Текст книги "Сердечные струны"
Автор книги: Ребекка Пейсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Ребекка Пейсли
Сердечные струны
ПРОЛОГ
Лилиан в безутешном горе: ребенок умер.
Страшный смысл этих слов все еще эхом отдавался в мозгу Теодосии, когда она, переступив порог комнаты, напряженно всматривалась в полог, скрывавший кровать и сестру.
На семейном кладбище рядом с тремя другими появится новая могила и маленький крест – отметка мимолетности крошечной жизни.
Теодосия не заметила, как стиснула конверт – бумага захрустела, и этот звук неприятно резанул слух. Она приехала домой всего несколько минут назад, надеясь обрадовать известием, которого все они ждали несколько недель.
Но в эти минуты оно оказалось совсем не важным.
– Входи, дорогая, – мягко окликнул ее Аптон.
Теодосия, шагнув в комнату, уловила аромат лимонной вербены, любимых духов Лилиан, остановилась, не приближаясь к кровати.
– Лилиан. Ребенок…
Ее слова показались какими-то неестественными, словно кто-то другой, а не она, произнес их. Муж Лилиан поднялся с кресла и подошел к Теодосии, нежно обняв ее, погладил блестящие золотистые волосы, затем, отстранившись, заглянул в огромные карие глаза.
– Она потеряла ребенка вскоре, как ты уехала, Теодосия. На этот раз все произошло очень быстро – почти без болезненных осложнений, и доктор сказал, что через неделю она полностью оправится. Я бы послал за тобой, но не знал, где ты.
Теодосия медленно подняла глаза, вглядываясь в каждую черточку лица человека, которого – сколько себя помнила – любила как отца.
– Я… я гуляла. В парке. Читала. Письмо. Я читала письмо и…
Она не смогла закончить – слишком много мыслей нахлынуло разом: прикоснувшись к виску, снова взглянула на Лилиан, ощутив где-то в глубине души укол вины. Ее сестре следовало уже давно заняться своей семьей – они слишком долго откладывали, и вот теперь ей приходится переживать, ожидая удачного зачатия, а потом терять детей на втором месяце беременности, и так – в четвертый раз. Врачи единодушно сходились во мнении, что единственная возможность родить ребенка в положенный срок – выносить его до третьего месяца, но это так ей и не удавалось.
Все, включая и Аптона, предлагали усыновить младенца, но Лилиан и слышать об этом не хотела, отчаянно желая сына или дочку собственной плоти и крови, ребенка, похожего на нее или мужа, и это желание пустило такие глубокие корни в ее сердце, что его нельзя было вырвать.
«Это я виновата, что у них нет детей», – по думала Теодосия. Она закрыла глаза – воспоминания унесли ее в прошлое, в тот день, когда она приехала из Нью-Йорка в Бостон напуганным, одиноким пятилетним ребенком, чьи родители погибли от удара молнии в дерево, под которым они расположились на пикник. Она стала свидетельницей их смерти, и не проходящий ужас едва не убил ее.
Нерастраченная любовь Лилиан и Аптона спасла ее. В то время они были молодоженами и могли создать собственную семью, но из-за убежденности, что Теодосия нуждается в безраздельном внимании, они предпочли повременить со своими детьми; без сомнений, им также потребовалась большая часть их сбережений, чтобы обеспечить ее.
Лилиан, движимая материнским инстинктом, научила Теодосию женским премудростям, которыми мать делится с дочерью, а Аптон – настоящий талант, выдающийся профессор Гарварда – позаботился о том, чтобы она получила академическое образование; благодаря ему она теперь была блестяще образована и умна, как и он: в самом деле, по уму и интеллекту она превосходила многих его гарвардских коллег и приобрела немалую известность в мире науки.
Терпеливо и с готовностью Аптон и Лилиан отдавали ей свою любовь, знания, дом – все, что могли, не оставляя ничего для детей, которых им хотелось иметь.
И вот теперь эти дети никогда уже не родятся.
– Теодосия, – Аптон взял ее за подбородок. – О каком письме ты говоришь?
Она заморгала, потом подняла глаза.
– Письмо?
– Ты сказала, что читала письмо, гуляя по парку.
– А, – она показала ему конверт. – От доктора Уоллэби.
Аптон заметно оживился.
– Ну, наконец-то. Я знал, что Юджин непременно ответит тебе. Он, конечно же, хочет интервьюировать тебя.
Его искренняя вера в ее будущее только усилила чувство вины.
– Это прекрасная новость, Аптон, – пробормотала она.
– Теодосия? – Лилиан протерла заспанные глаза и подняла голову с горы подушек. – Иди сюда, дорогая.
Аптон шепнул несколько слов предостережения на ухо Теодосии:
– Ты прекрасно знаешь, как она будет стараться скрыть от тебя свою скорбь. Пожалуйста, воздержись от обсуждения ее потери в данный момент, наоборот, поделись радостными известиями. Не сомневаюсь, она будет ужасно рада услышать их.
Теодосия подошла к кровати, улыбнулась, заглядывая в большие карие глаза сестры. Волосы Лилиан, как мерцающий золотистый веер, рассыпались по горе белых атласных подушек; пальцы Теодосии теребили один блестящий локон, и она чувствовала себя так, словно смотрела на свое отражение в зеркале: если бы не шестнадцатилетняя разница в возрасте, они с сестрой могли казаться близнецами.
Девушка наклонилась и, вдыхая аромат лимонной вербены, прижалась в нежном поцелуе к гладкому лбу сестры.
– У меня замечательная новость, Лилиан, – сказала она, пытаясь сохранить спокойный внешний вид. – Доктор Уоллэби согласился интервьюировать меня на должность его научной ассистентки в Бразилии.
Искренняя радость отодвинула скорбь Лилиан.
– Южная Америка, – произнесла она, улыбаясь. – Теперь все твои мечты сбываются. Ты будешь писать мне каждый день. Аптон, сколько времени будут идти письма нашей Теодосии из Бразилии?
– Сначала я напишу из Техаса, Лилиан, – пояснила Теодосия. – Именно там доктор Уоллэби проведет интервью. Он исчерпал свои исследовательские денежные средства, оставил Бразилию и находится сейчас в техасском городке Темплтон, ожидая дальнейшей финансовой поддержки. Как только получит субсидию, вернется в Бразилию. И если примет меня ассистентом, я поеду с ним.
Аптон обнял Теодосию за плечи.
– Ты трудилась не покладая рук ради этой возможности. У меня нет сомнений: как только Юджин побеседует с тобой, без колебаний сразу же наймет тебя. Предполагаю, интервью лишь простая формальность, Теодосия. В конце концов, вы переписываетесь уже почти два года, и он наверняка знает широту твоих интересов и интеллекта.
– Вне всяких сомнений, – согласилась Лилиан, протягивая руку к конверту. – Можно, дорогая?
Сестра утвердительно кивнула, и Лилиан открыла конверт. Она развернула письмо – твердый, овальной формы листок упал на кровать.
– О, он прислал также и свою миниатюру! – воскликнула Лилиан. – Возможно, для того, чтобы ты была готова к встрече, когда приедешь на место. Как глубокомысленно.
– Миниатюра? – спросила Теодосия. – Я, должно быть, не заметила ее. – Она бросила взгляд на рисунок, затем наклонилась, чтобы рассмотреть получше. – Бог мой, как похож на тебя, Аптон! То же тонкое лицо, тот же длинный прямой нос, яркие голубые глаза и седые волосы. Явно старше тебя, но сходство просто поразительное.
– На девять лет старше, следовательно, ему пятьдесят три, – пояснил Аптон. – Он уже выпустился, когда я поступил в Гарвард, но продолжал посещать библиотеку, и именно там я познакомился с ним. Вскоре мы вдвоем стали привычным зрелищем на территории университета, и многие думали, что это мой старший брат. Он великолепный друг, Теодосия. Жаль, что так и не женился и не имеет детей, ибо, я уверен, его потомство унаследовало бы его страсть к научным исследованиям. Мир получил бы немалую пользу от их трудов. Однако по личным причинам он предпочел остаться неженатым. Это хороший человек. Конечно, я не виделся с ним много лет, но его репутация остается незапятнанной. Ты будешь впрекрасных руках, моя дорогая.
Согласно кивнув, Лилиан пробежала глазами письмо.
– Аптон, доктор Уоллэби пишет, что Теодосии нужно доехать до Оатес Джанкшен штата Техас, оттуда – отправиться на лошадях до Темплтона в компании сопровождающего, которого он пришлет.
– Ты должна уехать при первой же возможности, Теодосия, – провозгласил Аптон.
– Не глупи, дорогой, – возразила Лилиан. – Нашей Теодосии понадобится не меньше полутора месяцев, чтобы подготовиться к путешествию. Возможно, даже два – нельзя же отправляться в такую поездку с одной легкой сумкой, и нам нужно еще многое купить для нее.
– Ну, хорошо, – уступил Аптон, снисходительно улыбаясь. – Поедешь, когда Лилиан сочтет, что ты готова, и возьмешь с собой Иоанна Крестителя. Попугай составит тебе компанию во время путешествий.
– Кроме того, обязательно золото, которое отец оставил нам, – добавила Лилиан. – Я хранила его все эти годы. Ты же знаешь, что доктор Уоллэби не сможет платить тебе жалованее в Бразилии. Ему понадобится каждый цент, чтобы продолжать исследование. Золота хватит надолго, а когда оно закончится, мы продадим дело отца. Оно продолжает процветать, и, я уверена, мы сможем продать его за значительную…
– Мы не станем продавать дело отца, Лилиан, – возразила Теодосия. – Оно значит для тебя так много, как значило и для отца, и ты это знаешь. Что касается золота, я возьму только свою долю. Ты должна сохранить свою половину для…
– Для чего? Мне больше не на кого его тратить. Я… что я хочу сказать, так это…
Теодосии понадобилось лишь мгновение, чтобы понять, о чем думала Лилиан. У нее не было детей, на которых она могла бы тратить золото, поэтому хотела, чтобы Теодосия взяла его.
– Лилиан…
– Ты возьмешь золото. Мне оно не нужно, – Лилиан обвела взглядом богато обставленную комнату. – У меня есть все, что может пожелать женщина. Красивый дом. Любящая сестра. Прекрасный муж. Все…
Ее голос смолк – она проиграла сражение со своей печалью: слезы приучили ее ко всему, кроме всепоглощающей скорби.
– У меня есть все, кроме того, чего никто мне не может дать.
Теодосия быстро отступила в сторону, когда Аптон приблизился, чтобы заключить Лилиан в объятия. Наблюдая за ними, льнущими друг к другу, она почувствовала, как ее захлестнула волна беспомощности.
Если бы только она могла что-то предпринять, чтобы отплатить им за спасение ее жизни, что-нибудь, что сделало бы их такими же счастливыми, какой они вырастили ее. Если бы только…
Ее отчаяние не прошло, когда она обратила внимание на миниатюру доктора Уоллэби, упавшую на пол и лежавшую у ее ног. На какое-то мгновение ей показалось, что это Аптон, а не доктор Уоллэби, смотрит на нее с темно-зеленого ковра.
То же тонкое лицо, тот же прямой нос, яркие голубые глаза и седые волосы.
Тот же блестящий интеллект.
Идея поразила ее внезапно, она покачнулась назад, схватилась за столбик кровати, чтобы не упасть, – ее страдание улетучилось так же быстро, как исчезает тень, встретившись со светом.
Она даст своей сестре то, чего никто другой на земле не может ей дать – ребенка кровной линии Лилиан, такого, который унаследует многие черты Лилиан и Аптона.
А мужчина, который поможет в создании этого совершенно особенного ребенка, находится в Темплтоне штата Техас.
ГЛАВА 1
– Доктор Уоллэби, не поможете ли вы мне забеременеть? – Не замечая недоуменных взглядов ближайших попутчиков в поезде, Теодосия прижала клетку с попугаем к груди, откинулась на сиденье и задумалась над произнесенной фразой: с самого отъезда из Бостона пять дней назад она не переставала размышлять над этим весьма важным делом – теперь же ей захотелось услышать собственный голос.
Покусывая нижнюю губу, она бросила взгляд в окно на заросли орехового дерева: первоцвет и чертополох окрашивали край рощи яркими оттенками розового и фиолетового цвета, пестрые бабочки порхали над цветами, раззолоченными в лучах солнца.
Но красота пейзажа ее не взволновала, а вскоре и совсем стерлась – она не могла сосредоточиться ни на чем ином, кроме досточтимого доктора Уоллэби, воображая, что видит прославленного ученого в залитом солнцем оконном проеме.
– Доктор Уоллэби, – снова принялась она репетировать, – крайне важно, чтобы я зачала ребенка. Вы соответствуете всем характеристикам относительно его отцовства, и мне доставило бы огромное удовольствие, если бы вы согласились стать его или ее создателем. Действие, требуемое для осуществления подобного замысла, является, разумеется, ничем иным, как обычным научным процессом, и, думаю, не ошибаюсь, полагая, что оно может быть исполнено в абсолютно объективной манере и, без сомнения, в относительно короткий отрезок времени.
Купе наполнилось возгласами изумления и громким шепотом. Теодосия взглянула на попутчиков – они почему-то смотрели на нее как-то странно, открыв рты.
– Прошу прощения, что потревожила вас. Я разговаривала сама с собой.
– Я разговаривала сама с собой, – эхом отозвался Иоанн Креститель. – О-о-к! – крикнул он и, набрав в клюв воды, выплеснул ее на темно-синюю юбку Теодосии.
Поворковав с птицей, Теодосия, повернувшись, встретилась с удивленными взглядами.
– Позвольте объяснить подробнее: я считаю, что ухо должно слышать мысли прежде, чем мозг охватит их полное значение и удержит в индивидуальном и строгом порядке. А если они принадлежат к особенно сложным, вышеуказанная проблема решается с большей долей вероятности, если просто озвучить ее, а не только размышлять над ней – в этом и состоит причина, по которой я разговариваю сама с собой.
Иоанн Креститель просунул голову между прутьями клетки.
– В этом и состоит причина, по которой я разговариваю сама с собой, – передразнил он.
Теодосия насыпала несколько семян подсолнуха в клетку попугая, затем снова отвернулась к окну. Задумчиво поглаживая рубиновую брошь в форме сердца с изящными золотыми цепочками, свисающими с нее, почувствовала, что поезд замедляет движение, готовясь к прибытию в Оатес Джанкшен. Сунув руку в сумочку, достала листок бумаги, где было написано имя человека, которого доктор Уоллэби направил в качестве ее сопровождающего до Темплтона:
– Роман Монтана, – тихо прочла она. – Высокий. Длинные черные волосы. Голубые глаза.
Ей хотелось, чтобы мистер Монтана ожидал ее на станции, но она приготовилась и к другой возможности: Аптон объяснил, что на Юге люди медлительнее, их образ жизни неторопливее. Она не жала причин, лежащих в основе такого поведения, но решила, что, скорее всего, Роман Монтана опаздывает.
Девушка ощутила легкое раздражение, и тут же проанализировала свое настроение – поезд еще не остановился окончательно, а она уже испытывает нетерпение, не зная Романа Монтана.
– Теодосия, – упрекнула она себя, – нетерпение – чувство, которое редко бывает благоприятным, но часто ведет к подлинному гневу. Если Роман Монтана действительно непунктуален, ты воспримешь это в выдержанной манере и сохранишь в памяти тот факт, что не каждому доставляет удовольствие быть такой же исполнительной, как ты.
Как только прозвучало заявление, понравившееся ей самой, поезд, с шипением, остановился, и Теодосия, взяв в руки перчатки, выбросила из головы мысли о своем сопровождающем.
В конце концов, напомнила она себе, весь этот путь из Бостона проделан не ради компании какого-то длинноволосого апатичного техасца по имени Роман Монтана.
Испустив громкое «Уф!», девушка задохнулась, почувствовав мучительную жару, обдавшую ее с ног до головы.
– Можно подумать, что в техасском воздухе присутствует невидимый огонь, – пробормотала она. Поочередно приподнимая ноги с раскаленной платформы, отступила в сторону, чтобы не оказаться вытесненной на землю другими пассажирами, спешащими к благословенному укрытию железнодорожной станции.
Где же Роман Монтана?
– Теодосия, дорогая, – пронзительно крикнул из своей клетки Иоанн Креститель. – Вот чашечка чудесного горячего чая!
При словах попугая Теодосия почувствовала, как еще одна горячая волна охватила ее – Иоанн Креститель повторил то, что слышал от Лилиан каждый день ровно в три часа. Хотя она и сознавала, что птица не понимает, что говорит, ее предложение в данный момент было как нельзя кстати.
– Сегодня один кусочек сахару, Теодосия, или два? – продолжил попугай свою «беседу за чаем».
Девушка нахмурилась.
– Прекрати немедленно, Иоанн Крес…
– Нетерпение – чувство, которое редко бывает благоприятным, – констатировала птица. – Не хочешь добавить в чай немного сливок, Теодосия?
Стараясь изо всех сил не обращать внимания на болтливого попугая, Теодосия промокнула лоб кружевным платком и огляделась: повозки и фургоны загромождали пыльную улицу, отделявшую железнодорожную платформу от здания станции; какой-то пьяный пробирался, спотыкаясь и покачиваясь, между ними; с каждым неверным шагом из бутылки, зажатой в его руке, выплескивалось виски. Приблизившись к Теодосии, он остановился и почесал живот.
– Сэр, – возмутилась она, пригвождая его острым взглядом, – здесь, должно быть, около ста градусов. Известно ли вам, что выпитый алкоголь повышает температуру тела? Вы находитесь под палящим солнцем и, вдобавок, пьете виски. Вы намереваетесь убить себя?
Пьяный несколько раз поморгал, затем поднял свою бутылку.
– Дать глотнуть?
Она попятилась.
– Нет.
Пожав плечами, он заковылял обратно к повозкам, продолжая чесаться.
Забыв о вульгарном мужчине. Теодосия еще раз внимательно огляделась: пес с разорванным ухом гавкнул на нее, лошади, стоящие неподалеку, били копытами о землю, а потом фыркали – пыль забивала им ноздри; сумки и сундуки со стуком ударялись о платформу, когда станционный служащий выбрасывал их из поезда; уличный торговец, продающий пузырьки с эликсиром от усталости, выкрикивал свои цены. Кто-то заорал:
– Проваливай ты, сукин сын!
Теодосия покачала головой. – И это, стало быть, сладостные звуки Техаса. Презрительно поджав губы, она сошла с платформы и направилась через улицу: мистер Монтана может искать ее всю неделю – с нее достаточно ожидания на этой невыносимой жаре.
Внутри вокзала было не намного прохладнее, но, по крайней мере, его крыша защищала голову от палящих солнечных лучей. Мусор, тараканы и спящие ковбои устилали деревянный пол; по стенам, увешанным расписаниями поездов, устаревшими объявлениями, покосившимися картинами, ползали мухи. На одной из картин была изображена полуобнаженная женщина: кто-то пририсовал ей бороду и стрелу молнии через голую грудь. В дальнем углу два старика играли в шашки, один курил сигару и ронял пепел на игральную доску, другой то и дело сдувал его.
Утонченная жизнь Теодосии в Бостоне неожиданно отодвинулась за миллион миль отсюда.
Через секунду она заметила бар с освежающими напитками и поспешила к нему.
– Я бы хотела холодного лимонада, пожалуй, – попросила она, ставя клетку с птицей на прилавок. Владелец бара задумчиво уставился на нее, его длинные черные усы подергивались – он жевал табачный лист.
– Да уж, маленькая леди, догадываюсь, вам хотелось бы холодного лимонада, но у меня не осталось ни одного лимона. – Он помолчал, обведя взглядом бар со стойкой с вырезанными на ней чьими-то инициалами. – Очевидно, его не будет еще, по крайней мере, с неделю – прибывает из Мехико, знаете ли. Лимонные деревья здесь не шибко-то растут.
Теодосия поморщилась от его лексического слога.
– Они здесь плохо растут.
– Вот-вот. А знаете, почему?
– Здесь для них неподходящий климат, но это не то, что я пыталась… Видите ли, сэр, вы сказали «не шибко». Вам следовало сказать «плохо» или «не очень хорошо». Должна заметить, что языковые нормы требуют…
– Разрази меня гром! – Он переместил табачную жвачку за другую щеку. – Вы из Англии?
– Из Англии, сэр?
– Вы говорите, как приезжие из Лондона. Вы – учительница? Умеете говорить на мудреных языках?
– Я не из Англии, а из Бостона, сэр. И не учительница. Мой зять, однако, Аптон Пибоди, – профессор Гарвардского университета, и я нахожусь под его попечительством с пятилетнего возраста. Да, он дал мне обширные познания во многих областях науки, в том числе и иностранных языках.
– Гарвард, говорите? – Потирая свой вымазанным жиром подбородок, бармен медленно кивнул. – Это где-то во Флориде, верно? – Он замолчал, бросив сердитый взгляд на мужчину, требующего, чтобы его обслужили. – Захлопни свой капкан, мистер. Подойду к тебе, когда буду готов подойти!
Глаза Теодосии расширились.
– Человек, возможно, испытывает такую же жажду, как и я. Дайте мне стакан холодного чая, после чего вы сможете обслужить остальных своих посетителей.
Бармен взял стакан с полки под стойкой и начал протирать его фартуком.
– У меня была учительница, когда я был мальчонкой, но она собрала вещички и дала тягу, когда мы с Габбом Сайлером засунули в ящик ее стола семейку гремучих змей с только что вылупившимися детенышами. На том моя наука и кончилась, но я не так уж глуп. Нет, ей-богу, я башковитее, чем многие думают. А один раз прочитал целую книгу сзаду наперед. Правда, больше ни за какие коврижки не согласился бы проделать такое еще раз, ибо, разрази меня гром, моя голова чуть было не лопнула от всей этой читанины. Чая тоже нет, мэм, – в него нападали мухи. Обычно я их, того, выуживаю и подаю чай, но на этот раз этих тварей слишком уж много.
Теодосия взглянула на часы и обнаружила, что ему понадобилось целых три минуты разглагольствований на тему чая. Заинтересовавшись подобной словесной гибкостью и зная, что интерес Аптона не уступает ее собственному, она достала из сумочки блокнот, чтобы поразмышлять над возможными причинами таких отклоняющихся от темы рассуждений.
– Что пишете, мэм?
Она сунула блокнот и карандаш обратно в сумочку.
– Записку. Сэр, простая вода подойдет, спасибо.
Он налил ей стакан воды.
– Не холодная. Я одолжил свой лед доку Аггсу. Старика Сэма Тиллера свалила лихорадка, так док Аггс закутал Сэма в лед. Не думаю, что бедняга выпутается: если лихорадка его не доконает, то до смерти замерзнет. Забавная у вас птичка, мэм. С своим серым туловищем и кроваво-красным хвостом она похожа на горячую зиму. Привет, птичка.
– Старика Сэма Тиллера свалила лихорадка, – провозгласил попугай. – Привет, птичка.
Челюсть бармена отвисла; табачная жвачка выпала и с громким шлепком ударилась об пол.
– Он… он разговаривает! И, будь я проклят, ели он не знает старика Сэма Тиллера!
Посочувствовав дружелюбному мужчине, Теодосия улыбнулась.
– Он не знает мистера Тиллера – просто повторяет то, что вы сказали об этом человеке; его талант, бесспорно, выдающийся, даже для птицы его вида. Большинству из них требуется услышать слово или высказывание много раз, прежде чем сможет повторить его. Конечно, со своим я работала бесчисленное количество часов. Бармен медленно кивнул.
– Что за птица?
– Psittacus erithacus.
– Пис… чего?
– Psittacus erithacus, что является научным названием африканского серого. Из всех видов попугаев африканские серые – наиболее выразительные имитаторы.
– Э-э, да, – буркнул бармен. – Кажется, я где-то это читал. – Он сунул палец в клетку попугая.
– Осторожнее, – предостерегла Теодосия. – Острый угол, под которым располагаются его челюстные мышцы на кости, смыкающейся с клювом, соединяются, образуя один из наиболее мощных Природных механизмов.
– Чего-чего?
– Он может откусить вам палец, – перевела она, собирая свои вещи. – Приятного вам дня, сэр, и большое спасибо за весьма интересную беседу и воду. Чувствую себя заново родившейся, то есть, я имела в виду, совершенно освежилась, – добавила она, видя, как он в замешательстве нахмурился. – Скажи «до свидания», – Иоанн Креститель.
Попугай хлопнул крылом.
– Я башковитее, чем многие думают. Скажи «до свидания», Иоанн Креститель.
Теодосия оставила пораженного бармена и направилась к билетному окошку, вознамерившись приступить к поискам Романа Монтана.
– Сэр, – обратилась она к продавцу билетов. – Я ищу человека по имени Роман Монтана – высокого, с длинными волосами и голубыми глазами. Вы не видели никого, соответствующего этому описанию? Возможно, он справлялся о моем местонахождении? Меня зовут Теодосия Уорт.
Клерк поправил очки на переносице.
– Добро пожаловать в Оатес Джанкшен, мисс Уорт. Я Тарк. Вы из Англии?
– Из Бостона, мистер Тарк…
– Я подумал, из Англии. Вы говорите так же чудно, как те лондонцы. Красивый разговор, однако. Считайте это комплиментом. Тарк – это мое имя, мисс Уорт. Проклятые мухи. – Он взял пачку бумаг, свернул их в трубочку и начал хлопать мух. Только после того, как убил с дюжину, он снова заговорил.
– Фамилия моя Крат. Тарк, видите ли, это Крат наоборот. Маманя вычислила это, когда мне было два дня от роду, и решила, что это довольно остроумно. Забавно, не правда ли? Так вы говорите, что ищете Романа Монтана?
Более чем когда-либо Теодосия почувствовала желание выяснить причины, лежащие в основе этой описательной манеры речи.
– Имя парня вроде знакомо, – известил ее клерк, отмахнувшись от очередной мухи. – Сдается мне, он выполняет здесь какую-то работу или что-то в этом роде. Но никто о вас не спрашивал. Роман Монтана – пьющий мужчина, мэм?
– Пьющий? – Она бросила на него удивленный взгляд. – Какое отношение имеют его привычки к тому, что я ищу его?
Ее вопрос заставил его задуматься.
– Я имел в виду, мэм, если он любит виски, можно найти его в салуне, вы не думаете? Выйдете вон в ту боковую дверь и держитесь извилистой тропинки, пройдете лошадиный загон, солончак, затем хорошенькую полянку с колокольчиками, и главная улица откроется перед вами.
Он снова поправил свои очки.
– Вдоль улицы стоят дома. Салун – третий налево, по если не найдете там Романа Монтана, не расстраивайтесь. Раньше или позже – объявится.
Теодосия надеялась, что это будет раньше. Но надежда это все равно, что желание, а желание – бесполезное времяпрепровождение.
– Можно оставить здесь свой багаж, сэр?
– О, конечно, конечно. Сумки крадут здесь нечасто, примерно раз в месяц, а так как одну стащили только вчера, то думаю, что пройдет еще с месяц до следующей кражи.
Пытаясь найти утешение в таких далеко неутешительных заверениях клерка, Теодосия покинула станцию. Выйдя на улицу, достала Иоанна Крестителя из клетки и надела ему на шею блестящий ошейник. Привязанная птица вышагивала вразвалку рядом со своей хозяйкой, направляющейся в город.
Спустя несколько минут Теодосия стояла перед зданием с вывеской «Дерьмовый салун». Решив, что это какой-то диалектный вариант слова «дешевый», она поправила шляпку и подошла к вертящейся двери.
Грохот пистолетной пальбы вырвался из заведения: двое здоровых детин вылетели наружу, шлепнулись на тротуар и покатились по грязной улице, где продолжали драку, начатую в салуне.
Напуганный резкими криками, Иоанн Креститель издал пронзительный долгий крик. Прежде чем Теодосия успела поймать его, он выдернул голову из ошейника и заковылял по тротуару, ускоряя свой побег перемежающимися низкими полетами.
В отчаянии Теодосия бросилась вслед за ним, но птица избрала зигзагообразный курс, который включал в себя подныривание под низкими столбиками ограды и увертывание от кустарников. В мгновение ока Иоанн Креститель удрал из города, в спешке оставив за собой облачко пыли.
Продолжая погоню, Теодосия увидела, что ее попугай направляется прямо на лошадь со всадником, въезжавшим в город.
– Стойте! – закричала она мужчине на серебристом жеребце, – Немедленно остановитесь! Вы покалечите моего попугая! Пожалуйста…
Ее крик смолк, когда Иоанн Креститель поднялся с земли и врезался прямо в грудь огромной серой лошади – пугливый жеребец резко отскочил назад, просив своего седока на огромную кучу конского навоза, сваленного на обочине.
Зная, что приземление мужчины на мягкую вонючую кучу не могло принести ему вреда, Теодосия промчалась мимо него, все еще надеясь поймать Иоанна Крестителя.
Свалившийся всадник начал было подниматься, но снова упал, когда ворох синих юбок прошелся прямо по его лицу. Ошарашенный, он наблюдал, как молодая женщина металась по пыльной дороге в попытке изловить истеричную птицу.
Он почувствовал прилив гнева вместе с примесью смущения, так как не мог вспомнить, когда последний раз падал с лошади и уж, конечно, никогда еще неоказывался в зловонной куче лошадиного навоза.
Он поднялся на ноги, отряхнул одежду, когда кричащая птица стремительно помчалась к нему.
Теодосия изумленно ахнула – мужчина схватил ее попугая одним точным движением.
– О, благодарю вас! – выдохнула она, протягивая руки, чтобы принять свою птицу.
Но мужчина не отдал попугая. Подняв его выше, он уставился на него.
Иоанн Креститель ответил таким же немигающим взглядом.
– Не согласитесь ли вы помочь мне забеременеть?
Лоб мужчины сурово нахмурился.
– Что за черт…
– Сэр, пожалуйста, передайте мне мою птицу, – попросила Теодосия. – Он непривычен к энергичным движениям на такой знойной жаре.
Он решил, что она из одного из тех северо-восточных городов, где люди расфуфыриваются в шелка, чтобы сидеть на атласных диванчиках и пить горячий чай, и разговаривают они так же, как она, с акцентом настолько резким, что им, пожалуй, можно было бы разрезать кожу.
– Сэр, – продолжала Теодосия. – Я должна принять неотложные меры, чтобы обеспечить моего попугая прохладным местом, где он сможет приспособиться к изменению окружающей среды.
Он нахмурился в недоумении.
– Чего?
– Он должен, отдохнуть.
– Леди, у меня есть хорошая мысль – отправить эту чертову птицу на вечный отдых!
Теодосия заглянула в глаза, настолько голубые, что они заслуживали описания: в какой-то момент казались бирюзовыми, а в следующий – соперничали с ясной голубизной васильков. Напряженность его взгляда вызвала трепетное ощущение внутри нее – согревало, немного щекотало и учащало дыхание и сердцебиение. Встревоженная незнакомыми чувствами, она на миг опустила голову, чтобы вернуть самообладание, и поймала себя на том, что пристально разглядывает нижнюю часть его анатомического строения.
– На что это вы таращитесь? – возмутился он.
Она продолжала смотреть, совершенно не в состоянии остановить себя.
– Я поражена размерами вашей vastus lateralis, vastus intermedius и vastus medialis. Бог мой, даже ваша sartorius ясно очерчена и в равной степени изумительна.
Он понятия не имел, о чем она говорит, но видел, что все ее внимание направлено на область, расположенную ниже пояса.
Он почувствовал непреодолимое желание опустить руки к паху, но не сделал этого, все еще держа ее птицу, и не собирался быть превращенным в евнуха клюющим попугаем.
– Вот, возьмите свою глупую птицу.
Его команда вернула Теодосию из состояния глубокой задумчивости. Она быстро взяла Иоанна Крестителя из рук мужчины.
– Ваше раздражение по отношению к моему попугаю совершенно необоснованно. На него ни в коей мере не может быть возложена ответственность за наше падение. Очевидно, вы недостаточно хороший наездник. Верховая езда требует прекрасного равновесия, того, чем вы явно не владеете. Более того, я отказываюсь верить, что вы получили какие-либо повреждения. Ваше падение было смягчено этой массой…
