Текст книги "В стране минувшего"

Автор книги: Рене Трот де Баржи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава II
КОШМАРНОЕ ВИДЕНИЕ

Они спали по очереди.

Осторожность была необходима.

Конечно, бояться неожиданного появления разбойников или воров не приходилось. Но в этих болотах, где не бывало ни одно человеческое существо, другие опасности подстерегали смелых путешественников. Опасности, порожденные самой природой и животными.

Крокодилы, змеи и другие звери могли появиться и напасть на людей.

Из благоразумия они стерегли друг друга и обычно Беран засыпал первый, а Мадемба бодрствовал. Затем, около полуночи, Леон заменял негра, а тот укладывался на дне лодки и немедленно начинал храпеть.

Уже четвертую ночь путешественники проводили в болоте, и никогда еще на Берана так сильно не действовало окружающее безмолвие и темнота.

Некоторые натуры не могут выносить в одиночестве наступления ночи, но это люди с больными нервами, а Беран к ним не принадлежал. Здоровое равновесие его натуры никогда не знало смутного страха и этой неопределенной тоски.

Недаром он объехал свет, подвергаясь большим опасностям, и страх никогда не колебал его хладнокровия и его спокойной смелости.

Так почему же в эту ночь он испытывал какую-то инстинктивную, тяжелую, нелепую тревогу?

Внутреннее чувство как будто предупреждало его, что ему что-то угрожает.

Но что?

Он этого не знал, и его разум возмущался против этого чисто физического, чисто животного чувства. Он сердился на себя за этот почти ребяческий страх и пытался от него отделаться.

Но окружающая обстановка, несомненно, производила странное впечатление.

К тому же в болоте была исключительная жара, жара непривычная. Не то чтоб она доходила до крайности, но она отличалась от той, которую Беран привык переносить в этом климате.

Обычно палящая жара излучалась сияющим, горячим солнцем в течение дневных часов. Земля насыщалась им и ночью испаряла сырые туманы.

Здесь было совсем по-иному.

Казалось, что жара исходила от самой почвы, от болота, била ключом из недр земли и затем разливалась в воздухе. Беран опустил пальцы в воду – она была почти теплая.

– Любопытно, – прошептал молодой человек.

Затем еще другое явление удивило его. Последние три ночи звери не переставали бродить вокруг лодки с тупой настойчивостью хищников, которые чуют добычу, подкарауливают ее, терпеливо выжидая.

Среди водяных растений светились фосфорическим блеском маленькие глазки крокодила, стоявшего на страже; птицы усаживались в листве кустарников и по временам чистили свои перья, издавая резкие звуки.

А в эту ночь никого не было видно, ничего не слышно.

Напрасно Леон пытливо вглядывался в царящую темноту.

Ни крокодилов, ни птиц… никого.

– Это удивительно, – думал Беран.

И он не мог заснуть, в глубине души чего-то ожидая. Чего? Он не мог сказать. Но бессознательно он был убежден, что опасность, которая нависла, с минуты на минуту могла явиться воочию.

Но миновала полночь, и не было ничего, что бы подкрепило его беспокойство.

Он растолкал Мадембу и улегся на дне лодки; негр, в свою очередь, стал караулить.

Тем не менее, Беран не мог заснуть.

Необычная нервность не покидала его: он лежал с широко раскрытыми глазами, с настороженным слухом, с бьющимся сердцем. А часы проходили медленно, тяжко, среди неизменного безмолвия, в той же темноте, которая мало-помалу начинала редеть.

День наступал.

Беран удивился, найдя себя под фикусом, удивился и тому, что вокруг все оставалось по-прежнему.

Ничего не случилось.

Берану было смешно за свой ночной страх.

– Однако, я тоже становлюсь неврастеником. Неужели модная болезнь не миновала и меня? Как будто уже поздно, я бы должен был заболеть раньше.

Веселый, с чувством облегчения, почти избавления, он подал сигнал к отъезду.

Мадемба также выглядел бодрым, повеселевшим.

Он снова принялся за свою простодушную болтовню, которая потешала Берана, рассказывал истории, удивлялся всему, что видел.

А между тем местность опять изменилась. Незаметно они очутились в местах, часто непроходимых; продвигаться становилось все труднее и труднее.

Это заставляло предполагать, что экваториальный лес рос под водой болота и иногда становился видимым, выступая на поверхность.

Фикусов было очень много. Пальмы неизвестного вида высились своими гигантскими стволами.

Манговые деревья и огромные пучкообразные кокосовые пальмы, теснясь, выступали из воды и поднимали вверх свои густые кроны.

Появлялись тысячи разнообразных деревьев, вытесняющие те, которые видел Беран раньше, но, в свою очередь, уступающие место новым, более необычайным, гигантским видам, – ботанических знаний Берана недоставало, чтоб их классифицировать. Растения также становились необыкновенно сильными и высокими.

Папоротники в изобилии росли в мелких кустарниках и под деревьями. Некоторые достигали поразительной величины.

Показались чудовищные плауны, а по мере продвижения вперед попадались другие, еще более удивительные и чудовищные.

– Очевидно, – думал Леон, – здесь в высшей степени благоприятная почва для роста этих растений. Жара, вода, влажность, жирный пласт, накопленный веками в болоте от перегнивания разнообразных органических остатков: травы, веток и корней… И тем не менее, это совершенно неожиданно… ведь это почти доисторический пейзаж.

Несколько раз пробовал он рукой болотную воду, и каждый раз она была теплой.

Животных никаких не было. За двадцать четыре часа они видели только одного крокодила.

В лианах, обвивавших стволы деревьев, в роскошных зеленых кустарниках не было ни одной змеи, ни одной птицы, ни одной обезьяны.

Полное отсутствие зверей удивило молодого исследователя.

Не исчезли только насекомые. Многие из них могли привести в замешательство своей формой, никогда не виданной, и незнакомой окраской.

Но Беран не знал энтомологию настолько, чтоб отличать их характерные признаки, классифицировать их, даже просто распознавать их.

Он часто думал:

– Если только наши ученые проникли в эти места, – а это почти несомненно, – то их ждало здесь немало интересных неожиданностей при виде этой доселе невиданной флоры, этих редких зверьков, да и всего, что есть здесь необычного. Несомненно, они должны были надолго остановиться в этих краях. Чтоб изучить и определить все эти растения, деревья, всех этих насекомых, им понадобилось много времени. А минералогия? А палеонтология? Я не касаюсь того, что могут скрывать в себе воды болота. Не может быть сомнения, что они содержат следы вымерших животных. Ученые должны исследовать эти глубины, собрать многочисленные остатки. Все это требует много времени.

Таким образом, он пришел к убеждению, что экспедиция должна была сильно запоздать в своем продвижении благодаря тому, что на пути ей встречалось много интересного… К вечеру лодка остановилась перед громадными гранитными скалами, выступавшими из воды.

Они занимали такое большое пространство, что нечего было и мечтать объехать их до ночи.

Мадемба, однако, колебался причаливать к этим гигантским стенам.

Их склоны были покрыты богатой растительностью.

Громадные глыбы были прорезаны протоками. Точно какая-то гигантская рука проделала безукоризненные каналы через эти крепкие скалы. Вода, протекавшая через эти проходы, казалась густой, плотной, причудливо отсвечивающей, как расплавленный металл.

– Мессиэ, – проговорил Мадемба, – почему мы не идти дальше?

И он указал на один канал, более широкий, чем другие, который шел прямо между двумя крутыми гранитными утесами.

– Поезжай, – беззаботно отозвался Беран.

Он любовался чудесной панорамой.

Большие каменные уступы, погружаясь в воду, производили впечатление дикого, нелюдимого уединения…

Растения, прицепившись к расщелинам скалы, поднимались вертикально к небу, выпуская свои густолиственные ветви. Ветки других растений вытягивались горизонтально и, переплетаясь с соседними кустами, образовывали зеленые, прохладные своды.

А те, у которых стебли были слабы, те не могли расти в вышину, падали, сползали и свешивались вдоль утесов.

Но и здесь ни одного животного.

Мадембе это не нравилось, и он тревожно покачивал головой.

– Так нам гораздо покойнее, – возражал Леон, – я совсем не гонюсь за компанией змей и крокодилов, мой друг.

Негр не настаивал и умелой рукой направил лодку в узкий проход.

Гранитные глыбы вздымались над водой более, чем на двести и триста метров; в этом коридоре пришлось плыть.

Было душно, недоставало воздуха. Жара увеличивалась, и Беран, коснувшись камня рукой, почувствовал, что он горяч, как песок в пустыне.

Мадемба упорно работал веслами. А конца протоку все еще не было.

Неожиданно встретился изгиб. Лодка повернула влево и, пройдя поворот, Беран заметил что-то вроде бухты, или скорее котловину, образованную скалами.

Она имела продолговатую форму, малая по размерам, и походила на чашку, поставленную между крутыми скалами, сжимавшими ее со всех сторон. Но никакого другого выхода.

Проток кончался, и нужно было повернуть назад, чтоб ехать дальше.

Физиономия негра вытянулась.

Беран, смеясь, ему сказал:

– Вот видишь, Мадемба, я был прав, когда говорил тебе, что лучше дальнейший путь отложить до завтра. Но это не важно. Мы здесь остановимся и проведем ночь. Право, здесь нам будет очень хорошо, и никто нас не потревожит в этой дыре.

Мадемба, не говоря ни слова, поставил лодку вдоль скалы, привязал к густой чаще кустарника и пошел распаковывать ящик с провизией. Обед был скоро изготовлен и съеден.

Но ночь еще не наступала.

Серые сумерки медлили над скалами, и беловатый свет их скупо проникал в пристанище путешественников. А кругом была все та же давящая, жуткая тишина. Всякая жизнь, казалось, ушла из этих унылых, отталкивающих мест.

В этот час не было даже насекомых.

Берану еще не хотелось спать, и он осматривал котловину, исследовал строение гранита и пытался распознать породу кустов, растущих в расщелинах скал.

И вдруг он вскрикнул от изумления, а его палец указывал место на голом камне, где был обозначен большой красный крест. Латинский крест был грубо намазан красной краской.

– А, – воскликнул молодой человек, – экспедиция, несомненно, проходила здесь. Она тоже, конечно, останавливалась в этом месте. Они захотели, очевидно, оставить здесь знак своего пути.

Мадемба, вытаращив глаза, смотрел на красный крест и казался повеселевшим от этого открытия.

Беран и сам был рад.

– А мне и в голову не приходило до сих пор, что ученые могли отмечать подобными значками свой путь. Это так просто, это могло значительно облегчить им обратный путь. Надо думать, что есть и другие такие знаки. Мы не обращали внимания до нынешнего вечера, и это досадно. Отныне помни об этом, Мадемба. Мы попробуем отыскать следы экспедиции и, таким образом, неминуемо придем на то место, где она исчезла.

Мадемба, широко улыбаясь, ответил:

– Мессиэ, ты не говори Мадемба. Но Мадемба всегда замечать дорогу…

– Что ты говоришь? – не понял Леон. – Замечать дорогу?

И негр объяснил, что, выехав из Инонго, он от времени до времени отмечал дорогу видимыми значками, главным образом, в местах, трудно проходимых и сбивчивых.

– Неужели? – удивился Беран. – Что ж ты делал, чтоб отметить дорогу?

Ответ Мадембы заключался о том, что он показал лоскут красной материи, который вытащил со дна лодки.

Это была старая люстриновая занавеска, разорванная на куски; негр нарезал из нее тонкие полоски, которые он привязывал там и тут к деревьям, к кустам на болотах, выбирая более заметные места.

Леон Беран, смеясь, пожал плечами.

– Ты что ж, боишься запутаться на обратном пути?

Тот важно ответил:

– Нет, не для этого, господин. Но если бы лодка пропала, другие найти скоро!

– Какие другие? – спросил удивленно Беран.

– Мессиэ комендант. Мадемба думать, как это лучше.

Негр простодушно объяснил, что, по его мнению, так будет лучше обозначать их путь на тот случай, если администратор Райнар пойдет на поиски Берана.

По этому признанию Беран мог догадаться о тревожных предчувствиях своего спутника.

Итак, Мадемба боялся, что и эта экспедиция кончится плохо? Без сомнения, он думал, что и их судьба будет такой же, как и судьба ученых. И, несмотря на это беспокойство, негр все же согласился сопровождать исследователя.

Беран был сильно удивлен таким открытием; ему хотелось продолжать свои расспросы. Но Мадемба, несомненно усталый, уже улегся спать, и Беран решил его не тревожить. А сам он, свернув сигаретку, высек огонь и зажег табак.

Красный свет небольшого пламени пронизал белесоватый сумрак, наполнявший бухту.

Небрежно усевшись в передней части лодки у самого края, Леон мечтал, машинально уставившись в воду глазами.

Вдруг он сильно вздрогнул.

Доносился странный шум.

В то же время по поверхности воды, слабо освещенной, двигалась громадная, темная тень, как бы тень гигантской птицы.

Он поднял глаза… Крик изумления замер у него в горле, но он остался неподвижным, окаменелым. Громадная птица действительно поднялась с крутого скалистого обрыва. Описывая в воздухе правильные круги, она спускалась к воде. Ее широко распростертые крылья поднимались и опускались равномерно, медленно, почти бесшумно.

По мере ее приближения Беран мог лучше рассмотреть ее странную форму.

И вдруг он отпрянул на дно лодки, прошептав голосом, изменившимся от испуга и удивления:

– Птерозавр…

Глава III
ПТИЦА ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ

Восклицание Берана выявило его сильное волнение, даже нечто большее, нечто похожее на страх.

Если такой человек, как Беран, спокойный, смелый, часто безрассудный, хладнокровный при самых угрожающих обстоятельствах, мог испытать страх, то это было бы ненормально.

И тем не менее это случилось.

Но то, что породило этот страх, было также необычайно, неслыханно, способно было довести до безумия.

Слово, вырвавшееся вдруг у исследователя, объясняло все.

– Птерозавр… – произнес он в возбуждении.

Не будучи палеонтологом, Беран знал приблизительно, что птерозавр – животное, исчезнувшее многие сотни веков тому назад.

Его находят в ископаемом виде, в отложениях мезозойской эпохи. Птерозавры принадлежали к разряду пресмыкающихся, но эти пресмыкающиеся были совсем особого рода. Известны их довольно многочисленные разновидности, из них наиболее знаковая та, которую составляют птеродактили. Одновременно птица, ящерица, хищник, это животное поистине представляло собой кошмарную фигуру. То, которое рассматривал теперь с невыразимым волнением Беран, представлялось очень крупным хищником. Его величина казалась особенно большой благодаря чрезвычайно широким крыльям. Его туловище в отношении к другим частям было средней величины, оканчивалось оно коротким хвостом. Но что казалось особенно поразительным, это его клюв, длинный и острый; он был широко открыт и вооружен крупными зубами.

Клюв, снабженный челюстями и зубами; какое неправдоподобие, граничащее с безумием!

Но это еще не все.

К крыльям были приспособлены очень широкие перепонки, как у вампира. Как у летучей мыши, передние члены оканчивались кистью руки. И эта рука с развитыми пальцами представлялась крайне своеобразной. Мизинец был изумительной длины, чрезмерной, невероятной.

И это туловище, крылья, продолговатая и крупная голова, крепкая длинная шея были покрыты не перьями, а скорее пухом, более похожим на шерсть. Темно-серые отвратительные птицы эти летали при помощи легкого движения своих крыльев, на которых были заметны перепонки, как на лягушачьих лапах.

Птерозавр продолжал спускаться.

В ужасе Беран протянул руку, разбудил Мадембу, зажал ему рот, чтоб он не закричал, и тихо, на ухо, приказал взять уже заряженные ружья. Затем, овладев собой, исследователь смотрел на неожиданное явление, которое, как ему казалось, вышло из глубины веков.

А в вышине над скалами показались другие тени, подобные первой.

Другие птерозавры следовали за первым, как бы парили, спускались в этот колодезь, где они чуяли добычу.

Беран, встревоженный, насчитал их четыре, затем шесть, десять, пятнадцать.

Как вороны, они слетались на добычу, которую послал им случай.

Леон тоскливо размышлял:

– Что сделать с этими страшными животными? Они кажутся очень опасными. Стальной клюв их должен быть чрезвычайно сильным.

Мадемба весь дрожал. Он подал Берану ружье и прошептал встревоженно:

– Мессиэ! Выстрел ружье нехорошо. Огонь лучше.

– А? Ты говоришь, огонь?

Вдруг он понял, что совет негра правилен.

Конечно, зачем стрелять в этих птиц; быть может, в этих местах их очень много и на место убитых явятся другие с тупостью, свойственной животным, которые не пугаются смерти своих сотоварищей? А затем, конечно, чувствуя свою численность, эти чудовища набросятся все сразу на обоих и помешают даже воспользоваться оружием.

– Да, огонь. Ты прав. Живей.

Беран смотрел на птиц и думал, что как раз пора зажечь огонь.

Птерозавры действительно продолжали спускаться, но насторожившись.

Они услыхали человеческие голоса, увидели их движение на барке.

Они почуяли, что добыча бодрствует, что она даст отпор. Кроме того, такую добычу, конечно, в первый раз видело это животное.

Человек, одетый, прямостоящий.

Известно, что все животные, даже и дикие, самые свирепые, боятся человека, потому что он прямо стоит на своих ногах. И птица минувших веков, в свою очередь, теперь не решалась приблизиться к этим людям, которые, стоя в лодке, ждали ее прихода.

Птерозавр слышал над собой полет своих сородичей и, казалось, поджидал их. Как все хищники, он предпочел действовать в сообществе.

И это небольшое опоздание помогло путешественникам. Негр успел побросать на скалу возле лодки скомканные газеты и зажег их.

Вспыхнуло пламя, высокое, светлое, властное. Негр продолжал понемногу подбрасывать в огонь все, что находил под руками и без чего можно было обойтись: бумагу, картон, материю; только бы поддержать драгоценный костер.

В вышине изумленные птерозавры пришли в большое волнение и тревожно перекликались.

С резкими криками, похожими на скрежет, они кружились над лодкой, но на достаточной высоте.

Это пламя, вспыхнувшее возле их добычи, вызывало в них одновременно гнев и удивление.

Так вокруг какого-нибудь лагеря остаются дикари, упрямые, рычащие, злые… но терпеливые.

Конечно, чудовищные птицы не знали, почему появился огонь. Они чуяли, что он исчезнет с минуты на минуту… И они оставались и подкарауливали людей, считая их добычей своей прожорливости.

* * *

При свете костра, при котором бдительной весталкой состоял Мадемба, исследователь мог лучше рассмотреть необыкновенные образчики жизни времен давно минувших.

Восклицание, вырвавшееся у него невольно при виде первого птерозавра, после некоторого размышления показалось ему сумасбродным.

– Нет, это какой-нибудь новый вид вампира? – поправился он немного позднее.

Но он не мог уже более сомневаться. Тут, следовательно, были животные, изучаемые палеонтологией; они внезапно появились среди обстановки волнующей, странной уже самой по себе. Эти гранитные массивы должны были здесь быть также с времен доисторических.

Окружающая жара, тяжелый воздух для легких человека XX века, эта теплая вода, тусклый сумрак. Не присуще ли все это доисторической эпохе?

– Я сплю, – пробормотал Леон, – или я сошел с ума?

Он говорил, как человек здравомыслящий, разумный.

Всякий другой на его месте думал бы так же, произносил бы с сомнением те же слова.

Но нет! При свете пламени можно было до мелочей рассмотреть этих мнимых птиц.

Вдруг они как бы повисли в воздухе и затем все вместе с гортанными криками полетели и повисли на скале, наиболее отдаленной от костра. Они держались там, на камне, как летучие мыши, головою вниз, устремив желтоватые глаза на лодку, где двигались люди.

Беран и Мадемба видны им были отчетливо, освещенные пламенем.

И, быть может, эти чудовища в своей животной бессознательности были смущены присутствием существ, доселе никогда не виданных.

Лоб Берана был покрыт каплями пота.

– Возможно ли? – думал он.

Перед ним в один миг как бы спала завеса и стало видно бесчисленное множество необычайных вещей и непостижимых событий. Вещей, которых отказывается принять разум. Событий, перед лицом которых человек мучительно спрашивает себя, не спит ли он, не сошел ли он с ума.

Итак, доктор Шифт с полным основанием считал возможным, что экспедиция на своем пути встретит следы минувших эпох.

И вдруг Беран вздрогнул и пугливо пробормотал:

– Но… тогда Шифт не сумасшедший… Во всяком случае, причина его безумия не та, какую мы, Райнар и я, ему приписываем… Он видел птерозавров… возможно, что он видел и других животных, не менее фантастических… А антропопитеки, которых он описывал?

Исследователь остановился.

Нет… он не может верить в подобные нелепости.

Он сжал руками лоб, как бы боясь за рассудок, который начинал мутиться. Он боялся сойти с ума. Он взял свой платок, опустил в воду и смачивал свои трепещущие виски и влажный затылок.

Напрасно пытался он подыскивать разумные и убедительные доводы, способные прогнать жуткие образы, которые теснились в его мозгу. Какой-то внутренний голос говорил ему, что впереди его ожидают события неожиданные, невероятные. Он вспомнил странное беспокойство, охватившее его в последние два дня.

В эту минуту около него раздался голос Мадембы, тихий и грустный.

Негр кротко говорил:

– Ты видишь, мессиэ? Здесь нет хорошо.

Бедный Мадемба. Он молча, с покорностью дикаря и фаталиста, переносил ужасы и страх, охватившие в этот момент его мозг с той же силой, как мозг исследователя.

– Милый мой Мадемба, видел ли ты таких птиц когда-нибудь?

На физиономии Мадембы отразилось сильное изумление, и он ответил быстро, испуганным голосом:

– Эта не птица, мессиэ…

– Что же это?

– Это… колдун, – проронил негр, дрожа от страха.

Беран улыбнулся. Он знал, как чернокожие племена сильно боятся колдовства.

Колдун, в глазах сородичей Мадембы, существо, одаренное сверхъестественной силой. Он знает тайну всех растений, он знает все, он может все… И потому негр думал, что какой-то могущественный колдун захотел помешать белым людям проникнуть в болота. И вот он просто-напросто воспользовался своим могуществом, чтоб создать необыкновенных животных, которые бы напугали дерзких, желавших осквернить болото.

Между тем незаметно начинало светать. На скале, между птерозаврами, как казалось, шло беспокойное движение.

И вдруг все вместе, с хриплыми и резкими криками, они отцепились от камня.

Тяжелые взмахи крыльев довольно долго раздавались в воздухе и казались каким-то грозным скрежетом.

Они быстро кружились между тесными скалами, постепенно поднимались все выше и выше и, казалось, готовились к отлету.

– Счастливый путь, – проговорил исследователь.

И, обратясь к Мадембе, добавил шутя:

– Ну что ж. Твой колдун совсем не злой. С его стороны было даже любезно прислать подобных птиц. Это нас развлекло.

Но негр, крепко целуя свой талисман, висевший на шее, запинаясь от испуга, проговорил:

– Ах, господин. Не надо смеяться. Подожди. Мадемба думать – это все не конец.

Леон вздрогнул. Неужели инстинкт чернокожего чует новые опасности и новые зрелища столь же необычайные?

Молодой человек замолчал, наблюдая, как последние птерозавры исчезли из вида. Над головой в вышине забелело небо, предвещая близость дня.