Текст книги "Бесконечные дни"
Автор книги: Ребекка Мейзел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
– Лина!
Встряхнув головой, я снова увидела воду, плещущуюся под днищем яхты.
– Сюда!
Я повернула голову влево.
Джастин Инос покачивался на волнах. Лучи солнца отражались от воды и били ему в глаза, так что ему приходилось жмуриться. Но я видела, что он улыбается.
– Не заставляй меня самого за тобой подниматься, – заявил он.
В тот же самый момент Тони, проплывая мимо на надувном матрасе, сфотографировал меня.
– Кто пустил сюда папарацци? – со смехом спросила Клаудия, которая тоже плавала вокруг.
Я осторожно поднялась и направилась вдоль борта яхты на корму, стараясь выбросить Вайкена из головы. Однако невидимые часы у меня в голове продолжали отсчитывать секунды, напоминая: до последней Nuit Rougeосталось совсем немного. Скоро, скоро Вайкен попытается вырыть меня из-под земли. Джастин подплыл к лесенке и к тому времени, как я до нее добралась, уже поднимался мне навстречу.
– Никогда не видела, чтобы солнце так сверкало на воде, – призналась я, когда он поднялся на борт. С него ручьями стекала вода.
– А вот я никогда не видел такой белокожей особы! – крикнул из воды Рой.
– Заткнись! – оборвал его Джастин под дружный хохот всех остальных.
Рой процедил какое-то словечко, какого я даже никогда и не слышала, и поплыл прочь. Трейси, как и обе ее подружки, с нас глаз не спускали, хотя и делали вид, будто весело брызгаются. В голове у меня царило спокойное удовлетворение. Да… даже благодарность, вот что это такое. Джастин меня защитил.
– Идем! – позвал он и протянул мне руку.
Прежде чем взять ее, я кинула взгляд ему на ладонь.
Некоторые вампиры, хотя и не все, верят в то, что по ладони можно многое узнать о человеке. Линия жизни у Джастина была длинная-предлинная, до самого запястья. На самом деле эта линия вовсе не говорит, сколько вы проживете – это показатель вашей любви к жизни, вашей жизненной силы. Из Джастина вышел бы отличный член моего братства. Однако в следующий миг он уже ухватил меня за руку, не дав довести мысль до конца, и потащил к борту.
– Боишься прыгать?
Я кивнула. Он крепче сжал мою руку. Такие теплые ладони, такая горячая кожа. До сих пор моя жизнь была слишком холодной. Пальцы ног у меня уже торчали над краем, и я со всех сил вцепилась в руку Джастина.
– Это совсем другое, чем гулять под ливнем, – промолвил он, напоминая о нашей первой встрече на лугу. – Но тоже очень весело, клянусь.
– В чем может клясться тот, кто называл меня потаскушкой?
Джастин вздохнул, но глаз не отвел.
– Ты мне это всегда будешь припоминать или все же позволишь загладить вину? – спросил он.
Я так и разинула рот, не находя, что же ответить.
– Прости, – пробормотала я после неловкой паузы. – Ты прав.
– Хочешь надеть ласты? – спросил он.
Я покачала головой.
– Как знаешь. Значит, слушай – тут довольно мелко, так что не ныряй. Просто прыгни. – Он заглянул мне в лицо и выждал, пока я тоже погляжу на него. – Ну что, готова?
Я кивнула.
– Тогда поехали?
Я поглядела на Джастина. Он взглядом ободрил меня.
– Поехали, – решительно сказала я.
Тело Джастина взмыло в воздух. Я зажмурилась, согнула колени – и прыгнула. Солнце припекало мне спину. Я вскинула руки вверх и вошла в воду – скользнула в чуть щекотные, покалывающие объятия океана. Он обхватил меня, словно сжал тысячей тонн давления. В ушах стояли гул и плеск. В уши и ноздри хлынула вода, но я задержала дыхание и, едва коснувшись ногами песка, оттолкнулась и что есть силы устремилась наверх. Вынырнув на поверхность и жадно хватая ртом воздух, я открыла глаза и вдруг принялась смеяться, смеяться без остановки. А вытерев глаза, поймала улыбку Джастина.
Джастин, по пояс в воде, шагал в мою сторону. Трейси подплывала к нему справа, со спины, но он не замечал. Он во весь рот улыбался, и, кажется, я тоже. Он открыл рот, и на какой-то миг мне показалось, что он протягивает ко мне руки, – но тут Трейси сзади обхватила его за грудь, прильнула к его спине. Лак на руках у нее был ярко-розовый. Хотя Джастин в ту же секунду накрыл ладонью руку Трейси, однако взгляд его ни на миг не отрывался от моего лица. Но вот наконец он повернулся к Трейси, и тут Тони выскочил из-под воды и щелкнул фотоаппаратом в двух дюймах от моего лица.
* * *
– Лина, откуда у тебя этот медальон? – спросила Трейси с пассажирского сиденья машины Джастина, поворачиваясь ко мне.
Мы возвращались в Уикхэм. Судя по солнцу, было около четырех. Я потрогала цепочку на шее.
– Подарок.
– Такая прелесть. Пыльца фей, – подала голос Клаудия с сиденья позади меня.
Тони фыркнул.
– Флакончик какой-то весь потертый уже. Надо бы заменить его новым, – звонким голосочком заметила Кейт.
Я промолчала. Мы уже поворачивали на Мейн-стрит, главную улицу Лаверс-Бэй. Та часть ее, что выходила к кампусу Уикхэма, кишела всевозможными лавочками и магазинами. В эту субботу там был еще и рынок.
– Не видела, чтобы носили украшения с пыльцой фей класса так с третьего, – продолжала Клаудия. – Лина, это так старомодно, настоящее ретро.
– Можешь меня высадить? – спросила я, увидев над одним из прилавков вывеску «Дикорастущие травы и цветы».
– Но тебе вовсе не обязательна вылезать, – запротестовала Кейт, хотя я заметила, как она бросила, быстрый взгляд на Трейси.
– Да-да, не надо, пожалуйста, – поддержал Тони, но Джастин уже начал тормозить.
Он остановил автомобиль с правой стороны дороги совсем неподалеку от ворот Уикхэма. Я поймала в зеркальце заднего вида взгляд Джастина.
– Увидимся, Тони, – бросила я и хлопнула за собой дверцей.
Несомненно, по возвращении мне предстояло сполна выслушать упреки за то, что я бросила его одного со стервятниками, но мне надо было кое-что сделать. По-хорошему, этим следовало заняться еще в первый день в Уикхэме.
Миновав телеги с яблоками, тыквами и разнообразными сортами яблочного сидра, я остановилась перед телегой, полной трав и цветов. Из плетеных корзиночек высовывались белые ромашки, фиолетовые маргаритки, разноцветные астры и ярко-желтые хризантемы. Изящные букеты были перевязаны коричневой атласной лентой.
– Мне нужна лаванда, – сказала я женщине, сидевшей за телегой на раскладном стуле. – Маленький пучок.
Женщина с улыбкой протянула мне цветы.
– Четыре доллара.
Я заплатила и побрела обратно к кампусу. Лаванда пахла райски, и я всю дорогу от Мейн-стрит до величественных арок ворот прижимала букетик к носу. Уже проходя в ворота, я вдруг услышала:
«Моряк был ранен в бою…»
Я вихрем развернулась. Кто это поет? Кто поет эту песню? Сзади никого не было. Я обвела взглядом территорию за воротами, но и там никто не пел. Я снова шагнула вперед, и еще, и еще. Но когда наконец походка моя выровнялась, а до общежития оставалось совсем недалеко, тот же голос послышался снова.
«И моряк стоял до конца…»
Выронив лаванду, я зажала уши руками. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Я снова посмотрела вокруг, просто чтобы убедиться наверняка. Ученики сновали туда-сюда, из одного общежития в другое, многие расположились на травке, наслаждаясь прекрасной погодой. Я отняла руки от ушей и наклонилась подобрать лаванду.
– Позвони мне попозже.
– Ужин в восемь.
Совершенно нормальные разговоры. Никто ничего не поет, тем более с шотландским акцентом.
Призраки умеют обманывать, у них свои способы сделать так, что мысли твои станут тяжелы, точно ветви после грозы. Это голос Вайкена кружился в кронах, явившись из глубины моих воспоминаний. Даже здесь, в Лаверс-Бэй, в Массачусетсе, я знала: мой бывший собрат, мой возлюбленный, тоскует по мне.
Добравшись до двери своей квартирки, я прикрепила лаванду над порогом рядом с розмарином. Если вас кто-то преследует, лаванда защитит вас от злых сил. Благословен дом, дверь которого украшена лавандой.
Глава 13
Вам когда-нибудь в жизни хотелось сделать что-то ужасное? Я имею в виду по-настоящему ужасное, просто катастрофически? На следующее утро мне понадобились все силы на то, чтобы не призвать свое братство. Когда я проснулась, стояла тишина. И в комнате, и снаружи, в кампусе, в большом мире. Я старалась сосредоточиться на всяких мелочах. На белом и гладком потолке спальни. На щебете птиц за окном. Колыхании веток под легким ветром. Я остро, очень остро осознавала свое одиночество. И никакая прогулка к воде меня не исцелит.
Я жаждала вновь услышать, как Сон что-то тихонько напевает себе под нос, почувствовать взгляд Вайкена из другого конца комнаты и точно знать, что он сейчас думает. Я тосковала по холмам, что уводят от моего дома вдаль, так далеко, что на закате, когда можно уже приблизиться к окну, не рискуя сгореть, кажется, будто трава на склоне объята огнем.
Вцепившись в мягкое одеяло, я перевернулась на бок. В голове пронеслись слова Рода, сказанные им в ту последнюю ночь, когда мы говорили о столь многих вещах. Тогда-то он и предостерег меня:
– Лина, ты ни за что не должна общаться с членами твоего братства. Как бы сильно тебе того ни хотелось. Сотворенная вами магия заставит тебя тосковать по ним, к ним рваться. Ты не должна уступать этому зову.
Я глянула на телефон, что стоял на тумбочке возле кровати. А у них, интересно, телефон есть? Если б я вдруг взяла да позвонила, они бы поняли, что это я? Но звонить я не стала, а поспешно перевернулась на другой бок, лицом к окну, а не к телефону. Мысли постепенно уплывали вдаль, прочь от нашего братства. Может, принять душ? Когда я была вампиром, душ мне был не нужен. Во мне не было ничего природного: я была замкнутым, магически запечатанным сосудом, нелюдью в мертвом человеческом теле, заколдованном чернейшим из всех мыслимых и немыслимых заклятий. Теперь же, когда я снова стала человеком, льющиеся по спине струи горячей воды приносили хоть какое-то подобие душевного покоя.
Я встала с кровати и вышла, старательно не глядя на висящий за дверью меч Рода. Протерев заспанные глаза, шагнула на прохладные плитки пола в ванной комнате – и вдруг завизжала, отшатнувшись к стене, вжавшись в нее спиной.
– А-а-а-а-а!
Отражение в зеркале! Моя кожа! Она приобрела медовый оттенок. Даже бронзовый. Кончик носа так и золотился. Я загорела!
Чуть не прижимаясь лицом к зеркалу, я туго натянула пальцами кожу на лице и, прищурившись, внимательно осмотрела щеки, подбородок и даже шею, нет ли где подозрительной красноты. Даже крем от загара не спас! Я загорела, но при этом – неожиданно – ни капельки не обгорела. И не была испепелена на месте!
Вприпрыжку выскочив из ванной, я помчалась в гостиную – но на пороге замерла. Меч Рода все так же висел на стене. Я посмотрела на фотографию нашего братства. Все четверо глядели на меня с меланхолической пустотой в глазах. Но ведь вокруг было и в самом деле пусто! Никто не сидел в гостиной на кушетке или в кресле. Никто не варил кофе и не спрашивал, чего бы я хотела на завтрак. Никого. Я одна.
Я села на диван. Завтракать рано, а Тони сказал, он раньше полудня не встанет и есть не пойдет. В выходные жизнь кампуса текла совсем иначе, чем в будни. Часть учеников разъезжалась по домам, а остальные пользовались возможностью спокойно позаниматься. Первая неделя занятий протекла без особых происшествий и волнений, если не считать урока анатомии. Мой взор упал на кофейный столик. Книга. Библиотечная книга так и была открыта на портрете Рода. Я поглядела Роду в глаза, прекрасные глаза, что будут преследовать меня вечно, – они слепо смотрели в никуда. Никого не осталось, никто не поймет.
Внезапно снова навалилась усталость. Хотелось только снова рухнуть в постель и свернуться калачиком. Да, надо еще поспать. По пути в спальню я только и надеялась, что мне приснится Род.
* * *
Вечером я отправилась к Тони, но оказалось, он ужинает с семьей, так что я пошла одиноко бродить по кампусу. Хотя погода все еще стояла необычайно теплая для сентября, но в воздухе я улавливала новые запахи. Начинало холодать.
Уже опустились сумерки, но кампус и не думал спать. На газонах играли в футбол, из художественной башни гремела рок-музыка. Парни и девушки гуляли по дорожкам и болтали под окнами разных зданий. В это воскресенье в Уикхэме жизнь кипела вовсю.
Мимо меня прошли две девушки. Одну я узнала – мы с ней пересекались на английском у профессора Линна.
– Привет, Лина, – бросила она на ходу.
– Ой. Привет! – ответила я и поймала себя на том, что невольно улыбаюсь.
Она со мной из одного класса, вот в чем все дело. И ее приветствие предназначено специально для меня, потому что она меня знает.
Я отправилась было на пляж полюбоваться звездами, как вдруг заметила за научными корпусами оранжерею. Вспоминая свежий аромат купленной накануне лаванды, я зашагала по зеленой лужайке прямо туда.
Оранжерея, длинное и узкое здание со стеклянными стенами, уходила прочь от дорожки. Прижав ладони к стеклу, я попыталась разглядеть, что там внутри, но было темно. Я различала только самые ближайшие растения, однако и этого хватило, чтобы в груди у меня заиграло волнение.
– Настурции! Розы, лилии, тимьян, календула, – прошептала я. Все то, почему я скучала и что мечтала вернуть в свою жизнь. Двери в оранжерею были тоже стеклянными, и я потянула на себя черные ручки. Двери содрогнулись, но не поддались. Вы, верно, думаете, что, будучи вампиром, я была совершенно чужда всего природного в мире. Да, ничего природного не было во мне самой – я не нуждалась ни в воздухе, ни в воде. Но я страстно любила травы и цветы. Во всех цветах есть своя природная сила. И в камнях тоже. Все в этом мире – цветы, почва, на которой они растут, даже та темная магия, что когда-то струилась во мне, – порождено землей.
– Оранжерея закрыта.
Я вихрем развернулась.
– Зачем ты за мной ходишь?
Джастин Инос только что принял душ. И сейчас с ним не было никого из его компании. Он подошел по лужайке, что разделяла территорию вокруг «Кварца» и научные корпуса. Джастин был в синей рубашке на пуговицах и шортах цвета хаки. И словно бы весь блестел.
– Я вообще-то на стоянку иду, – сообщил он, махнув рукой в сторону дорожки. – А тебе сюда зачем? – Он шагнул ближе и тоже заглянул внутрь, в темное помещение за стеклом. – Там пахнет всякой грязью.
– Я это люблю, – прошептала я.
– Правда? – Он удивленно посмотрел на меня. Я снова повернулась к стеклу и ничего не ответила. Не хотела ничего объяснять. – Все еще злишься?
– А ты думал, одна прогулка на яхте, и я буду по тебе сохнуть? – откликнулась я.
Джастин оперся одной рукой о стену теплицы и нагнулся ко мне, так что лицо его оказалось совсем близко к моему.
– Ты так чудесно пахнешь.
– Спасибо, – почти бездыханно ответила я. Глаза Джастина пульсировали, взгляд был устремлен в мои глаза. Через несколько секунд он отодвинулся. Не знай я, что это невозможно, я бы решила, что он пытался заглянуть мне в душу, как это делают вампиры.
– И все-таки надо мне что-то с тобой делать, – заявил он чуть ли не с рычанием.
Мне прямо захотелось замурлыкать от удовольствия.
– Джастин! – окликнул его девичий голос.
Оба мы резко обернулись. К теплице со стороны клуба подходила Неразлучная Троица в полном составе, с Трейси во главе. Все трое облачены в черные вечерние мини-платьица, каждое в своем стиле, но все похожие.
– Привет, Лина, – поздоровалась Трейси.
– Как ты быстро загорела, – промолвила Клаудия.
Я посмотрела на руки.
– Да как-то даже и не заметила, – ответила я, пожав плечами.
– Никуда на вечер не уезжаешь? – поинтересовалась Трейси, продевая руку под локоть Джастина.
Я взглянула ей в глаза, как смотрят вампиры – взглядом, пронзающим насквозь. Но за ее зрачками не было глубины. Плоская душонка, дитя бездуховной вселенной. Собственно говоря, все они в Троице были жертвами собственного же эгоизма и самолюбия. А вот у Джастина в глазах горел свет. Как в окне, в котором я видела, что он гораздо, гораздо больше, чем обычный парень его возраста. В нем таились ловкость и отвага, как в Роде. У него была душа. Я отвела глаза от Трейси. В груди у меня что-то оборвалось, как будто разбились чары.
– Никуда, – сказала я, переводя взгляд на Клаудию и Кейт. – Воскресный вечер для меня не то чтобы большое событие.
– Так и будешь слоняться вокруг оранжереи? – спросила Кейт.
Платье у нее было еще короче, чем у подруг.
– Плохо дело, – скорчила рожицу Трейси и повернулась к Джастину. – Ну идем же, я хочу попасть в клуб и обратно до отбоя.
Они все зашагали прочь. Мне не хотелось тащиться сзади, так что я притворилась, будто рассматриваю что-то за стеклом оранжереи.
– Доброй ночи, – бросил Джастин, оборачиваясь ко мне.
– Доброй ночи, – ответила я, и скоро они уже потонули во тьме, а я побрела домой.
* * *
В девять утра понедельника я обнаружила Тони в библиотеке. Казалось, он там провел уже много часов. Его окружали сотни фотографий. То есть буквально штук двести. И на каждой – я. Поставив рюкзак за стол я поглядела вдоль длинного прохода между стеллажей, сняла очки и направилась к Тони.
Когда я остановилась возле его стола, Тони даже головы не поднял. Все эти фотографии были сделаны во время той нашей поездки. Двести фотографий, в разных ракурсах, на разном расстоянии. Склонив голову над альбомом, Тони крепко сжимал кусок угля для рисования. С листа бумаги на меня глядели глаза, очень похожие на мои.
– Ты хоть понимаешь, что это уже можно назвать одержимостью? – вопросила я, скрестив руки на груди.
Тони откинулся на спинку кресла, а я, признаться, отшатнулась в изумлении. Обычная его добродушная непринужденность куда-то пропала. На гладкой коже виднелись следы угля. Особенно большое пятно чернело на лбу – должно быть, работая, он подпирал голову рукой.
– Никогда еще не писал портретов, – коротко ответил он и, снова склонившись над альбомом, проворчал себе под нос: – Никак не разберусь с перспективой.
Похоже, он говорил скорее сам с собой, чем со мной. Он на секунду оторвался от наброска, посмотрел на меня, потом снова в альбом – и решительно вырвал страницу. Скомкал и швырнул на пол. Я взяла со стола одну из фотографий.
На ней мы с Джастином Иносом стояли на самом борту яхты, полуобернувшись друг к другу. Джастин дергал меня за руку, а солнце так омывало наши лица, что казалось – мы купаемся в золотых лучах. Мы глядели друг другу в глаза, и я улыбалась. Вода под яхтой отбрасывала на наши лица золотые отблески. Не успела я еще полюбоваться на изгиб своих губ и белизну зубов, как Тони вырвал у меня фотографию и небрежно швырнул ее на груду других.
– Эй, ты что! – запротестовала я.
– Не так. Везде перспектива не та, что надо.
– Тони, ну не может быть! Посмотри, сколько их тут! Наверняка можно что-нибудь выбрать.
Он помотал головой, одним быстрым движением сгреб всю груду фотографий со стола в холщовую сумку и зашагал по проходу меж стеллажами к выходу из библиотеки. Рюкзак сполз у него с плеча и болтался на руке. Тони закинул рюкзак на место, но в ту же секунду мешковатые брюки сползли вниз, продемонстрировав мне трусы-боксеры и самое начало расщелины меж ягодицами. Тони аж подскочил, поспешно натянул штаны и с чувством толкнул дверь.
* * *
– Тони, погоди! – завопила я, вылетая из библиотеки и бросаясь за ним вдогонку. Я очень старалась не смеяться.
– Нет, Лина, ты пока ничего не получишь, – заявил он мне, не замедляя шаг. – Я должен сделать все как следует. Понимаешь, это ведь не просто портрет. Это большая часть моей стипендии. Каждый новый проект, который я выбираю, должен содержать в себе какой-нибудь важный образовательный элемент. Я должен отрабатывать что-то новое.
– Выходит, мой портрет должен расширить твои горизонты как художника? – спросила я.
Взгляды наши встретились, и досада Тони тотчас сменилась улыбкой. Он положил руку мне на плечо.
– Если тебе нравится выражаться так вычурно то да, именно. Глаза у тебя хорошие.
Мы вместе направились к классу, где проходили занятия анатомией, но угодили в толпу и вынуждены были идти медленно.
– Принц с принцессой поцапались, – сообщила какая-то девочка из нашей параллели нам с Тони.
Я не знала ее, но могла сказать, что кровь у нее течет медленно (синевато-фиолетовые вены, верный признак).
На лужайке перед «Кварцем» стояли Трейси и Джастин. Трейси обличительно тыкала в лицо Джастину пальцем, только что не царапая нос бедняги изящным ноготком с французским маникюром. Джастин же скрестил руки на груди и мрачно пялился в землю. Пока мы сворачивали налево к скульптуре мадам Кюри, я успела уловить обрывки ссоры:
– В последние дни ты только одно и заладил – пошли в библиотеку да пошли в библиотеку! Хочешь, угадаю зачем? Ошиваться около единственной девчонки на кампусе, которая на тебя не вешается!
– Трейси! Да ничего подобного!
– Ну да, конечно, у нее денег куры не клюют. Подозреваю, это тоже играет свою роль. Жалко, конечно, Джастин, что тут не каждый может себе позволить заплатить за отдельную квартиру. Я-то знаю, и у тебя, и у Лины – отдельное жилье, но вообще-то заруби себе на носу, тут полагается жить с соседями.
– Ты вообще о чем?
– О том, что ты больше в мою комнату даже не заглядываешь. И не спорь! Считаешь, она красивая, я видела, видела, как ты на нее пялился на уроке английского!
– Вот это да! – прошептал Тони, когда мы свернули к научным корпусам.
Я же ничего не могла с собой поделать: мне было приятно. Очень приятно.
* * *
– Садись, – велел мне Тони после урока анатомии и перетащил табурет от одной стены в студии к другой.
Через минуту я уже сидела, а Тони погрузился в работу. От угля он отказался, заявив, что одним углем точно передать мое лицо никак не может. Выйдя из-за мольберта, он склонился надо мной, близко-близко. Пальцем, на котором блестело серебряное кольцо, отвел с моих глаз прядку волос.
– Выглядишь – зашибись. Должно выйти здорово, – с улыбкой произнес он. Мне нравилось, что в комнате пахнет краской, а ветер приносит из-за окна аромат свежескошенной травы. Тони улыбался мне, как перемазанный краской мальчишка. Я смотрела в его глаза, он – в мои. По лицу его расползлась улыбка. Сама толком не понимая, что делаю, я подняла лицо ему навстречу. Губы наши оказались так близко…
И тут в дверь постучали.
– Лина?
Тони отскочил от меня и обернулся к двери. В студию вошел Джастин Инос. Я тотчас же начала улыбаться во весь рот – ничего не могла с собой поделать.
– Я заходил к тебе в библиотеку, – начал Джастин, направляясь ко мне через комнату.
– Сперва у оранжереи, теперь вот это?
– Библиотекарша сказала, ты чаще всего сидишь тут с Тони.
– Чисто по работе, – торопливо объяснила я, вставая Тони уже отложил краски. Я так улыбалась, что у меня даже голова слегка подкруживалась.
– Пишешь портрет Лины? – поинтересовался Джастин, вытягивая шею, чтобы заглянуть за мольберт.
– Да, – коротко ответил Тони, сжимая в руке кисть.
– Клево. Можно взглянуть?
Тони торопливо развернул мольберт к стене.
– Нет! Еще совсем не готово.
– Он очень чувствителен в этом отношении, – пояснила я, все так же глупо улыбаясь.
– Тебе чего, Инос? – спросил Тони. – Обычно ты сюда не захаживаешь.
– Пришел проверить тебя на храбрость, – ответил Джастин – он обращался ко мне, а не к Тони.
– На храбрость? – я пристально поглядела ему в лицо.
– В субботу. Мы идем прыгать с тарзанки.
Я перевела взгляд на Тони. Тот быстро помотал головой.
– А что такое прыжки с тарзанки? – спросила я.
– Ты это серьезно? – поразился Джастин. Он стоял, прислонясь к письменному столу и скрестив щиколотки. Я не раз уже видела его в этой позе – удобное положение, расслабленное. Сразу чувствуется уверенность в себе. Позиция силы. Я вздохнула. Умение читать язык тела – одно из вампирских дарований. Привычка, которая у меня до сих пор так и не отключилась. – Прыгаешь с моста в озеро. Ужасно весело.
Тони шагнул между нами, воздев к потолку руки, в одной из которых так до сих пор и зажимал кисти.
– Лина! При этом тебе к ноге привязывают такой длинный канат. Эластичный, а когда ты прыгаешь с моста или с какой-нибудь высокой крыши…
– Оно того стоит! – перебил Джастин.
Тони сунул запачканные краской кисти в таз с водой, что стоял в раковине.
– Для кого, Инос? Если тебе жизнь надоела, это вовсе не значит, что Лине тоже!
– Ладно, – перебила их я. – Я пойду. – Лицо Джастина просветлело. – Но только если и Тони пойдет.
– Нет! Ни за что! И не уговаривай! – взвился Тони. – Нет, нет и нет! – повторил он, истерически похохатывая.
Он стоял перед рядом небольших отсеков, отгороженных красной шторой. Каждому ученику художественного отделения полагался такой отсек, крохотная каморка. Отдернув занавеску своего закутка, Тони швырнул палитру в металлическое ведро.
– Нет-нет! – снова воскликнул он, смеясь и отчаянно тряся головой, а потом, сунув под мышку переплетенный в черную кожу альбом, стрелой пронесся мимо нас с Джастином. – Нет! – решительно заявил он, шагая на лестницу. – Нет и нет. Ха-ха-ха. Я совершенно серьезно – ни за что на свете!
* * *
Придя вечером домой, я без сил рухнула в кресло в гостиной. Взгляд остановился на бюро напротив, на фотографиях нашего братства. Теперь мое тело уже не способно работать без передышки сколько угодно часов подряд. Ведь оно функционирует не посредством черной магии, а благодаря работе мышц, бегу крови и неустанно бьющемуся сердцу.
Стояла полнейшая тишина. Веки у меня отяжелели. За окном тоже все было тихо, лишь изредка с лестницы доносились обрывки разговоров. Я слушала, как дышу – дышу потому, что легким теперь необходим кислород. Вдох-выдох. Вдох-выдох… ритмичное движение воздуха как-то успокаивало. Веки у меня в сотый раз начали опускаться, опускаться… и на этот раз я не стала открывать глаза. А затем перед глазами у меня возникла гостиная на первом этаже моего замка, хотя и выглядела она совсем иначе, чем прежде.
Сто лет назад на полу лежал огромный восточный ковер, на окнах висели темно-красные шторы, а мебель была обита ворсистым бархатом. Во сне комната осталась прежней, однако в ней появились детали современного быта: компьютеры и плоские телевизоры.
Вайкен, одетый в черные брюки и черную рубашку навыпуск, нервно расхаживал из угла в угол. Вот он подошел к окну и нажал кнопку на стене справа. Жалюзи поднялись. Снаружи, за окном, раскинулось кладбище, омытое кроваво-рыжим заревом. На одном из надгробных камней значилось мое имя: Лина Бьюдон.
– Тут что-то неладное, – проговорил Вайкен на древнееврейском. – Вещи Рода исчезли. В спальне пусто.
– Она восстанет, – по-французски отозвался Гэвин из двери. – Терпение.
Вайкен даже не повернулся к нему.
Речь их была причудливой мешаниной языков, культур и акцентов.
– Мы ведь все это уже обсуждали, – вмешался Хис, присоединяясь к Гэвину.
Он, конечно, предпочитал латынь.
– Да, но с каждым днем, что приближает нас к Nuit Rouge, в груди у меня все больше сомнений, – объяснил Вайкен.
– Страх, – промолвил Сон, проскальзывая мимо Гэвина и Хиса и опускаясь на коричневый кожаный диван напротив окна. Он говорил по-английски.
Вайкен фыркнул.
– Страх приковал тебя к этому окну, – продолжил Сон.
Вайкен впился пальцами в подоконник – с такой силой, что на дереве остались следы от ногтей. Отвернувшись от окна, Вайкен рухнул в пустое кресло. На столике рядом стояла ваза, полная сухой сирени. Вайкен взял щепоть и медленно принялся ронять фиолетовые лепестки обратно, точно песок.
– Я не могу без нее. Если через пять недель она не восстанет, я откопаю ее голыми руками, – заявил он.
Я открыла глаза в пустой гостиной своей маленькой квартирки, задыхаясь, хватая ртом воздух и чувствуя, как пахнут сиренью мои волосы.
