Текст книги "Гай Юлий Цезарь"

Автор книги: Рекс Уорнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 50 страниц)

Глава 2
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИТАЛИЮ

В этот первый период моей военной службы я провёл за границей почти три года. Кампания, для которой я первоначально поехал в провинцию, закончилась взятием Митилен, и более никаких операций под командованием Терма не проводилось. Хотя мне удалось завязать массу нужных знакомств в греческих городах на побережье, которые позже пригодились, я не мог не чувствовать, что понапрасну теряю время, и в конце концов добился того, что меня назначили в свиту нового наместника в Киликии Сервилия Исаврика. Он как раз собирался начать амбициозную кампанию против пиратских флотов и прибрежных крепостей. Так получилось, что я только планировал эти операции, а активного участия в них не принимал. Сам Сервилий слыл талантливым полководцем, и, прежде чем уехать из Рима, где был вторым консулом вместе с Суллой, он обсудил, каким лучшим способом справиться со всевозрастающей угрозой, исходящей от пиратов, которые начали действовать во всём Средиземном море. При Сервилии служили некоторые молодые талантливые легионеры, которые отличались особым энтузиазмом. Среди них был Тит Лабиен, молодой человек моего возраста, с которым впоследствии меня многое связывало. Лабиен действительно был лучшим легатом из тех, кто когда-либо служил у меня, и до нынешнего момента единственным, кто предал меня. В то время он мне очень нравился, и мы долгие часы проводили в беседах на политические и военные темы.

Двумя основными темами наших разговоров были, во-первых, новая конституция Суллы, а во-вторых, следующие одна за другой эффектные победы молодого Помпея. Что касается конституции, то мы пришли к выводу, что Сулла действует довольно талантливо, но с обычной для себя жестокостью. С его точки зрения, разлад государственной системы, существовавший ранее, объяснялся неспособностью сената правильно использовать свою власть, поэтому он был полон решимости обеспечить превосходство сената в будущем. Трибуны и народное собрание были фактически полностью лишены своих полномочий. Судебная власть снова сосредоточилась в руках сенаторов. Кроме того, в связи с тем, что Сулла не строил никаких иллюзий по поводу слабости и нерешительности сената в последние годы, он предпринял некоторые шаги для того, чтобы повысить престиж сената и даже увеличил его численность. В своё время Сулла сам сильно сократил его, убив по меньшей мере сто сенаторов, которых он считал своими врагами. Теперь в сенат вошло триста новых членов, многие из которых были наиболее богатыми или наиболее способными представителями финансовых кругов. V молодого человека, обладающего талантом, появилась возможность стать сенатором в возрасте тридцати лет или же после отправления должности квестора. И наконец, были предприняты некоторые меры для того, чтобы подчинить военачальников власти сената, умалив их полномочия в провинции. Сулла помнил, как ему удалось заполучить власть, и стремился сделать так, чтобы другой полководец не мог поступить так же, как он.

В общей сложности конституция хорошо выглядела на бумаге. Сулла рассчитывал на то, что она станет действенной. Но обстоятельства и сама человеческая натура требовали чего-то более прогрессивного, чем простой попытки стабилизировать ситуацию в настоящем, оживив уже умершее прошлое. Видимо, Сулла не понимал, что даже полностью изменённый сенат не мог в одночасье превратиться в действенный орган управления государством просто благодаря включению в его состав нескольких представителей торговых кругов. Он оставался всё тем же, чем был для представителей двух поколений, – местом, где враждующие между собой знатные олигархи сражались за власть и благосостояние, пусть при этом иногда и высказывались благородные, патриотические идеи. А задачи, которые приходилось решать правительству, становились всё более сложными и насущными из-за непрекращающегося процесса расширения империи, увеличения числа граждан, из-за постоянной опасности войны и из-за экономической нестабильности мира. Все эти задачи можно было решить лишь при наличии сильного, постоянного руководства и действенного, честного администрирования. Этого нельзя было ожидать от сената Суллы или от какой-либо другой силы, выступавшей в то время на политической арене. Когда требовалось срочно решить какую-либо проблему или предпринять быстрые, решительные шаги, всё ещё приходилось, так же как в случае с Марием или самим Суллой, прибегать к экстренным мерам и предоставлять одному человеку исключительную власть. Сулла продемонстрировал, как использовать такую власть, и он, без сомнения, осознавал, какую серьёзную опасность для государства она представляет. Однако эти неограниченные возможности всё ещё продолжали существовать, и сам Сулла, прежде чем сложил с себя полномочия, потерял над ними контроль.

Об этом свидетельствовали те новости, которые мы получали о необычайно удачливой карьере молодого Помпея. Когда закончилась кампания в Италии, Сулла отправил его на Сицилию и в Африку, чтобы он разделался с остатками армии Мария. В то время Помпею едва исполнилось двадцать пять лет, и по закону он не имел права самостоятельно командовать легионами. Однако Сулла хотел как можно скорее закончить войну, он доверял Помпею и просто игнорировал законы, если они мешали ему.

Помпей быстро закончил сицилийскую кампанию, в ходе которой действовал весьма своевольно. Карбон, бывший консул и коллега Цинны, был захвачен в плен, и Помпей, подвергнув его абсолютно ненужным и жестоким унижениям, по своему собственному усмотрению приказал убить этого выдающегося государственного деятеля. Этот его поступок и другие подобные стали причиной того, что он получил прозвище «мальчик-убийца». Однако эти действия, как мне кажется, были вызваны не столько его жестокостью, сколько сверхъестественно высоким самомнением. Это качество Помпей сохранил до конца своей жизни.

Затем Помпей отправился в Африку с довольно большой армией, состоящей из шести легионов и ста двадцати военных кораблей. Здесь ему противостоял Домиций Агенобарб, который, как и я, был зятем Цинны и сумел собрать значительную армию. Всего за сорок дней Помпею удалось победить и убить Домиция, полностью уничтожить его армию, исключительно по собственной инициативе свергнуть царя Нумидии и возвести на трон другого царя. После этой блестящей победы он несколько дней развлекался, охотясь на львов и слонов, а потом вернулся на побережье. Он намеревался отправиться в Рим и там потребовать для себя триумфа. Помпей отлично понимал: таких почестей никогда ещё не удостаивался человек его возраста. Но он также знал, что и его победы, и тот факт, что он является военачальником, также беспрецедентны. Он уже решил перевезти в Италию четырёх особенно крупных слонов, которых он хотел впрячь в свою триумфальную колесницу, чтобы въехать на ней через городские ворота, но тут получил послание от Суллы, в котором тот приказывал ему распустить войска, оставив всего лишь один легион, а самому оставаться в Африке до тех пор, пока туда не приедет новый наместник и не заменит его.

Похоже, Помпей просто игнорировал эти приказы. Уверенный в преданности войск и в своей огромной популярности, он отправился в Италию с большей частью своей армии. На какое-то время все решили, что он собирается выступить против правительства. Сулла попытался дипломатично решить эту проблему. Он вышел ему навстречу и церемониально приветствовал его, назвав Магном, то есть Великим. Этот титул прижился, и Помпей с гордостью называл себя так. Сулла посчитал, что Помпей будет удовлетворён этой оказанной ему честью. Однако это было не так. Помпей при поддержке преданной ему армии настаивал на триумфальном шествии. Когда Сулла сказал ему, что подобное действие идёт вразрез с новой конституцией, он хладнокровно произнёс шокирующие слова: «Позвольте мне напомнить, что люди больше поклоняются восходящему солнцу, а не заходящему».

Год или два тому назад Сулла приказал убить на форуме одного из своих старших командиров по имени Офелло, который руководил осадой Пренесты, за то, что тот осмелился баллотироваться на пост консула вопреки желаниям Суллы. Однако сейчас оказалось, что он абсолютно бессилен заставить Помпея поступить так, как ему хотелось, и, наверное, самые горькие чувства переполняли его сердце, когда он выкрикнул следующие слова: «Пусть он станет триумфатором! Пусть будет триумфальное шествие». Он только что завершил работу над созданием новой, тщательно продуманной конституции, которая должна была стать действенной и долговечной, и вдруг столкнулся с мощным сопротивлением со стороны той самой силы, позволившей ему получить власть, которую в будущем он рассчитывал контролировать. Этой силой была преданная армия популярного командующего. Однако, хорошо зная и понимая человеческую натуру, Сулла мог успокоить себя мыслью о том, что Помпеем руководила лишь жажда славы, а не желание получить власть, поэтому он был не так опасен для государства, как в своё время сам Сулла или Марий. Итак, пройдя триумфальным шествием через весь город, Помпей стал вести себя вполне сдержанно и скромно, хотя его несколько расстроил тот факт, что ворота города слишком узки для того, чтобы через них смогли пройти его слоны, поэтому ему пришлось отменить свой план въезда в город на колеснице, запряжённой четырьмя слонами, и довольствоваться обычными лошадьми. Однако надо отметить, что само шествие никак нельзя было назвать обычным, потому что никогда в нашей истории такой молодой человек не получал подобных почестей.

Следующая новость, которую мы получили из Рима, была ещё более удивительной. Я начал вплотную следить за ситуацией, потому что стало казаться, что перспективы моей политической карьеры не так уж безнадёжны, как представлялось ранее. Вскоре после триумфального шествия Помпея Сулла повёл себя абсолютно необъяснимо. Публично заявив, что проблемы конституции решены, а враги государства уничтожены и побеждены, он, ко всеобщему удивлению, сложил с себя полномочия диктатора и удалился от дел. Всё своё время он теперь уделял написанию мемуаров, роскошным скандальным пиршествам и попойкам с актёрами и музыкантами. Единственным возможным объяснением этого мне представляется то, что Сулла при всех своих великолепных качествах – компетентности, настойчивости и интуиции – в глубине души оставался человеком невероятно циничным и безответственным, другими словами, он был абсолютно не способен стать государственным деятелем. Вряд ли он сам верил в свои утверждения о стабильности и безопасности государства. Даже я, обладая лишь ограниченными знаниями об Азии, понимал, что война с Митридатом может снова разразиться в любой момент, а в Испании Серторий после первоначальных неудач сумел победить все римские армии, которые высылались на борьбу с ним. Также, возможно, Сулла думал о том, что, лишая народных трибунов власти, он на время обеспечил ею сенат. Однако он должен был понимать, что сам по себе сенат был недостоин этой власти и без его беспощадного и сильного руководства будет не в состоянии её использовать. И всё же я думаю, что, сложив с себя верховную власть, он по-своему цинично развлекался. Сулла обеспечил себе место в истории, уничтожил своих врагов и создал такое государство, какое ему хотелось. Ему, видимо, было абсолютно безразлично то, что его будут помнить больше за зло, а не за добро и что, не решив назревших проблем современности, он лишь помешал необходимому процессу преобразований. Для него единственно важным было то, что его воля ещё при жизни нашла своё воплощение в реальности. Он считал, что будущее в состоянии само о себе позаботиться.

Итак, Сулла полностью предался развлечениям и через год после того, как оставил политику, умер от одной из самых отвратительных болезней. Именно новости о тех событиях, которые развернулись в Риме после его смерти, заставили меня задуматься о том, чтобы вернуться на родину. И действительно, казалось, будто история повторяется. Возникла такая ситуация, которая не могла не напомнить мне о том времени, когда Сулла отправился на Восток, а Цинна и Марий захватили власть. Мне казалось вполне возможным, что теперь, так же как и тогда, всё сделанное Суллой будет разрушено, и, судя по тем письмам, которые я получал из Рима, многие придерживались того же мнения.

Когда умер Сулла, консулами были Катул и Марк Лепид. Они были так же враждебно настроены по отношению друг к другу, как когда-то Октавий и Цинна. Отец Катула вместе с Марием сражался в германской войне и всю жизнь был его соперником в политике. Он мудро поступил, совершив самоубийство, когда Марий и Цинна вошли в Рим. Его сын, как и следовало ожидать, стал сторонником Суллы. Кроме того, так получилось, что он всегда был и моим врагом. Само избрание его консулом во время диктаторства Суллы являлось вполне естественным. Удивительно то, что его напарником стал Лепид. Ведь Лепид открыто противостоял Сулле, и, кажется, Сулла использовал всё своё влияние для того, чтобы предотвратить избрание Лепида на должность консула. Я был удивлён, когда узнал, что во время выборов Лепида поддержал Помпей, ведь ничто в карьере Помпея не говорило о том, что он мог стать революционным политиком или просто заинтересоваться политикой. Мне кажется, что на этот раз Помпей хотел ещё раз продемонстрировать свою независимость от Суллы и собственную влиятельность, именно поэтому Лепиду удалось стать консулом.

Сулла выразил своё недовольство поведением Помпея, демонстративно не включив его в своё завещание. Все остальные его командиры были упомянуты в завещании и получили значительные средства. Однако, несмотря на это, Помпей скоро отгородился от Лепида, и только благодаря ему Суллу похоронили с почестями. Помпей сопровождал его мёртвое тело из Кум до Рима и поддержал Катула в его планах похоронить бывшего диктатора с почестями, в то время как Лепид, отказавшись принимать какое бы то ни было участие в похоронах, выразил пожелание просто закопать или сжечь тело, и сделать это так, чтобы церемония прошла как можно более незаметно. На самом же деле похороны Суллы стали одной из самых пышных церемоний, когда-либо имевших место.

Таким образом, так же, как когда-то Цинна, в первом же поединке Лепид уступил второму консулу. Уже тогда мне показалось важным то, что он не сумел удержать такого ценного союзника, как Помпей, и я решил, что это свидетельствует о недостатке опыта, дальновидности или такта, – ведь все знали, что Помпей был очень падок на лесть.

Несмотря на это, меня привлекало всё то, что я слышал о намерениях Лепида. Брат моей жены, Луций Цинна, написал мне письмо, в котором настаивал на моём возвращении в Рим для того, чтобы я мог присоединиться к нему и участвовать в возможной революции против существующего режима. После некоторых размышлений я решил оставить армию и самому посмотреть, что происходит, но при этом не связывать себя никакими обязательствами.

Я вернулся в Италию незадолго до того, как мне должно было исполниться двадцать четыре. Я думал, что три года, проведённые мною на Востоке, расширили мой кругозор и сделали мой ум более острым. Я уже не смотрел на Рим как на единственный город в мире и даже стал считать, что римской архитектуре недостаёт мягкости и изысканности форм, присущей архитектуре азиатских городов. С тех пор я сделал многое для того, чтобы исправить этот недостаток. Кроме того, я стал более уверенным в себе и теперь знал, что если бы у меня была такая возможность, то я смог бы проявить себя как хороший полководец. Теперь, конечно, трудно поверить, но такая возможность представилась мне только через двадцать лет. А тогда я даже надеялся, что смогу действовать так же, как Помпей, находясь в том же возрасте, что и он. Но сначала мне нужно было выяснить, какие перспективы у Лепида, и понять, что он за человек. И я занялся этим сразу после приятной встречи с моей семьёй.

Я понял, что предлагаемые Лепидом меры великолепны. Позже я сам стал осуществлять всё то, что было запланировано им. Его программа основывалась на традициях партии популяров, и приятно было осознавать, что Сулла, несмотря на всю жестокость террора, не смог уничтожить их. Основными из этих традиций с точки зрения внутренней политики были принципы оказания государственной помощи беднейшим классам (предоставление бесплатной еды, выделение земель, поощрение эмиграции) и расширения гражданства. Эти принципы всегда встречали неодобрение со стороны большинства сената, в основном по эгоистическим соображениям или вследствие недальновидности. Если в этих вопросах и удалось достигнуть определённого прогресса, то только благодаря трибунам, которые осуществляли свои планы непосредственно через народное собрание. Теперь Лепид предлагал вернуть трибунам власть, которой их лишил Сулла. Он пообещал предоставление гражданства всем италикам, живущим к северу от реки По, и предлагал ввести систему ежемесячной бесплатной раздачи хлеба всем гражданам Рима. Кроме того, он стремился, насколько это возможно, уничтожить последствия проскрипций Суллы. Изгнанники должны были вернуться на родину, потомки жертв Суллы получали назад свои политические права, а собственность возвращалась законным владельцам. Такие шаги отменяли всё то, что когда-либо делал Сулла. Конечно же они мне нравились, однако я должен был выяснить возможность их осуществления в настоящий момент.

Вскоре я понял, что на стороне Лепида были значительные силы. Он мог рассчитывать на поддержку многих, кто так или иначе пострадал во время диктаторства Суллы. Он мог собрать армию на севере Италии, где были наилучшие условия для рекрутирования воинов, в чём я сам позднее убедился. Старые легионеры, служившие при Цинне и Карбоне, были готовы помочь ему. В Риме благодаря его богатству и влиянию ему удалось собрать значительное число сторонников.

Что касается его друзей в Риме, то, естественно, в первую очередь я подумал о Сервилии, которая тогда, так же как и теперь, интересовалась и занималась политикой. Именно тогда я впервые познакомился с ней, завязал дружбу, растянувшуюся на долгие годы, и теперь мне даже трудно вспомнить, была ли она именно тогда в пике своей красоты. В любом случае очень трудно оценить мужскую или женскую красоту. Конечно же молодость имеет большое преимущество, но многие люди с возрастом приобретают такой шарм и так развиваются с интеллектуальной точки зрения, что это вполне компенсирует увядание того раннего цветения, которое прекрасно само по себе и пробуждает наши страсти, но часто не в состоянии надолго их удержать. Сервилия как раз была таким человеком. Возможно, и царица Египта тоже относится к таким людям. Я могу предположить, что Клеопатра, про которую часто говорят, что сейчас она достигла пика своей красоты, через десять лет будет так же прекрасна и очаровательна, как и теперь, ведь она чрезвычайно умна.

Сервилия была моей ровесницей. Она рано вышла замуж, и, когда я впервые близко познакомился с ней, молодому Бруту, её сыну, было уже около шести. Мне всегда нравился этот мальчик, частично из-за его матери, частично из-за него самого, и я так много сделал для мальчишки, что многие люди абсолютно безосновательно считают его моим сыном. Жаль, что это не так, хотя в противном случае наши отношения могли быть ещё более сложными, ведь сыновья чаще всего осуждают своих отцов. Хотя Брут любит меня и в некотором роде восхищается мной, я полностью осознаю, что он осуждает меня. Я думаю, что это не из-за моих длительных отношений с его матерью, а потому, что он попал под доктринёрское влияние своего дяди Катона. Несмотря на любовь и преданность ко мне, он вполне может по чисто моральным соображениям организовать заговор с целью убить меня, и ему даже в голову не придёт, что, если его план удастся, весь мир снова погрузится в хаос.

Я знал Сервилию с детства. Она была родственницей. Катона. Мне кажется, что даже в то время, когда Катон был ещё совсем мальчиком, он уже не любил меня. Но в то время меня больше интересовал не он, а муж Сервилии, Марк Брут, который был преданным сторонником Лепида. Он, Сервилия и брат моей жены Луция Цинна – все уговаривали меня принять участие в назревающей революции. Я полностью поддерживал планы Лепида и был склонен поступить так, как мне советовали.

В конце концов решающим фактором, который заставил меня изменить решение, стала моя оценка личности Лепида. Мне показалось, что его характер был неуравновешенным, а суждения поверхностными и неверными. Например, он был предан своей жене и оставался практически единственным человеком в Риме, который не знал о её изменах. Кроме того, я считал, что он слишком уверен в своих силах и не предпринимает никаких попыток найти союзников, что очень легко мог сделать. Лепид уже потерял поддержку Помпея, и я был очень удивлён, узнав, что он не установил никаких отношений с Серторием, который теперь контролировал всю Испанию. То, что Лепид не обратился к Серторию, легко объяснить, ведь Лепид был весьма алчным и тщеславным, и ему казалось, что его состояния и больших связей вполне достаточно для того, чтобы победить в гражданской войне. Я решил не связываться с ним, когда обнаружил, что и Серторий, наведя некоторые справки, ничего не сделал для того, чтобы вступить в союз с Лепидом. Дальнейшие события показали, что принятое мной решение оказалось достаточно мудрым.