Текст книги "Призма-2 (СИ)"

Автор книги: Ратибор Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Я бы добавила – без исключений. В моем детстве был мальчишка, который должен был вырасти вот в такого же…

– Девочки, девочки, остановитесь. Пожалейте и меня и себя. Вы же не сплетницы приподъездные, – Венгард уже не смог сдержать своего ехидства. – И в смертельный час будете охаживать мужичков? Не жалко вам их было? В вас скрыта такая сила, а вы им по чреслам.

– Ха, нет конечно. А им жалко было портить невинных, красивых девушек, мечтающих о принцах и героях. На крайний случай о мытых парнях. А? – Милегра возмущенно сморщила свой милый носик, давая понять, что она выступала в том случае на стороне справедливости и возмездия. А эти два понятия дают людям новую неведомую силу, даже воспоминания о подобных событиях. Собственно, что и произошло в данный момент.

– Согласен, закон возмездия никто не отменял, но давайте, не сейчас. Нам выбираться нужно. Хотя, вижу, воспоминания пошли вам на пользу и сможем двинуться в путь. Мне бы научиться так черпать энергию. Пока вы забавлялись этими историями из прошлого, я решил пойти вон по тому пути. Митра, ждет нас.

Этот небольшой перекур пошел всем на пользу. Алесия достаточно уверенно поднялась с колен, даже по инерции поправила волосы, стряхнула пыль с одежды и приготовилась двигаться дальше.

– Если правильно поняла, отправимся путем, что чуть правее нас. Там, где изображена сцена поединка змееподобного чудовища и человека?

– Верно. – Венгард уперся рукой о ближайший камень переместил свое туловище в более удобную позицию для путешествий. – Занимательная сцена. Напоминает поединок волшебника со змеем. Только исход битвы не ясен. Монстр изрыгает в него пламя, тот в ответ бьет по нему лучом света. Обратили внимание на этом пути сцен с людьми существенно больше.

– Пожалуй. Но люди на них все больше выступают в роли пищи всевозможных чудовищ. Тут их чаще съедают, приносят в жертву, либо просто убивают. Про сцены рабства вообще замалчиваю. – Мила внимательно всматривалась в изображения, уходящих вглубь прохода тусклыми запыленными нитями, едва просматривающимися уже на расстоянии нескольких метров.

– Надо признать немало картин – разборок и между самими монстрами, а также очень неприятных природных катаклизмов – извержений вулканов, огненных пустынь, пожаров, наводнений и прочих стихийных бед. Они что нас так пытаются запугать? – чуть улыбнулась Алесия, аккуратно наматывая на руку ремень от сумки, что тащила ее мужа.

– Возможно. Я полагаю данные душераздирающие рисунки отвлекающим маневром от истинной картины. Ведь Митра представлял собой солнечный культ, упрощением более разработанного учения Заратуштры, персидского Мага. Как божество он представлял женский принцип при визуальной полной противоположности и подчеркнутой мужественности. Он олицетворял скрытый символ двуполярности этого мира, мужской и женский. Считается, что он появился на свет из расколовшегося камня, во мраке подземной пещеры. Именно там совершался его культ. Внутри они были украшены знаками Зодиака: Рака и Козерога. Рак был первыми воротами схождения, а Козерог – вторыми воротами восхождения. Это были два пути бессмертного прохождения с неба на землю и с земли на небо.

– Подожди, Веня. – перебила Венгарда Алесия, осторожно смахнула пыль с напольных каменных плит и взглядом обратила на них внимание. – Все плиты имеют знаки Зодиака. Думаю придется идти именно по указанным тобой знакам.

– Ты абсолютно права, дорогая, и именно в последовательности Рак-Козерог вниз, и наоборот, когда тропа пойдет вверх.

– Но для этого тебе придется как то встать на ноги, братишка. Мы тебя поддержим и осторожно пойдем по указанному тобой пути. Благо камни широкие. Осталось открыть первую решетку. – Милегра вплотную подошла к первым воротам и крепко ухватившись за железные прутья в три пальца толщиной потрясла их, при этом тут же сделала успокаивающий жест. – Это я для проверки, вдруг бы они рассыпались от древности.

Венгард усмехнулся. – Это вряд ли. Тем более я не вижу особых проблем с ними. Нужно найти на стене изображение короны на острие меча и один раз нажать на него. Полагаю для первых ворот этого будет достаточно.

– Ты так уверен, милый?

– Я потому и выбрал этот путь, что его описание было в подборке Остоматуса и он был уверен, что оно очень древнее и не претерпело за прошедшие тысячелетия изменений. Впереди нас должны ожидать трое ворот. Именно столько было уровней при посвящении в ритуалы Митры: самоочищение, игры разума и терпение. На первом этапе кандидату предлагалась корона на острие меча, на втором ему давался панцирь разума и чистоты, на третьем колпак, с вытканными на нем знаками зодиака и другими астрономическими символами. После того как посвящение было закончено, его приветствовали, как восставшего из мертвых, ему открывались секретные учения персидских мистиков и он становился полноправным членом Ордена. Все дело в том, что до Нуса Спасителя не было иного Пути к Богу. Только через Мистерии, способные раскрыть спящий разум и достичь просветления. – Венгард с неимоверным усилием поднялся на одно колено, а затем упершись здоровой рукой о него и встать на второе. – Мила, жми на корону и поднимайте меня.

От нежного касания камень беззвучно ушел вглубь каменной породы и решетка поскрипывая и чуть покряхтывая от засиженных тысячелетий неспешно пошла вверх.

– Двинулись, только осторожно.

* * *

– Что это? – первой преодолела последние ворота Милегра, за которыми был резкий, но неглубокий спуск. – Здесь три лестницы. И по какой нам идти?

– Не торопись, там должна быть ловушка. Нам нужно немного отдохнуть. Путь был не длинный, но я не пушинка, а вы не титаны. – Они устало опустились на пол с трех сторон облепив изящную колонну из розового мрамора, которая явно смотрелась моложе на фоне потрескавшихся старых белых колонн. – Я помню и эту разгадку. В одной из лестниц должно быть семь ступеней и семь перекладин. Это символ митраической инициации. Именно по ней мы и спустимся. Совсем скоро должны быть финальные ворота, украшенные головами львов и кетским крестом. Нажмем седьмую голову, что справа на лево, затем крест и мы должны оказаться в центре храма мергулов. Все довольно просто. Во всяком случае здесь. И тогда я вас смогу поздравить. В древности вы были бы инициированными. Величайшая честь. Правда удостаивались ее только мужчины. Извините, сразу прерву ваши возможные возмущения на этот счет. Это была не моя идея, понимаете.

Милегра уже готовая, спустить всех собак и на Венгарда и на древних мастеров культа Митры, лишь устало махнула рукой.

– Давайте, последний рывок. Хотя не знаю, что это за последний рывок, куда он нас вынесет, что принесет. Безнадега какая-то. Обратили внимание, в этом коридоре не так давит этот дикий ужас как в проходе и возле входной двери. Устала смертельно, но настроение не такое мерзкое.

– Не могу не согласиться, Мила. Нам бы сейчас не помешала помощь эора горы, но он явно здесь не властен. Придется выбираться своими силами.

Последние ворота пути были преодолены без особых приключений. Отступили гнетущие страхи и боль, появилась даже некая сила, окрылившая друзей. Это не могло не настораживать. Словно зло затаилось, где-то за углом, усыпляя бдительность Хранителей, готовое нанести свой один разящий и решающий удар. На какое-то время показалось, Храм принял их за своих. Надолго ли сохранится этот обман.

– Поздравляю, последние ворота пройдены и вы стали обладателями новой силы инициированных Митрой. – Венгард, выглядел несколько бодрее, чем прежде. Во всяком случае, не тем обездвижимым обрубком-чурбаком, почти пнем, с единственной рабочей рукой-веткой. Хоть и передвигался он по прежнему с помощью своих стойких девушек, но уже мог стоять на ногах. Митра не бросал своих адептов. – Вон за тем проходом в арку должен находиться центр храма, его сердце. Именно там мы должны найти ответы на наши вопросы, а он у нас один – это выход.

– Или умереть. – Милегра с детства любила противоречить брату. Без повода, можно сказать, любя. Не могла по другому, не сдержалась и сейчас.

– Возможно, ты права, сестренка. Это мы скоро узнаем. Будьте по прежнему внимательны. Коварства мергулов никто не отменял.

– Конечно, дорогой. Если вы не против, я пойду первой. – Не дожидаясь отрицательного ответа мужа Алесия прошла арку. Венгард, с трудом поддерживаемый Милегрой сильно отстали. Они слышали лишь голос Принцессы, быстро удаляющийся от них.

– Это невозможно! Тут какие-то статуи!… Он зовет меня!… Манит… А-а-а!!!

Последний выкрик прозвучал уже как глухой стон, словно крик раненной птицы падающей с огромной высоты. Короткий, но отразивший всю боль его носителя. Девушка затихла.

– Алесия!!! – Венгард почувствовав беду, рванулся из крепких рук сестры, что не смог удержаться на ногах, упал, увлекая и ее на грязный каменный пол. От их падения столб пыли поднялся метра на два. – Что с тобой?! – Венгард неуклюже барахтался, не в силах сам подняться.

– Венгард! Что ты творишь! – Закричала Милегра, молниеносно поднимаясь из пыльного капкана. – Подожди, я тебе помогу.

– Нет, я сам! Поспеши на помощь Алесии. Скорее! Я сам. – бормотал Венгард, беспомощно пытаясь выбраться из плена своей немощи. Сейчас Милегра послушалась брата и бросилась на зов Алесии.

– А-а-а!!! – донесся через некоторое время уже крик Милегры.

– Алесия! Милегра! Что с вами?! – кричал Венгард, пытаясь сдвинуться с места. Ноги его совсем не слушались. Со слезами на глазах, с помощью одной руки пытался он доскребтись до девушек, но сумел проползти не более трех метров. – Что с вами?! Я иду на помощь! – Венгард плакал, пытаясь продвинуться еще хоть немного вперед. Голова заболела, его охватило чувство тревоги и страха. Он почувствовал в какой они опасности. – Я должен! – Венгард с силой ударил по ноге, уперся рукой о камень и попытался встать. Он понимал, что сейчас от него зависят жизни двух самых близких ему людей. Он собрал всю свою силу в кулак. Ноги не слушались его, колени дрожали, но теперь он чувствовал их. Через «не могу» он заставлял себя подняться и добраться до арки.

Первым, что бросилось ему в глаза были пять статуй из черного мрамора, окружавшие сложенный из грубых камней не широкий колодец наполненный какой-то темной маслянистой жидкостью похожей на нефть. Существо с головой петуха, телом человека и змеями вместо ног почти везде имело одинаковый вид, лишь позы и предметы в руках отличали их между собой. Венгард узнал его сразу.

– Абраксас.

Хранитель мог дать голову на отсечение, что при его появлении статуи повернули свои птичьи головы и хищно усмехнулись. Ужас сковал все тело, ноги его дрожали словно осиновый лист. Он обхватил их руками, чтобы не упасть, сделал первый шаг, и рухнул на камни. Поднялся и снова упал. Пот градом катился по лицу, усталость пудовыми гирями висела на конечностях, но Венгард падал и снова поднимался. Пока, наконец, не встал уверенно на ноги. Боль в ногах была дикой, но Венгард понимал – болят значит работают. – Помоги мне Анорис! Помоги Нус Спаситель! – Превозмогая боль Венгард добрался до девушек. Алесия и Милегра были еще живы, но пульс еле прощупывался. Головная боль, будто кувалдой молотила по вискам. Интуитивно понимая, что нужно как можно дальше удалиться от опасного колодца Венгард потащил их в сторону каменного круга, спрятавшегося в одной из ниш. Какой-то внутренний магический компас, чья-то рука помогала ему. Лишь недовольные взгляды абраксасов хищно пожирали незваных гостей. Чужим здесь было не место, чужих ждала только смерть. Но кто-то или что-то мешало им приблизиться к друзьям вплотную. В ушах зазвучало «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами. Нас ещё судьбы безвестные ждут». Откуда взялись эти слова Венгард не понимал. Сначала он затащил на каменный круг Алесию, затем Милегру. От прикосновений каменный круг засветился, переливаясь молниями из края в край, но этого уже Венгард не видел. Он без сил рухнул рядом с ними, теряя сознание…

ГЛАВА 6

В глухих северных лесах, тех где Копша сокровища стережет, непроходимых и труднодоступных, окруженная болотами и озерами, реками и ручьями спряталась деревенька. Скорее большая деревня, густонаселенная людьми красивыми и рослыми, свободными и равными. Жили не богато, даже бедно, по три урожая за год не снимали, каждое семечко в земле берегли, холили и лелеяли. Но зато в ноги никому не кланялись, девок перед свадьбой хозяину на первую ночь не отдавали, спины от хозяйских плеток рубцами не ветвились. Север не юг, если палку в землю воткнуть сама не зацветет, потрудиться надо. Вот и трудились с весны до осени вставая спозаранку и засыпая за полночь. Зато зимой красота, отдыхали. Соберутся вечерком мужики в общей избе, разведут огонь, достанут хмельной напиток и начнут беседу. Времени зимой много, долгая зима, да и темы все новые возникают. Так за сотни лет менялся характер ванатов, все больше становясь созерцательным и философским. За долгие годы полюбилась им эта земля, суровая, но добрая. И эоры мест сразу приняли ванатов за своих, помогли освоиться на новой земле, хотя, возможно, знали, что на самом деле не новая то была земля для родовичей, а хорошо забытая старая, настолько старая, что и старики о том не знали, только духи земли помнили о древних родованах за многие тысячи лет до того гонявшие по полям и лесам мамонтов, да зубров. Потрескивал костер, в небе горели яркие звезды, давая повод, под хмельную чарку вспомнить старые легенды пращуров о звездах и вселенных, о великих предках с далеких планет, о ярь-мощи и ледяной стреле, о волшебниках и чародеях севера, магах и колдунах юга, ведунах и волхвах срединных краев, о покинутой родной земле и о совсем легендарной, великих предков. Поспорить о том, что в рассказах ведунов и ведуний правда, а что сказка и над тем лишь посмеяться должно мужчине. Много тем было у ванатов долгими зимними ночами. Но и про женщин своих, да чего скрывать, иногда и чужих, не забывали. Один из таких разговоров случайно (травы целебные ровно в полночь заваривала) подслушала Ана, дочь Главной ведуньи ванатов Власки. Хоть и не зима на дворе была, а лето, пора трудолюбивая, страдная, но то был период, когда выдались такие летние деньки, что одно дело сделано, а следующее еще не начали. Совсем стемнело и зрелые уже мужики, почти старцы, с длинными бородами у кого с проседью, а у кого совсем седые, развели костер на окраине, у леса. Чинно расположились вокруг, передавая из рук в руки хмельную чашу с забродившим медом. Первым, по старшинству, отхлебнул совсем уже седой, дед Гордей.

– Знатная медовуха получилась, ребята, знатная. Вот и мяты бабка моя к месту добавила. Во рту так свежо, приятно. На вот, возьми, Усень, подтверди мои слова. – дед неспешно передал деревянную резную чашу в виде уточки сидящему по правую руку такому же древнему старцу. Тот неспешно отпил, утвердительно склонив голову.

– Добрая брага, ничего не скажешь. Вот что умеет твоя баба делать, то умеет. Не поспоришь с этим. Лучшая в этом деле. Попробуйте и вы. – Чаша пошла по рукам, вызывая одобрительные похмыкивания, кивки и другие утробные звуки. Последним хмельной напиток пробовал самый молодой, но уже почтенный дядька Иван.

– Хороша, ничего не скажешь. Но честно вам скажу, пивал я и получше.

– Не бреши Ванька. – заголосили недоверчиво товарищи Ивана.

– Да где ты мог? – намеревался было уже обидеться дед Гордей. Он хоть и каждый день ругался со своей старухой по каждому поводу, но такие слова был готов принять как личное оскорбление. Хоть и сварливая была у него бабенка, но пятьдесят восемь весен совместной жизни это вам не баюн чихнул.

– Опять выдумываешь. Как был в молодости балабол, так и остался. – загомонили старшие. – Где ты мог лучше медовуху пить?

– Не вру я вам, Волос свидетель. Давно то было, правда, не спорю. Молод был, горяч, хорош собой, зубы все целые. В те времена я охотничал и шкурки далеко на юг возил, со скотоводами торговал.

– Это ты не про те два года, что пропал из рода, а вернувшись все молчал, словно воды в рот набрал? – Перебил его в годах, но крепкий еще мужичек небольшого роста и длинными серыми волосами до плеч.

– Про то времечко верно ты подметил Крепыш. – Иван склонил голову, словно задумался о чем-то, провел своей пятерней-лопатой по волосам, так толком и не пригладив свою буйную прическу, продолжил. – Долго ничего не рассказывал потому как стеснялся. Вы б меня по головке не погладили за то что из племени исчез, вот я и соврал, что был в плену у кощеев.

– А на самом деле, как было? – лукаво прищурил свои глазки-щелки дед Гордей, гнев которого пошел на убыль.

– Да женился я там. – Лицо Ивана покраснело, глаза словно туманом утренним грустью поволокло, лишь отсветами костра обнажая вдруг нахлынувшая печаль. Склонил свою голову, взглядом уперевшись в тлеющие угли, тихо продолжил рассказ. – Не в первый раз я свою добычу на торжище ирчан доставлял, много знакомств с местными завел, в том числе и с девами ихними. Полюбил я их, а они меня…

– Брешешь ты, ой, брешешь. Ирчане. Хоть и сродники они нам, но дюже суровые, а бабы ихние еще злее. Взглянут, как молнией шибанут. Что ж я у ирчан не бывал. Враки говорю. – Высокий, но худущий, как жердь дед, плюнул себе на ладонь и молодцевато пригладил свою макушку, уже совсем не богатую волосами.

– Брешут собаки злые, а я правду говорю. Я ж горячий был, до девок охочий, а у нас сильно то не забалуешь, кровники под боком кому нужны. А ирчане только для чужих суровятся, а так добряки оказались. Бабы ж любят истории всякие, а я такое мог рассказать, навыдумывать, что они только рты раззявили и дивились. Благо язык у нас похож. Я им про чудищ заморских, лесных упырей и упыриц, да мало ли у нас этого народца по чащобам. Чуть приукрасил и стал для них что баян-сказитель. Особенно мои истории приглянулись одной вдовушке молодой, красивой и аппетитной. Полюбила она меня, да чего скрывать и мне она приглянулась. Брагу такую варила, что все усы потом день обсасывал. Старейшины рода с ней даже советовались, когда Сому готовили. Не только в браговарении была сподручна, в других делах тоже мастерица. – Лицо Ивана расплылось в широкой улыбке то ли захмелевшей, то ли воспоминания приятные грусть-печаль отогнали. Он вновь взлохматил свой седеющий, но все еще богатый волосами чуб и продолжил. Окружающие внимательно слушали его, уже не перебивая. – Поплатился я тогда за свои удовольствия. Поймали меня ее братья, прямо в постели. Уширопили так, что места живого не осталось. Как Ланка их не просила, не умоляла меня пощадить, фендюжили до тех пор пока кожа в кровь на кулаках не стерлась. Как не покалечили, не знаю. Три зуба, да ребра сломанные в расчет не беру. Бросили в глубокую яму в чем мать родила, до суда, тычин отхватить грозились. Смертью грозили.

– Че за обычаи такие? Потычинил мальца – и за то смерть? – не сдержался до того молчавший дед Бачан, до глубины души возмущенный такими жестокими обычаями.

– Вот такие. На третий день меня из ямы достали синего от холода и голода, да обоссаного. Обмыли, накормили, напоили, одели, да на суд к Главной ведунье повели. Жила та на окраине деревни, в обычной мазанке. А вот женщина оказалась замечательной. Как увидела меня убогонького, так давай причитать и грозить братьям любушки моей наказаньем. Помню, уложила на лавку и давай своими мазями натирать, да настойками отпаивать. Три дня лечила, пока мне лучше не стало, а потом отпустила.

– Погодь-погодь. Как отпустила? Если ты говоришь по их закону за твое тычинство смерть полагалась.

– Легко отделался. Понятное дело женился я на Ланушке моей. Ведунья мне то велела. Так мне в радость только. Народу сказала, что я наказание через побои понес. Любовь была по взаимному согласию, да и мужа у нее не было. У ирчан женщины в почете, к их мнению прислушиваются. Обязали меня жениться на Лане и приняли в род.

– От тебе раз. Как бабу че ли? – возмутился Бачан.

– У нас в род тоже не только сторонних баб принимают. Пленников, приблудных, да мало ли кого еще. Лишь бы достоин был. Да и любил сильно я Ланушку. Думал на всю жизнь останусь с ней. Только погибла она через два года от набега кощеев. На осьмом месяце беременности.

– Ох лихо та какое приключилось, беда то какая. – сокрушенно закачал головой дед Усень и опершись на клюку поднялся. – Кощеи, подлые люди, ни нам, ни другим родовичам продыху не дают. А ведь когда-то были нашего роду племени, пока изгои не стали. Предков их когда-то изгнали из рода, а они выжили да скучковались потом в ватаги разбойные и начали грабить добрых людей, нападать на поселки. Трудиться не хотели, на легочка все хотели получить. Сразу давить их надо было, в болоте топить, а прадеды наши сблагодушничали, мы теперь расплевываемся. Я б их к Ящеру всех отправил.

– Золотые твои слова Усень. Упущение дедов наших. Не увидели они будущей опасности в тех выродках. А они со всех концов в стаю сбились и теперь лихо людям несут. Под знаменем Чернобога.

– Ладно вам братья, не для того мы сегодня собрались, чтобы о выродках говорить. Грустная то история, но давняя. Благо и кощеи на запад ушли. У них там добыча побогаче. Жаль много наших лучших воинов пало в борьбе с ними, но что поделаешь. Давайте историю Ваньши дослушаем.

– Прав ты Липат. Расскажи Ваньша что дальше было, про обычаи ирчан поведай. Сильно от наших отличаются?

– Похожи мы, схожи и обычаи наши, но есть кой какая разница, не скрою. За те два года мы сильно сдружились, даже с братьями моей Ланушки, задиристыми, но в общем-то неплохими ребятами. На всех праздниках был, во всех обрядах участвовал. Ведунья их, почти как наша матка Власка сильна. В травоварении, знахарстве, ведовстве может не так, а вот судьбу предсказывает, как никакая ведунья у родованов. Все что она мне нагадала, сошлось, до мелочей. И ничего я не смог изменить, как ни старался. Не хочу говорить об этом.

– Гадает, как у нас – в ведро с водой смотрит?

– Точно. Раз в году, ровно в полночь ведунья наливает воды в ведро, чтобы луна отражалась, и смотрит картинки будущие. Страшно в тот момент, аж до мурашей по коже. Расскажу лучше про их обычаи, словами их жрецов, которых я часто слышал на праздниках. Старший племенной бог у них Анорис. Вообще у них боги – это друзья, как наши. Они полны братской, сестринской, отцовской и материнской любви и защиты. Они – герои, борющиеся со злом. Амброзия наполняет их силой Живы, дает бессмертие, Прану, растит их, наполняет красотой, превращает из одних в других, обращая их в человекоподобных. Жрецы и старейшины кланов творят утреннюю благодарную жертву, возлияние Сомы на Агни-Огонь, дают пить Амброзию своим соплеменникам. Навь же грозит живущим Ямой, смертью, чтобы сделать существование драгоценным. Над Навью Индрик, он ведет героев в Ирий небесный, в Златую Телегу, над которой Златой шатер. Тот что у нас Пращуром, Прадо зовется у них Исварогом, от него пошли боги и люди. Как-то я подслушал меж кудесников, что главный у них Брахма и Вышень, но нам о том они ни разу не говорили. Знаю только, что Сварог после богов создал Прадо и Прабу, наших Пращуров. Злыдни у них такие же – Сивый и Чернобог. Имя Рода никогда не упоминают, но явно о нем знают и почитают тайно. Он у них, как я понял, непроизносимый. Коляда, Яро в почете, Жива, Ладо. От засухи хранит Полевой, Цветич и Зернич, от потравы в Земле – Коренич, Стеблич, Листич. Да много добрых богов славят ирчи. Не забывают и духов. Особенно любят праздники. Песни, танцы, хмельной мед, хороводы. Все роды в эти дни братаются меж собой. В честь Яро поют хвалу. Выливали сладкий кленовый сок и мед на траву, лицом стоя на восток и подбрасывали корцы в небо. А хороводы какие водили в честь Купалы, да Ладо с Лелем. Любо дорого. На Вешню Мовь, как у нас, приходили кудесники, ведуны и ведуньи из лесов, гадали, предсказывали, читали молитвы кудесные, лечили и исцеляли больных. За то монет не брали, только еду и одежду. Очень редко колдуны появлялись, которые могли умерших вызывать, мертвого оживить, но люд их боялся и сторонился. Я думаю это все слухи, да домыслы народные, так как они никогда ни с кем не разговаривали. Появятся, все что надо в деревне обменяют и обратно в чащобы свои непроходимые. Таких не видел ни разу, только побасенки слышал. А как весень до середины доходил, так праздновали Новый год. В этот день украшали Жертвену Гору цветами и зеленью, возносили молитвы богам, благодарили за урожай и плоды земные, просили возвращения весны, тепла и солнца. На всех улицах висело Коло, увитое лентами и цветами. Большие корзины, кошельки, жбаны яблок, груш и других плодов, бочонки зерна и меда, хлеба и мяса, масла, сала, молока и творога ставились на Овсенней горе. Из первого зерна делали первую муку и первый хлеб, отдавали Даждь-Богу. До Колядина дня хранили по домам первые снопы. Третий день Великих Овсеней посвящался братской тризне. В этот день вырывался у холма круглый ров и в ней садились празднующие. Сначала пели гимны, а затем приносилась жертва в воспоминание усопших. Затем подавали сочиво, по нашему кутья, после чего все вкушали жертвенного мяса, жаризну. Все это запивалось брагой или хмельным медом. Старейшина рода, ведун или ведунья выливал напиток на землю, говоря: «Пийте с нами, братья, почившие в Исварозе! Ешьте с нами брашна, кутью, жаризну. Придите к нам на тризну братску!». Всегда среди живых оставляли места для мертвых, с угощением и питьем. Вспоминали умерших, хваля их достоинства и подвиги, даже разговаривали с ними, как с живыми. Но это уже ближе к концу, когда после браги до Сомы дело доходило. Бывало стоило одному крикнуть «Слава Анорису! Вижу моего отца!», как тут же другие видели то же. Не поверите, один раз и я в том кругу сидел и отца своего узрел, вот как вас сейчас. И Ланушку мою видел. – Никто из дедов не съязвил, не посмеялся. Лишь утвердительно покачали головами. Каждый из них не раз вершил тризну, и каждый видел кого-то из умерших родственников. Усопшие по зову приходили из Нави в мир Яви – происходило общение с миром предков.

– Приходилось и мне видеть своих пращуров, бабку свою Аулину. Почти каждую осень, после того как она померла. – Заволокло глаза деда Гордея, нахлынули воспоминания. Еще больше постарело его, морщинистое, как кора древнего дуба, лицо. Снова огоньки, как живые, пробежались по взгрустнувшим старикам, навевая на них старые воспоминания. С минку сидели они в тишине, уйдя думами в себя, вспоминая о своем, родном. В лесной чащобе глухо заухала сова, словно намекая о затянувшейся встрече.

– Интересно ты Ваньша рассказываешь, познавательно. Только уж светать скоро начнет, а мы уже не молоденькие по ночам не спать, а потом в поле целый день трудиться. Пора по домам идти. – Дед Бачан, опершись на свою палку-клюку, первым поднялся и заковылял в сторону своей хаты.

– Прав, Бачан, пора по домам. Будьте здравы, родовичи.

– Будьте здравы.

Опустел круг, погас костер, лишь звезды в небе трудились в этот ночной час поддерживая равновесие Вселенной, да сторожевики, охранявшие деревню от врагов, перекликались в ночи. Побежала до дому и Ана.

* * *

– Мама, зачем ты добавила яроцвет? Он же помогает в любовных делах, а мы готовим напиток от грудной болезни.

– Без него, Анушка, никак не обойтись. Яроцвет нашу любовь – энергию будоражит, на поверхность выбрасывает, значит включает всю нашу спящую силу. Она любовь-сила другие энергии толкнет и внутри человека все бороться начнет с недугом. А дальше и хумырь-трава и золотоцвет в дело пойдут. Яда маленько добавим – хвори потравить. Тут без жабьих лапок не обойтись. Пчелиной пыльцой отек снимем. Этот рецепт еще твоя бабка от своей прабабушки получила. Не одна сотня лет ему, а может и тыща. Ты учись, милая, запоминай все. Нам, ведуньям, и знахарить нужно уметь, и кости править, и роды принять. Конечно, о главном не забывать – род наш от темных сил оберегать и варлаков всяких отгонять. Вот, почти все готово. Вытаскивай серебряный камень из горшка, пора уже. Остынет напиток и готов к употреблению. – Матка Власка, как уважительно называли ее в поселке, сняла свой пожелтевший от времени и проведенных опытов, фартук, поправила русые, с проседью, волосы и надела свои любимые височные кольца. Матка Власка была еще не старой, не многим более сорока, еще очень красивой и статной женщиной. Заботы и огромная ответственность не убавили ей морщин, но умное и доброе лицо ее вызывало симпатию. Из поколения в поколение женщины ее рода возглавляли лесное племя ванатов, потомков легендарного народа ванов, жившего в далекой древности у Хмурого моря. Именно с тех, давних времен возглавляли родовичей женщины-ведуньи, жрицы Светлого бога Белбога, в старые времена называемого Анорисом, защитника и покровителя ванов, а затем и ванатов. Много с тех времен воды утекло, раскололи враги и тысячелетия великий народ на мелкие части, доживающие свой век в глуби лесных чащоб. И ведуньи из рода Пансаров следили за тем, чтобы не погибли, не зачахли родовые кланы ванатов.

Сегодня матка Власка со своей дочерью Аной готовили лечебный напиток для сильно захворавшего кузнеца Вадима. Тот, зимой провалился под лед и о том никому не сказал, сам лечился. Не вылечился. Вот уже и весна началась, а он слег с жаром. Теперь его спасать надо. Хороший парень кузнец Вадим, сильный, смелый, но слишком скромный. Постеснялся матку Власку беспокоить, а теперь при смерти, в жару валялся, бредил.

– Мама, бабка Гнычиха кузнеца хотела вылечить, а тому еще хуже стало. Но мы же спасем Вадима? – Ана в ожидании устремила свои большие голубые глаза-блюдца на мать.

– Конечно, доченька вылечим. С Гнычихой у меня серьезный разговор предстоит. Не своим делом та занялась. Вадим – человек хороший, а Гнычиха – колдунья. А от злых сил хорошему человеку добра не жди. Сначала может и полегчает, но затем обязательно скрутит, запеленает доброго человека темная сила. Вот хуже ему и стало. Зря я ей тогда позволила остаться у нас. Жалко стало ее – пришла к нам голодная, оборванная, избитая. Видно за дело ее дреговины выгнали, а мы себе во вред, сжалились.

Ана перекинула свою светлую косу через плечо и в упор посмотрела на мать:

– Не хотела говорить тебе, но не смолчу больше. Молодые девки не нарадуются на Гнычиху. Она им кого надо приворожит, отобьет от жены доброй, отца у детей уведет, и прочие разные гадости творит у себя на отшибе. Поговаривают, что беременным от плода избавиться помогает. А еще судачат, что по ночам она в черную кошку превращается и ходит по домам высматривает, хвори и болезни напускает. Затем предлагает их вылечить. Еще говорят, что против тебя народ настраивает, недоброе замышляет.