорычала:
– Синатра – придурок! Так думают все, кроме женщин, которые подрисовывают себе брови.
Габриэль тут же извинилась перед тетей. Иоланда вроде бы приняла ее извинения и забыла обиду, но час спустя случайно прихватила в супермаркете соус для индейки.
Габриэль была сама не своя. В один день сразу двое мужчин разбили ей сердце, и она утратила веру в себя.
– День еще не закончен, – сказала Клер и показала пестиком на маленький тисненый конверт, лежавший на столе. – Хилларды устраивают вечеринку и приглашают всех, кто принимал участие в поисках их картины.
– Я не могу пойти. – Одна лишь мысль о встрече с Джо вселяла в нее трепет. У нее было такое чувство, как будто она проглотила мистического «монарха», из маминого сада.
– Ты не можешь прятаться здесь вечно.
– Я не прячусь.
– Ты скрываешься от собственной жизни.
Конечно, скрывается. Ее жизнь похожа на черную зияющую дыру. Медитируя, Габриэль пыталась представить себе жизнь без Джо и не могла. Она всегда была так решительна! Если ей что-то не нравилось, она просто разворачивалась и шла в другую сторону. Но впервые повсюду, куда бы она ни бросала взгляд, было хуже, чем там, где она стояла.
– У тебя есть неотложные дела.
Габриэль взяла веточку мяты и покрутила ее в пальцах,
– Может быть, тебе стоит написать Кевину. И пойти на вечеринку к Хиллардам. Ты должна встретиться с людьми, которые причинили тебе столько боли и так сильно тебя рассердили.
– Я вовсе не сержусь. – Клер молча смотрела на дочь.
– Ну хорошо, немножко сержусь.
Она отказалась от идеи написать Кевину сразу, но возможно, ее мама права. Возможно, ей следует встретиться с ним, чтобы жить дальше. Но только не с Джо. Заглянуть в его знакомые карие глаза и не увидеть в них никаких чувств, нет, к этому она не готова.
Приехав месяц назад к дедушке, она разговаривала с мамой и тетей Иоландой о Кевине, а больше – о своих чувствах к Джо. Впрочем, она не сказала, что Джо – ее ян, но мать сама это поняла.
Ее мама верила, что сердечные избранники неразрывно сплетены с судьбой. Габриэль хотелось думать, что это ошибка. Потеряв мужа, Клер коренным образом изменила свою жизнь. Габриэль не желала ничего менять. Ее вполне устроило бы возвращение к прежнему укладу – во всяком случае, насколько это было возможно.
Но, пожалуй, мать права в одном: пора вернуться домой и заняться неотложными делами. Пора собрать по кусочкам то, что разбилось, и опять зажить своей жизнью.
***
Джо вставил кассету в видеомагнитофон и включил режим просмотра. Зажужжали и защелкали механизмы, нарушив тишину комнаты для допросов. Он присел на край стола и скрестил руки на груди. Изображение мелькало и прыгало, наконец экран телевизора заполнило лицо Габриэль.
– Я сама художница, – сказала она.
После месяца разлуки услышать ее голос было все равно, что подставить лицо солнечным лучам после долгой холодной зимы. Эти звуки наполнили все его поры, согрев изнутри.
– Значит, вы понимаете мистера Хилларда, которому не терпится получить свою картину обратно? – сказал его собственный голос за кадром.
– Могу себе представить.
Ее большие зеленые глаза были полны растерянности и страха. Она выглядела очень испуганной и отчаянно пыталась скрыть свое состояние. Он заметил это только теперь, потому что узнал ее лучше.
– Вы когда-нибудь видели этого человека? – спросил он. – Его зовут Сал Катцингер.
Она нагнула голову и посмотрела на фотографии, потом отодвинула их от себя.
– Нет. Вряд ли я с ним когда-нибудь встречалась.
– Может быть, ваш деловой партнер Кевин Картер упоминал его имя? – спросил капитан Лучетти.
– Кевин? Какое отношение имеет Кевин к этому человеку на снимке?
Капитан объяснил связь между Катцингером и Кевином и рассказал об их предполагаемом участии в краже Моне.
Джо видел, как Габриэль быстро переводила взгляд с Лучетти на него, и на ее прекрасном лице отражались все мыслимые эмоции. Вот она убрала волосы за уши и прищурила глаза, бросаясь на защиту человека, который не стоил ее дружбы.
– Если бы он продавал краденый антиквариат, я бы об этом знала. Мы почти всегда работаем вместе, и он не утаит от меня такой секрет.
– Почему? – спросил капитан.
Джо узнал взгляд, которым она удостоила Лучетти. Этот взгляд был предназначен для непросветленных людей.
– Просто не мог, и все.
– Есть какие-то другие причины?
– Да, он Водолей.
– Пресвятая Дева Мария! – раздраженно простонал Джо за кадром.
Она заговорила про Линкольна, который тоже был Водолеем, и на этот раз Джо засмеялся. В тот день она просто свела его с ума. А потом продолжала делать это регулярно. Он с усмешкой выслушал ее рассказ о том, как в детстве она украла конфету, но чувствовала себя такой виноватой, что конфета не доставила ей удовольствия. Потом она закрыла лицо руками, и смех его стих. Когда она вновь подняла голову, ее зеленые глаза влажно блестели, а ресницы были мокрыми. Она смахнула слезы и посмотрела в камеру. При виде ее осуждающего, страдальческого взгляда Джо вздрогнул, как будто ему дали под дых.
– Проклятие! – выругался он в пустоту комнаты и нажал кнопку выброса кассеты.
Ему не следовало это смотреть. Целый месяц он не трогал эту кассету, и правильно делал. Ее лицо и голос всколыхнули те чувства, которые он старательно топил на дне души, и на поверхность выплыли прежние смятение, растерянность и желание.
Он взял кассету и пошел домой. Ему надо было быстро принять душ, а потом ехать к родителям на день рождения отца, которому исполнилось шестьдесят четыре года. По пути он собирался захватить Энн.
В последнее время они с Энн часто встречались. В основном в ее кафе. Джо заезжал туда завтракать, а несколько раз, когда он не мог отойти от своего письменного стола, она сама привозила ему ленч. Они разговаривали. Обычно говорила она, а он слушал.
Дважды они гуляли по городу, и в последний раз, проводив Энн до дома, Джо ее поцеловал. Но что-то показалось ему не так, и он поспешно распрощался с девушкой.
Дело было не в Энн. Дело было в нем самом. Она являлась именно такой женщиной, которую он всегда искал. Во всяком случае, ему казалось, что он ищет именно такую. Симпатичная, умная, она отлично готовила и стала бы прекрасной матерью для его детей. Но он с ней невыносимо скучал, хоть это тоже не было ее виной. Просто, глядя на нее, он ждал, что она скажет какую-нибудь нелепость, какой-нибудь бред, от которого у него зашевелятся волосы на затылке. Габриэль заставляла его видеть вещи совершенно в ином свете. Она изменила его представления о цели в жизни, перевернула с ног на голову весь его мир, и будущее уже не казалось ему таким ясным. Он не мог отделаться от впечатления, что стоит не на том месте, но если будет стоять и ждать достаточно долго, то жизнь его наконец-то вернется к прежнему знакомому ритму.
В тот вечер он все еще ждал. Вместо того чтобы веселиться со своей семьей, он стоял один в кухне, смотрел в окно на задний дворик и думал про видеопленку с записью допроса Габриэль. Ему слышался ее испуганный голос, когда ее попросили пройти проверку на детекторе лжи. Если закрыть глаза, то можно увидеть ее красивое лицо и растрепанные волосы. Если дать себе волю, то можно представить прикосновения ее рук и вкус губ. А представив, как ее тело прижимается к его телу, можно вспомнить аромат ее кожи. Пожалуй, это к лучшему, что ее сейчас нет в городе.
Конечно, Джо знал, где она. Он узнал об этом через два дня после ее отъезда. Один раз он попытался с ней связаться, но ее не оказалось дома, а сообщения он не оставил. Наверное, теперь она его ненавидит, и он ее не винит в этом. В тот последний вечер у нее на крыльце она призналась ему в любви, а он сказал, что она ошибается. Может быть, он поступил неправильно, но, как это часто бывало, слова Габриэль повергли его в полное смятение. Это было неожиданное признание, тем более что он услышал его в один из худших вечеров своей жизни. Если бы можно было вернуться назад, он повел бы себя иначе, хотя и не знал как, но сейчас это было не важно. Он не сомневался в том, что стал одним из самых неприятных для нее людей. В заднюю дверь вошла мать.
– Скоро будем есть торт, – сообщила она.
– Хорошо.
Он оперся на одну ногу и увидел в окно Энн, которая беседовала с его сестрами. Наверное, они рассказывают ей про то, как он сжег на костре их кукол Барби. Его племянники и племянницы бегали по просторному двору, поливая друг друга из водяных пистолетов, и орали во все горло. Как он и думал, Энн прекрасно вписывалась в эту семейную идиллию.
– А что случилось с той девушкой в парке? – спросила мать.
Джо сразу понял, о какой девушке идет речь.
– Мы с ней просто дружили.
– Хм-м. – Она достала коробочку со свечами и принялась вставлять их в шоколадный торт. – Она была не похожа на подругу. – Джо не ответил, и мать продолжила: – Ты смотрел на нее совсем не так, как теперь смотришь на Энн.
– И как же я на нее смотрел?
– Так, как будто мог бы любоваться ею всю оставшуюся жизнь.
Исправительное учреждение штата Айдахо немного напомнило Габриэль колледж. Может, из-за крапчатого линолеума и пластиковых стульев, а может, из-за запахов чистящего средства с сосновым экстрактом и потных тел. Но в отличие от колледжа большая комната, в которой она сидела, была наполнена женщинами и детьми, а гнетущая атмосфера давила и мешала дышать.
Габриэль сложила руки на коленях и стала ждать вместе с другими женщинами. Несколько раз за последнюю неделю она пыталась написать Кевину, но дело неизменно ограничивалось двумя-тремя строчками. Ей надо было встретиться с ним, увидеть его лицо и задать свои вопросы.
Дверь слева от нее распахнулась, и в комнату вошла шеренга мужчин в одинаковых тюремных костюмах – синих джинсах и синих рубашках. Кевин был третьим от конца. Увидев ее, он на мгновение остановился. Габриэль встала. Его знакомые голубые глаза смотрели настороженно, шея и щеки были красными.
– Я удивился, узнав, что ты захотела меня видеть, – сказал он. – Ко мне не часто приходят посетители.
Габриэль опустилась на свой стул, он сел за стол напротив нее.
– Твои родные тебя не навещают?
Он поднял глаза к потолку и пожал плечами:
– Иногда приезжают сестры, но эти свидания меня не слишком радуют.
Она вспомнила Чайну и ее лучшую подругу Нэнси.
– А твои девушки?
– Ты шутишь? – Он хмуро посмотрел ей в глаза. – Я не хочу, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии. Я и с тобой не хотел видеться, но потом подумал, что у тебя, наверное, есть ко мне вопросы, и решил прийти на свидание – ведь я перед тобой в долгу.
– Вообще-то у меня к тебе только один вопрос. – Она набрала в легкие побольше воздуха. – Скажи, ты нарочно выбрал меня в качестве делового партнера – что бы мной прикрываться?
Он откинулся на спинку стула.
– Что? Это тебе напел твой дружок Джо? – Его вопрос и злобный тон удивили ее.
– В день моего ареста этот наглец пришел ко мне и сказал, что я тебя использовал. А на другой день он заявился в мою тюремную камеру и опять начал меня обвинять. И это при том, что сам использовал тебя, чтобы до меня добраться! Ну не смешно ли это?
На мгновение у нее появилась мысль сказать правду про свои отношения с Джо и про то, как она помогла ему арестовать Кевина. Но потом передумала. У нее не было сил это обсуждать, да и какое это имело значение! К тому же она не чувствовала себя перед ним обязанной.
– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнила она ему. – Ты нарочно выбрал меня в качестве делового партнера, чтобы мной прикрываться?
Кевин внимательно посмотрел на нее.
– Да. Но ты оказалась умнее и наблюдательнее, чем я думал. И в конце концов я не получил от салона такого большого дохода, на который рассчитывал вначале.
Габриэль не могла понять, что было у нее на душе – гнев, обида, разочарование или всего понемногу? Но главное чувство, которое она сейчас испытывала, – это облегчение. Теперь можно жить дальше. Она стала чуть старше, чуть мудрее. И утратила доверие к людям благодаря человеку, который сидел за столом напротив нее.
– Вообще говоря, я подумывал о том, чтобы перейти только на законный бизнес, пока мной не заинтересовались копы.
– После того, как получишь деньги за Моне Хилларда?
Он подался вперед и покачал головой:
– Не жалей этих людей. Они богаты, и у них есть страховка.
– И значит, их можно грабить?
Он пожал плечами, ничуть не раскаиваясь.
– Не надо было держать такую дорогую картину в доме с такой плохой сигнализацией.
С губ ее слетел возглас удивления. Он не чувствовал за собой никакой вины! Даже для общества, которое привыкло списывать ответственность за рак легких на табачные компании, а за смерть от огнестрельных ранений – на производителей оружия, обвинить Хиллардов в краже их же картины – это было уже чересчур. Это смахивало на безумие. Но больше всего ее пугало то, что она никогда раньше не замечала этого в Кевине.
– Тебе нужен психиатр, – сказала она вставая.
– Потому что меня не волнует, что у горстки богачей воруют произведения искусства и антиквариат?
Она могла бы попытаться ему объяснить, но подозревала, что это будет пустой тратой времени. И ей совсем не хотелось его перевоспитывать.
– А твои дела не так уж и плохи. Государство забрало у меня все мое имущество, но у тебя остался салон, и ты можешь делать с ним все, что захочешь. Как я сказал, не так уж и плохо.
Габриэль достала из кармана юбки ключи от машины.
– Пожалуйста, не пиши мне и вообще не пытайся со мной связаться.
Когда она выходила через тюремные ворота, ее охватило чувство свободы. И дело было не в том, что за спиной остались цепи и колючая проволока. Просто она закрыла главу своего прошлого и готовилась вступить в будущее, взяв новое направление.
Габриэль всегда будет жалеть о потере «Аномалии». Она любила свой салон и много работала, чтобы сделать его процветающим, но в голове ее уже зародилась новая идея, которая будила ее по ночам и заставляла тянуться к блокноту. Впервые за долгое время она была взволнованна и заряжена положительной энергией. Ее карма повернула к лучшему, и слава Богу! Ей надоело корить себя за ошибки прошлого.
Думая о новой жизни, Габриэль невольно свернула мыслями к Джо Шанахану. Она даже не пыталась обмануть себя. Ей никогда не удастся полностью избавиться от чувств к нему, но с каждым днем становилось немного легче. Она уже могла смотреть на его портреты в своей студии и не испытывать душераздирающей тоски. Порой ей еще бывало одиноко, но боль уменьшилась. Теперь ей удавалось не думать о нем несколько часов подряд. Наверное, через год она будет готова к поискам нового сердечного избранника.
