Текст книги "В стране минувшего"
Автор книги: Рене Трот де Баржи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Глава IX
ПОГАСШИЙ СВЕТ
На другой день английского ученого похоронили на участке земли, предназначенном для европейцев.
По возвращении с этой печальной церемонии администратор взял Берана под руку и взволнованно ему сказал:
– Мой друг, я сегодня всю ночь думал о том загадочном происшествии, свидетелями которого мы являемся… я думаю, что ваши предположения справедливы: вся экспедиция погибла.
– Это только одна из гипотез, – возразил живо Беран, – но могут быть и другие.
– Но это одна из наиболее вероятных. Я почти убежден теперь, что доктор Шифт один остался в живых… Увы! От него мы не узнаем ничего. Я видел его сегодня утром. Он все такой же, каким был и вчера.
– Да, – проговорил Леон. – Ненормальное состояние духа слишком глубоко, и я боюсь, что оно неизлечимо.
– Итак, я хочу уведомить мое начальство об этой непредвиденной катастрофе. Думаю сослаться на вас, как на свидетеля, если вы позволите.
– Несомненно, – воскликнул Беран. – Вы можете, не колеблясь, воспользоваться моим именем.
– Благодарю, дорогой друг. Я надеюсь, что в скором времени приедут за господином Шифтом… Признаюсь, я не могу без грусти смотреть на него…
– Я вас понимаю, – говорил Беран, – и не могу не одобрить, что вы не хотите надолго оставлять на посту этого бедного немецкого ученого. Со вчерашнего дня он – посмешище для всех черных Инонго… Ваши бои по всей деревне рассказывают о его странностях. Я слишком хорошо знаю, что это для вас тяжело. Я достаточно изучил негров и знаю, что белый во всем и всегда должен превосходить их.
– Это совершенно верно, – подтвердил Райнар. – Присутствие в Инонго белого, впавшего в безумие, уменьшает престиж людей моей расы и, следовательно, мой собственный. В главах черных, которые наблюдательны, белый должен выказывать себя безукоризненным и физически и морально. Печальное состояние господина Шифта – плохой тому пример.
– Подавайте скорей рапорт, мой друг, – советовал Леон.
– А пока не приедут за вашим гостем, мы сами, насколько можно, будем около него… Мы будем стараться, чтоб бои к нему не приближались. А так как он не будет выходить из своей комнаты, то о нем ничего больше не узнают. Можно будет всегда найти объяснение его вчерашнему поведению.
– Я рад, что вы разделяете мою точку зрения, – признался Райнар, – я не хотел, чтоб вы меня считали большим эгоистом, равнодушным к страданиям других. Мне чрезвычайно грустно видеть сумасшествие ученого… Но я бессилен помочь ему… У меня от этого сердце обливается кровью.
Они дошли до поста, вошли в помещение, и их разговор пресекся, так как другие дела требовали их внимания.
* * *
Пока администратор отдавал неграм различные приказания, Беран направился в комнату, где находился доктор Шифт.
Он нашел ученого за письменным столом; он спокойно сидел и прилежно писал. Около него уже лежали многочисленные листы, исписанные мелким почерком.
– Тише, – сказал он, прикладывая палец к губам, – я работаю. А столько всего надо записать.
Удивленный видимостью здравого смысла, Беран спросил, наклоняясь над листочками:
– Что ж вы делаете?
Тот ответил с неожиданным воодушевлением:
– Я делаю наброски своих воспоминаний… результаты моих наблюдений… рассказ о моих беспримерных приключениях… я сейчас описываю антропопитеков… Я не хочу пропустить ни одной мелочи. Это вопрос капитальной важности… Подумайте только.
И, не обращая больше никакого внимания на своего посетителя, он принялся за работу. Леон, заинтересовавшись, взял несколько листков, уже исписанных, и пробежал их глазами. Пораженный, он читал:
«Они – среднего роста; по крайней мере те, которых я мог видеть, – до двух метров высоты. Их торс развит лучше, нежели ноги, они почти несоразмерны, такими кажутся они хрупкими в сравнении со всей фигурой, широкой и приземистой. Руки мускулисты, но и они малы по отношению к торсу. Руки и ноги покрыты рыжей шерстью, довольно густой, недлинной, темной и мягкой. Грудь также в волосах, но меньше, так же, как и спина. Но шерсть гуще на позвоночнике и на передней части грудной клетки. Сосцы выдаются вперед и у некоторых очень велики. У женщин они слегка висят. У некоторых они такие же, как у негритянок, и несоразмерно длинны: без сомнения, эти женщины кормят грудью… Кисти рук громадны, узловаты, костисты, покрыты шерстью. Ногти длинные и кажутся крепкими. Я не знаю, могут ли они заменять когти. Что касается головы, она принадлежит к разряду долихоцефалов. Челюсти выдаются вперед. Все антропопитеки отличаются ярко выраженным прогнатизмом. Зубы сильны, и клыки выдаются вперед, как у обезьяны. Нос приплюснут, лоб отлогий, глаза углублены под громадными арками бровей, где выступает линия волос. Волосы длинны и густы. Уши отделяются от черепа…»
Беран перестал читать. Эти несколько строк его удивили до крайности. Говоря по правде, доискаться признаков помешательства в этих фразах нельзя. Несомненно, они идут в беспорядке и чувствуется, что ученый набрасывал эти воспоминания, как они возникали в его памяти, не пытаясь классифицировать. Но в них заметна работа логической мысли, правдоподобие в событиях, кажущаяся вероятность которых с полным правом может быть заподозрена, так как нельзя отрицать безумие господина Шифта.
И тем не менее в его записках этого не видно, за исключением самого предмета повествования; степень его сумасбродства только и выявляет помешательство, совсем не доказывая повреждения мозга.
– Быть может, он выздоровеет, – сам с собой рассуждал Беран.
* * *
Он так был поражен своим открытием, что немедленно пошел к Райнару, чтоб рассказать о том, что он прочел.
Администратор внимательно слушал и сказал, когда Беран замолчал:
– Я держусь того же мнения. То, что вы говорите, очень интересно и в то же время это хороший признак. Тем лучше, если бедный доктор Шифт поправится.
– Ах, как бы я хотел, чтоб это случилось скоро.
– Почему же?
– Чтоб услыхать от него о тех событиях, какие разразились. Чтоб узнать, почему умер Беккет… Чтоб узнать, что случилось с двумя другими учеными, с четырьмя неграми. Наконец, чтоб узнать, почему он сам потерял рассудок?
Райнар скептически улыбнулся.
– Друг мой, – сказал он, – не следует рассчитывать на случайности подобного рода. Рассудок господина Шифта может вернуться, но чтоб он не заболел опять, надо тогда избегать всякого напоминания о тех событиях, которые вызвали сумасшествие. Такие случаи бывают часто.
– Да, – согласился Беран. – Но тогда он должен навсегда распроститься с палеонтологией, а также и с другими науками. Малейший повод может напомнить ему экспедицию, страну болот, то событие, которое его потрясло, и он опять станет душевнобольным. Лечение будет поистине трудным.
* * *
В эту минуту подошел Мадемба.
Улыбаясь во весь рот, он остановился перед Бераном и спросил:
– Господин… лодка. Мадемба грузить багаж внутрь… Тебя ехать сегодня.
Беран вздрогнул.
Но администратор с лихорадочной поспешностью перебил:
– Нет, оставь нас в покое… А лодку поставь на якорь вместе с другими, и этого довольно.
Леон улыбнулся и протянул руку, чтоб удержать негра, который уже удалялся.
– Простите, – сказал он. – Этот человек пришел мне напомнить, что я хотел ехать на поиски экспедиции. Я чуть было об этом не забыл, уверяю вас.
– Это бесполезно теперь. Экспедиции не существует больше.
– Наоборот. Более, чем когда-либо, необходимы поиски. Посудите сами. Если не было достаточных оснований идти разыскивать ученых, чтобы увидать их живыми и спокойно занятыми собиранием научных и палеонтологических остатков, то теперь важно исследовать то необычайное происшествие, которое могло уничтожить всю экспедицию.
– Да вы с ума сошли! – воскликнул Райнар с большим возбуждением. – Что можете вы открыть? Кто разъяснит вам причину исчезновения двух белых и четырех негров, убийство одного ученого и безумие другого?
– У меня нет предвзятой идеи, но я полагаю, что попытка может быть бесконечно интересна…
– Рассудим, друг мой, – сказал администратор сердечно, очень мягко, взяв Берана за руки. – Посмотрите. Подумайте же, черт возьми! Лодка доктора Шифта плавала несколько дней, прежде чем она достигла мыса. Вы заметили, как он исхудал, изголодался? Наверное, в течение четырех или пяти дней он блуждал на этой лодке по воле капризного течения. Таким образом, надо думать, катастрофа случилась несколько дней тому назад. Что же вы можете найти, кроме трупов, которые так же, как и тело сера Эдварда Беккета, не смогут вам открыть их тайны?
– Не в их тайну хочу я проникнуть.
– Тогда в чью же?
Молодой бельгиец ответил серьезно:
– В тайну болота, дорогой мой. Болото всегда одинаково, всегда неизменно. И я спрошу его. Нужно, чтоб оно мне ответило, чтобы оно открыло мне истину.
– Несчастный! Бойтесь, как бы тайна не открылась вам тогда, когда с вами случится то же, что с сэром Эдвардом или с доктором Шифтом.
– Ба, – сказал Беран весело, – так что же, если я могу пережить интересные часы, проникнуться тем пылом, который питает жизнедеятельность и воодушевляет к раскрытию тайн.
Затем, обращаясь к Мадембе, он спокойно добавил:
– Милый мой Мадемба, грузи багаж… Спеши… мы выедем сегодня вечером…
Негр скрылся, тогда как встревоженный администратор воскликнул:
– Но это безумие! Мой друг, вы ни о чем не думаете, вы не должны этого делать.
– Вот так так, – сказал смеясь Беран, – если бы я был суеверен, то немедленно отказался бы от своего намерения. Вы, кажется, предвидите такой же мрачный исход для меня, как и для членов экспедиции. Это не очень подбадривает.
Райнар был бледен и молчал.
– Ну, полноте, – сказал дружески Беран, – я хочу провести с вами последние часы, мой дорогой друг. Все мои приготовления окончены, а в остальном я полагаюсь на Мадембу: он решительно чудесный малый.
– Да, – согласился администратор. – Он разумен, смел, честен и предан. Вы можете ему доверять. А я, зная, что он возле вас, буду спокойнее… В нем вы будете иметь ловкого и верного товарища. Это много значит.
Затем, немного помолчав, он добавил:
– Итак, вы окончательно решили ехать вдвоем с Мадембой? Я могу отпустить с вами еще двух других, которым я также доверяю. А вчетвером будет безопаснее.
Леон рассмеялся.
– Какие опасности? Их вовсе не существует, мой дорогой. Или, вернее, только те, которых я так опасался и которые вырастут от присутствия еще двух человек. Главная опасность – в перегруженности. А вы предлагаете еще двух негров. Нет, мой друг, я предпочту увеличить некоторые запасы.
Он смеялся, и его смех – молодой и беззаботный – придавал его физиономии что-то удивительно детское. Райнар не мог не любоваться этим человеком, его естественным спокойствием и непоколебимым огромным хладнокровием.
А Леон Беран пускался в рискованное путешествие, длинное, утомительное и опасное. Он знал, что до него трагически потерпела неудачу в такой же попытке экспедиция ученых, он не забывал, что его ждет таинственная неизвестность, быть может, безумно страшная. И он смеялся от всей души, по-мальчишески, легкомысленно.
Глава X
ДРУГОЙ ОТЪЕЗД
После завтрака оба бельгийца направились в комнату, где был заперт господин Шифт.
Когда они вошли туда, палеонтолог не двинулся из-за стола, за которым он сидел. Он все еще лихорадочно писал. Возле него скопилась куча листов, черневших исписанными строчками.
– Он все еще пишет, – удивился Беран. – Что он пишет, хотелось бы мне знать?
Они подошли к столу. Резким движением палеонтолог повернулся к ним, и на его добром лице появилась веселая улыбка. Его маленькие глаза за круглыми очками блестели. Он положил перо на стол и с чувством удовлетворения потер руки.
– Дело идет, идет на лад, – сказал он радостным тоном.
– Ах, какая работа. Только мне хочется кончить ее как можно скорее. Я так боюсь забыть какие-нибудь важные подробности или интересные указания… Я не хочу слишком полагаться на память.
– Как жаль, – прибавил он после непродолжительного молчания, – что там не было господина Норе и господина Мессена. Они могли бы сообщить мне много других подробностей.
Райнар наклонился к своему спутнику и шепнул ему на ухо:
– Любопытно, что он не говорит о Беккете. Помнит ли он, что тот умер?
– Возможно, – ответил Беран.
Ученый продолжал с еще большим воодушевлением:
– Громадная работа. И какие неизмеримые результаты. Целая революция в науке, и не в одной только палеонтологии. Геология, антропология, минералогия, ботаника, – да что я говорю? – все смежные отрасли знания испытают колоссальный сдвиг.
И, как бы удовлетворившись таким эпитетом, он повторил его еще два раза, покачивая головой.
– Да… колоссальный… колоссальный…
Беран и Райнар переглянулись.
– Что, если я ему скажу, – шепнул Беран, – что я также отправляюсь в болото? Как вы думаете, можно проделать этот опыт?
Райнар колебался.
– Бедняга. Эта новость может вызвать у него новый припадок. Сейчас он более спокоен.
– Кто знает, – настаивал Леон. – Мы все же попробуем. Если даже мои слова вызовут припадок безумия, бояться нечего. Оно не перейдет в бешенство.
– Пожалуй, попробуйте, – согласился Райнар.
Беран подошел к Шифту, осторожно положил руку на плечо ученого и произнес твердо, уверенно, с расстановкой:
– Господин Шифт, я еду сегодня же вечером на поиски Норе и Мессена. Я проеду через болото.
Мертвенно-бледный, с глазами, блестящими сквозь круглые очки, с исказившимися чертами лица, ученый, задыхаясь, встревоженно лепетал:
– Вы… вы едете?.. Несчастный… О, не делайте этого… Они там… Они вас убьют… Ах, как это ужасно. Не ездите туда, мой молодой друг… Бедный Беккет… Они его убили…
Он схватил руки Берана и устремил на него взор, полный тоски. Он сильно дрожал всем телом. Голос у него пропал, но он продолжал двигать губами, испуская невнятные звуки.
– Я предвидел это, – вздохнул Райнар. – Опять начался припадок. Оставим его лучше.
– Да, это правда, – согласился Беран. – Один он скорее успокоится.
Бельгийцы сейчас же направились к двери, но ученый бросился к Берану и, уцепившись за его рукав, закричал:
– Вы хотите отправиться туда, невзирая ни на что. Ну что ж! Будьте осторожны. Не сопротивляйтесь, если они набросятся на вас. Что бы они ни делали с вами, не сопротивляйтесь… О, какой ужас!..
Он выпустил рукав Берана, согнутыми пальцами вцепился в свою голову и яростно стал ее сжимать.
Бельгийцы отскочили к порогу, переступили его и захлопнули за собой дверь.
* * *
Около дома Мадемба мирно поджидал их прихода.
– Все готово, мессиэ комендант, – сказал негр с обычной своей улыбкой.
– Хорошо, – ответил Беран. – Спустись к лодке и подожди там меня.
Негр повернулся и стал спускаться к озеру. Райнар посмотрел на часы.
– Три часа, – сказал он. – У вас еще много времени. Мадемба может грести всю ночь. После этих дождей растительность залита водой, и плыть будет легко.
– Да, – ответил Беран. – Я предпочитаю на заре быть уже далеко от берега. Мы будем плыть весь день, а ночью будем отдыхать.
– Ах, как я буду тревожиться. Когда четверо ученых покидали Инонго, я также испытывал беспокойство. Но тогда ехало много людей. Каждые десять-пятнадцать дней они должны были отправлять посыльного с сведениями о себе. А вы… Один с Мадембой. И я ничего о вас не буду знать. Сколько недель будет ныть мое сердце, сколько всяких предположений будет приходить в голову.
Молодой исследователь дружески похлопал его по плечу.
– Чтоб отделаться от беспокойства, вы старайтесь думать, что все идет хорошо.
– Это легко советовать, а выполнить трудно.
– Положим, так. Но все пойдет хорошо. Члены экспедиции были людьми в высокой степени учеными, но они не знали самых простых вещей, какие надо знать, пускаясь в подобного рода предприятия. Фауна и флора третичной и четвертичной эпохи знакома была им до мельчайших подробностей, а о климате этой страны они ничего, в сущности, не знали. По какому-нибудь обломку позвоночника или по одному зубу они, подобно Кювье, могли восстановить форму доисторического животного, а вот предвидеть приближение бури – они были не в состоянии. Они могли определять самые редкие растения, самые мелкие кости, но они понятия не имели ни о существовании течений, ни о стоке конголезских вод, ни о сотне других вещей, не менее важных для людей, собирающихся плавать в течение долгих недель по здешним болотам…
– До известной степени вы правы. Соглашаюсь, что вы в этом отношении осведомлены бесконечно лучше. Но, по правде говоря, я не доверяю и вашему знанию всех этих условий.
– Как так? – спросил удивленный Леон.
– Зная о своей неосведомленности, ученые отдавали себе в этом отчет и проявляли большую осторожность. А относительно вас можно опасаться обратного. Вы не будете принимать всех мер предосторожности: слишком вы отважны и слишком привыкли преодолевать препятствия, те препятствия, какие можно в этой стране предвидеть.
– Да нет же. Я умею быть до крайности осторожным, если это надо, – уверял со смехом Беран, а затем уже серьезно добавил:
– Пойдемте. Пора. Мадемба теряет терпение. Вы проводите меня, дорогой друг?
– Еще бы.
Они вдвоем направились к озеру и в несколько минут дошли до него. Около лодки, причаленной к берегу, на земле сидел Мадемба и, казалось, дремал. При виде администратора и его спутника он встал и с веселой миной стал ждать.
– Молодец Мадемба, – сказал Беран, обращаясь к Райнару. – У него такой вид, точно он едет на прогулку. А ведь шестеро его соплеменников исчезли вместе с экспедицией. Это как будто должно было ему внушать некоторую боязнь?
В это время они уже подошли к озеру, и Беран прыгнул в лодку, чтобы проверить сложенный в разных местах багаж. Мадемба заботливо разложил его так, чтоб багаж не мог стеснять.
Все было в порядке. Удовлетворенный осмотром, Леон подошел к своему другу и с искренним порывом протянул ему обе руки.
– До скорого свиданья, – сказал он своим свежим, слегка дрожащим голосом. – Будьте спокойны, Райнар. Мы увидимся.
– Ах, я надеюсь, – воскликнул Поль, пожимая протянутые руки.
Одно мгновение они, оба молодые, сильные, с волнением смотрели друг на друга. Затем внезапно, по одному и тому же побуждению, они нагнулись друг к другу и обнялись…
За те несколько дней, которые они провели вместе, они сблизились так, как будто бы прожили годы.
После этого Райнар объявил:
– Вы должны помнить, мой друг, что я даю вам не больше двух месяцев. Если по прошествии этого срока вы не вернетесь, я один поеду разыскивать вас.
Беран, смеясь, ответил:
– Хорошо! Двух месяцев мне довольно. Это решено.
Мадемба с важностью занял место в лодке и остался в сидячем положении, с кормовым веслом в руке.
Собрались и негры. Удавленные, любопытные, они пытались расспрашивать Мадембу.
Но он с внушительным видом ограничился лишь тем, что рукой указал на широкое болотное пространство.
– До свиданья, – повторил Беран, более тихим и несколько сдавленным голосом. – Благодарю за вашу доброту ко мне.
– Возвращайтесь ко мне скорее, – ответил Райнар. – Это будет лучшим доказательством, что я оставил в вас кой-какие приятные воспоминания.
Оба дружески улыбнулись.
Леон сделал рукой прощальный знак и прыгнул в лодку.
Кончено… Лодка отплыла от берега.
Взволнованный, с тяжелым сердцем, Райнар жадно следил за тем, как удалялся этот, столь ему симпатичный и столь к нему расположенный человек.
Ловкими и сильными ударами весла негр далеко уже двинул лодку, и она приближалась к области болота. Стоя в середине лодки, Беран посылал прощальные приветы, приподнимая шляпу.
А через несколько минут он скрылся за густой массой водяных растений.
Несмотря на это, Поль Райнар продолжал стоять неподвижно с глазами, устремленными на ту точку, где лодка скрылась из виду. Но его глаза ничего уже не видели, а лицо приняло задумчивое, мрачное выражение.
Итак, он уехал, Леон Беран, и в сердце Райнара осталась пустота. Вернется ли он? Увидятся ли они когда-нибудь? Вернет ли его проклятое болото?
Он вспомнил вдруг отъезд экспедиции. Перед ним летали веселые лица Жана Норе, Леопольда Мессена, Беккета, Шифта… Они также отправлялись туда возбужденные, полные надежд…
Из четырех – двух недоставало, один вернулся, но мертвым, другой находился здесь, но в состоянии безумия.
– О, нет, – бессознательно прошептал Райнар. – Судьба Берана не будет так ужасна… Этого не должно быть…
Он на минуту закрыл глаза, чтобы отогнать страшный призрак, потом повернул назад и машинально направился к себе.
Но на сердце было тяжело…
Часть вторая
СКВОЗЬ МРАК ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
Глава I
ПО ДОРОГЕ В НЕВЕДОМОЕ
Лодка подвигалась быстро.
Мадемба работал усердно, и часто Беран должен был умерять его пыл из боязни, что негр скоро переутомится.
По мере того, как они углублялись в болото, пейзаж становился все более диким, все более странным. Громадному пространству не видно было края, и только с трудом, при помощи бинокля, Леон мог разглядеть на горизонте темную линию тропического леса. К тому же, как это бывало и раньше в болотах, линия эта никогда не выделялась отчетливо.
Как на море – ничего не было видно, кроме неба и воды, но воды, поросшей растительностью, уносящей огромные стволы и массы хворосту, такой воды, где иногда показывались целые стада гиппопотамов, семьи единорогов, особенно часто крокодилов. Крокодилы изобиловали. Издали их, недвижно лежащих на поверхности, можно было принять за лесные пни, покрытые мохом. Они казались сделанными из металла, негибкие, сутуловатые, неуклюжие. Затем, приблизившись, можно было различить их твердое укороченное туловище с огромным чешуйчатым хвостом.
Тем не менее, увидав судно, их желтые глазки начинали быстро двигаться под выпуклыми дугами бровей. Их острые челюсти от времени до времени открывались, скаля зубы, как бы в зевоте, и можно было видеть двойной ряд зубов в форме пилы.
Подвижные и упорные, эти ужасные животные лавировали вокруг лодки, далеко сопровождая ее.
Иногда они осмеливались так близко подходить к лодке, что рассерженный Беран пускал в них две или три пули.
Но задетый крокодил погружался и вновь показывался вдали, с тем же тупым и свирепым выражением безучастных и жестоких глаз.
Иногда случалось, что кожа, хотя и крепкая, как кираса, оказывалась пробитой пулей Берана. Тогда животное останавливалось, а вода вокруг окрашивалась кровью.
Затем, как бы охваченный злобой, крокодил начинал быстро плавать около лодки, и его челюсти щелкали грозно, с резким пугающим шумом, действующим на нервы.
Чтоб отделаться от их преследования, необходимо было всадить ему вторую пулю, и, если она попадала в один из чувствительных органов, чудовище могло быть убито.
Но другие, не менее упрямые, продолжали преследовать лодку, ожидая, без сомнения, что хоть один человек из двух упадет в тинистую воду, откуда ему уже не выбраться. Тогда он стал бы их добычей. Поистине, эта илистая вода была противна на вид. Беран понимал ту страшную опасность, которую она представляла: в случае крушения, выбраться из гнилостного ила невозможно. Неужели таким образом погибли остальные члены экспедиции? Быть может, легкие лодки, захваченные ураганом, были опрокинуты и оба ученых, француз и бельгиец, вместе с неграми, их сопровождавшими, были ввержены в эти липкие волны?
Это было вполне возможно. Беран рассматривал со вниманием эту густую черноватую воду.
Он представлял себе под этой ровной серо-зеленой гладью миллионы перепутанных корней, коварных лиан, которые сжимают и связывают члены, представлял себе ту зловонную грязь, которая липнет к ногам, как жидкое тесто.
Там, под водой, живут тысячи подводных растений, враждебных и угрюмых.
Тут была водяная чечевица, размерами и цветом совершенно непохожая на нашу, были гигантские злаки, вскормленные этой плодородной землей, полной перегноя, росшие здесь в самых благоприятных для них условиях – среди теплой болотистой сырости.
Здесь были тростники с копьеобразными листьями, острыми, как бритва, их прямой цветоносный стержень выступал над поверхностью воды и увенчивался рыжим султаном. Было множество кустарников, колючих и отвратительных, которые разрастались здесь в деревья и перепутывались своей густой листвой…
Проход через эту громоздящуюся растительность был очень утомителен и труден.
Плыть можно было вдоль протоков, которые образовывались здесь. Иногда эти проходы, более или менее узкие, между двух зеленых оград, были возможны для плавания, но переходы эти вились змееобразно, часто круто поворачивали или внезапно суживались, а иногда выходили в просветы, похожие на лесные прогалины.
Местами, наоборот, лодка выходила неожиданно как бы на громадную водную гладь, но так сильно заросшую, что она казалась сплошным зеленым ковром. Движение тогда сильно задерживалось. Гладкое дно лодки все же скользило по этой ровной поверхности, но спереди скоплялись травы, получалась пробка, и движение останавливалось.
Казалось, что все эти стебли хотели приковать лодку, принудить остаться тут, втянуть в таинственную глубину этой чернеющей, зловещей пропасти.
Нужно было, чтобы Мадемба багром снимал эту прицепившуюся спереди массу, обрезал тонкие волокна, отбрасывал груды травы и проделывал, наконец, в ней нечто вроде канала.
А дальше вдруг вырастала сплошная лиственная изгородь.
И так далеко, как только мог видеть глаз, нельзя было ничего различить, кроме этой зеленой массы, которая как бы загораживала лодке путь вперед.
Приходилось останавливаться.
Беран исследовал препятствие.
Если преграда не была слишком плотна и состояла из гибких кустарников, пытались обрубать топором сучья и проделывать таким образом проход.
Но если заросль оказывалась слишком широкой, если ее составляли колючие и толстые породы, лодка объезжала ее, отыскивая нечто вроде брода через эти кустарники.
Множество птиц населяло эти заросли. При приближении лодки они взлетали с своих становищ и кружились вверху, оглашая воздух испуганными и гневными криками. Но они не улетали прочь. Многие возвращались скоро, усаживались на ветки и спокойно рассматривали людей, видимо, заинтересованные.
Едва ли можно сомневаться, что они никогда не видали человеческих созданий. Среди этого разнообразия птиц были попугаи разных величин и окраски.
Когда Леон Беран выстрелил в этих птиц, выстрел смутил ближайших, и они выразили свое волнение сильным писком, тогда как в хлопанье крыльев чувствовалось колебание, как будто бы они спрашивали себя, нужно ли было улетать?
Две из них, – настигнутые врасплох, упали в воду. Другие все же не стали осторожнее. Очевидно, эти неповинные пернатые ничего не поняли; Леону стало жаль их, и своих выстрелов он не повторял. В течение трех дней и трех ночей плыли таким образом исследователь с негром.
Но характер местности незаметно менялся.
Деревья становились выше, многочисленнее, роскошнее. Трава почти исчезла под их свежей тенью.
Кое-где оставались еще кусты по берегам больших островов, образованных сплетавшейся растительностью.
Продвигаться вперед стало гораздо легче.
Теперь казалось, что проезжали через лес по одной из речек, как это бывает в Америке.
Но вода была везде.
Она просвечивала через листву, между стволами, сквозь густые заросли.
Теперь это было одно из чудеснейших мест.
Беран испытывал блаженство, почти инстинктивное, проезжая в этой приятной свежей тени, под зелеными сводами, между громадными стволами, ветки которых иногда спускались до самой воды…
Необычайным одиночеством веяло от этого пейзажа. В сумерках леса, в переливах света и тени, там, где блестела вода, в торжественном безмолвии, царящем тут, было что-то печальное, пустынное, тоскливое.
Даже Мадемба, до сих пор веселый и беззаботный, был подавлен, мрачен, озабочен.
Таинственная давящая тишина тяготила и это непосредственное создание.
Нигде и никогда Беран не чувствовал себя таким далеким от всех, затерянным, как бы навсегда отрезанным от мира…
Грусть овладела им, он испытывал странную тревогу.
Как всегда в этих широтах, глубокая ночь наступила сразу, без сумеречных переходов. И среди высоких деревьев она, казалось, была еще загадочнее и тревожнее.
Серо-зеленая вода отражала причудливые силуэты, странные тени, забавные отсветы.
И вдруг Беран почувствовал, что тяжелое, необъяснимое беспокойство овладело им.
Если б он мог, он бы немедленно вернулся на пост Инонго, в гостеприимный уют прохладных комнат, в общество Райнара, дружески к нему расположенного. Если б он не сдержал себя, он бы закричал Мадембе, чтоб он поворачивал.
Негр молча продолжал грести. Иногда он вдруг поднимал голову и со страхом и подозрительностью вглядывался в окружающие предметы.
Быть может, его почти животный инстинкт подозревал какую-нибудь опасность?
Беран, удивленный, спросил:
– Что с тобой, Мадемба?
Тот тихо, дрожащим голосом проговорил:
– Мадемба не знает… Мадемба думать, здесь нет хорошо…
Итак, бессознательно негр и утонченно образованный европеец испытывали одни и те же ощущения чего-то нелепого, тревожного, наводящего на подозрение.
Однородность их впечатлений удивила Берана. Чтоб отделаться от томивших его болезненных ощущений, он намеренно громко приказал:
– Бесполезно плыть дальше в такую ночь, Мадемба. Мы остановимся здесь. Мы пообедаем и переночуем среди этих деревьев.
Леон указал на гигантский фикус; его ветви пускали в воде корни, они разрастались в иле, на дне болота, и, в свою очередь, становились стволами, из которых выходили новые веточки.
Это дерево представляло собой нечто вроде потайного убежища, под которым протекала чистая вода.
Мадемба, не говоря ни слова, подвел лодку к одной из этих естественных арок, остановил ее, и в этом защищенном месте можно было не бояться ни диких зверей, ни ветра, ни дождя.
Как бы с усилием Беран встал, взял один из ящиков с провизией и открыл его.
Он не мог освободиться от необычайной тяжести, которая налегла на него.
Он хотел говорить, принудить себя смеяться, вызвать хорошее настроение в своем простодушном спутнике.
Невозможно…
Какой-то внутренний холод, точно саваном, облегал его тело. А в его уме эта глубокая, жуткая ночь воспринималась какой-то таинственной тенью…
Он молча уселся и медленно принялся за еду…
