Текст книги "Сердечные струны"
Автор книги: Ребекка Пейсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Мое легкое падение никогда бы не произошло, если бы этот маньяк в перьях не напугал до смерти моего…
– Маньяк в перьях? – Теодосия прищелкнула языком и покачала головой. – Сэр, это весьма неудачный набор слов. Вы не можете говорить о птице, как о маньяке.
Он разинул рот.
– Не могу?
– Нет. Слово «маньяк» используется только по отношению к людям. Да будет вам известно, моя птица – африканский серый, вид попугая, который является предметом восхищения и желания в продолжение всего существования цивилизованного мира.
– О, чтоб его – мне плевать, будь этот маньяк в перьях хоть японским фиолетовым, и мой выбор слов не ваше дело, черт побери! И надо же было набраться наглости, чтобы заявить, что я не умею, ездить верхом. – Он поднял свою шляпу из пыли. – Я не могу вспомнить ни единого дня в своей жизни, когда бы я не сидел на лошади!
– Мой бог, сэр, да вы сходите с ума.
– Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.
Теодосия отошла в тень под высокий дуб.
Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки – мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь – ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.
Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.
И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.
– Ваша вспыльчивость представляет интерес, сэр, – неожиданно заявила Теодосия, стоя посреди островков ярко-синих колокольчиков и лиловых полевых гвоздичек. – О, я прекрасно понимаю, что падение на кучу перепревающего органического удобрения было далеко не из приятных происшествий, но вы моментально пришли в ярость, причем настолько бурную, что я подумала, нет ли необходимости в некоторой форме цикурирования.
Он настолько напряженно наблюдал за ней, что едва ли слышал ее слова. Но спустя секунду осознал, что она сказала, – его глаза расширились так, что стало больно векам.
– Боже милостивый, это что же, в обычае у северных женщин угрожать мужчинам кастрированием?
Она слегка склонила голову.
– Что вы такое говорите, сэр? Я абсолютно ничего не сказала о кастрации.
– Вы сказали:..
– Цикурирование. Цикурировать – значит успокаивать, смягчать. Ваша ярость заставила меня задуматься, не могу ли я каким-то образом уговорить вас выйти из вашего взъерошенного состояния.
Он нахмурился, больше не в силах постичь как и о чем она говорит, так и почему он до сих пор ее слушает.
– Леди, у меня такое чувство, что вы в своем роде гений, но, будь я проклят, если вы к тому же не помешанная.
Он подошел к своей лошади.
– Мы с моим зятем Аптоном досконально изучали чувство гнева несколько лет назад, – рассуждала Теодосия, наблюдая, как его мускулистое тело взлетало в седло. – В процессе мы заинтересовались психологией, и это было в высшей степени увлекательно. Наши исследования привели нас к выводу, что многие люди, обладающие вспыльчивым нравом, испытали различные и длительные формы напряжения и печали в годы детства. Но, конечно, существуют также и люди, обладающие чертами жестокости вследствие того, что были крайне избалованными детьми. Какое из двух в вашем случае, сэр?
Удивление, словно невидимый кулак, с силой ударило его.
Напряжение и печаль.
Как эта женщина догадалась?
Он надвинул шляпу. Не сказав ей больше ни слова, пустил жеребца в легкий галоп по направлению к городу.
* * *
Прибыв на железнодорожную станцию, Роман Монтана спешился, привязал лошадь к столбу и полез в седельную сумку за табличкой, где было написано имя женщины, которую доктор Уоллэби прислал его встретить. Он посмотрел на имя.
Теодосия Уорт.
– Теодосия, – пробормотал он. – Чудное имя. Интересно, такая же ли она странная, как и ее имя? Возможно.
Но никто не мог быть более странным, чем женщина, которую он только что оставил за городом.
Благодарение Богу за это.
– Красивая лошадь, – сказал низкий голос позади него. – Проворный и в то же время крепкий. Необычное сочетание. Он быстр?
Привыкший к подобному любопытству, Роман повернулся и стал ждать следующих слов мужчины. Он хорошо знал, что это будут за слова. Почти каждый, кто видел его жеребца Секрета, изъявлял желание купить его.
Мужчина еще раз осмотрел лошадь.
– У меня ранчо примерно в семидесяти пяти шлях отсюда. Не хочешь его продать? Я заплачу хорошие деньги.
Роман улыбнулся. Ранчеро ошибался, если надеялся использовать Секрета в качестве племенного жеребца, ибо конь был результатом некоего необычного и озорного скрещивания, которое Роман предпринял десять лет назад. Он не рассказывал ни одной живой душе о своей юношеской проделке и о подробностях ее неожиданного и в то же время совершенно необычного результата, и не собирался этого делать.
Его будущее зависело от сохранения этой тайны.
– Извини, – сказал Роман. – Не продается.
– Чертовски жаль. Ну, что же, удачи тебе.
– Спасибо. – Роман еще раз отряхнул свою испачканную одежду и вошел в здание станции. Держа табличку над головой, прошел через шумную толпу. Многие люди спешили уйти с дороги. Он понимал, почему они сторонились его: определенно – от него не исходил аромат сандалового мыла или розовой воды. От него несло…
Как там сказала эта сумасшедшая?
Перепревающее удобрение. Встряхнув головой, сделал еще один круг по огромному залу. К тому времени, когда закончил свой третий обход, увидел ее.
Этого свихнувшегося гения. Она стояла у боковой двери станции, маньяк в перьях восседал у нее на плече, подергивая ленточку шляпки.
Роман начал отворачиваться от нее, но прежде чем повернуться к ней спиной, увидел, что она двинулась к нему.
В тот же миг сообразил, что видит самые красивые глаза, которые ему доводилось встречать, – огромные, цвета превосходного виски и такие же пьянящие.
Отведя взгляд, он разглядел длинные пряди блестящих золотых волос, ниспадавших на грудь, действительно большую и полную.
Сейчас ему явно было не до этого.
Он развернулся на каблуках и зашагал прочь.
– Роман Монтана?
Услышав свое имя, мужчина резко остановился. О Боже, она знала, кто он.
Это могло означать только одно: страх закрался в него, и он почувствовал себя так, будто проглотил ядовитую змею.
– Роман Монтана? – повторила Теодосия ему в затылок. – Я не узнала вас во время нашего разговора за городом. – Она слегка похлопала его по спине; кончики пальцев коснулись его длинных волос.
Девушка сразу же убрала руку, взволнованная странным чувством, которое пробудило ощущение его волос: согретые солнцем, того же цвета, что и два блестящих пистолета на бедрах, они густыми волнами рассыпались по его широким плечам и спине.
Она никогда не видела таких волос у мужчины и ощутила почти неудержимое побуждение дотронуться до них еще раз.
Сбитая с толку странной реакцией на это, отступила на шаг и заставила себя сосредоточиться на сиюминутной ситуации.
– Я Теодосия Уорт, женщина, которую вы должны сопровождать до Темплтона, – сказала она, продолжая разговаривать с его спиной. – У вас табличка с моим именем, и вы опоздали ровно на один час двадцать две минуты и сорок девять секунд.
Он сжал кулаки вокруг рукоятки таблички. Эта ненормальная сосчитала даже секунды!
Роман так и не ответил и не повернулся к ней лицом, и Теодосия предположила, что совершила ошибку.
– Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана или нет?
Иоанн Креститель пронзительно вскрикнул:
– Крайне важно, чтобы я зачала ребенка, – заявил он. – Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана пли нет?
Незнакомцу больше всего на свете хотелось, чтобы его звали как угодно, только не Роман Монтана.
ГЛАВА 2
Набраться. Нализаться. Накачаться.
Напиться.
Роман не придумал ничего другого, что помогло бы ему выдержать трехдневное путешествие до Темплтона с Теодосией Уорт.
– Плевать мне, – пробормотал он бармену, – пусть она летит до Темплтона хоть на спине своего попугая.
– Как скажешь, – ответил бармен, вновь наполняя стакан своего посетителя.
Обхватив стакан рукой, Роман посмотрел в зеркало на стене за баром: в нем отражалось облако сизо-голубого дыма со слабыми лучами солнца, пробивающимися сквозь него. Под этой дымкой сидело за столами с полдюжины мужчин, игравших в карты и время от времени ухитрявшихся ущипнуть пышнотелых барменш; другие стояли у бара, потягивая свою выпивку в одиночестве. Роман знал, что большинство из них – такие же бродяги, как и он, скитающиеся то там, то тут, зарабатывая деньги, когда нуждались в них, проводя свои дни как вздумается, – так ребенок складывает кубики: один за другим, без какого-либо определенного плана в голове.
«Именно на этом сходство и кончается», – подумал Роман. У него был определенный план, и это не какой-то воздушный замок, как когда-то предрекала его мачеха.
Эта мечта была такой огромной, что только двадцать, пять тысяч акров плодороднейших пастбищных земель в Рио Гранде Плейнз могли вместить ее, – он будет выращивать замечательную породу лошадей на этих прекрасных землях и затем разбогатеет, продавая их ранчеро, которые, без сомнения, готовы заплатить любые деньги за его ценную породу.
Однако, чтобы сколотить это богатство, надо потратить целое состояние. Правда, ему оставалось внести всего пятьсот долларов, чтобы выкупить землю. А уж стадо крепких испанских кобыл не будет стоить слишком дорого.
А вот английские чистокровные жеребцы обойдутся недешево – за лучших в стране, разводимых и выращиваемых на различных фермах на Востоке, и платили золотом почти столько, сколько они весили. Но все равно он как-нибудь их заполучит, ибо прекраснейшее всегда стоит уйму денег.
Ничто и никто в целом мире не помешает осуществить ему эту мечту. Как и в течение десяти долгих лет, он будет браться за любую работу, которая подвернется, пока не соберет необходимой суммы.
Придется набраться терпения и поладить с Теодосией Уорт во время поездки до Темплтона – нельзя упустить деньги, которые доктор Уоллэби заплатит ему за эту услугу.
– Награда, вот что это, – пробормотал он, пробежав пальцами по волосам. – Вроде той, что получают за избавление общества от какой-нибудь угрозы.
– Настоящей угрозы, – автоматически согласился бармен. – Эй, а я тебя не знаю? Не видел тебя?.. Да-а, ты тот самый парень, который был у нас несколько месяцев назад. Роман Монтана, вот, кто ты. Народ не перестает говорить о твоей лошади. По-прежнему не продается?
Роман покачал головой и отхлебнул виски.
– А знаешь, Уилл Симпсон рассказывал, что его лошади никогда не были так подкованы, как это удалось тебе, когда был тут последний раз. Хвали твою кузнечную работу, называя ее отменной. Хотелось бы узнать, как тебе удается так хорошо прибивать подковы?
– Скажи ему, что вбивать гвозди надо одним ударом, когда их много, гвоздь разбалтывается, не успев полностью войти.
– Правда? Гм. Чего не знал, того не знал. Ну, а как насчет старика Германа Гуча? Третьего дня он говорил, что ждет твоего возвращения, ты обещал расширить спальню его жены – ей здорово понравилось, как ты отремонтировал им кухню. Не хочешь, чтоб я привел его сюда?
Роман осушил стакан.
– Может быть, в другой раз. Сейчас предстоит другая работа – настоящее наказание по имени Теодосия Уорт. И ее дурацкий попугай, такой же, как…
– Попугай? Большая серая птица с красным хвостом? Так я ее видел. Она на секунду останавливалась перед салуном – хорошенькая малышка: кожа того белая, будто облилась молоком. Что ты должен сделать для нее?
Роман плеснул еще виски в стакан.
– Отвезти в Темплтон. Она сейчас в конюшне Клаффа – выбирает лошадь и повозку. Я хотел было остаться и помочь ей, но когда она спросила его его Equus caballus, я дернул оттуда со всех ног.
– Equus caballus? – Бармен почесал голову. – Что за тарабарщина?
Роман проглотил пятую порцию спиртного и и ср рот тыльной стороной ладони.
– Похоже, так этот гений называет лошадь.
– Мистер Монтана! Роман развернулся на стуле и увидел сына Клаффа, стоящего в дверях салуна.
– Отец послал меня за вами! Просил поторопится. Эта женщина, мисс Уорт, которую вы привели в конюшню, разговаривает так чудно, что отец просто вне себя, старается понять, но не может, чего ей хочется.
Роман скрестил руки на груди.
– Значит, Клафф расстроен? Только не говори, что мисс Уорт пытается его цикурировать.
– Цикурировать? – Мальчишка покачал головой. – Не-е, она не делает ему ничего такого, но здорово его раздражает. Вы придете?
Нагрузившись изрядным количеством виски, растекающимся по его венам, Роман почувствовал себя более расположенным иметь дело с несносной мисс Уорт. Заплатив за выпивку, направился к дверям.
Выйдя на улицу, увидел ее перед платной конюшней: сцепив за спиной руки, она медленно ходила вокруг чистокровного гнедого.
Немного поодаль, через несколько зданий, перед продуктовой лавкой стояли трое здоровых, хорошо вооруженных мужчин, наблюдавших за ней. Даже отсюда, где он стоял, можно было догадаться что они замышляют что-то дурное. И что бы ни был у них на уме, оно имело отношение к Теодосии.
Длинными и стремительными шагами он направился через улицу, не упуская из вида трех бандитов.
– О, привет, мистер Монтана, – поприветствовала его Теодосия, улыбаясь.
Искрящаяся миловидность и ее улыбка овладели его вниманием – он боролся с соблазном улыбнуться в ответ.
Но только секунду. Вместо этого нахмурился.
– Вы не купите эту лошадь, мисс Уорт.
Она провела рукой по гладкому крупу лошади.
– Напротив, покупаю, мистер Монтана. Это мерин чистокровной породы. Он не самый изящны из тех, что я видела, но его характер мне кажется высшей степени подходящим, так как я неплохо знакома с этой породой, потому что мой отец…
– Эта лошадь слишком изящна, – вспылил Роман. – Клафф, покажи ей несколько более крепких…
– Я уже видела остальных, – заявила Теодосия, вытирая тыльной стороной ладони лоб. – Ни одна из них меня не интересует. И я была бы вам искренне признательна, если бы вы перестали неистовствовать по этому поводу, мистер Монтана.
Стимулируемая виски добросердечность, которая, как Роман надеялся, поможет вынести несколько часов в компании Теодосии, быстро превращалась в холодную ярость.
– Буду неистовствовать столько, сколько, черт меня побери, захочу! – Он понятия не имел, что означает это слово, но не собирался пасовать перед мощью ее словарного запаса. – А теперь выберите другую лошадь, потому что вы не берете гнедого.
Иоанн Креститель высунул голову из клетки, Которую Теодосия водрузила на несколько сложенных тюков сена.
– Я буду неистовствовать столько, сколько, черт меня побери, захочу, – крикнул он.
Теодосия ощетинилась.
– Ну вот, посмотрите, что вы наделали, мистер Монтана. Моя птица никогда – ни одного раза – не богохульствовала. Пять минут в вашей компании, и вот, пожалуйста…
– Слова «черт побери» не так уж плохи, мисс Уорт, – рискнул вступиться Клафф. – Есть куда более дрянные слова, которые он мог бы услышать.
Ей-богу, я знаю несколько таких, которые буквально выворачивают меня наизнанку, когда их слышу.
– Пожалуйста, только не называйте их, – взмолилась она, затем обратилась к Роману: – Мне не терпится поскорее добраться до Темплтона, мистер Монтана. Именно поэтому я не согласилась с вашим предложением остаться здесь на ночь и начать путешествие утром. По этой же причине я предпочитаю эту лошадь – английские чистокровные хорошо известны своей скоростью. Много о них знаю, потому что мой отец…
– Да, начинаю понимать, что вы знаете многое о многом, но ничего дельного: этого чистокровного завтра к ночи я буду вынужден пристрелить, чтобы избавить от страданий – до Темплтона почти три дня пути по трудной дороге, а чистокровные славятся своей скоростью, но не выносливостью.
– Вон тот гнедой – сильная конячка, – предложил Клафф. Он пошел вперед, длинная соломинка свисала у него изо рта. – К тому же обучен тащить повозку.
Перебирая тонкие золотые цепочки рубиновой броши, Теодосия посмотрела на маленькое тощее животное, на которое указал Клафф.
– Да это же всего лишь пони. И к тому же больной.
– Это здоровый мустанг, – поправил ее Роман. – Ни одна лошадь в мире не имеет такой выносливости. Он, возможно, не красавец, зато на нем можно ехать куда угодно. – Он кивнул Клаффу, затем перевел взгляд на ряд повозок. – И вот этот фургон.
– Эту шаткую повозку? – воскликнула Теодосия.
– Она маленькая и легкая, а колеса из апельсинового дерева.
– И что же, позвольте спросить, особенного в апельсиновом дереве, мистер Монтана?
– Крепкое апельсиновое дерево Не будет давать большой усадки, мисс Уорт.
– В самом деле? – Она взглянула на колеса. – Как интересно. Но как бы там ни было, я уже выбрала себе транспортное средство. – Она указала на изящный кабриолет – черный лакированный корпус блестел в лучах послеобеденного солнца.
Роман смахнул надоедливую муху с руки.
– Это же бумажный кораблик, на котором нельзя отправляться в плавание: болты на осях не закручены, они начнут выскакивать, и будь я проклят, если стану останавливаться каждые десять миль, чтобы…
– Но…
– Берите повозку или идите пешком. Выбор за вами. Как насчет того, чтобы понеистовствовать?
Теодосия не стала возражать, напомнив себе, что всего через несколько дней избавится от надменного мужчины и его несносного упрямства.
– Очень хорошо, сэр, – сказала она Клаффу. – Сделайте, как говорит вспыльчивый мистер Монтана.
Когда Клафф закончил впрягать лошадь в повозку Теодосия сунула руку в маленькую бархатную тку, свисающую с ее локтя. Солнечный свет засиял на горсти золотых монет, которые она вытащила.
Их ослепительный блеск чуть не остановил сердце Романа – ему никогда не приходилось видеть так много денег сразу; его мысли завертелись, тело напряглось от мрачных предчувствий.
Бросив взгляд вправо, он увидел тех троих: они продолжали следить за Теодосией и, без сомнения, видели золото. Проклятие.
Схватив за руку, он затащил ее внутрь конюшни.
– Ты что, рехнулась, женщина? Какого черта выставлять золото напоказ?
– Золото? – Она попыталась выдернуть свою руку, но ей удалось только чуть ослабить ее. – Мистер Монтана, золото, которое я ношу в сумочке, – не более чем карманные деньги. Остальное – в голубом дорожном чемодане.
Роман повернулся и увидел, что ее голубая сумка лежит среди других вещей. Определенно, она не могла быть наполнена золотом, постарался убедить он себя, – никто в здравом рассудке не рискнет путешествовать с такой суммой денег.
Но, с другой стороны, у Теодосии, похоже, не было того склада ума, которым обладают нормальные люди.
– Что же касается того золота, которое я достала из сумочки, мистер Монтана, – продолжала Теодосия, – то это плата за лошадь и повозку. Для того, чтобы рассчитаться, мне необходимо было достать деньги из сумочки и передать их…
– Вам следовало сосчитать деньги там, где никто бы не увидел, вот как это делается!
– И как же, скажите на милость, мне бы удалось выполнить подобную процедуру, если цена лошади и повозки мне не известна?
– Что? – Он хлопнул себя по лбу. – Бога ради, все, что вам нужно было сделать, это спросить Клаффа! Любой дурак додумался бы до этого! Используйте хоть каплю здравого смысла, если он у вас есть. Послушайте, вы не на какой-нибудь мирной, утонченной вечеринке среди своих изнеженных поклонников – это Техас, где полно бродяг и бандитов, которыми управляет чистейшая алчность: они таких, как вы, видят за версту, как акулы чуют кровь за несколько миль.
– Мистер Мон…
– Доктор Уоллэби платит мне за то, что согласился сопровождать вас до Темплтона, и я доставлю вас туда в целости и сохранности. Если не сделаю этого, то не получу и ломаного гроша из тех денег, которые он должен мне за работу. Когда приедете в Темплтон, то можете прилепить свое золото куда угодно, напоказ всем ворам на свете, мне плевать. А сейчас дайте мне эту чертову сумку, пока кто-нибудь не свернул вашу хорошенькую маленькую шейку за нее. – Он выдернул у нее сумочку.
– Мистер Монтана! Вы… – она осеклась; у нее и голове роилось множество мудрых слов, которые хорошо ей служили в прошлом. – Aequam servare tentem, – пробормотала она. – Да, Aequam servare tentem.
В глазах Романа вспыхнул огонь – он из кожи кон лезет, чтобы защитить ее богатство, а она оскорбляет его иностранными ругательствами!
Ему показалось, что они были французскими, так как немного напоминали слова любви, которые однажды шептала французская шлюха.
– Я не говорю бегло по-французски, мисс Уорт, но узнаю оскорбление, когда слышу его, – самодовольно отрезал он. Повернувшись к ней спиной, взял несколько монет из сумочки, вышел из конюшни и подал их Клаффу. – Тридцать долларов, Клафф. Лошадь и повозка не стоят больше двадцати пяти, но я даю тебе чаевые за то, что пришлось терпеть мисс Уорт.
Теодосия вышла из конюшни, когда Роман начал грузить ее багаж на повозку. Сквозь тонкую ткань его бежевой рубашки она видела мускулы на руках, плечах и спине, которые ритмично вздувались, перекатывались, затем вытягивались, словно он работал под звуки какой-то изящной мелодии.
И только когда он потянулся за самым большим из ее сундуков, она вышла из состояния сосредоточенности.
– Мистер Монтана, этот сундук ужасно тяжелый: понадобились усилия двух мужчин, чтобы доставить его со станции. Если вы поднимете его один, то что-нибудь повредите.
Такая забота застала его врасплох: он развернулся в пыли и посмотрел на нее – незнакомое тепло нахлынуло на него, куда более нежное и приятное, чем солнечные лучи.
С какой стати ей волноваться, что с ним что-то может случиться, пытался он понять, по, возможно, она не волновалась, и все это ему просто показалось? В конце концов, он для пес не более чем провожатый.
Боже, должно быть, выпил больше виски, чем собирался, совсем не в его правилах фантазировать о женских чувствах.
– Возможно, ваш друг мистер Клафф поможет вам, – добавила Теодосия.
«Друг?» – подумал Роман, глядя на Клаффа. Он был хорошим человеком, но Роман никогда не считал его другом.
По правде говоря, у него никогда не было настоящего друга, как и возможности или времени завести его.
– Мистер Монтана, вы слышали, что я сказала? – спросила Теодосия. – Мистер Клафф мог бы…
Не закончив фразу, она ахнула, увидев, как он поднял сундук с земли, будто набитый перьями.
– Вы купили все припасы, о которых я вам говорил? – спросил Роман, разместив сундук на повозке.
Подняв юбки, она подошла к повозке и взобралась на нее. Никогда не питая особого пристрастия к множеству нижних юбок, как делало большинство женщин, она без особого труда разместилась на деревянном сиденье, взяла поводья, указав на маленькую кучу покупок.
– Продовольствие там, мистер Монтана. Роман погрузил провизию.
– Vamanos, – произнес он, улыбнувшись про себя: она знала французский, зато он – испанский.
– Si, – ответила она. – Ahora que estamos listos comencemos nuestro viaje.
– Что она сказала, Роман? – спросил Клафф.
– Я сказала, мистер Клафф, – ответила Теодосия, – что мы готовы отправиться в путь. И, мистер Монтана, Aequam servare tentem на латыни означает «сохранять спокойное состояние ума». Я намереваюсь серьезно обдумать цитату во время нашего с вами путешествия. Советую вам сделать то же самое.
Роман скрестил руки на широкой груди.
– Да? Позвольте уточнить, что вы можете сделать со своим советом, мисс Уорт?
– Нет, не позволю. – Ее пальцы побелели, сжимая поводья – самообладание дрогнуло. – Мистер Монтана, я всегда старалась сохранять контроль над собой в любой ситуации. Однако, проведя всего несколько часов в вашей компании, обнаружила, что не только раздражена, но и не могу владеть собой.
– Мозг нашего маленького гения потерял немного спокойствия, а?
Она вгляделась в его живые голубые глаза – и не хватило сил оторваться от их взгляда.
– Как приятно, что вы уже усвоили слово «неистовствовать», которое означает «проявлять ярость, несдержанность». Придется часто использовать его в течение последующих трех дней, и ваша осведомленность избавит меня от необходимости объяснять это вам.
Ее интеллектуальный сарказм порвал последнюю ниточку терпения, которая еще теплилась у Романа, – к черту деньги, которые он должен получить от доктора Уоллэби за доставку этой женщины в Темплтон! Можно заработать их и здесь, в Оатес Джанкшен, расширяя комнаты!
– А путешествие в Темплтон в одиночку, мисс Уорт, избавит меня от беспокойства сопровождать вас. – Он со злой усмешкой швырнул сумочку с золотом ей на колени.
– Но я не знаю, где…
– Разве? А я думал, вы знаете все. Что ж, всегда легко спросить дорогу у индейца команчи – как бы по пути не встретились с несколькими из них. А то и банда чернокожего Бланко поможет: слышал, они убежали из тюрьмы и снова принялись за свою обычную работу – грабить, убивать и насиловать всех, кто носит юбки; их нетрудно узнать, мисс Уорт, по белым лошадям и черной одежде.
Теодосия не показала и тени сомнения, что все это ужасно: конечно же, она доберется до Темплтона и одна.
– Прекрасно. Когда я окажусь в Темплтоне, следует ли мне информировать доктора Уоллэби, что вы больше не работаете на него?
– Догадается сам, когда я не появлюсь.
– До свидания, мистер Монтана. И всего наилучшего вам во всем, что вы делаете.
Теодосия обернула тесемки бархатной сумочки вокруг талии и пустила лошадь рысцой, оставив Романа и Клаффа в облаке пыли.
– Она направляется на север, – протянул Клафф, все еще жуя соломинку.
Роман усмехнулся.
– Знаю.
– Темплтон в сотнях миль к югу отсюда.
– Конечно.
– Она напичкана всякими там книжными премудростями, но здравого ума кот наплакал.
– Точно, – продолжая ухмыляться, Роман повернулся и направился было к салуну. Но один лишь взгляд на продовольственную лавку погасил его усмешку, заставив резко остановиться, – совсем забыл о трех бандитах.
Они исчезли.
И все инстинкты Романа подсказывали – учуяли запах золота.
Он нашел ее повозку в пятнадцати минутах езды от города, остановленную рядом с зарослями хурмы. Чемодан с золотом все еще лежал на ней.
Но Теодосии рядом не было.
– Ну вот, Секрет, – пробормотал он жеребцу, – Снова вернулись к тому, с чего начали, – к заботе о женщинах, а это означает, что сейчас я такой же дурак, как и был тогда, – черт бы побрал эту глупую, упрямую бабу!
Несмотря на раздражение, его тревога усиливалась.
Он быстро спешился и привязал Секрета к задней части повозки. Вытащив оба кольта, пошел по следам, ведущим в рощу, и вскоре наткнулся на шелковый белый лоскут, окаймленный кружевом, валявшийся на земле скомканным возле упавшего бревна, весь в пятнах, похожих на кровь.
Он сунул его за пояс бриджей и углубился в рощу. Залитая солнцем хурма сменилась густыми зарослями ивы и хлопчатника, росших возле грязных болотец с вонючей водой. Затхлый запах гниющих растений наполнил ноздри, почему-то еще больше усиливая его беспокойство. Ускорив шаги, вскоре оставил рощу позади и вышел к покрытому листьями склону.
У подножия его лицом вниз лежала Теодосия.
Торопясь добраться до нее, Роман заскользил по густому слою листвы, закончив спуск на животе. Когда же, наконец, остановился, то оказался нос к носу с изумленной Теодосией.
Она сняла свою шляпку – золотые волосы растеклись по плечам, словно потоки растаявшего масла, такие же мягкие на вид; он едва не протянул руку, чтобы коснуться их, но порыв прошел, когда вспомнил, почему оказался здесь: готовился увидеть ее раненой или мертвой, но на женщине не было ни единой царапины, напротив, она смотрела на него ясными, удивленными глазами, в которых не было и тени беспокойства.
– Что, черт побери, – проскрипел он, словно его горло было набито камнями, – вы делаете?
За исключением Аптона, ей никогда не приходилось близко соприкасаться ни с одним мужчиной: густые черные волосы Романа рассыпались по ее ладоням, вызывая покалывание, передающееся вверх по рукам; дыхание слышалось у ее щеки, а жар тела проникал в нее, согревая так же надежно, как и солнечный свет, струящийся с безжалостного техасского солнца.
– Мисс Уорт, – голос Романа спустил ее на землю.
– Да? – моргнув, она притронулась пальцами ко лбу и попыталась вспомнить, о чем он спросил. – Я… Боже, мой мозг затуманился. Такого со мной никогда еще не бывало.
Она села и увидела, что держит охапку ярко-красных флоксов.
– О, да. Я собирала эти…
– Я подумал, что вы мертвы! – Роман вскочил на ноги и сунул пистолеты за пояс.
Его крик вернул ее к действительности.
– Мертва, мистер Монтана? Что же могло убить меня?
Он заметил, что ее бархатная сумочка свисала с изгиба локтя, она была цела, чемодан оставался на месте, она выглядела здоровой, и Роман не решился говорить о трех грабителях: сделай это, женщина, чего доброго, расплачется от страха, а женских слез, выпавших на его долю, и без того хватит на несколько жизней.
Он выдернул запачканный кровью шелковый лоскут.
– А что я мог подумать, когда нашел вот это? А потом обнаружил вас лежащей лицом вниз здесь, на дне этого…
– Это кусочек нижней юбки. Я поранила запястье о гвоздь, торчащий из сиденья повозки, и остановила кровотечение, прижав кусочек нижней юбки к ране. Уверена, что она заживет довольно быстро и….
– Плевать я хотел на какую-то глупую царапину на запястье! Что, черт возьми, вы делаете здесь?
Она сорвала еще несколько флоксов и улыбнулась.
– Собирала и продолжаю собирать эти замечательные образцы Phlox drummondii. Он культивируется в садах Бостона, но я никогда не имела возможности увидеть, как он растет в дикой природе. Лежа на земле, намного удобнее изучать его. Меня интересуют не только видимые глазу части растений, но также и корневая система. Не хотите ли послушать занимательную историю о семействе Polemoniaceae, мистер Монтана?
– К чему мне история о какой-то семье, которой я не знаю, мисс Уорт? И какое, к черту, отношение это имеет к цветам?
Она мягко улыбнулась и подняла алые соцветия.
– Флокс принадлежит к семейству Polemoniaceae. Это не человеческое, а растительное семейство.
– Растительное семейство? – Он посмотрел на ее цветы, затем дотронулся до трех из них. – Не говорите ничего – это цветок Папа, это Мама, а это Малыш…
– Прошу прощения, если прерываю ваш остроумный поток. Видите ли, мистер Монтана, растения и животные классифицируются…
