Текст книги "Знак Бесконечности"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

И он был прекрасен, этот зеленоглазый лигурец, любимый ученик ее отца, великого Закса. С первого взгляда он занял главное место в сердце Морхары. Его руки крепче отцовских заклятий рождали мечту об объятьях, зелень глаз пьянила сильней вина и обещала блаженство.

Она, будущая верховная жрица, знала – ему нельзя верить, но разве влюбленное сердце послушно рассудку? Когда юность мечтает о зрелости, уроки всего мира для нее пусты. Когда женщина влюблена, она перестает быть жрицей или матерью, талантливой сказительницей или посредственным магом, все, что она знает и умеет, теряет свое значение – она становится рабыней своих чувств. Слепой и глухой ослицей.

И она при всех своих знаниях и умениях не смогла избежать участи обманутой и преданной, как обычная глупышка.

Утром в кругу потухших костров рядом с одурманенной Морхарой лежал не Одан, а человек. Раб, прибившийся на остров в полумертвом состоянии, выхоженный ее отцом и матерью, Германикой. Высшая жрица скончалась, отдав тому все силы, Высший жрец сложил с себя звание Аварона и закрылся в своих покоях, став глухим к окружающим. Раб выжил и должен был покинуть остров, а с ним и Морхара. Так постановил совет. Так решил тот, кто всю ночь грел ее своими ласками, а потом занял место ее отца. Тот, чье дитя билось под ее сердцем…

И он еще спрашивает: хранит ли она обиду?

– Как твои дети, Одан?

– Выросли.

– Как Нейра?

Мужчина встал рядом, вперив взор в воды океана:

– Что она тебе?

–Она лишила нашего ребенка Родины. Она убила его.

– Неправда.

– Правда, Аварон. Как и правда, что она не успокоится.

– Зачем ей преследовать тебя и детей?

– Она мстит мне за то, что ты не любишь ее.

Я позволила себе посмотреть на него. Прекрасные, длинные волосы стали белее снежных вершин, но он по-прежнему крепок и силен. Гордая осанка небожителя, острый взгляд и твердость линий.

Я отвернулась – глупое женское сердце забилось как в те давние дни, но сейчас мне много больше лет и опыта и знаний. Я не дам ему воли.

– Чем ты опоил меня тогда, Аварон? Цикута? Конечно. Нейре всегда нравилось общаться с этим двуликим цветком. И он верно служил ей, не предавал, как других. И раб…не она ли его призвала к нашим берегам на горе моей семьи?

– Что ты говоришь, Морхара? – голос виноватый… Или чудится?

– Время перемен, Аварон, прекрасная пора для сильных и не очень честных. Ее пора. Она всегда была сильной и никогда не была честной. Поэтому диадема верховной жрицы и не могла упасть на ее голову. Но она с легкостью обошла закон. Женщина, по собственной воле отдавшаяся низшему существу, должна следовать за ним и разделить его участь. Земля предков отринет ее навеки. Она ведь спала с ним, Аварон. Она, не я. А потом воспользовалась твоим честолюбием и положила его рядом со мной, – я повернулась к нему. Мне хотелось видеть его глаза: знал ли он? – Как Атор? Говорят, Локки убил его?

Знал.

– Случайность.

– Да-а…В жизни много случайностей. Мысль объединяется с верой и творит все сама. На языке людей это и называется – случайностью. Но мы-то знаем, что ее нет. Я не сразу поняла, отчего отец не вмешался. Видел ли к чему все идет? Знал ли, кто ты для нашей семьи? Знал. Он был умен, верховный жрец, и видел много дальше иных посвященных. Не даром он без борьбы отдал вам власть. И как? Ха-ха-ха. Вам поклонялись, вас боялись и вдруг решили, что есть более справедливые боги. Неблагодарные слепцы…Теперь Нейра исходит желчью от злости и мечтает возродить старые времена. Так быстро ушедшую от вас власть. Но для этого нужно завершить начатый вами круг, прожить в забытьи много веков. А каково гордячке Нейре осознавать себя никчемной статуэткой утерянного власть божка, одной из многих в экспозиции.

Он долго молчал. Да что он мог сказать? Что возразить?

– Что ты хочешь, Морхара?

– Справедливости. Люди взывают о ней к вам, но я-то знаю, что она производная собственной воли.

– Ты угрожаешь будущему.

– Я следую воле высшего закона. Никто не сможет уличить меня в обратном. Ты помнишь его?

– Да, – он чуть побледнел, и я довольно улыбнулась:

– Ты давал клятву. Ты знаешь, что будет, если нарушишь ее.

Я развернулась и пошла. Попробуй остановить меня Аварон. Попробуй встать поперек.

– Не делай этого, Морхара, – он просил. А что он еще мог?

– Ты лучше последи за своим сыном, иначе род человеческий будет жить без богов…и не хуже, чем с вами.

– Я предупреждаю тебя.

Я поморщилась:

– Ты всегда был сильным, но недальновидным. Не нужно угроз – я вне закона, но следую ему. Что ты сможешь мне предъявить? Попробуй остановить меня, не нарушая его.

– Я не только верховный жрец и правитель, но еще и вершитель!

– А я – мать, у которой забирают детей! – я не сдержалась. Его чуть отбросило в сторону, но он устоял. И не ответил.

Так и должно было быть. Он – виноват, я – права.

И я пошла прочь, понимая, что возможно недолго буду ступать по земле. Но имеет ли это значение, если ноги моих детей по-прежнему будут мять эту душистую траву и никто, никогда не будет гнуть их, как ветви деревьев, ломать в угоду собственной прихоти. Играть, как бездушными фигурками. Пусть я не стала прародителем высшего божества, для которого нет ничего невозможного. Пусть я не смогу передать все свои знания, и они уйдут со мной, но те светлые умы и чистые души, что еще рождаются и множат и мой род, и род людской, достойны уважения и безоблачной жизни не меньше, чем самые мудрые небожители.

Борьба меж отверженных и правящих началась задолго до моего изгнания. Не я ее начала, но я ее закончу.

Меня радовала прошедшая встреча. Аварон постарел и стал сентиментален. Прошлое давит его сильней, чем забота о будущем. Он не остановит. Нейра же меня не беспокоит. Она всегда была предсказуема и все ее дела и мысли были открыты для меня. Ее в расчет я не беру, а Локки…Что ж, пусть порезвится мальчик. На горе своей матери.

Может, в этом и есть та самая справедливость, которую настойчиво ищут люди и тщательно скрывают боги?

Я шла, улыбаясь, вглядывалась в голубое небо над головой, чуть менее глубокое, чем на родине, чуть более блеклое, но не менее прекрасное.

Г Л А В А 11

Весь вечер Артур Львович занимался серфингом по волнам Интернета. Конечно, все происходящее по большому счету его не касалось, но уж больно ‘чудесатым’ становилось дело, а он не привык играть вслепую.

К середине ночи кое-что стало проясняться, впрочем, он бы сказал – еще больше запутываться. Некоторые аспекты дела открылись весьма неожиданно и оказались ошеломляющими.

‘Мистика’, – подумал мужчина и покосился на разложенную на журнальном столике мозаику на 2 000 пазл, которую безуспешно собирал с момента получения этого задания. Он подсел к ней на корточки и через час смог рассмотреть всю картину в деталях.

Из башни средневекового замка вылетали летучие мыши, полуразрушенный мост, ведущий к нему, зарастал травой. Слева в кустах угадывались очертания хищника. Еще пара залегла в ожидании под мостом и у стен. Тяжелый стиль готики и окружающая запущенность создавали угнетающее впечатление. Так и хотелось постучать по лбу стремящегося к замку всадника – куда ты, дурачок?

Он окинул картинку внимательным взглядом и постучал по своей голове.

Вот и все. Конечно, нюансы не ясны, но суть меняет все в корне, разворачивая ситуацию на 180 градусов.

Вайсберг позволил себе сиротливый бокал виски, сел в кресло и отсалютовал им своему отражению в зеркале серванта. Поздравил? Скорей помянул.

Думал ли юный кремлевский курсант, что станет киллером, и на склоне своей одинокой жизни получит заказ на собственную дочь?

Зубы стукнули о край пузатого бокала. Жидкость обожгла горло, из которого вырвался то ли смешок, то ли всхлип...

Уют московской хрущевки, за которой гаснет вечер, отсвет на заиндевелых окнах от свечи на столе. Шорох смятых простыней, шелк волос под ладонью и тихий застенчивый шепот:

– Что же мы делаем, Сашенька?

– Все будет хорошо, Мариша, не думай о плохом. Мы вместе – это главное. Остальное решим. Я люблю тебя. Ты веришь?

– Верю, любимый…А если…ты исчезнешь?

– Куда, милая? От тебя? Нет, Мариша, никогда, ни за что! Ты и я – это навсегда. Пока дышим, пока живем.

– А если ребенок?

– Прекрасно! Замечательно! Пусть это будет девочка, такая же зеленоглазая красавица, как ты.

Он представил себя отцом и переполненный радостью целовал податливое плечо.

Их последняя ночь. И словно единственная в его жизни. Какую затейливую вязь плетет бабушка – судьба.

Милая Марина, скромная, добрая девочка. Наверняка она ждала, а он стоял в карауле. Мелочь, случайность – один курсант повздорил с другим и оба рванули в самоволку, а потом попали на ‘губу’. А его выставили на пост вместо одного из них.

Что она думала о нем? То же, что и он о ней? Какая злая рука развела их, пустив под откос две жизни? Три.

Сашенька…

– Сашенька… – мама склоняется к нему, поправляя шарф. Изящная женщина в черном пальто и берете с самыми чудесными в мире глазами – яркими, теплыми и ласковыми. От нее пахло ванилью и какими-то очень вкусными цветами.

Самая красивая, самая умная.

– Смотри, Саша, – рука в вязанной перчатке плывет над горизонтом, разрезая стылую дымку осеннего вечера. – Этот мир и твой, и мой. Он принадлежит многим, и все же он – ничей. Мы приходим и уходим, а он остается и вбирает в себя следы лишь самых лучших. Избранных. Их мыслями мы живем, их воздухом дышим, в их домах спим, их книги читаем. Их победы дают нам веру, их достижения окрыляют. Сильные личности, способные заставить признать себя этим миром. Ты должен быть сильным, запомни это, Александр, иначе этот мир стряхнет тебя и раздавит, не заметив. Заставь его считаться с собой. Будь свободен от него! Это легко, если знать – как? Самое тяжелое в достижении цели объединить разум и сердце и не изгадить душу. Либо одно, либо другое обязательно будут перебивать друг друга, но если ты пойдешь у них на поводу – зайдешь в тупик. Получишь не радость победы, а горечь разочарования. Так падают духом, обретают озлобленность и пропадают. Упав, подняться тяжело и с каждым разом все тяжелей, и сил меньше. А еще страх. Он появляется внезапно и проникает в каждую пору, подтачивая решимость. Не дай ему овладеть собой, иначе он убьет на корню все положительные всходы. Если боишься – лучше не берись, а если взялся – дойди до конца, каким бы он ни был. И если там – неудача, не сиди и не жалей себя, иди дальше. Наберись терпения, сделай выводы из неудачи, проанализируй ситуацию, не преувеличивая свое, не принижая чужое, и ты поймешь, в чем ошибка, и сможешь избежать ее в будущем. Так обретают силу, Саша, а она понадобится тебе. Жизнь огромное поле боя. На нем до сих пор сражаются кланы горцев, бьются сердца древних воинов и мчатся в гущу врагов их кони, лязгают клинки и сталь вскрывает артерии, забирая не только жизнь, но и право на выбор смерти. И как бы ты ни хотел отстраниться от жарких сражений, как бы ни уклонялся от вражеских стрел и секир, они все равно будут стремиться к тебе. Дело в том, что есть вещи, на которые ты не можешь влиять и никогда не сможешь изменить. Ни ты, ни любой другой. Тебе может нравиться ночь и до оскомины надоесть зима, но ночь пройдет, а зима будет длиться. И ты можешь стереть зубы со злости, но не превратишь зиму в лето, а день в ночь. Но ты можешь с достоинством пережить одно и в награду получить другое. Если ты поймешь меня, если правильно истолкуешь слова и запомнишь их, то никто не выставит тебя в арьергард, не зарядит твоим мясом пушку. Ты будешь решать сам – сидеть тебе в засаде или идти во главе.

Ему было 11. Он не все понял, но запомнил почти дословно.

Вайсберг поставил бокал на мозаику, прямо на морду хищника, включил с помощью пульта музыкальный центр и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Тоскливо тягучая мелодия Nighwish,взывала к свободе, и душа летела, обретая силу с каждым тактом.

У вас появился должник, господин Лойкэ. И пусть его фамилия не Яахве, играть с ним, право, не стоило.

Г Л А В А 1 2

– Нарви вереска у гряды.

– Зачем, бабушка? Это далеко, я могу…

– Нет! Там и больше нигде. Иди.

Марина безропотно взяла протянутую корзину и пошла вглубь леса.

Я посмотрела в небо – чистое. Осадков не будет и ветер в помощь. Ну вот, кажется, и все. Последний жест. Последняя точка. Шаг, отделяющий меня от триумфа.

Но уже сейчас я могу сказать: ‘Ты опоздала, Нейра!’

Винсент ласково улыбался юной Дезидерии: она обещает вырасти в настоящую красавицу. Славная малышка, кроткая и бесхитростная. Вся в мать от цвета волос до изящных манер. Бедная девочка растет слишком замкнутой без материнской ласки… Несчастная герцогиня. Они обе стали жертвой Бритгитты.

Рука Винсента невольно сжалась в кулак – сколько горя сестра принесла людям, и страшно подумать, сколько еще принесет, не останови ее. Вот оно, дьявольское семя…

Он был твердо уверен, что Бритгитта – дочь самого Дьявола. Недаром ее мать мучилась много дней, прежде чем отошла, дав жизнь девочке. Ее последний вздох совпал с первым Бритгитты. А происхождение осталось загадкой для всех обитателей замка и для самой леди Бурвиды.

Он хорошо помнит ее одутловатое, безбровое лицо, с тонкой линией блеклых губ и узкими щелочками для глаз, обтянутое белым платком. В те дни он считал, что уродливей ее нет ни одной дамы до самого океана. И не понимал лишь одного – за что Господь проклял это безобидное, безропотное создание, которое можно не замечать годами, и оно ничем не напомнит о себе.

Тетушка тихо сидела у окна и вышивала с утра до вечера. Ела она, как мышка, а говорила лишь когда ее спрашивали, и голос у нее был подстать виду – еле слышный, бесцветный.

Она никогда не была замужем, и хоть приданное у нее было неплохим, не нашлось ни одного желающего завладеть этим ‘сокровищем’. Бурвида, впрочем, казалось, и не стремилась к алтарю. Она как привидение тихо вплывала в зал, чтоб вышивать свой очередной гобелен, а потом так же тихо и незаметно исчезала в своих покоях над главной башней. Но в один из дней она не пришла. Это бы заметили не сразу, может через день, а может через два, только ее служанка всполошилась и нагнала страху на всех обитателей, вереща, что у бедной госпожи лихорадка и не иначе как это чума.

Прошел месяц, второй, но никто больше не заболел, и в замке успокоились. Но Бурвида еще долго не выходила из своих покоев.

А осенью она дико закричала прямо за столом. На улице бушевала буря, а женщина все кричала, наводя страх на перепуганных слуг. Никто ничего не понимал, и лишь когда буря утихла, стало известно, что так мучит тетю.

– Не иначе, как сам дьявол взял ее, – шептались в замке. Лицо отца было темнее грозовых туч, матушка же лишь хмурилась да истово крестилась.

Впервые Винсент увидел свою сестру через полгода после ее рождения. Ему надоела загадочность, что окружала комнату с младенцем, и эти взгляды служанок, присматривающих за ребенком, и тайные разговоры, и страх, который, казалось, проник в каждую щель замка.

Он прокрался в бывшие покои тетушки ночью и с трепетом заглянул в колыбель, боясь увидеть нечто ужасное – лохматое и безобразное. Вместо этого он увидел очаровательного, пухлого младенца с забавными темными завитками на голове и удивительными глазами. Девочка пускала пузыри и улыбалась ему, смешно морща носик. Никакого сходства ни с тетей Бурвидой, ни тем более с дьяволом он тогда не нашел.

Винсент вздохнул, невольно улыбнувшись воспоминаниям, и направил свой мечтательный взор в окно. Минуты умиротворения не могли затянуться на сутки и тем более на месяц. Пока жива Бритгитта. Эта дьяволица скакала по холму вверх.

– Родерик!! – вскочил мужчина, призывая воина.

Через десять минут двадцать всадников вылетели из замка и, сбивая копыта лошадей, направились в погоню за дьяволицей.

Я с довольной улыбкой кинула коту кусок мяса. Пусть полакомится. Он был славным воином когда-то и прошлый задор в нем еще не угас. Поешь, совсем скоро нам будет не до тебя, и ты опять начнешь охотиться на дроздов.

Она от души веселилась – скачка длилась второй час, а эти тупицы так и не могли ее нагнать. Умница Друзилла знает, кому служит.

Бритгитта оглянулась и засмеялась – лицо Винсента совершенно побелело от гнева и рот так смешно кривился от криков ей вслед. Как ты смешон, братец! Кричи сильней, болван, ветер все равно отнесет твои слова в сторону.

Ах, как приятно лететь наперекор ветру и чувствовать, как он сдается, склоняясь пред тобой. Как восхитительно ощущать себя госпожой этих просторов и даже природных стихий!

А эти глупцы все бьют лошадей по бокам, надеясь настичь Друзиллу. Откуда ж столько упорства? О-о, братец решил, что она испугалась и бежит. И организовал погоню. Конечно, Мороган с него живого кожу снимет, если Бритгитта ускользнет из его рук. Готфрид похож на нее – слаще мести он не знает напитка. И как она любит его смаковать. Что ж – чем они друг другу не пара? Она подыграет, а потом сломает.

Ну, и чего ж ей бояться? Жизнь легка и предсказуема, а лабиринты в ней лишь для таких тупиц и трусов, как Винсент.

Винсент был бел не от гнева – от страха. Лошадь Бритгитты несла, но сестра словно не замечала этого. Скоро скалы и, если обезумевшее животное не остановить, женщина умрет скинутая на камни. Он кричал ей ‘остановись’, но ветер относил слова в сторону, и Бритта лишь смеялась в ответ.

‘Господи, спаси ее!’ – молил Винсент и гнал, гнал жеребца.

Ей показалось, что резкий порыв ветра вздыбил кобылу. Она и испугаться не успела, и понять, что происходит: грива лошади хлестанула по лицу, мелькнул край неба, ослепляющий обод солнца, возникло что-то серое и дикая боль, и темнота.

Винсент слетел с лошади раньше, чем она остановилась, еще не веря, не желая верить, побежал к сестре. Она лежала на камнях, врезавшись виском в острый угол камня, тонкая струйка крови стекала по мертвенно бледной щеке.

– Нет!!! – то ли рык, то ли вой разнесся над местечком, вспугивая пернатых с кустов и деревьев. – Бритта!! Бритта!

Он дрожал, пытаясь приподнять голову сестры, и ужаснулся глубокой ране на виске.

‘Не выживет’, – хмуро подумал Родерик и беспомощно огляделся, морщась от воя графа. Тот качался, прижимая безвольное тело к себе, и все кричал в небо, проклиная дьявола, взывая к Богу и каким-то святым. Истерика Винсента вызвала у Родерика неприятное чувство гадливости: и чего так убиваться по грязной шлюхе? Какой смысл проклинать дьявола, если он и так уже проклят? И какой из глупых христианских святых поможет воскресить умершего?

Вот языческие боги – да. Принесли бы жертву, вельда позвали, знахарку ли, пошептали б, обращаясь к тому, кто слышит, глядишь и открыла бы свои подлые глазки герцогиня.

Родерик скривился и еле сдержался, чтоб не ударить графа, уже стенающего, как профессиональная плакальщица над бездыханным телом женщины. Нет, не чисто здесь, не иначе, как без колдовства не обошлось, а может и хуже – не лазил ли граф в постель к сестре? И с него станется, и с нее.

Хитер – на людях, с ней, как с врагом и случилось, кривляния оставил. А милорд видать, знал их отношения – не доверял тому, в пол-уха слушал и в оба глаза смотрел.

Тьфу, гадость какая!

– Милорд нам голову снимет, – тихо сказал Ворган, со значением глянув на мужчину. Родерик нахмурился: и правда, эта ведьма милорду живой нужна была. Строго наказал: беречь. Другим, может, тепло да забота в том указании послышались, но Родерик в услужении милорда пятнадцатый год, ему растолковывать не надо, что к чему. Сразу понял, еще как о свадьбе узнал – дождался вепрь. Семь лет за этой тварью охотился. И как искусно сети расставлял...

Эх, не повезло самому поквитаться.

– Беда…

– Нужно что-то делать, нужно что-то делать…Ну, что вы стоите?!! – уставился на него граф. Родерик развернулся и шагнул к лошадям: а что он может сделать? Могилу выкопать? Много чести! Он свой долг выполнил – Дезидерию эта змеюка тронуть не успела, а то, что подохла, прежде чем с герцогским возмездием встретилась – так не иначе отец ей помог. Прибрал суку Дьявол. Вепрь, конечно, осерчает, пошумит, но этого пусть Вайвик боится. Ему и за сестру, и за дела ее отвечать.

– Лютовать будет Мороган, все достанется, – влез опять Ворган. Мужчина грозно посмотрел на него и рявкнул:

– Без тебя знаю! И что предлагаешь?

Парень кивнул за спину: двое воинов вели испуганную девицу с корзиной:

– Девка, дочь Морхары. Карган ее признал, – и чуть поддался, понизив голос. – В том году его волк порвал – руку до кости изгрыз. Так ведьма его спасла.

Родерик прищурился, внимательно оглядывая воина – помнил он ту историю, да особо не верил. От тех ран, что он ему описывал, на тот свет отправляются, а этот прискакал в замок, словно после королевского пира. Нет, всякое бывает. Морхара в старых добрых богов верила и, как другие, пред новыми не гнулась. Уважали ее за то многие, кто еще веру отцов помнил и менять не спешил, а святоши церковные не трогали за то, что вреда от нее не видели. И милорд не велел. С почтением относился, хоть ни разу не встречался.

– Вообще, Морхара ведьма добрая, – кивнул согласно, – только граф Христу своему верен, как бы …ни обидел женщину.

С минуту они друг на друга смотрели и, наконец, Родерик кивнул:

– Ладно, может, и правда поможет. Бери деву к себе на коня – пусть дорогу указывает.

И пошел к графу тело герцогини отбирать.

– Ой-е-е! – Саша зажала голову рукой, жмурясь от боли: ’Ну, вы, блин, даете!’ – всплыло в памяти.

Ох, и денек! Да кончится он когда-нибудь или нет?

И что ей неймется? Везде ‘мины’ Костика мерещатся. Так под ванной-то им что делать?!

И откуда этот штырь?

Ой-ё!

Саша, морщась, поднялась и посмотрела на себя в зеркало: от виска в брови шел довольно глубокий порез. ’Промыть бы надо’, – подумала без энтузиазма и, сорвав полотенце, приложила к ране. Потом решительно направилась в комнату и, плюнув на бардак, упала на кровать, сунула голову под подушку и еще руками прикрыла для надежности – прощай сегодняшний день, скоро наступит завтра.

Женщина его насторожила: опрятная, со строгим лицом и благородными чертами. Глаза мудрые и добрые. Вот только не слишком ли она хороша для ведьмы? Не слишком ли горда ее осанка для простолюдинки?

Винсент еще крепче прижал к себе тело сестры и сомкнул зубы, чтоб не заплакать от радости – жива. Женщина слабо простонала. ’Значит, получится – она спасет ее, спасет!’– подумал в исступлении и обвел скромный дворик у добротной хижины менее настороженным взглядом.

– Давайте, – с некоторым содроганием протянул руки Родерик, желая принять герцогиню, и с облегчением отметил, как дернулся граф – не отдаст. Ну и славно. Была б охота об эту дьяволицу руки пачкать. Может, конечно, и не дьяволица, но подлая и мерзская гадина – точно!

Винсент слез с лошади при помощи воинов, но сестру из рук не выпустил. Женщина опять застонала, и мужчины переглянулись – живучая.

Внутри дома ему понравилось: обстановка соответствовала занимаемому положению, однако аккуратно и чисто, и стены выбелены, и кровать, в которую женщина предложила положить Бритгитту, застелена новым полотном. А над изголовьем висит деревянное распятье. Этот факт и то, как бережно и в тоже время уверенно женщина управлялась с больной, окончательно расположило к ней графа. И он решил про себя, что никакая она не ведьма, а просто добрая христианка, чтящая заповеди Господа. А что лечить умеет – травница – вон сколько пучков на стуле и никаких дьявольских зелий, и не таится, при нем листы отрывает и бросает в горшок. Сама отпивает, только потом герцогине дает. Что ж, подобное ремесло святой церковью не осуждается. Бритгитта уже дышит глубоко, правда часто и прерывисто.

Морхара раздела женщину с помощью Марины, промыла рану, напоила отваром против лихорадки и повернулась к прилипшему к спинке кровати Винсенту. Ее взгляд заставил его вздрогнуть и выпустить дерево из рук.

– Лихорадка у госпожи начинается, к утру отойти может. Слаба и рана тяжелая, – поведала Морхара, щуря фиалковые глаза, в которых, он мог поклясться, таилась усмешка. Винсент посмотрел на сестру. Та порозовела, рана перестала кровоточить, но выглядела еще ужасней. Тонкие изнеженные руки судорожно мяли простынь, с губ срывались стоны. Она так и не пришла в себя.

– Нет, нет! – закачал головой Винсент, не веря, что теряет Бритту. – Она ведь дышит!

– Этого мало, чтоб жить, милорд. Вот если бы…– казалось, она не смеет произнести.

– Что если?! – поторопил мужчина.

– Если обрезать волосы…

– Нет!! – да как она смеет? Эти пышные локоны, которыми так гордится сестра, которыми так гордится он!

– Милорд, мне думается, лучше лишиться волос, чем жизни. Волосы отрастут.

Винсент нахмурился, в раздумьях разглядывая сестру: ее вид внушал ему опасения, и сердце сжималось от тревоги. ’Неужели она умрет? Неужели?’

– Все в руках Божьих, – тихо заметила женщина, и это лишило его колебаний:

– Режь!

– Хорошо, милорд, теперь я смогу остановить лихорадку, но вы должны понимать, что на все воля Божья и….

– Что еще?! – он вперил в нее грозный взгляд: странные глаза, завораживающие…

– Вы должны уехать. Герцогине нужна ваша помощь. В замке, в часовне, где вы будете молиться за нее. Мы, конечно, тоже будем возносить молитвы, но бесы уже овладевают ей и нам будет не до молитв. Не откажите, милорд, помочь, обратитесь к святым, чтоб они укрепили душу в этом теле, чтоб ниспослали выздоровление.

Это говорили губы, а взгляд…

‘Не забывай о Кельтском вепре. Он вернется полон надежд и застанет хладный труп. На кого он направит свой гнев? Насколько он рассердится? 7 лет он ждал, чтоб обрести власть над этой чертовкой и вот …Ты виновен в случившемся. Тебя он призовет к ответу. Ты хочешь отвечать за сестру?’

Конечно, ничего подобного она не говорила. Это его мысли…

‘А кто спасет ее душу? Неужели ты сдашься сейчас, когда она стоит на пороге очищения, светлой дороги к раю. С тобой, только с тобой. Обязанная тебе, любящая только тебя. Ведь ты вырвал ее из рук дьявола, ты поможешь раскаяться и получить отпущение грехов. Кто еще помолится о ней? Кто сделает это лучше, чем ты?’

‘Но я не могу…. А если она умрет? Как я оставлю ее в таком состоянии?’

‘А что ты будешь здесь делать? Смотреть, как дьявол истязает ее тело? Как бесы будут глумиться над прекрасным лицом? Какой толк от тебя здесь? ‘

‘Да. Да! Ведьма права, я уеду и помогу Бритгитте – буду молиться день и ночь о ее душе!'

Чьи это мысли?

Графа качнуло. Он бросил прощальный взгляд на сестру, которая уже начала метаться и шептать проклятья, и направился к выходу словно одурманенный.

Уже садясь на коня, он хрипло сообщил провожающей их Морхаре:

– Я вернусь через три дня.

– На рассвете, милорд. И возможно, если на то будет воля Божья, вы сможете забрать герцогиню.

Это заявление успокоило Винсента. Он шумно вздохнул, приходя в себя, и даже смог милостиво кивнуть и гордо расправить плечи, и вспомнить, кто он и кто – она:

– Если так и будет, тебя хорошо вознаградят – сообщил с высокомерием.

– Надеюсь, милорд, – скромно поклонилась женщина.

Или лишь кивнула? А насмешка в ее взгляде ему тоже почудилась или действительно была?

Дьявольщина!

Винсент хмуро отвернулся от странной женщины и пришпорил коня. Родерик хитро улыбнулся и с почтением отвесив поклон мудрой Морхаре, направился следом.

– Что ты задумала, бабушка? – тихо спросила Марина. Та провожала всадников пристальным взглядом и, казалось, улыбалась.

– Скоро узнаешь, – бросила она неласково, направившись в дом.

Вот как! Марина даже растерялась – обычно ответ был: ’Не задавай вопросов, на которые, как ты знаешь, не получишь ответов’. Что же происходит?

Ответ она действительно получила. Вечером, когда гостья безмятежно спала и выглядела абсолютно здоровой и полной сил. Это ее как раз и не удивляло: бабушка бывало и не такие чудеса творила. Кот притащит дохлого дрозда, та возьмет его в руки, дунет в клюв и что-то шепнет, и птица встрепенется, заверещит, забьет крыльями. А медведица? Ягоды бабушке собирать помогает, на одном бревне сидит и ворчит, словно разговаривает. Волки перед ней, что щенята, хвостами крутят, на животах ползают…

И все-таки то, что задумала бабушка, сильно встревожило девушку: милорд не медведица, а ну, как откроется все?

И кто б ей дал поспать?

Рану немилосердно жгло, и она с час промучилась, пристраивая бедную голову. Пристроила, и в дверь позвонили.

– Да нет меня, нет! – прошипела она, приподняв подушку, и вновь прикрылась ею, поморщившись – стук и звонок одновременно. ‘Двое их, что ли?’ – озадачилась через минуту и пошла открывать, мысленно посылая ‘стукачей’ на три квартала дальше – в отделение милиции. Десять вечера!

– Мы уж думали, ты померла! – с желчью и недовольным прищуром, сообщила Юля.

– В следующий раз, когда в прятки с гостями играть надумаешь, не забудь свет на кухне выключить, – тем же тоном сказала Катя, снимая сапоги.

– Ой, боженьки! – всплеснула руками Юля. – Кто ж это тебя?

Саша вскинула руку к волосам, готовясь к пояснению, и вспомнила, что ее ‘экстравагантную‘ прическу Юля уже оценила. Значит, о ране речь:

– Стукнулась.

– О бульдозер, что ли? – иронично скривилась Катя, оценив повреждение.

– Примерно.

– А обработать в лом? – и потащила на кухню. – Где у нас аптечка?

– Вот, – Юля брякнула на стол многострадальный пакет с медикаментами и с укором поведала. – Там такой погром, словно стадо бегемотов резвилось. Вещи на полу, ящики выдвинуты…

 – Не там ли бульдозер проезжал? – выгнула бровь Катя, вопрошая у Саши.

 – Нет, это я мины искала.

 – И видать нашла, – кивнула Юля.

 – С-с-с, – зашипела Саша – вата с перекисью прошлась по ране.

 – Терпи. Так что там за мины?

 – Костика….У-у-у, о-о-а-а.

 – Тс! Оп! – Катя налепила пластыри и, полюбовавшись собственным профессионализмом, удовлетворенно кивнула. – А теперь рассказывай.

 – В деталях, – уточнила Юля и села за стол, приготовившись к душедробительному изложению.

Саша одарила подруг приглушенно недовольным взглядом и, получив в ответ мины нервных кобылок, закусивших удила, вздохнула и поведала о событиях уходящего дня в кратком варианте. Юлю впечатлило. Она округлила глаза, начала щипать выставленное Катей печенье и качать головой.

 – Хор-роший денек у тебя выдался, Моргоша, – сделала вывод Катя и, покосившись на свой оцарапанный лак на ногте, недовольно нахмурилась.

 – И что делать думаешь? – спросила Юля.

 – Жить, – буркнула Саша и разлила чай.

 – Оно, конечно, хорошо, но вопрос – как? Сегодня ‘мины’ да раны, а завтра – ‘бомбы’ да переломы. Послушай меня, Саня, анализы – это ерунда, ничего у тебя нет, сама знаешь. И увольнение – ерунда. И сплетни соседские. И остальное. А вот Костик. Наркоман он, Маргоша, и не мне тебе говорить на что способен, особенно когда доза в вене. А если нет – еще хуже – дури в нем и без наркоты хватает. Не боишься, что наедет или он, или дружки его, отмороженные?