Текст книги "Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране"

Автор книги: Реваз Утургаури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Мы условились, что беседа продолжится завтра. Значит, до завтра еще поживем.

Когда полетим? – спросил полковник по дороге домой. За весь день он не понял ни слова, но, наблюдая за нашей с шейхом мимикой, допускал, что на проводах будет играть духовой оркестр.

Не знаю, – и я изложил ситуацию в общих чертах.

Слушай, давай доберемся до рации.

Нет, – ответил я твердо. – Будем пить чай.

Машина шла по проселку. На ухабах трясло. Во мне

булькало несколько литров кипяченой воды.

Перед сном я вышел из дома, сел на скамейку и закурил. Ситуация не из простых. Если толстяк

играет «свою игру», управы на него не сыскать. Здесь в округе, кроме бандитов, двуногих, похоже, вообще больше нет. Знать бы, зачем ему эти бумаги? Политика или глупая блажь?

Небо светило яркими звездами, вокруг абсолютная тишина. Я пытался выстроить мысли, но они

требовали опоры. А опираться было не на что. Неожиданно со стороны дорожки, проложенной к

дому от летного поля, послышались шаги. В темноте показалась фигура мужчины. Это был

вчерашний пасдар. Он подошел и присел на скамью.

Шейху звонил губернатор Систана, был недоволен, что бумаги до сих пор не подписаны, торопил.

Шейх попросил еще сутки. Стой на своем, через день они отдадут самолет.

Ты знаешь, зачем ему эти бумаги?

Точно не знаю, куда-то хотят запродать.

И он исчез так же, как появился.

Полночи, прикрыв глаза, я гонял свою память крест– накрест, залезая во все уголки: встречал ли я

раньше этого парня? Кто он на самом деле? Почему помогает? Его же живьем закопают в песок!

Но ответить на эти вопросы так и не смог{[56]}.

Следующим утром свидание с шейхом.

Я уже знал, как себя поведу. Стало ясно: он не мыльный пузырь, но и не крупный военачальник.

Блефует. Надеется на испуг. Зависим. Действует по указке. Без спроса губить не станет, только если

получит «добро».

Сама же интрига – борьба группировок. Надо задействовать Тегеран. Пусть столичные муллы

покажут здешним, у кого чалма зеленее.

Утром я позвонил в посольство. Сообщил, что жив и здоров, веду сложные переговоры. Мне

трудно, поскольку я совершенно один, со мной же спорят премьер-министр, председатель

межджлиса, президент и сам Хомейни. Короче, без лишних эмоций поведал про амбиции шейха, его мирный трактат и афганских друзей. Расчет был точный: посольство слушают круглые сутки.

Донесение слухачей скоро ляжет на стол тегеранскому руководству. И закрутится мельница. К

вечеру по вертикали волна докатится до толстяка. Вот тогда мы и подпишем бумаги. В моей

редакции.

Тем не менее я готовился к спору.

Мы выпили пару стаканчиков чая, шейх разложил свой трактат на столе.

Вы, конечно, читали «Тоузих оль-масаэль»? – начал я.

Шейх расплылся в улыбке. Она означала – «Что за вопрос!»

Наверно, помните, что там написано про Рамазан?

Улыбка стала еще милей.

Прервемся. Я объясню, что это такое.

«Тоузих оль-масаэль»86– один из главных трудов Хомейни. Пост (Рамазан) – одна из глав этой

книги. Хомейни – «марджа от-таклид» – мудрец, к которому обращается паства. От имени

паствы он задает вопросы и сам на них отвечает. Наставления обязательны для правоверных. В

книге расписаны все детали – от рождения мусульманина до кончины. Большое внимание

уделяется сексу. Можно узнать, например, когда дозволено спать с собственной тещей и с какого

момента этого делать нельзя. Или как быть, если угасли нежные чувства к верблюдице, которую ты

долгие годы любил? Это действительно важный вопрос. Зарезать не можешь, заставить работать

– неловко. Но если ты небогат и не в силах ее содержать? Имам отвечает: «Надо продать! Но

продать в чужую деревню, где люди не знают о вашей любви». Когда я читал эту книгу, из

любопытства стал выяснять, почему же в чужую, почему не в свою, чего тут стесняться? Ответ

оказался предельно прост. Деревня – это сплошная родня. А ну как твой родственник, который ее

купил, тоже влюбится и вступит с ней в связь? И будет кровосмешение. Вот поэтому надо в чужую.

То, что здесь сказано, может быть, вызовет смех, не исключаю, что отвращение. Но хочу, чтоб вы

знали: Хомейни на самом деле мудрец. И то, что он объясняет, действительно нужно людям.

Миллионам! Тем самым, что привели его к власти.

Жил в те годы аятолла Дастгейб, милейший дед, похожий на Хоттабыча. В отличие от многих своих

коллег никого не взрывал, не травил и не мучил. Умер, правда, не собственной смертью. Дастгейб

был великим ученым по раю. Что там и как, знал лучше всех. Об этом писал. Если ты,

правоверный, попал в этот рай, тебя окружают гурии. В большом количестве. Очень красивые.

Двух видов. Одни прозрачные, и ты наблюдаешь, как по жилочкам у них бежит кровь и вообще, что творится внутри. А другие – зеркальные, еще красивей. Когда обнимаешь, видишь свое

отражение.

Вы улыбаетесь?! А я в течение нескольких лет наблюдал, как мальчишки из нищих семей с

радостью отправлялись на фронт и шли на неразминированные поля, чтобы попасть к этим

гуриям{[57]}. Иначе решить проблему они не могли.

Есть много подобных примеров. Главное в них то, что надо понять: эти люди не хуже нас, а мы не

лучше них. Мы – два разных мира.

Теперь о главе «Пост».

Пост Рамазан – великое очищение. Он приближает к Аллаху. Если в течение жизни не нарушаешь

поста, то, окончив мирские дела, сливаешься с Богом. Никак не меньше. Значение Рамазана для

мусульманина бесконечно, ведь он искренне верит в эту возможность. Осквернить Рамазан могут

три вещи: окунание головы целиком в воду, еда и совокупление{[58]}. Вроде всё кажется ясным: будьте любезны – от звезды до звезды.

Однако в исламе всегда присутствует «но» – компромисс между паствой и Богом. Есть он и у

Хомейни. С головой имам поступил, правда, строго: окунул целиком – конец Рамазану. С едой и

питьем чуть проще: больному и путнику можно.

Но главное – секс! Рахбар выделяет четыре позиции.

«Если ты ввел по линию обрезания и не изверг», – пишет он, – то Рамазан не осквернен,

радуйся, правоверный.

Но «если ты ввел по линию обрезания и изверг», – пеняй на себя, зачем торопился.

«Если ты не изверг, но ввел дальше линии обрезания», – плохи твои дела, зачем углублялся?!

А теперь внимание! «Если ты ввел дальше линии обрезания и изверг, но (!!!) не знал, что начался

Рамазан» – то всё хорошо, дорогой, всё отлично! Вот так!

Вернемся снова в пустыню к шейху.

Он не понял, куда я клоню (зачем неверному Рамазан?!). Но унизить себя вопросом не мог. А я не

стал развивать эту тему.

Диспут вяло тянулся к обеду. Интересно, когда ж позвонят?

Они вторглись в наше святое пространство.

Они не вторгались в ваше пространство.

Нет, они вторглись в наше пространство и осквернили

его.

Нет, они не вторгались в ваше пространство.

Нет, они вторглись в наше пространство.

Эта шарманка с небольшими вариациями крутилась уже пару часов. Я прикинул – вроде пора.

Так вы помните «Рамазан»? – повторил я свой первый вопрос.

При чем здесь «Рамазан»? Вы признаёте, что вторглись в наше пространство?

Признаю!

У шейха от неожиданности раскрылся рот.

Да, они вторглись в ваше пространство и осквернили его! Они прорвали плеву той самой девицы!

Шейх смотрел на меня выпученными глазами.

Но они невиновны! Они не знали, что это святое пространство Ирана! Они не ведали, что творят.

Они ввели дальше линии обрезания! И извергли! Но (!) не знали, что начался Рамазан!!!

Шейх прикусил губу, крыть было нечем – я цитировал Хомейни{[59]}.

Не буду врать, что именно в этот момент ему позвонили. Это было бы слишком. Но к вечеру мы

завершили дела.

У шейха осталась расписка в три строчки о том, что я получил самолет и на нем улетаю. Прощаться

с гостями он не пришел.

На рассвете мы стартовали в Союз (с посадками в Захедане и Тегеране). Я забрался в АН-26. Рядом

вдоль борта расселись четыре пасдара, они следили, как бы чего. Полковник спросил:

Ты когда-нибудь прыгал?

Прыгал. – Он дал мне запасной парашют.

На высоте (кажется, около шести тысяч метров) через пробоины стал выходить кислород.

Придется снижаться, – сказал командир: двинул штурвал от себя, и мы начали падать. со свистом.

Пасдары решили, что это конец, у нас парашюты, и мы будем прыгать, они передернули

«калаши». Я отстегнул карабины и сбросил ранец на пол:

Ребята, в этой машине и так много дырок.

Напряжение спало, в «Мехрабад» прилетели без глупых

потерь.

Валерьяныч, – сказал мне полковник, когда пасдары покинули самолет, – может, останешься?

Через сорок минут

Тифлис. Сдадим машину, отметим, своих повидаешь и с первой подводой – назад.

Заманчиво. Запросто можно сказать, что иранцы не выпустили из самолета. Беда только в том, что

врать я тогда не умел. Сейчас, конечно, жалею.

Я оставался на поле, пока самолеты по рулежной дорожке двигались к полосе. Они оторвались

один за другим с интервалом в пару минут, качнули мне крыльями и потянулись в сторону

северных гор.

Хорошо помню, как выдохнул: сделано дело!

В зале прилета меня поджидали соседи, ближний и

"90

дальний{[60]}.

Ну? – хором спросили они.

Без подробностей?

Без.

С каждого по бутылке.

Доложим и выпьем.

Лучше наоборот.

СОЛДАТ

Дело было в Афганистане.

Моджахеды из засады уничтожили наш дозор. В скоротечном бою погибли все, он единственный, контуженный, неведомо как уцелел. Его допросили и оставили жить. Спасло то, что мусульманин, таджик. Перетащили в Пакистан. Там держали на базе под Пешаваром, тренировали на свой лад, прочищали мозги. Через год решили, что годен, и включили в состав диверсионного отряда, идущего на задание.

Он знал: придется стрелять в своих и обязательно убивать, иначе братья по вере убьют его самого.

Они убьют его также, если отряд попадет в окружение или при боестолкновении с сомнительным

исходом. Может, пристрелят, может, прирежут, но убьют непременно и сразу. Так поступали с

пленными, которых брали с собой в рейд.

За несколько дней до выхода он бежал. Его послали за продуктами на базар, там ему удалось уйти.

Четкого плана не было, действовал по обстановке – главное, оторваться, запутать следы. Долго

плутал по стране. В результате спустился на юг. С караваном белуджей, тащившим наркоту, перешел границу и очутился в Иране. Снова плутал. Кормился поденщиной, милостыней, воровал.

Узнал, что в Иране есть «шурави», ближайшие – в Исфагане. Проделал путь в тысячу километров

и добрался сюда. Приютился в окрестностях города на чьей-то бахче. По пятницам после намаза в

соборной мечети проходил вместе с толпой мимо генконсульства, наблюдая за подступом к

зданию. Обстановка ему не понравилась: улица перед входом короткая, узкая и пустая, пешеходов

практически нет. Режим контроля со стороны иранцев плотный – не проскочить, перехватят.

Отправился в Тегеран. Месяц следил за посольством. Был осторожен. Чтобы не засветиться, появлялся в округе не чаще двух раз в неделю. В какой-то день занял исходную позицию напротив

центральных ворот на перекрестке улиц Нёф ле Шато и Мирза Кучек-хан, где много мелких

лавочек и некоторое время можно остаться незамеченным, и когда посольские ворота открылись

для проезда машины, бросился через дорогу внутрь.

«Я советский солдат!» – это были его первые слова на русском языке за последние несколько лет.

Он шел к своим четыре года!

В его внешнем виде не было ничего особенного: небольшого роста, худощавый, с добродушным

азиатским лицом. Под командой завхоза он мирно трудился в посольском саду: заметал сухую

листву, чистил арыки, газоны, дорожки. И ждал, пока мы отправим его в Союз. Ждал долго, еще

один год.

Случай был уникальный. Наша внешняя контрразведка в Иране, в чью компетенцию входят

подобные темы, для начала должна была установить подлинность личности этого человека, затем

дать ответ на вопросы: если это действительно наш солдат, не завербован ли американцами, пакистанцами или иранцами по дороге домой? Если завербован, то что с ним делать: выставить за

ворота, затеять разведигру, отправить домой и судить?

А если он не соврал, то как его, перешедшего три границы, вытащить из Ирана, минуя тюрьму?

Определиться по всем вопросам следовало без промедления. Задержка в любом варианте была

не в нашу пользу. Разведка сработала оперативно. Проверка дала удивительный результат: солдат

говорил чистую правду.

После проверки посольство вступило с иранцами в переговоры, чтобы вывезти парня в Союз

легальным путем. В МИД ИРИ направили ноту, сообщили его личные данные и то, что в настоящее

время он находится у нас. Обстоятельства перехода границы представили следующим образом:

«захвачен в ДРА отрядом вооруженной оппозиции, в результате чего оказался в Иране».

Формулировка дипломатичная: ничего не понять, но без вранья – так ведь и было на самом деле.

Этим хотели запутать иранцев – пусть копают среди своих.

Но те лишних усилий делать не стали, а потребовали выдать солдата. И началась бодяга – долгие, нудные переговоры без компромисса и результата: они требуют выдать, мы не даем, мы требуем

выпустить, они не пускают. Так прошел год. Солдат был выдержан и терпелив, но в глазах его ясно

читалась тоска. По сути, он продолжал находиться в плену. Ощущение близости освобождения и

неизвестность изматывали вдвойне. Его старались беречь, подбадривали, он не знал, насколько

всё зыбко. Для иранских спецслужб его путешествие представляло большой интерес, о выезде из

страны не могло быть и речи.

Всё решил, как нередко бывает, случай. Однажды в Баку капитан какого-то иранского судна

устроил в ресторане пьяную драку. Его забрали в милицию и, естественно, дали знать в КГБ. Там

капитана приняли с распростертыми объятиями, почти как брата. Иранцам предложили меняться

– солдата на моряка. Капитан корабля – фигура серьезная, к тому же у него оказалась

влиятельная родня. Пришлось иранским спецслужбам сдаться.

Через пять лет солдат наконец добрался к себе в аул. Мы волновались, как его встретят? Встретили

достойно, как подобает встречать героев.

«ИРАНГЕЙТ»:

ВАС ВЗОРВАТЬ ИЛИ ЗАРЕЗАТЬ?!

Секретно Экз. № 1

В июле 1987 г. провинция Исфаган стала одним из центров жесточайшей за все

послереволюционные годы конфронтации среди высшего духовенства Ирана.

Вспышка внутриполитической борьбы последовала за разоблачением в конце 1986 г. тайных

закупок Ираном оружия у Израиля и США. В Исфагане в связи с этим особое внимание было

привлечено к аресту сейеда Мехди Хашеми, занимавшего крупный пост в Корпусе стражей

исламской революции и бывшего, согласно одной из версий, главной фигурой в деле

разоблачения глубоко законспирированных связей иранской верхушки с ЦРУ и «Моссад».

Ходжат оль-эслам вальмослемин сейед Мехди Хашеми был хорошо известен в Исфагане еще до

революции . В ту пору он возглавлял здесь религиозно– террористическую группу «Хадаф», действовавшую в интересах клана Хомейни и занимавшуюся в основном нейтрализацией его

идейных противников среди местного ортодоксального духовенства.

В 1976 г. люди Хашеми совершили убийство аятоллы Шамс-Абади, авторитетного религиозного

деятеля, представлявшего в Исфагане великого аятоллу Гольпаегани. Преступление было

раскрыто, Мехди Хашеми арестован, лишен духовного сана и приговорен к длительному сроку

тюремного заключения. В 1979 г., после победы исламской революции, он был освобожден из

тюрьмы. Сформированная им в провинции новая террористическая группа, получившая название

«Абу Зар», выполняла те же задачи, что и «Хадаф». В первые годы революции ею была совершена

серия политических убийств, жертвами которых стали неугодные сторонникам Хомейни светские и

духовные лица. Деятельность Мехди Хашеми была оценена. Этому во многом способствовали

помимо его «боевых» заслуг родственные отношения с семьей Монтазери{[61]} и близкая дружба

с сыном аятоллы Мохаммадом{[62]}. Мехди Хашеми был привлечен к работе в центре. Он

занимал различные ответственные должности в Корпусе стражей исламской революции, в 1983 г.

стал начальником Управления исламских освободительных движений (УИОД) – подразделения, ведающего идеологической и разведывательно– диверсионной деятельностью КСИР за рубежом, в

основном на Ближнем и Среднем Востоке. Находясь на этом посту, Мехди Хашеми сохранил

деловые связи с бывшими членами «Хадаф» и «Абу Зар» в Исфагане. Некоторые из них благодаря

его протекции были выведены на ответственные позиции в местном КСИР. Наиболее доверенные

возглавили на местах работу по линии УИОД-

Мехди Хашеми активно использовал потенциал исфаганского КСИР. С 1983 г. на учебно-

тренировочных базах Корпуса «Рузе Гадир» и «15 хордад»{[63]} велась интенсивная подготовка

диверсионных групп, формировавшихся из афганцев и арабов-шиитов (военнопленных иракцев и

собственно иранских арабов), а с 1985 г. – иракских курдов. Под контролем КСИР здесь

действовали представительстваразличных афганских контрреволюционных организаций (от 37 в

1983 г. до 8 в конце 1986 г.), Высшего совета исламской революции Ирака, Демократической

партии Курдистана.

Люди Мехди Хашеми вели также интенсивную идеологическую работу среди исфаганской

молодежи, пропагандируя идеи «экспорта исламской революции», основанные на религиозном

шовинизме, культе индивидуального и массового террора.

Такого рода деятельность Мехди Хашеми, а главное, усиление его личных позиций и откровенное

стремление вмешиваться во внутренние дела провинции в целом встречали противодействие в

религиозно-политических кругах Исфагана. Среди духовенства он пользовался поддержкой лишь

аятоллы Тахери и его окружения, в глазах же ортодоксального большинства оставался не более

чем уголовным преступником.

Ортодоксальное духовенство Исфагана, возглавляемое руководителем местного теологического

центра аятоллой Хадеми, пыталось выступать против Мехди Хашеми и его ставленников в КСИР

провинции. В 1984 г. по настоянию Хадеми Высший судебный совет ИРИ (аятолла Ардебили) начал

пересмотр дела об убийстве Шамс-Абади, а также расследование послереволюционных

преступлений группы «Абу Зар». Мехди Хашеми был отстранен от работы в КСИР и находился под

домашним арестом.

Известие об аресте Мехди Хашеми вызвало беспорядки в провинции. Его сторонники среди

пасдаров спровоцировали вооруженные столкновения в Корпусе.Известны случаи, когда в них

участвовали целые гарнизоны, применялись танки и артиллерия, были жертвы.Критическое

положение вынудило самого Хомейни вмешаться в дела провинции. В специальном обращении к

духовенству он констатировал, что «в результате конфронтации Исфаган разделился на два

лагеря». Призывы Хомейни к единству, сопровождаемые угрозами применить жесткие меры

наказания к «раскольникам», несколько охладили пыл враждующих сторон. Внешне обстановка в

провинции нормализовалась.

События в Исфагане в общей сложности не отразились на судьбе Мехди Хашеми. Благодаря

усилиям аятоллы Монтазери он был освобожден из-под ареста и восстановлен в своей прежней

должности. Тем не менее в дальнейшем он старался не напоминать о себе в провинции. Это

совершенно не означало, что Мехди Хашеми, его сторонники и покровители отказались от идеи

использовать Исфаган как одну из опорных баз в ширившейся внутриполитической борьбе среди

духовенства. Наоборот, после событий 1984 г. они начали создавать в Исфагане подпольные

склады оружия, боеприпасов, типографского оборудования. Сюда втайне переправлялись

документы, изъятые из центрального архива КСИР, компроментирующие противников Мехди

Хашеми в руководстве ИРИ. В послереволюционной истории внутриполитической борьбы в Иране

1984-1986 годы можно охарактеризовать как период раскола группировки Хомейни. Она

практически перестала существовать в том составе, в котором начинала борьбу за власть в первые

годы революции. Частично это было вызвано падением личного авторитета Хомейни как

духовного и политического лидера, периодически ухудшающимся состоянием его здоровья,

реальной возможностью неожиданной смерти и в этих условиях стремлением наиболее

авторитетных сподвижников унаследовать абсолютную власть в стране.

В верхнем эшелоне власти наметились три основные силы: председатель меджлиса Хашеми-

Рафсанджани, президент ИРИ Али Хаменеи и преемник Хомейни на посту руководителя страны

аятолла Монтазери. Между ними шла острая политическая борьба, которая в конце 1986 г.

достигла высшей степени накала.

Арест Роберта Макфарлейна, экс-помощника президента США по национальной

безопасности,тайно прибывшего для переговоров в Тегеран, и вслед за этим арест Мехди Хашеми, якобы организовавшего захват американца, свидетельствовали о полном, окончательном расколе

между представителями высшей власти в ИРИ{[64]}.

Сейед Мехди Хашеми и арестованные вместе с ним Реза Моради и Мохаммад Казем-заде (оба из

командного состава исфаганского КСИР) были обвинены министерством информации{[65]} в

убийствах, совершенных до и после революции, сотрудничестве с САВАК, незаконном хранении

оружия и взрывчатых веществ, хищении секретных государственных документов,

антиправительственной деятельности. Естественно, что за такие преступления им грозила

смертная казнь.

Согласно версии, распространявшейся в Исфагане сторонниками Рафсанджани, группа Мехди

Хашеми была арестована по следующим причинам:

«После избрания аятоллы Монтазери в 1985 г. на пост преемника Хомейни Мехди Хашеми решил, что теперь у него самого есть шансы захватить в будущем абсолютную власть в стране. Для этого

он попытался убрать со своего пути наиболее близкого имаму государственного деятеля —

председателя меджлиса Рафсанджани. Используя агентуру УИОД, Мехди Хашеми заманил в Иран

Макфарлейна. Затем, арестовав его, распространил слухи о том, что целью тайного приезда

американца была встреча с председателем меджлиса ИРИ. Он надеялся таким образом

дискредитировать Рафсанджани в глазах имама и народа».

Одновременно «стало известно», что Мехди Хашеми «готовил государственный переворот». Его

центром, судя по географии разоблачений, должна была стать провинция Исфаган(!). При этом

Мехди Хашеми действовал чуть ли не в одиночку. Абсурдность этой версии не смущала тех, кто ее

распространял. Цель была очевидна: вывести из– под удара Хашеми-Рафсанджани,

дискредитировать аятоллу Монтазери, перенести центр скандальных событий из Тегерана и Кума

во второстепенный в политическом отношении Исфаган.

Однако вскоре начали всплывать более правдоподобные версии. Согласно одной из них, наиболее

распространенной в Исфагане, в 1985 г. израильская разведка, выйдя на руководящие круги ИРИ, предложила свои услуги в поставках оружия и военной техники. При этом, зная о существующей в

Иране острой внутриполитической борьбе, «Моссад» привлекла к участию в сделке все

враждующие религ иоз но-полит ические группировки. Американцы, чье оружие израильтяне

направляли в ИРИ, узнав об этом, решили использовать заинтересованность Ирана в военных

поставках и начать торговлю самостоятельно, без посредников.

Но ЦРУ допустило грубую ошибку, посчитав более рациональным иметь дело только с одной, наиболее перспективной (с точки зрения интересов США) политической силой – группировкой

Рафсанджани. Отстраненные от сделки израильтяне не простили этого американцам. Данные о

тайных контактах ЦРУ с Рафсанджани и обещанной ему американцами военной и политической

помощи были переданы через агентуру «Моссад» политическим соперникам председателя

меджлиса. Напуганные возможностью такого альянса, они предприняли решительные действия.

Первые же американцы, прибывшие после этого в Тегеран на связь с Рафсанджани, были

арестованы группой армейских офицеров – людьми президента Хаменеи. Тогда же аятолла

Монтазери через заграничную агентуру Мехди Хашеми в Бейруте позволил «просочиться» этой

информации в арабскую прессу.

Над Рафсанджани нависла реальная угроза гибели. События требовали от него стремительной

реакции. В спешке было допущено немало просчетов. Рафсанджани не мог «добраться» до

Хаменеи, это было ему не по силам{[66]}. Но уничтожить второго, более слабого своего

противника он постарался. После ареста Мехди Хашеми председатель меджлиса сразу же

направился в Кум на встречу с Монтазери, где открыто шантажировал его, угрожая

«разоблачениями», и требовал политической отставки.

Действия Рафсанджани получили широкую огласку. В Исфагане распространялись листовки с

портретом председателя иранского меджлиса на фоне флага США. В тексте, обращенном «ко всем

правоверным мусульманам», говорилось: «Группа предателей, врагов революции тайно вступила

в союз с США и Израилем и готовит заговор против Исламской Республики Иран. Главарь этих

предателей Хашеми-Рафсанджани заключил с Америкой тайный договор, согласно которому ему

была обещана помощь в организации государственного переворота и захвата власти.

Рафсанджани обязался восстановить позиции США в Иране, утраченные ими в результате победы

исламской революции»{[67]}.

Происшедшие события повлекли за собой важную перегруппировку сил в иранской верхушке.

Рафсанджани не рассчитал, что попытка лишить Монтазери политического будущего

предопределит до тех пор казавшийся невозможным союз аятоллы с его противниками из

высшего ортодоксального духовенства. По имеющимся данным, президент Хаменеи предложил

Монтазери свою защиту от происков Рафсанджани, пока Хомейни не ушел с поста руководителя

страны. В обмен на это у Монтазери потребовали согласия на отказ в будущем от единоличной

власти и создания совета факихов с участием великих аятолл Гольпаегани и Мардши-Неджафи.

Предложение было принято. Достоверность этой информации подтверждали многочисленные

встречи и совещания между членами возникшей группировки. За все послереволюционные годы

не было ни одной такой встречи. Зато только с января по июнь 1987 г. Монтазери, Гольпаегани и

Мардши-Неджафи встречались для переговоров друг с другом семь раз. Помимо этого великих

аятолл неоднократно посещали делегации ортодоксального духовенства Исфаганского,

Мешхедского и Кумского теологических центров, президент, отдельные высокопоставленные

духовные лица и группы духовенства, занимавшие важные государственные посты. По

имеющимся данным, на этих встречах обсуждались вопросы будущей формы государственного

правления в стране.

Характерно также, что в это же время к великим аятоллам не раз наведывались Ахмад Хомейни и

Хашеми-Рафсанджани. Но эти визиты, по-видимому, не давали им нужного результата, поскольку

вслед за ними по центральному телевидению ИРИ, как правило, демонстрировали очередную

порцию «признаний» Мехди Хашеми и членов его группы.

О бескомпромиссных позициях сторон свидетельствовал и такой факт, как роспуск Исламской

республиканской партии в начале июня «по просьбе Хаменеи и Рафсанджани, с одобрения

Хомейни». Противники развязывали себе руки, предвидя неизбежность дальнейшего обострения

конфронтации.

В Исфагане ликвидация местного отделения ИРП послужила своеобразным сигналом к

активизации религиозно-политических организаций ортодоксального духовенства98. Общество

Ходжа– тие», используя контролируемые им авторитетные мечети – «Сейед», «Чахар баг»,

«Марьяме Вигам», «Агадар» и большую часть мечетей исфаганского базара, начало открытую

пропаганду против теории Хомейни «велаяте факих».

Ортодоксальное духовенство сплачивало силы, теологический центр избрал своего нового

руководителя{[68]}. Им стал аятолла Махдави. Теологический центр Исфагана, всегда следовавший

указаниям великого аятоллы Гольпаегани, после перегруппировки в верхах занял сдержанную

позицию в отношении «дела» Мехди Хашеми. А в ряде случаев (в городах Гольпаеган и

Хомейнишахр) представители теологического центра даже поддержали демонстрации в его

защиту.

В этот период изменения наметились и в действиях радикального духовенства провинции. Так, представитель Хомейни в Исфагане аятолла Тахери, связанный с Монтазери долголетней тесной

дружбой, допустил явный отход от «курса имама». Тахери отказался от оправдательной оценки

поведения иранских паломников, летом спровоцировавших беспорядки в Мекке. Таким образом, аятолла разделил позицию ортодоксов{[69]} и показал, чью сторону он занял в ходе происходящей

перегруппировки сил.

В складывающейся обстановке Хашеми– Рафсанджани и его сторонники действовали, все больше

ориентируясь на репрессивные формы борьбы. В середине июня в Иране были созданы особые

суд и прокуратура по делам духовенства. Руководящие посты в них заняли ставленники

председателя меджлиса – ходжат оль-эсламы Разинии Фалахиан{[70]}. Сообщалось, что

отделения этих специальных карательных органов будут учреждены в Тегеране, Исфагане, Куме, Мешхеде, Тебризе и Ширазе. Таким образом, открыто указывались места, откуда для группировки

Рафсанджани исходила наибольшая опасность. Одновременно с этим последовало заявление

министерства информации о том, что в связи с расследованием «дела» Мехди Хашеми вскоре

будут оглашены списки имен «группы продажных религиозных деятелей».

Сторонники Рафсанджани как в центре, так и на местах стали укреплять исламские

революционные комитеты, в которых ключевые позиции принадлежали в основном

представителям этой группировки. В Исфагане, в частности, предпринимались попытки лишить

КСИР многих карательных функций, перераспределив их в пользу

Исламских революционных комитетов (ИРК). В ряде гарнизонов КСИР прошла волна кадровых

чисток. Эти действия привели к предельному обострению военно-политической обстановки в

провинции. В Исфагане на перекрестках улиц и ключевых дорогах на подходе к городу пасдары

начали сооружать огневые точки, используя для этого бетонные трубы большого диаметра и

мешки с песком. Трубы ставились вертикально, врывались в землю, в них проделывались бойницы

для ведения огня. В городах Фалаверджан, Ленджане Софла, Дорче, Гахдериджан – районах

наибольшего влияния Мехди Хашеми – между ИРК и КСИР произошли вооруженные

столкновения. Обстановка вызывала крайнюю озабоченность властей, возникала реальная угроза

потери контроля над дальнейшим ходом событий. Тогда в провинции была объявлена всеобщая

мобилизация. Она стала беспрецедентной по масштабам, практически тотальной. Из Исфагана в

прибрежные районы Персидского залива направлялись не только армейские призывники и

ополченцы, но и кадровые части Корпуса.

Мобилизация «защитников Персидского залива» проводилась по всей стране. Однако было

совершенно очевидно, что обстановка в Заливе, даже с учетом возраставшей там военной

напряженности, не требовала с иранской стороны такой концентрации сухопутных сил. Не

вызывало сомнения, что основная задача властей состояла в разрядке напряженности во

внутренних провинциях страны накануне завершения «дела» Мехди Хашеми.

О том, что «дело» Хашеми подходит к концу, свидетельствовали и другие факты. Великий аятолла